В ней не было тайны. В ней не было загадки. Это была просто самая красивая девушка из всех, которых он видел в живую. Он допускал, что Моника Беллуччи или Клаудия Шифер в разгар своей молодости были красивее. Но они где-то и когда-то. А она – вот тут у него за спиной. Смотрит в окно, подставляя его мимолетным взглядам в зеркало заднего вида свой идеальный профиль. Хорошо, что пробка, и он может любоваться ею спокойно. Один раз чуть не влетел в внезапно перестроившегося «китайца». Она тогда вскрикнула. И у него сжалось сердце от мысли, что она могла пострадать из-за него.
Теперь он был всегда собран, внимателен и аккуратен. Наслаждался её красотой лишь когда было можно. А можно было всю Тихвинскую – сразу, как он подбирал её у высокого здания Горсовета, почти весь проспект Победы и до первого светофора на Хлебникова. Потом, к сожалению, приходилось смотреть на дорогу – дороги к ее дому в престижном квартале были всегда свободны. Итого – у него было восемнадцать минут счастья в день. Еще минуту можно было смотреть, как она идет к подъезду. А потом еще минуту «ощупывать» её сегодняшний образ в голове, пока еще воспоминания были свежи и ярки.
Он наизусть знал, что и когда она носила. Во вторник она всегда надевала дерзкое мини, будто желая, чтобы он свернул шею и вывихнул глаз в попытке посмотреть за сиденья, где в полумраке белели идеальные бедра и округлые колени. По четвергам – в такой тесный топ, что места для фантазии по поводу формы ее груди не оставалось. А по средам, когда идеальное тело скрывал строгий костюм, ему доставались только веселые глаза с озорными искорками, когда она ловила его опасливые взгляды. Он фантазировал – что ей нравится эта игра в гляделки. И, возможно, и он сам – не зря же она всегда садилась только в его такси. И даже если у подъезда стояла свободная Камри или даже Кайен с шашечками, она всегда выбирала белую Шкоду. С тех пор, как впервые села к нему в тот памятный вечер, когда шел дождь. Хотя, судя по серьгам, могла сама, прямо сейчас, купить и Камри, и Кайен, и его машину со всем таксопарком. А может не могла – может это бижутерия такая качественная, а она – всего лишь домработница, которая просто пытается соответствовать. А ещё лучше если она – уборщица. Самая простая уборщица, незамужняя, неокольцованная. И она улыбается ему своими чудесными серыми глазами, потому что он ей тоже симпатичен. И у них все может быть долго и счастливо.
Он горько усмехнулся, сжимая руль. Ну да, щаз. Наверняка, любовница богатого карлика – обязательно носатого, пузатого, с еле сходящейся на огромном волосатом пузе рубашкой от Версаче. Он гладит ее чудесные длинные ноги, залезает в декольте, хлопает по крепкому заду, а она смеётся, затягивается из мундштука сигариллой и позволяет ему всякое! И даже больше…
– Да куда ты прешь, оленя кусок!
Машина резко затормозила в сантиметрах от замершего посреди дороги электросамокатчика с характерным зеленым коробом.
– Придурок!
Пассажир на заднем сиденье хмурился.
– Извините, – ему стало стыдно за свой гнев. – Сегодня видимо в дурдоме день открытых дверей.
– Точно! Меня вот с утра чуть такой не сбил!
Мужик с удовольствием пустился в рассказ про трудности перемещения по тротуарам, по которым гоняют те, которые гонять там не должны.
Он поддакивал ему – сам их не любил. Особенно после того, как велосипедист налетел на неё, когда она выходила с работы. Он тогда кинулся к ней, помог встать. Хотел врезать поднимающемуся парню. Но она мягко сказала:
– Не нужно. Я в порядке.
И смотрела ему в глаза. И руку не забирала из его руки. Долгую минуту. Которую он точно запомнит на всю жизнь.
В тот вечер он сильно напился. Пытался выгнать её из своей головы, разрывающейся от переполняющей страсти. Да не мог. Она даже в пьяном угаре улыбалась ему нежно и мягко, чуть склонив голову и иногда поправляя выбивающийся локон.
Не выходить на смену. Не везти её никуда. Прекратить это мучение. Неделю без серых глаз и круглых коленей – и он будет свободен.
Решено! В понедельник он поедет в другой район! Все воскресенье он драил квартиру и стирался – в новую жизнь во всём чистом!
***
– Доброе утро, – поздоровалась она как обычно садясь в машину.
– Доброе утро, – вздохнул он, неотрывно смотря на неё в зеркало.
И опять восемнадцать минут он был счастлив. По-настоящему, без всяких «но» и оговорок. Она с ним. Она рядом. И он не может без неё – как ни крути.
А потом, высадив её и проводив взглядом до дверей, поехал в другой район.
Вот только в семнадцать ноль ноль белая Шкода опять замерла в ожидании с включенной аварийкой на том же самом месте, что и каждый день.
Сегодня она была печальна. Погода соответствовала – моросил противный дождик.
– Могу я вас попросить сегодня ехать… не домой. Вернее, – она будто испугалась своих слов, – домой, но, чтобы подольше ехать. Нам нужно поговорить.
– Что-то случилось? – Шкода уже перестроилась и поворачивала направо, в сторону Парка. Там был целый лабиринт узких улиц, в большинстве односторонних, где можно было по долгу стоять на бесконечных «второстепенных» светофорах.
– Случится… Остановите здесь.
– А вы бы хотели, чтобы не случалось? – он остановил машину под липами и заглушил мотор.
– Не знаю. Можно я на переднее пересяду?
– Конечно.
Она пересела и некоторое время просто смотрела вперед через залитое дождем лобовое, пока он, не стесняясь, ей любовался.
Потом повернулась к нему.
– А вы бы не согласились со мной переехать?
В его перевозбужденном мозгу эта фраза звучала как: «А вы бы не хотел сбежать со мной на край света?».
Он почти выпалил: «Да! С вами куда-угодно!». Но что-то в её фразе царапало.
– Переехать?
– Да, – она грустно добавила: – Мужа переводят в другой город с повышением. Настю я уговорила с нами переехать. Осталось уговорить вас.
– Мужа?
– Мужа. Алексей Никифорович Скворцов.
В её голосе звучала неподдельная гордость.
– Не знаю такого, – мстительно сказал он.
– Да? – удивилась она. – Странно. А вроде… Ну, неважно. Так вы согласны?
– А кольцо? – мозг отказывался верить.
– Мы сразу договорились их не носить – глупый пережиток прошлого. Атрибут неуверенных в себе – которые, только смотря на этот символ оков вспоминают, что они женаты. И мне в нем было неудобно – никогда не носила кольца, – добавила она уже тише.
– А мне зачем переезжать?
– Мне тяжело сходиться с новыми людьми… А к вам я привыкла. Мы едем ровно восемнадцать минут по одним и тем же улицам. Вы никогда не опаздываете. У вас всегда одна и та же машина. Вы не разговариваете, не включаете радио, не курите, не пялитесь. Я бы не хотела искать другого водителя. Мы бы вас наняли на постоянную работу.
Этот «мы», такое разное в «мы едем» и в «мы наняли», ударило его так сильно, что мир его зашатался и стал с треском осыпаться в бушующее море.
– Нет, – сказал он твердо. – Я не прислуга, как эта ваша Настя. У меня своя жизнь. И я не буду бежать за вами как собачка по первому вашему зову.
Она искренне расстроилась.
– Очень жалко. Мне вас будет не хватать.
– Мне тоже.
– Отвезите меня домой в последний раз.
Он отвез.
На прощание она мазнула пальцами по его руке на селекторе передач.
Он сразу поехал к себе домой, бросил машину у подъезда и сидел несколько часов в полной тишине таращась на стену.
***
Она вышла из дверей ровно в семнадцать ноль ноль, и он её уже ждал. До дома было ехать восемнадцать минут – по Тимирязевской, через Краснознаменную, потом по Гоголя. По Маркса, как он специально выяснил, было бы быстрее – но она не любила перемен.
(с)2024
Автор публикации
