Вот вечно так. Второе января и головная боль. Только в прошлом году инициатором сего состояния был удар кулаком в висок в подворотне, а в позапрошлом – неожиданная повестка из суда. Дальше уже не помню, события прошлых выбросов заволакивает туманом, как незаписанный сразу сон.
Ну а на этот раз причиной стал Новый год у Сергеевых. Тридцать первого встречали его наступление по Владивостоку, потом по Новосибирску, ещё по каким-то городам, пока не дошли до Москвы. Без пяти полночь слушали речь президента, стоя пели гимн, загадывали желания, пили, ели, шли гурьбой на ёлку, благо центр в шаговой доступности. Снова пили, поздравляли незнакомых людей. Потом события переплетались, перемешивались, как праздничный винегрет, и первое число как-то выпало из календаря. Так уж повелось со времён Владимира Красное Солнышко. Говорят, он хотел мусульманство принять. Но как узнал, что там нельзя пить, понял: «Славяне на это не пойдут».
Мда. Скольжу взглядом по потолку с трещиной, затем по обоям с зелёными цветами и упираюсь взглядом в огромную – в пол стены – репродукцию Айвазовского «Прощание Пушкина с морем». Затем на кровать запрыгивает кошка и, мурлыча, тычется мокрым носом в лицо. Я не препятствую. Говорят, кошки помогают снимать головную боль и вообще всякую хворь. Эта просто бездарно мурчит. С упрёком смотрю на Пушкина – ни тебе песни, ни сказки. Смахиваю её рукой на пол. Апогеем пробуждения становится детский голос, который вдруг зовёт из кухни: «Папа, Па-ап!».
Пожал плечами. Ребёнок так ребёнок – где наша не пропадала. Надо только разделаться с головной болью. Куда меня на этот раз забросило, непонятно. Точно не у Сергеева. Не припоминаю у него такой картины на стене, кошек этот аллергик отродясь не держал, да и дети его давно уже выросли и разъехались по миру.
Не найдя глазами брюк, решаю двигаться без этого аксессуара. Найти сто грамм водки и пол литра огуречного рассола или, по крайней мере, банку с анальгином. Иду по коридору. Ищу холодильник. Крики ребёнка звучат резче. Вижу мальца лет пяти. На кого-то очень похож.
Видит меня и подбегает.
— Папа, я хочу пить!
Папа значит. В висках стучит.
— Я тоже.
Прохожу мимо него к холодильнику. Так, водки нет, рассола тоже. Остатки столичного салата, селёдки под шубой, винегрета и – удача: полбанки солёной капусты! Жую. Смотрю на мальца, который теребит за руку.
— Чего хочешь-то?
— Кокы колы.
Шарю на верхней полке. Вот она – прокси загнивающего Запада, заливающая наши скрепы. Открываю банку и протягиваю мальцу.
— Пей, щусёнок.
Он жадно присасывается.
— Где мать-то?
— В магазин пошла.
Хочу спросить про анальгин, но махаю на это рукой. Сам открываю дверцу кухонного шкафчика. Витамин Ц, витамин Б-12, рыбий жир, средство от изжоги, запора… А, вот он, голубчик. Подхожу к крану, вытаскиваю стакан из сушилки, наливаю воды и пью сразу три таблетки.
Думаю, надо отсюда выбираться. Сергеева искать. Хотя… Кто ж его знает, в каких мы теперь отношениях?
— Скоро мать придёт?
Малец жмёт плечами.
На кого же он похож?..
Смотрю на свою рожу в зеркале. Провожу рукой по щетине. Надо бы побриться. И тут вижу сзади мальца.
Чёрт подери, да на меня и похож! А что, ничего себе парниша. Узнать бы как зовут.
— Слушай, а как зовут твоего тёзку?
— А что такое тёзка?
Эх, салага. Чему только детей в школе учат?
— Тёзка, брат, это мальчик, которого зовут так же, как и тебя.
— Так же как и меня? Коля?
Ага, значит Коля.
— А как мамину тёзку зовут?
— Папа, а ты разве не знаешь?
Смеётся. Сообразительный! Я тоже смеюсь. Чувствую, как голова стала отходить. Иду обратно в спальню. Ищу штаны. А то придёт, а я без штанов. Ведь посторонняя женщина. Хотя…
Стал смотреть семейные фотки. Вот эта что ли? А ничего себе, не дурна. Пожалуй, в моём вкусе. Жалко в профиль снимка нет. Хочется посмотреть какой зад. Ну да ладно, придёт, осмотрю её со всех сторон. Выглядит лет на десять меня моложе. Это ничего. К этому привыкнуть можно. А вот и штаны. На полу валяются под кроватью. Шагаю в ванную приводить себя в порядок.
Звонок. Иду открывать. Хорошо, что успел побриться и почистить зубы. Ух ты! Ещё лучше, чем на фотке.
Целует меня в щёку. Делаю вид, что так и надо. Вот только как зовут?
Прибегает Колька. Прыгает ей на руки.
— Мама, а мы на ёлку идём?
— Идём сынок, идём.
Ну, на ёлку, так на ёлку.
Сидим два часа. Смотрим новогоднее представление. Дед Мороз, Снегурочка, все дела. Колька счастлив. Она то и дело облокачивается на меня. Приятно. Потом идём в кафе – пирожные с чаем кушаем. Я расплачиваюсь.
Едем в центр и гуляем по Красной Площади. Смотрим на смену караула. Здесь два шага до Сергеевых. Но это в прошлый выброс. А сейчас – чёрт его знает. Колька устал. Я сажаю его на плечи. Несу.
Приезжаем домой. Выходим у Павелецкой. Смеркается.
Дома ужинаем. У Кольки глаза слипаются. Отношу его в комнату. Кладу на кровать.
— Пап, расскажи про роботов.
Рассказываю. Он скоро засыпает. Возвращаюсь на кухню. А она кричит из спальни:
— Милый, расстегни мне застёжку сзади. – Голос красивый, волнующий, с хрипотцой.
Это – всегда пожалуйста. Вхожу, скольжу взглядом по «Прощанию Пушкина с морем». Мягко отбрасываю ногой кошку. Помогаю с застёжкой. Руки слегка трясутся. Чёрт возьми, давно уже не был так возбуждён.
Пробежала неуместная мысль о Сергееве. Интересно, какие у нас отношения? Да и существует ли он вообще? Ведь уже второе января. А если существует, тот ли он друг, с которым встречал Новый Год? Может быть, в этой версии реальности он исчез, как битва при Молодях из школьных учебников? Почему меня так вот бросает из одной версии реальности в другую? Куда плыву в океане времени? Зачем? Колумб фигов.
Ладно. С этим завтра буду разбираться. Сейчас бы имя её узнать. Не дай бог в пылу сражения назову чужое имя. Обидится. А мне с ней целый год куковать. До следующей головной боли второго января.
Автор публикации
