“Ну-с, посмотрим как глубока нора?”
Я открыл редактор и пустился в погоню за назойливой ошибкой, которая уже давно выставляла из норы свою крысиную морду. Я делал технические манипуляции, но в моем воображении я гнался за этим зверьком вниз по спирали норы, рыл массивы добавочных ложных туннелей, создавал искусственного кролика и посылал его в туннель, стараясь воссоздать динамику движения зверька, вдувал туда сжатый воздух, заливал водой и обжигал огнем. Уже повсюду я видел следы маленьких лап, и пару раз нарвался на упитанный зад и длинный хвост. Но каждый раз, каким-то образом, мой капкан клацал впустую: животное ускользало. Поддержка в уме всей парадигмы погони требовала солидного запаса умственной энергии.
Вдруг, я осознал, что в моей голове играет песенка, куплеты которой повторялись снова и снова. Это была старая песенка с надоедливыми словами, которые я помнил еще со времен пионерского лагеря.
Я сложил руки в замок за головой и потянулся. Я трудился уже 5 часов, с мелочью. Потер шею. Дурацкая песня нарушала концентрацию, а если я хотел избавиться от ошибки, мне нужно было сосредоточиться во что бы то ни стало.
“Наверное это мозг предохраняет себя от переработки”, – Я опять потер шею, – “Он просто саботирует усилие, требуемое для решения проблемы!”
“Однако, господин мозг, какая хитрость!” – упрекнул я свое подсознание – “Вы запустили бесконечный заградительный цикл где-то там в недрах серого вещества, чтобы свести мои интеллектуальные усилия на нет. И, чтобы инициировать этот бесконечный цикл, вы выдернули из глубины памяти эту детскую, дебильную песенку. Зачем?“
“Этот цикл должен был поддерживаться устойчивой эмоциональной реакцией. В таком случае почему у меня была такая реакция на эти глупые слова?“- продолжал я свой мысленный диалог.
По видимому, что-то было в этой песенке такое, что раздражало. Было трудно определить, в чем же было дело? Я почувствовал себя уставшим. Решение проблемы не оказалось моментальным. Но даже если бы я мог понять в чем было дело, чем бы это мне помогло?
Ясно, что мне нужна была посторонняя помощь. Надо надо было позвонить Беатрис. Она была экстрасенсом, которая периодически меня консультировала, когда я застревал в положении Буриданова осла. Решение пряталось где – то в ее окрестностях.
***
Ответ пришел через пару часов. Беатрис не отказала в помощи.
Я начал перебирать полузабытые рифмы, пытаясь восстановить в памяти цепочку слов, и давая им критическую оценку, которую, кажется, они никогда до этого не получали.
Мы шли под грохот канонады.
Мы смерти смотрели в лицо.
Вперед продвигались отряды
Спартаковцев – смелых бойцов.
“Ничего особенного. Гражданская, и все такое. Хотя вот Спартаковцы. Причем здесь Спартак? Они хотели представить его как античного борца с рабством. Настоящий Спартак никогда не был против рабства как общественной формации. Он просто не хотел сам быть рабом, хотел наверное вернуться назад в свою Фракию. Это там где сейчас Болгария, что-ли? Наверное сам не прочь был парочку рабов иметь, если бы возможность представилась.“
“Типичная советская пропаганда. Но вот достаточно ли это для такой эмоциональной реакции?“
Средь нас был юный барабанщик,
В атаку он шел впереди
С веселым другом барабаном,
С огнем большевистским в груди.
– Что это ты так скривился? – жена занесла почту в мой кабинет.
– Так, ничего, мысль неприятная.
– Ну, ну. А то ты похож на человека, который только что случайно проглотил лягушку!”- Она захлопнула за собой дверь кабинета.
“На чем-же я, бишь, остановился? Ах да… ‘С огнем большевистским в груди…’ А дальше?“
Однажды ночью на привале
Он песню веселую пел,
Но пулей вражеской сраженный,
Допеть до конца не успел.
“Что, простите? На привале? Конечно, шальная пуля может задеть и на привале. Но зачем делать это частью повествования? Если уже умирать, так в бою!“
С улыбкой юный барабанщик
На землю сырую упал,
И смолк наш юный барабанщик,
Его барабан замолчал.
Промчались годы боевые,
Окончен наш славный поход.
Погиб наш юный барабанщик,
Но песня о нём не умрёт!
“Ах вот почему автор не убил барабанщика в бою! Если бы это произошло, то он не смог бы сделать такого патриотического заключения. Можно умереть от шальной пули и на привале. Не очень вероятно, но можно. Но ведь для того чтобы ЕГО ПЕСНЯ НЕ УМЕРЛА надо было, чтобы барабанщик её пел. А распевать песни во время битвы? Даже для маленьких деток это было бы слишком. Собственно, все воспитательное значение песни направлено на то, чтобы дети воспринимали смерть с улыбкой, зная в душе, что “их песня не умрет“.
“Вот почему песня так раздражала. Умри и будь этому рад. Песня забросила меня назад в давно прошедшее время!“
Состояние сильного раздражен и выбросило меня из рабочей парадигмы.
“Неужели эта система будет меня преследовать и до конца дней, я буду не просто гомо-сапиенсом, а навсегда останусь гомо-советикусом?”
Я взял огрызок бумаги, написал на нем “Гомо-Советикус“, прошел через кухню к холодильнику и засунул свернутую бумажку в ледник.
***
-А что это ты положил рядом с моей курицей? – сощурила глаза жена. Я коротко объяснил.
-Даже и не думай!
-A что тут такого? Это просто клочок бумажки.
-Я не о бумаге говорю, а о том что на ней написано. Это совсем не кошерно.
-Что, не нравится? – я помахал бумажкой перед ее лицом. -Ладно уж! – и переместил бумажку на другую сторону ледника.
***
Я закрыл за собой двери кабинета, уселся в кресло и приготовился к медитации. Через полчаса я снова напал на след маленького зверька и больше не был прерван назойливой песенкой.
Автор публикации
