Якудза в Юкигонии
Что надо знать, прежде чем читать
Юкигония (яп.) – Сибирь, Снежная земля, Суровый край
Коннитива (яп.) – здравствуйте, приветствие
Сококу (яп.) – Родина- Мать
Фудзияма (яп.) – ну, вы в курсе, Фудзи – имя, яма – гора (у японцев, всё не как у людей).
Саке или нихонсю (яп.) – слабый, очень слабый, алкогольный напиток, порядка 12 процентов содержания спирта, пьют тёплым, очень тёплым, порядка 60 градусов (см. выше – всё не как у людей).
Якудза (яп.) – форма ОПГ в Стране Восходящего Солнца.
Кумитё (яп.) – босс всех якудза.
Вакагасири (яп.) – старший гангстер в бригаде ОПГ якудза или смотрящий по району – по-нашенски, по-пацански.
Хокку (яп.) – японские трёхстишия, духовная составляющая каждого уважающего себя японца, а тем более самурая.
Самурай или буси (яп.) – воин, духовное и душевное состояние вызревшего японца, тем более члена ОПГ якудза, тем более главного гангстера в бригаде ОПГ якудза, самураи имеют кодекс-бусидо, но не имеют цели, их жизнь – путь за Солнцем, даже ночью, это истинные люди чести, в общем, доблестные мафиози.
Синкансэн (яп.) – далеко, очень далеко не РЖД, скоростные поезда в Стране Восходящего Солнца, летящие со скоростью шестьсот километров в час. Далеко не РЖД, ой, как далеко…
Дайсё (яп.) – пара мечей настоящего самурая, с длинным мечом настоящий самурай спит всегда, даже если рядом спит жена или гейша, или обе сразу.
Рамен (яп.) – не путать с Ромэн (цыган.), лапша, японский дошик.
Ниндзюцу (яп.) – смертельное боевое искусство (почти как ниндзя, только правильно говорить вот так).
Айкидо (яп.) – не смертельное боевое искусство (см. фильмы со Стивеном Сигалом)
ХикариАзума (яп.) – или просто Хикари, типа нашей голосовой колонки «Алиса», но имея ввиду, что Япония это страна, шагнувшая двумя ногами далеко вперёд в плане технологий, Хикари– во-первых, имеет разноцветную голографическую составляющую, в виде юной девушки в коротком платье в человеческий рост, а во-вторых, может вести беседы для одиноких трудолюбивых японцев вечера напролёт и медленно снимать с себя элементы одежды, чем сильно подрезала бизнес современных гейш. Но главная её функция – управление умным домом, всё остальное – баловство, но ведь этим она и интересна. Далеко, не «Алиса»,ой, как далеко…
Синий дракон с красными крыльями, зелёными лапами и фиолетовым огнём изо рта держал в когтях череп, пронзённый кинжалом из одной глазницы в другую. На драконе были видны старые, уже затянувшиеся шрамы от пуль и один длинный шрам от ножевого. Прострелена была лапа и крыло, ножевое было около морды дракона. Потная спина медленно разогнулась и дракон расправил крылья.
-Хук! – резко выдохнула спина и сделала несколько рубящих ударов руками в воздухе. Затем затаилась, качнулась на одной ноге и, сделав ещё несколько молниеносных движений руками и ногами перед большим зеркалом, сложила руки перед собой и поклонилась.
– Микайо! – раздался сверху женский голос. – Завтрак готов!
Микайо подошёл к большому зеркалу на стене и посмотрел на себя: жесткие прямые волосы, как у всех японцев, но тонкие европейские черты лица и высокий рост, говорил о примеси другой крови.Он был широк в костях, и упруг в мышцах – не похожий на среднего японца, разрез глаза шире, чем у всех, даже шире чем у любимой жены, а она считается красавицей во всём Токио вот уже тридцать лет за свои широкие глаза. Да…он провел по десяти волосинкам на бороде и по тонким усам, вот только волос на лице жидкий.
– Эх, бабка, бабка, и почему тебе надо было оказаться обязательно русской? – проговорил он. – Я ведь совсем не похож на японца! Была бы ты там кореянка, или китаянка. Хотя, не, только не китаянка, пусть уж лучше русская, чем эти …
И сжав кулаки при упоминании своих вечных врагов, он повернулся, и на его мощном, истинно богатырском торсе, в свете ламп его небольшого спортзала, отразилась замысловатое тату якудза. Широкий орнамент шёл сверху от правого плеча и, пересекая всё тело, заканчивался на левом бедре. Запахивая на ходу кимоно, Микайо взбежал наверх, завтракать.
После завтрака Микайо, сел за написанием хоку. Надо было изложить душевное состояние, как и полагается истинному самураю. Но, какое-то внутреннее состояние мешало ему работать и думать. И это после того, как он вспомнил свою русскую прапрабабку, Анастасию Иннокентьевну Сахаровскую (ну и имена и этих русских! – подумал он), которая была то ли дипломатом, то ли советником во время Русско-Японской войны, да так и осталась в Японии да ещё и родила двух детей. Ну, так, по крайней мере, ему рассказал его двоюродный дядя Камосан, и даже отдал её фотографию. Микайо достал фотографию, молодая женщина, лет тридцати, смотрела с жёлтой фотокарточки. Нет, никаких чувств, кроме одного необъяснимого, он, глядя на фото, не испытывал. А ведь ему уже пятьдесят! Он испытал уже всё – от комы и клинической смерти после двух выстрелов в упор в перестрелке, до полного погружения в нирвану от ласк трёх гейш. Микайо решил позволить себе немного саке до обеда, быть может, придет душевное равновесие. Он провел церемонию саке по всем правилам – и выпил маленькую миску с теплым алкогольным напитком. Решение не пришло. Но беспокойство исчезло.
– Странно, – подумал он вслух. – Мне надо посоветоваться с моим боссом. С каких пор я начал думать вслух? Я стал старый…
Удивился он огорчённо сам себе. Микайо надел чёрный костюм для встречи с кумитё, которого все считали хоть и жестким человеком, но справедливым и мудрым.
Ехать в беспилотном такси было удобно и комфортно. Быстро добравшись до стоэтажного здания, Микайо зашёл в лифт и назвал последний этаж, приятный женский голос пожелал ему отличного дня, двери бесшумно закрылись и стеклянный лифт также бесшумно со скоростью пули взлетел на триста метров вверх. Микайо посмотрел на город – он весь кипел: синкансэны разрезали город своими линиями и мчащимися локомотивами, электротакси носились без водителей по всем дорогам в десять рядов, люди куда-то спешили, лифты в соседних здания без устали поднимались и опускались. Огромная трехмерная реклама переливалась всеми цветами, размерами и объектами. Огромный город жил без сна и отдыха. Микайо вздохнул и ступил на бесшумный горизонтальный эскалатор.
Старый Изидисан принял Микайо без лишних церемоний. По каждую сторону от Изидисана стояло по два молодых якудзы, готовых закрыть в любой момент своим тело старика-босса или применить смертельные удары запрещенных во всем мире единоборств. Микайо краем глаза рассматривал музейные редкости в кабинете кумитё: старинные кольчуги самураев,стоявшие в углу, мечи дайсё, висевшие на стенах, старинные папирусные иероглифы бусидо. Но он пришёл сюда не за этим, он пришёл за советом к своему старому другу.
– Дорогой Изидисан, сегодня я не смог написать хоку.
Кумитё поднял удивлённо седые брови.
– Это плохо для самурая, – сказал Изидисан.
– Да. Вероятно, я стал старый для работы вакагасири, и желающих занять моё место, – он кивнул на молодых охранников. – Очень много.
– Не смеши! Старый…Ты здоров и силён! Это я – очень стар! Тебе всего пятьдесят, а мне в два раза больше!
– Да, но меня мучает душевное состояние, которое я раньше не испытывал. Ты мудр, Изисидисан, скажи, что мне делать?
Кумитё достал сигару и не торопясь прикурил её, выпустив густой клубок дыма, медленно, шоркая ногами, подошёл к Микайо и сел рядом.
– Я ждал этого и боялся, дорогой Микайо. Ведь ты немного, да русский.
– Ну да… моя прапрабабка… – начал было Микайо.
Кумитё положил свою сухую старую ладошку на крепкую и большую руку Микайо, заставив его замолчать.
– Это русская кровь говорит в тебе. Это называется – ностальгия. Тоска по сококу. Уж поверь мне, старику, я прожил на свете гораздо больше тебя, и даже! – он поднял вверх палец. – Я читал Достоевского.
– Зачем? – искренне удивился Микайо
– Что бы лучше понять, что такое «хорошо».
– И что же?
– Всё. Коли ты жив. Всё хорошо. Даже, когда плохо – хорошо.
Микайо нахмурился, нет, философия этого русского Достоевского ему не понятна, то ли дело кодекс самурая!
– И разве хорошо, что я не смог написать хоку?
– Очень хорошо. Значит, ты уже не совершенен, самурай, тебе надо обратиться к своим корням и идти не прямо к цели, а сделать шаг в сторону, сесть и осмотреться.
Микайо задумался.
– А вот это… тоска… ностальгия… как от неё избавиться? Может посетить горячие бочки?
– Нет, дорогой мой вакагасири, ни бочки, ни гейши тебе тут не помогут. Нужно идти и посетить свою сококу.
– Но я и так живу в своей сококе…
Изидисан улыбнулся ему, как глупому внуку.
– Иди, Микайо, я отпускаю тебя… ты достаточно сделал для нашей организации, ты смелый якудза, ты – легенда, но тебе и вправду надо подумать и посмотреть как цветет сакура, послушать ветер и взойти на свою Фудзи… и да, – сказал кумитё, вставая. – Когда будешь на своей сококу – привези мне самогона, уважь старика.
– А что это? – спросил Микайо осторожно, но старик только махнул рукой. Это значило, разговор закончен, Микайо поклонился и вышел.
Вернувшись домой Микайо решил сделать медитацию, чтобы составить план действий, он спустился в небольшой спортзал и, раздевшись, сел в позу лотоса. Он стал очищать сознание от лишних эмоций и мыслей, к этому возрасту он уже это научился делать за несколько секунд. И вот в чистом сознании, вдруг всплыла картинка бескрайней белой пустыни из снега и лицо лысоватого угрюмого мужчины с длинной бородой.
– Привет, Микайо! – сказал старик. – Меня зовут Михалыч! Достоевский!
На этом месте Микайо открыл глаза и вернулся в реальность.
– Достоевский… – прошептал он, обычно он выходил из медитации полным сил, а сейчас у него колотилось сердце и он весь покрылся липким потом.
– Достоевский… Юкигония…Сибирь… Михалыч… – прошептал он, ужасаясь этим словам, раньше которых и не знал, а Достоевского и в глаза не видел. Он взбежал наверх и крикнул
– Хикари! Покажи портрет Достоевского!
Голограмма приятной японки улыбнулась и произнесла:
– Загружаю портреты русского писателя Достоевского.
На большом экране телевизора, появилось множество портретов Федора Михайловича, очень похожего на того, что нарисовало сознание. Он присмотрелся, и вправду, тяжёлый, измождённый взгляд – взгляд настоящего кумитё! Прирежет молча, даже мышца на лице не дрогнет.
– Хикари! Произведения Достоевского!
Голограмма японки в коротком платье хлопнула в ладоши и на экране появился список произведений Федора Михайловича.
– «Бесы»… «Идиот»… – шептал Микайо. – «Преступление и наказание»… «Братья Карамазовы»…
Он сел на пол ошарашенный. Давно ничто так не переворачивало его душу самурая, как то, что он только что увидел. Голограмма Хикари села рядом в руках у неё появилась такая же голографическая книга, и она сказала приятным голосом.
-Хикари может почитать «Преступление и наказание».
– Преступление и наказание, – прошептал он снова. Первый раз он хотел завязать с преступлениями тридцать лет назад, когда встретил свою ненаглядную Аямэ, но, не получилось. Второй раз он хотел завязать с преступлениями, когда родилась дочка, и опять не вышло, потом, когда внучка, и вот теперь – точно, он, легендарный вакагасири, справедливый и смелый Микайо уйдёт в отставку и покончит с прошлым.
– Хорошо, прочитай первые десять страниц.
Раздался приятный женский голос
-«В начале июля, в чрезвычайно жаркое время…»
Он и не заметил, как вошла его жена Аямэ. Не смотря на свои пятьдесят лет, она выглядела так же прекрасно, и всё так же работала телеведущей. Микайо махнул рукой и Хикари исчезла.
– Я уезжаю, – коротко сказал Микайо. – Поехали вместе.
– Нам грозит опасность? – Аямэ уже привыкла к трудовым будням своего мужа и, как истинная жена самурая, была готова ко всему.
– Нет, как раз наоборот, я хочу посетить родину своей прапрабабки, Юкигонию, – и показал ей старое фото.
– Большие и красивые глаза, – сказала Аямэ, глядя на желтое фото.
– Анастасия Иннокентьевна Сахаровская,- с трудом произнес Микайо, затем обратился к компьютеру. – Хикари! Покажи Иркутск!
В воздухе, посреди комнаты, появилось трёхмерное изображение Земного шара, он крутанулся и точка посреди бескрайней зелёной площади приблизилась и выросла в город.
– Мой двоюродный дядька Камосан сказал именно так – Иркутск. Только тогда моя…тоска…- он нахмурился, вспоминая слово, сказанное Изидисаном. – Ностальгия! Пройдёт, если я посещу свою сококу!
Они сели за стол ужинать.
– Извини, дорогой, у нас готовится новое шоу с роботами-андроидами, я не могу с тобой поехать, и ещё – у меня нет этой самой… тоски и ностальгии. Видимо, она приходит от безделья и лени.
Самурай никогда не обижается на женщин, это не достойно воина, но муж-то может, подумал Микайо, и обиделся на Аямэ за её слова о неразделённых душевных переживаниях. Он демонстративно отодвинул миску с рамен и сломал пополам палочки, что означало – ты, дорогая, плюнула мне в душу. Самурай не покажет, что он голоден, даже если ничего не ел – вспомнил Микайо слова из кодекса бусидо,и встал из-за стола. На что Аямэ только вздохнула, пожала плечами и продолжала есть, что означала – мне ваши душевные терзания самураев уже во где! понятно? не хотите рамен – не жрите! идите и питайтесь солнечным восходом и свежим ветром с Фудзи! а мне завтра на работу!
Микайо ушёл в спортзал голодный, решив, что занятия ниндзюцу успокоит его и приведёт мысли в порядок. Стоя перед зеркалом он рубил воздух мощными руками и ногами, и если бы ему попался даже десяток человек, он справился бы с ними хитрыми и смертельными приёмами, которыми владел в совершенстве. И вдруг в голове у него мгновенно родилось хоку:
снежинка с неба летит
упала и тает
у самурая на яйцах
Микайо застыл в позе на одной ноге и поднятыми руками в обороне. Он так и не понял – он же не сидел, не сочинял, как оно само могло возникнуть в голове? Озарение… Так вот что это значит! Но… вот последняя строчка его немного смущала, тем не менее, он помчался к Аямэ, которая уже лежала в кровати и что-то печатала в ноутбуке. Она, с двумя университетскими образованиями, точно оценит. Он прочитал ей своё хоку, как и положено с каменным лицом. На что Аямэ не выдержала и разразилась хохотом, обвив шею Микайо в захват двумя руками, она с легкостью бросила его на кровать. Не, ну а что, айкидо там даже женщины знают. В совершенстве.
Микайо решил основательно готовится к поездке в Юкигонию, слово «Сибирь» он не выговаривал. Он начал составлять план действий. Первым пунктом было прочитать «Преступление и наказание» и именно самостоятельно. На этом план пока заканчивался. Как оказалось, приобрести такую книгу было нелегко даже для него. Их просто- напросто не было, а те что были -раскупали за секунды. Он уже отчаялся, но помогли старые друзья.
– Обещали сжечь магазин, – просто сказали они, вручая Микайо книгу. Надо дать бутылку саке – мелькнула у него мысль. И, как будто повинуясь чужой воле, Микайо достал из шкафа отличную бутылку саке и отдал её за книгу
– Но она же в десять раз дороже! – удивлённо сказали друзья-якудза, не рассчитывающие получить от своего босса, хоть и бывшего такую награду.
– Не в цене дело, а в уважении, вот, вы же меня уважаете, и я вас тоже, – неожиданно даже для себя сказал Микайо, держа в руках книгу Достоевского. Те кивнули, держа в руках дорогущую бутылку саке.
Вторым пунктом было – приобретение тёплых вещей. Ходили упорные слухи, что зимы там длинные и холодные, лето – короткое, но жаркое. В осень он ехать не решался, он где-то читал, что осенью даже война прекратилась из-за непогоды. Это сильно озадачило его, как воина, что же такое там творится в осень, что даже враг не воюет? И, тем не менее, он решил ехать в зиму, и вернуться к началу цветения сакуры. И Микайо залёг за чтение книги.
Ро-дик – так назвал Микайо главного героя – показался ему не настоящим самураем, а слабым асоциальным элементом. Но чем дальше читал, тем Ро-дик всё больше и больше перерождался в истинного буси, готового защитить малолетнюю гейшу Со-ню (как он назвал её) Мармеладову, которая как ему казалась, походила на черноволосую большеглазою героиню из мультиков аниме.
На выходных его жена Аямэ пригласила своих коллег в гости. Он не очень любил компании, и сидел за столом, рассеянно жуя кусочек свежей рыбы не отрывая глаз от книги. За столом шумели, Аямэ рассказывала, что Микайо собрался на край света, в Юкигонию, посетить Иркутск, место рождения своей прапрабабки. Гости примолкли.
– Я слышала, там, – одна из гостей сделала ударение на этом слове. – Там морозы под сорок градусов!
– Да ну! – говорил другой гость. –Таких температур не бывает.
– Бывает! Только это у них саке сорок градусов.
– Да ну! – опять говорил гость. – Таких саке не бывает.
– А что такое самогон? – произнес рассеяно Микайо, не отрываясь от книги
Все гости переглянулись.
– Само…что? Самокат?
– Нет, самогон.
Все пожали плечами. Вдруг один из гостей, хлопнув себя по лбу сказал
– Хикари! Что такое самогон?
Появилось трехмерное голографическое изображение девушки и приятной голос произнес
– Самогон, горилка, граппа, палинка, басамак – традиционно крепкий алкогольный напиток, около шестидесяти градусов крепости, изготавливаемый в домашних условиях из картофеля, свёклы, зерновых, путём перегонки…
В воздухе начали появляться трёхмерные схемы самодельных перегонных кубов и фотографии домашних примитивных аппаратов из фляг. Все заворожено смотрели на старые фляги.
– Как они из этого, – показывая пальцем на грязные фляги на сломанных печках. – Получают такое крепкое саке ?
– Одно слово – самогон…
– Да этим само… этим саке только людей пытать…
Микайо с интересом рассматривал самодельные аппараты, какие-то винтовые трубки, шланги и фляги. Появилось видео. Дед в фуфайке и старой шапке рассказывал, махая рукой вдоль аппарата и нежно поглаживая флягу на непонятном, но распевном языке, не очень твердо стоя на ногах. Трёхмерную видео картинку то и дело заносило то в один бок, то в другой, фокус плавал, и иногда был сосредоточен на каком-то непонятном предмете, в котором наконец-то признали мочалку в тазике.
– Баня, – все сделали однозначное заключение.
Единственное, что никому не было понятно, это почему же там, в бане, ходят одетые, не моются и используют её, ну совершенно не по назначению.
– Хикари! – Микайо обратился к голограмме. – Переведи, что говорит этот человек.
Хикари молчала, она, открыла рот и замерла.
– Хикари, почему не переводишь? – удивился Микайо, это был первый случай, когда робот не выполнил команду.
Хикари ещё помолчала, потом произнесла.
– Имея ввиду, сплошные идиоматические обороты, местные словообразования, и обсценную лексику, перемешанную с тюремным жаргонным диалектом, между которыми постоянно звучат слова-паразиты, перевести эту речь не представляется возможным. Особенно дословно.
За столом наступила тишина, только голографический дед всё хлопал свою голографическую флягу по бокам, похохатывал, смотрел какой-то градусник и подкидывал полешки в печь. Картинка при этом не переставала ходить из стороны в сторону.
– Ну… – протянул Микайо. – Переведи не дословно…
– Перевожу не дословно, – сказала Хикари. – «Ты ж моя кормилица, ты ж моя поилица, браговарка деды Валеры – вагина всем микробам и даже холеры. Васька! Старый представитель сексуального меньшинства, держи камеру прямо, как мачту, а то не налью тебе первач-то, для ютуба я стараюсь – изголяюсь, изощряюсь. Может, даже и япошки сделают первач с картошки, как посмотрят мой ютуб – соберут такой же куб. Вобщем, мам всех ваших я ввиду имел, дед Валера с Васькой гонят самогон с картошки, приходи ко мне на опохмел, или дёрнуть первача немножко. Можно утром, можно днём, изнутри обдаст огнём, а прозрачность–то ж слеза – отвечаю за базар. Всех вас драть! Самка собаки – блудливая гейша!».
Хикари замолчала, а человек на экране всё ещё продолжал разговаривать и иногда выделывал невообразимые коленца руками и ногами, а может это камера так качалась у оператора. За столом была тишина, рамен и прочие горячие блюда давно остыли.
– А почему они, эти русские, говорят, как поют и постоянно вставляют в предложения слова, обозначающие органы размножения а также его процесс?
– Говорят, на этом построена их культура.
– Ну, не правда! Тогда бы их было, как китайцев – миллиард с лишним!
– Что-то мне не понятны были последние слова: « Самка собаки…». Что хотел сказать этот старый человек?
– Тебе только последние были не понятны? Я ничего не поняла!
За столом возник шумный спор.Все гости махали руками на трехмерное изображение и отчаянно спорили о сложности диалекта русского языка, что даже Хикари! зависла! при его переводе. А ведь она подключена к Искусственному Интеллекту, и кому как не ей – мировой вершине технологического изобретения – легко передать весь колорит любого языка. Что она и делала с успехом, пока не наткнулись на этот русский ролик. Микайо участие в споре не принимал, он думал: ну и как ему общаться с этими русскими на его дальней Сококу? Ведь ни один электронный переводчик их не поймёт. Поездка была под угрозой.
«Эпилог» – прочитал Микайо на предпоследней странице. Он был под глубочайшим впечатлением от книги и ему не терпелось дочитать её быстрее до конца, узнать, как там Ро-дик? Останется ли жив этот настоящий воин? «Сибирь. На берегу широкой, пустынной реки…» – так начиналась заканчиваться книга, Микайо подскочил с дивана.
– Сибирь! – проговорил он волнительно без запинки.
Почти не дыша, стараясь не упустить не слова, он читал последнюю страницу про Ро-дю и Со-ню. Дочитав по последней буквы романа потрясённый Микайо произнёс тут же пришедшее ему в голову хоку.
Постой, самурай,
Сядь в тени сакуры,
Пусть время идёт, а не ты.
Так прошло полчаса, Микайо сидел молча, держа в руках книгу и смотря в одну точку. Странно, думал он, это даже не медитация, а мысли очистили голову гораздо лучше. И как такое замечательное хоку родилось само собой? Он ещё раз перебрал его в голове, хотел поменять местами слова или заменить, но получалось уже не складно и на распев, как раз у этих русских, а так быть у хоку не должно. Микайо встал, достал старую бумагу и чернила, и вспоминая каллиграфию, высунув язык, вывел несколько иероглифов. Получилось красиво.
Вечером пришла Аямэ и увидела на стене, рядом с семейным фото большой пергамент с новым хоку Микайо. Она перечитала несколько раз и довольно хмыкнула.
– Очень мило. Это твой новый друг Михалыч, тебя сподвиг на такие сочинения?
– Сильная книга! – сказал Микайо и протянул её жене.
– Ой, нет! – она замахала руками. – Сегодня у нас в студии подрались роботы-андроиды и начали плеваться, одному отвинтили голову и вынули ОЗУ. Теперь весь вечер придется печатать отчет и делать дефектовку.
– Не тем мы живём, – вздохнул Микайо. – Духовности в нас нет – роботы, андроиды, ОЗУ… А вот так, чтобы отрубить голову старухе-гейше тупым дайсё и сесть на семь лет в тюрьму…
– У нас в тюрьме дают свежую рыбу на завтрак и бананы на ужин, так что можно и сесть…
– Эх, Аямэ! Ты не русская видать совсем, не понимаешь меня!
– Дорогой, твоя ностальгия, тоска и прочие душевные терзания – только от чтения непонятных русских книжек. Ну кто назовет свой роман в пятьсот страниц «Дурак»…
– «Идиот», – подсказал Микайо
– Ну да, и по нему будут ставить фильмы. Кто назовет свой роман «Человек и Закон»…
– «Преступление и наказание», – опять поправил её Микао
– Это одно и тоже, любой человек – это преступление…
Аямэ было не переспорить, она делала логические выводы из ничего и как обычно была права. Микайо только вздохнул.
– Михалыч, – сказал он, уходя в спортзал. – Великий писатель!
Когда он, стоя перед зеркалом, делал упражнения, сверху послышалось
– А твоё хокку очень даже… можно я возьму его завтра в эфир?
Микайо довольный улыбнулся.
Перед Микайо стояли зимние вещи: тёплые непромокаемые сапоги, куртка с электроподогревом, термобельё, свитер из спецматериала, хранящий тепло длительное время, спецшапка, генерирующая электричество из солнечных лучей и с помощью которой можно подзарядить телефон или включить миникофеварку, спецперчатки, автоматически подогревающие пальцы при низкой температуре и работающие от куртки.
– К покорении Юкигонии, вернее Сибири готов! – весело сказал Микайо.
На него смотрела Аямэ, красавица дочка с зятем и внучкой. Всё походило на проводы Одиссея, только тот плавал в тёплых водах и шёл на юг, а здесь в холодных и путь лежал на север.
– Попала же шлея под хвост нашему деду, – сказала Аямэ.
– Что? – удивился Микайо
– Это твоя русская непереводимая игра слов! И как ты там разговаривать будешь? – сердилась Аямэ.
Микайо вставил в ухо наушник, нажал кнопку на телефоне
– Всё! С любого языка переводит! Сразу! Подарок от Изидисана!
– А… ну-ну… – неопределенно сказала Аямэ
– Что вам привести, дорогие мои?
– Пап, привези мне кокошник, – сказала дочка.
– Хорошо, привезу. А что это?
Та пожала плечами.
– Звучит красиво.
Аямэ посмотрела в телефон и сказал
– Хочу оренбургский платок.
– Какой?
– Я думаю, тебе на месте объяснят. А внучке привези птичье молоко.
У Микайо открылся рот.
– Я думаю, – начала Аямэ.
– Мне на месте объяснят, – продолжил её мысль Микайо.
– Ну, а тебе, зять, что привезти?
– Матрёшку!
– Ну, вот! Хоть один нормальный человек в доме!
Самолет Токио- Иркутск летел уже два часа, если не считать небольшую пятичасовую задержку с пересадкой во Владивостоке. Микайо дремал и улыбался – он удачно и недорого забронировал отличный номер на целый месяц в гостинице «Иркутск» в самом Иркутске. И ему дали даже какую- то скидку за постоянные обеды и завтраки. Как же недорого в этой ммм… Сибири, думал он, довольно представляя себе встречу со своей, хоть и неродной, но всё-таки Сококу. Переводчик он успел опробовать в аэропорту Владивостока и был просто в восторге – в ухо лилась мгновенно родная речь от собеседника, а ему – перевод из телефона на родном языке, достаточно было чуть погромче сделать звук на телефоне и оттуда было слышно всё по-русски. Микайо был в восторге.
Рядом с ним во Владивостоке сел толстый русский дядька и постоянно вздыхал и ворочался. Он часто вставал и проверял на месте ли его здоровенные литые диски, лежавшие в верхнем багажном отделении.
– Вам плохо? – спросил Микайочерез свой переводчик.
– Ты чего, едрид-мадрид, врач?
Микайо оценил перевод и не понял, для чего было вставлена столица Испании в ответе. И решил не продолжать разговор. Но тут его продолжил сам сосед
– Сан Саныч, – сказал он и протянул руку.
Переводчик Микайо долго переводил, и Микайо долго осмысливал сказанное. Ну и как мне к нему обращаться – думал Микайо, если сан – это господин, а сан-сан это господин господина, что ли? Почти король, господин всех господ. Наконец он протянул руку и сказал
-Меня зовут Микайо, уважаемый Саныч-сан.
– Как?
– Микайо.
-А… Михайло, Мишка, значит, – и похлопал его по плечу.
Переводчик переводил, а Микайо опять задумался, его имя значило немного другое и с пандами никак связано не было.
Тут к Сан Санычу подошел немного нетрезвый и заросший щетиной пассажир и заговорщески сказал
– Слышь, Сан Саныч, там один барыга из эконом-класса желает твои колёса толкнуть, бабок нормально будет, на троих разделим поровну.
Микайо, ставший невольным свидетелем разговора, вздрогнул при фразе «разделим бабок поровну», вспомнив Ро-дю, топор и старуху-гейшу-процентщицу.
– Слышь, Крокодил, я тут с одним китайцем познакомился, Мишка зовут, – Сан Саныч повернулся к Микайо.
– У тебя машина есть?
Микайо кивнул и не стал вступать в спор, что он японец.
– А какая?
– Лексус, – без переводчика сказал он
Сан Саныч поднял вверх указательный палец
– Во! Хорошо как живут! А сколько у вас колесо стоит!
Микайо пожал плечами, мол не в курсе стоимости одного колеса
– Ну… поменять, если сломается… сколько?
– Не ломается… мы новые машины берём, если что сломается.
У Сан Саныча и его друга Крокодила отвисли челюсти.
– Саныч-Сан, а почему он Крокодил? – спросил Микайо
– Потому что Гена, – зло ответил Крокодил, и, уходя, добавил. – Совсем зажрались эти китаёзы! Ещё имена русские берут! Мишка он, видите ли!
Сан Саныч похлопал Микайо по плечу и сказал
– Да ты, Мишаня, не бери в голову, что Крокодил бакланит, он – сама доброта, просто у него шипко душа горит, ужор у него два дня назад был, вот теперь кондратий его и крутит с утра, ждёт, когда приземлимся, чтобы стопарик на грудь засадить.
Микайо вынул наушник и невольно вытер слезу. Он не мог осознать, что ему только что сказал его новый друг Саныч-Сан. Переводчик перевел, что где-то в эконом-классе какой-то злой Кондратий вертит доброго Крокодила с бакланами с утра и до высокой температуры, и ему надо срочно приземлиться чтобы достать не меньше ста париков и обложить себе грудную клетку. О, Священная Фудзияма! Какой поэтичный и сложный язык! думал Микайо, видимо здесь каждый гражданин может написать хоку, как минимум одну в день. Его мысли прервал вновь подошедший Крокодил.
– Слышь, Сан Саныч, пойдём побазарим с этим барыгой, да и обмоем сделку. А то душа горит.
– Мишку с собой возьмём, – предложил Сан Саныч, встал с кресла и махнул Микайо рукой.- Пошли
Сан Саныч шёл первый, потом Крокодил нёс диски от машины и последним шёл Микайо. Идя по узкому проходу между кресел, Крокодил задевал всех дисками и громко извинялся, как они тут же нарвались на худенькую стюардессу.
– Сядьте на место! – строго сказала она.
– Да погоди, красавица! Я вот только до друга дойду и всё! – сказал Сан Саныч и, взяв её за талию, понёс впереди себя, что-то шепча ей на ухо.
Микайо оторопел от такого поведения своего нового друга и стюардессы. Наконец, дойдя до одного колоритного пассажира все остановились. Бритый наголо пассажир сидел в одной футболке, руки были в наколках от самых плеч, на пальцах были наколоты перстни и большие синие звезды. Мой русский брат-якудза! чуть было не кинулся обниматься с пассажиром Микайо, но самурайское хладнокровие сдержало его. Пока Сан Саныч что-то говорил, пока все жали руки, а Микайо даже поклонился в знак уважения и приветствия, деньги перешли от бритого к Сан Санычу, диски перешли бритому, и вдобавок тот отдал небольшую бутылку.
– Домашняя, – сказал пассажир в наколках.
– Ты как пронёс-то? – удивился Сан Саныч, тот только хмыкнул.
Все разошлись по местам, лететь ещё часа два.
Сан Саныч достал небольшую пластиковую таблетку и, встряхнул её, она неожиданно превратилась в небольшую стопку. Микайо был удивлен, у них было много чего: и кружка с подогревом, и говорящие холодильники, и самозавязывающиеся кроссовки, и… да много чего, а здесь – раз, и три телескопических кружка превращаются в стопку! Он вертел её в руках и удивлялся простоте решения.
– Такие вещи обязательно надо с собой носить! Уже двадцать лет не подводила, работает безотказно!
С этими словами Сан Саныч аккуратно открыл бутылку и налил в стопку, поводил над ней носом. И, посмотрев на Микайо, сказал
– Вначале я, а то вдруг тебе градус не пойдёт. Ну, понеслась душа в Рай!
Микайо долго морщил лоб, потом спросил
– Вы хотите умереть?
Сан Саныч притянул Микайо к себе, уткнулся в его волосы и шумно втянул воздух носом.
– Ни в коем разе, Миша, как раз наоборот. Пей! Там не больше шестидесяти оборотов.
Микайо взял раскладную миску с русским саке, и медленно выпил, последний глоток попросился наружу, он задохнулся, на что Сан Саныч одной рукой приложил палец к губам а второй помог опрокинуть стопку. Микайо показалось, что внутри у него ожил дракон, который был наколот на спине. Этот дракон бегал, царапался, а изо рта постоянно шёл огонь, опаляя все органы. Он посмотрел выпученными глазами на Сан Саныча.
– Носом выдохни.
Микайо выдохнул, немного полегчало – дракон перестал царапаться, но не перестал жечь огнем.Или я не русский самурай – подумал Микайо и закрыл глаза, пытаясь прийти в себя. Краем глаза он увидел, как Сан Саныч, наполнив странную стопку до краёв, так, что даже была видна горка сверху этого драконского саке, медленно поднёс губы и, втягивая, ловко перевернул её.
– Хороша чертовка! – сказал он, утыкаясь в свой рукав. – Затроим и лады!
– Затроим, – по-русски, с акцентом, произнёс Микайо.
– Ну, – совсем не удивляясь, Сказал Саныч. – Скоро ты совсем русский будешь. Давай, первая колом, вторая соколом!
Перводчик у Микайоперевел странную игру слов и Микайо взяв стопку, на всякий случай сказал.
– Коннитива! Иркутск!
Вторая стопка была ничуть не легче, чем первая, но он уже знал, что надо выдыхать носом. Дракона внутри подкормили, он опять забегал и начал изрыгать пламя.
– Третья – пташечками, – и Сан Саныч выпил, не поморщась, тут же налив третью своему другу.
– Да ты сокол, Мишка! – сказал он, протягивая уже немного захмелевшему Микайо третью стопку.
Переводчика Микайо уже слушал через раз, вряд ли Сан Саныч, перепутал названия, и вместо внесенных в Красную книгу шаловливых панд, называет его пернатым другом. Выпив третью, Микайо почувствовал, как огненный дракон бегает из головы в сердце, убегает в ноги, возвращается в руки и крутится в животе, не переставая изрыгать желтое пламя изо рта. Ему вдруг резко захотелось спать.
– Коннитива… Иркутск… – сказал он Сан Санычу и провалился в глубокий сон, где видел Фудзияму с её белоснежной шапкой и сады розовой сакуры, качающиеся на фоне облаков.
-В связи с погодным метеоусловиями в городе Иркутске, самолёт произведёт посадку в аэропорту Улан-Удэ, – объявили по громкой связи, салон зашумел.
– Итишь твою растуды! – в сердцах сказал Сан Саныч и потрепал Микайо за плечо. – Слышь, Мишка, тебе есть где остановиться- то?
– …коннитива… Иркутск… – одними губами прошептал во сне Микайо.
– А…, – неопределённо сказал Сан Саныч.
Самолёт сел, за окном была метель.
– А в Иркутске тада что?
– Да там ваще шквалистый
– Да не рассказывай!
– Да норм, сейчас на поезд и утром дома.
– Пожрать бы!
Пассажиры беззлобно переругивались, глядя в иллюминаторы на сильный ветер со снегом.
Наконец подали трап, и, нестройной толпой все пошли к выходу. Сан Саныч с Крокодилом несли под руки Микайо.
– Укачало, – объясняли они пассажирам. – Интурист.
Микайо спал, улыбался и пускал слюни, ну, совсем не по-самурайски!
– Ну и куда его? – спросил Крокодил, когда они оказались в аэропорту.
– Он что-то говорил, когда летели, то ли «конитява», то-ли « конитиво» и при этом добавлял «Иркутсу».
-А! – хлопнул себя по лбу Крокодил. – Конатьево!
– Точно! – подскочил Сан Саныч. – И как я сразу не допёр! Конатьево! Тут всего триста кэмэ! Надо поторопиться, пока межрайонный автобус не ушёл. Подожди, а «Иркутск» тогда причём?
– Да там, в Конатьево, гостиница есть, «Иркутск» называется, ну как гостиница, ну, вообще-то гостиница, в одну звезду. И звезда эта–Машка-администратор. Мы тогда с рейса с мужиками возвращались на лесовозах, там и остановились. Ох, и позажигали мы с этой Машкой… Правда там все кровати в два этажа…и чего это Михаилу в такую глушь понадобилось?
– Экстремальный туризм! Это я читал где-то. Они, видать, там зажрались совсем – вот и тянет в снега, да в морозы.
Бесчувственного Микайо посадили в автобус до Конатьево, Сан Саныч пошарив по карманам Микайо достал портмоне с валютой. Прикинув цену, отдал десять долларов водителю.
– Слышь, ездун, довези Мишку прямо до гостиницы «Иркутск» в Канатьево и сдай его на руки администратору Машке. Крокодил ей позвонит, чтоб номер подготовила.
– А что это с ним?
– Видишь, укачало с непривычки иностранца.
– Японец штоль?
– Сам ты японец! Откуда ему тут взяться? Наш, родной, китаец!
Водитель внимательно посмотрел на свет купюру и кивнул.
– О, кей.
– Смотрит он! Чего ты там хочешь увидеть? Американскую демократию? – хохотнул Сан Саныч водителю, он поглубже надел шапку на голову Микайо и хлопнул его по плечу в свое манере и сказал. – Ну, давай, интурист! Даст Бог – свидимся!
И ушёл с Крокодилом в аэропорт. Микайо завалился на соседку по сиденью и бесстыдно захрапел.
Смеркалось. Дорога была прямая и ровная, ну а чего ей не быть ровной – чисто укатанный снег, да и только. Белая степь с сопками до горизонта слепила глаза. Иркутск, Байкал да в общем-то вся цивилизация оставались далеко на юго-востоке, а автобус, понятно, пёр на северо-запад. Все мирно дремали под тихую музыку, включая водителя, следившего за дорогой одним глазом. Да и чего за ней следить- прямая, как стрела, ни встречки, ни обгона, держи газ да руль в одном положении, да не спи долго. Микайо зашевелился, от духоты, запаха солярки по салону и стойкого нехорошего запаха вообще вокруг, он захотел сам изрыгнуть дракона из себя и поэтому проснулся. Чувствуя, как подкатывает к горлу тот самый дракон, хочет вылезти наружу и показать себя во всей красе, Микайо закрыл рот рукой и схватился за кресло. Каково же было его удивление, что он уже не в самолёте! Маленькие круглые иллюминаторы сменились большими квадратными окнами. От неожиданности он привстал – вокруг были люди, они ехали в автобусе, и он вместе с ними. Он судорожно схватился за ухо- наушника не было, женщина рядом, глядя на него, мило улыбнулась.
– Очухался, чёрт косорылый.
– Иркутск… – прошептал Микайо ничего не соображая, а где Саныч-Сан? А где его друг Крокодил?
– Канатьево скоро, – проговорила соседка.
– Коннитиво, – обрадовался Микайо, он не ожидал, что здесь незнакомая женщина в незнакомом автобусе поздоровается с ним по всем правилам Японии. – Коннитива! Коннитива!
– Ишь, как торопиться, косоглазик, видать шипко надо в это Конатьево.
Микайо заулыбался и закивал головой. Неожиданно в кармане куртки он обнаружил наушник! Вот куда он упал! Вставив его в ухо, он начал быстро говорить, что переводчик не успевал переводить
– О, дорогая женщина, отражение достойного мужчины! Спасибо, что ты приветствуешь меня здесь! На моей родной сококу!
Переводчик говорил немного металлическим голосом, чем привел в изумление женщину.
-Клавка! – крикнула она.- Тут какой-то бурят глухонемой сидит с аппаратом, стихи мне начал читать!
К ним подошла женщина, видимо, Клавка, и, не прекращая щелкать семечки, спросила
– Чавось?
– Сакоку! – радостно тыча пальцем в окно сказал Микайо.- Сакоку!
– Скока, скока… – меланхолично сказала Клавка. – Полчаса ещё ехать, и Конатьево.
– Коннитиво! – Микайо удивился женщине Клавке, которая тоже, как бы между прочим, поздоровалась с ним на родном японском!
– Точно глухонемой, видишь с аппаратом, – поставила медзаключение Клавка. – Эх, ещё один юродивый в наше село. А одет вроде прилично.
И, глубоко вздохнув, ушла на своё место. Половина пассажиров вышла в начале села, Микайо, шатаясь, подошёл к водителю и с волнением спросил
– Иркутск?
– Нет, дальше, пять минут, – сказал водитель, показывая растопыренную ладошку и махая ей вперёд.- Туда! В глыбь села!
Это как-то успокоило Микайо, пять так пять, он подождёт.
Автобус остановился около гостиницы «Иркутск» в шесть вечера.
– Ну, давай, интурист, не пей с русскими, всё равно не перепьёшь, – весело сказал водитель и закрыл двери перед лицом Микайо.
Было холодно, и хотя он представлял Иркутск большим городом, да и гостиница была на фото в пять этажей, он стоял среди двухметровых сугробов около большого, но всё же двухэтажного дома, на котором светилась вывеска «Иркутск». Обмана не было. Только было он взялся за ручку двери, как сзади послышался шум, скрип снега и кто-то похлопал его по плечу. Саныч-Сан! – обрадовано подумал Микайо и обернулся. Но перед ним стояло двое молодых, широкоскулых азиата, похожие на монголов. Они стояли и смотрели на него, потом один, что повыше, спросил
– Ты што ли Гошка-бурят?
Переводчик Микайо долго молчал, потом перевел и попросил повторить
– Кошки в ряд? – переспросил Микайо, парни переглянулись.
– Бабок нарубил? – спросил второй.
Микайо сглотнул горлом и вздохнул, опять эти «нарубленные бабки»! намёки на философию Достоевского! Он помотал головой. И тут же без предупреждения получил удар носу. Никакое ниндзицю не устоит перед обычной свинчаткой. Микайо упал, как подкошенный. Из дверей вышла администратор и, увидев двух парней, крикнула
– Эй, вы, олени! Автобус не приходил?
– Машка, мля, курва, ты что ли?
– Я!
– Ну, приходил!
– Там иностранец должен был к нам приехать, не видели? В синей куртке!
Двое парней,быстро переглянулись, посмотрели на Микайо, который лежал между сугробами в ярко-синей, явно не нашего производства куртке, и хором крикнули
– Не, не видели, мля! А тебе зачем?
Машка, стояла и курила. Она была в тонких чулках, шубе на тонкую блузку и без шапки.
– Экотуризм. Экзотика. Гринпис. Ну, или что-то там такое. Странно, Крокодил звонил, говорил, на автобус посадил.
Она зашла обратно в гостиницу
– Нехорошо, Кабан, иностранцев бить. Как это… международный резонанс, во!
– В рот мне ноги, Карась! И чего делать-то, мля?
– Давай его в чувство приводить.
Карась с Кабаном приподняли Микайо и похлопали его по щекам, тот широко открыл глаза и его густо вырвало.
-Ну, всё, – огорченно сказал Карась. – Сотрясение мозгов, мля! Опять три года дадут, мля!
– За иностранца пять дадут, – пробурчал Кабан, и они отпустили его на снег.
Выйдя на дорогу под фонарь Карась с Кабаном мечтательно уставились вдаль, где горели в ряд фонари и угадывалась ряды колючей проволоки над высоким забором.
– Ишь, мля, родной ИТК… ужин… макароны… – произнёс Кабан.
– Как говорил вор в законе дед-Якут: не исправленная ошибка – вдвойне ошибка, – сказал Карась. – А я с ним, мля, три года в одном кичмане чалился.
– Знатный сиделец, дед-Якут…жаль откинулся, такому бы сидеть да сидеть… Так что, Карась, может всё-таки закопаем, этого, мля? – спросил Кабан. – Зачем нам резонанс… международный…
– Нет, Кабан, исправим ошибку. Тем более это всё равно не Гошка-бурят.
Кабан и Карась взяли под руки мало что соображающего и облёванного Микайо и занесли его в теплую гостиницу и сгрузили как мешок в кресло.
– На своего иностранца, мля. А то, что он там обо что-то ударился головой, Машка – так мы не виноваты… – начал было Кабан, но Карась его ткнул локтём в бок.
– Вот вы олени… – начала было Машка, глядя на облёванного Микайо с разбитым носом. – Давно баланды не хлебали! Бандиты, мля! Я вот скажу дяде Грише, вам по пятёрке и влепят!
При упоминании «дяди Гриши» Карась и Кабаном переменились в лице – их бурятские узкие глаза расширились и лицо приобрело выражение мольбы и страдание. Ну, ещё бы! Ведь дядя Гриша – Григорий Иванович – был суровый молодой майор, начальник ИТК, и иногда заходил в гостиницу «Иркутск», посидеть в баре и попить пивка под музыку, и поэтому с Машкой был хорошо знаком. Как, естественно и с Карасём и Кабаном, правда, как с зека, теперь уже бывшими.
Машка подошла и начала приводить Микайо в порядок, вытирая лицо платком. Карась с Кабаном смущённо стояли около стойки, и Кабан невольно потянул руку к вазе с конфетками.Машка заметив это, сказала
– Чего, Кабан-клептоман. Рефлексы тырить тебе не отбили на зоне? Да бери, бери, это бесплатно.
Кабан загрёб здоровенную горсть конфет и положил в карман, Машка только усмехнулась.
– Слышь, Машка, а мы тебе рыбину принесём! Только не говори дяде Грише, мля, – проговорил Кабан.
Машка закончила вытирать фыркающего Микайо и, повернувшись, показала вначале средний палец потом указательный.
– Две? –переспросил Кабана.
– А римская это какая цифра? – спросила Машка усмехаясь.
Кабан нахмурился и закатил глаза так, что зрачки заехали за веки.
– Слышь, удод, не порти и так свой безобразный экстерьер отсутствием глаз, – сказала Машка глядя на Кабана.
– Я не экстерьер, я думаю, – пробасил Кабан
– Вот додик удодливый, тебе вредно думать, опять статью себе придумаешь.
– Не, всё, завязал, – сказал Кабан
– Пять, -выдохнул сообразительный Карась.
– Вот! Молодец, олень!
– Я не олень, я – Карась.
– Всё, фауна Забайкальская, валите отсюда.
– Машка, умеешь убеждать, мля! Хороший ты человек, мля! – затараторили Карась с Кабаном, выходя на улицу. – Что б муж тебе попался красивый, да с большой елд…
– Валите уже! Олени! – весело крикнула Машка им вслед, но дверь уже захлопнулась. – Ну чего? Очухался? Интурист китайский,мля…пошли в номер…
Микайо открыл один глаз и посмотрел вокруг, кругом стояли какие-то металлические конструкции под самый потолок. Кровати! Наконец понял он. Они стояли в два этажа длинным рядом. Как в тюрьме – подумал, вспомнив, что ему по молодости лет пришлось отсидеть полгода по какой-то ерунде. Он медленно сел на кровати. Наушник! – молнией мелькнула мысль, он схватился за ухо – не было. Всё пропало! Теперь он один, без своего помощника, в этой непонятной Югиконии… Он встал и подошёл к окошку, шёл снег, дети бегали и кидались снегом. Вдали он увидел странное строение – длинный высокий забор, наверху несколько рядов колючей проволоки, внутри виднелись строения с маленькими окнами в решётках и вышки по периметру. Тюрьма, это была тюрьма без сомнения. У него похолодело внутри – а вдруг я, Микайо, по другую сторону забора, и вдруг я действительно в тюрьме! Он как-то видел шоу, где людей бросали в самые экстремальные условия и наблюдали, как они будут выживать. И даже садили в тюрьму, к самым отчаянным якудза! О, все духи Нароямы! Я ведь и сам якудза! – выдохнул Микайо и успокоился. Да, уже и забывать стал – подумал он, усмехаясь. Он посмотрел вокруг, нет никто за ним не наблюдал. Он сел на кровать, голова немного болела, а ещё к его удивлению болел нос, он потрогал его – припухший. С чего бы это? Он не помнил. В дверь постучали и вошла Машка. Она несла его паспорт, портмоне и… наушник! У Микайо отвисла челюсть
– Так ты у нас, оказывается, жапан, Михайло, – сказала Машка и положила вещи на тумбочку.
– Жапан, жапан! Микайо!Коннитива!– радостно закивал Микайо и вставил наушник.
– Да в Канатьево ты, в Канатьево, куда ж ещё тебя могло занести, Михайло-жапан…мля…
Микайо удивлённо посмотрел на Машку, потом достал из куртки желтое фото своей прапрабабки и стал смотреть на него, переводя взгляд на Машку. Передал фото ей.
– Ух ты! – воскликнула Машка, глядя на фото. – А откуда у тебя фото моей дальней родственницы, двоюродной прабабки?
– Микайо, – он протянул руку для знакомства.
– Машка-Сахар… вернее, Сахаровская…
Автор публикации
