Анна-Мария
Она ненавидела эти мгновения, когда ее чистое ухоженное тело оказывалось погребено под рыхлой воняющей тушей. Его любимый Caron’s Poivre своим гвоздично-кардамоновым ароматом лишь подчеркивал запах старика. Нет, она не нюхала других стариков и не знала, как пахнет старик. Но ей казалось, что сбрось со всех этих разряженных фанфаронов из высшего общества, среди которых ей приходилось крутиться, их доспехи из произведений Креспа, Вассера, Морилласа и она учует этот же знакомый до спазма мерзкий сладковатый тошнотно-мягкий запах приближающейся смерти.
Он возился, тыкался в неё, словно слепой щенок, ворочался. Она молча ждала и терпела, сдерживая рвотные позывы от исторгающегося из его пасти дикого купажа запаха Chateau Margaux девяностого года, трюфелей и запаха гнилья, который никуда не делся даже после замены всех зубов на белоснежную вечную керамику. Она даже улыбалась и что-то ему шептала – этому она научилась быстро. Все после пары несильных ударов.
“Опять не сможет кончить – слишком пьян”, – думала она, из всех сил сжимая собой трепыхающуюся в ней вялую сосиску, – “когда же уже я забеременею и избавлюсь от всего этого хотя бы на девять месяцев”. Но даже в те редкие разы, когда ему удавалось излиться в неё, беременность не наступала. А удавалось ему очень редко. Она даже иногда испытывала что-то вроде обиды. Как же так, восемнадцатилетняя девушка, на которую заглядывались все мужчины от мальчиков до глубоких стариков, не могла возбудить красивого статного мужчину, о многочисленных победах на любовном фронте которого ходило столько слухов? Что ему еще нужно? Он даже во время секса не смотрел на неё, задирая голову к потолку. На «витрине» была идеальная фигура, классические породистые черты лица, длинные ухоженные струящиеся водопадом каштановые волосы и огромные наивные голубые глаза. Внутри же еще скрывалось академическое образование, умение поддерживать любую беседу, игра на музыкальных инструментах, танцы, а также специальный курс, как сделать мужчину счастливым в постели. Но на её муженька ничего из того, чему ее учили два года на муляжах, не действовало. Он начал злится, а это значило, что придется опять помогать ему орально – так был хоть какой-то шанс, что он от неё отстанет. Первый раз, когда она решительно попыталась взять в рот его отросток, нестерпимо воняющий мочой, окончился бурной рвотой на его волосатое брюхо и спущенные брюки от Luciano Barbera.
На вопрос в чем дело, она лишь смогла выдавить: “Ты воняешь”.
С тех пор она стала мудрее ровно на два вечных зуба и заранее перед экзекуцией вставляла в нос затычки, которые помогали слабо. Как только он раздевался. она подсознательно сразу этот запах вспоминала.
“Чтобы он гарантированно кончил, его член нужно в пылесос засовывать” – зло думала она, понимая, что сейчас может получить болезненный удар по животу или спине. А бить так, чтобы синяков не оставалось, он умел. Оставалось надеяться, что он просто спустится в фойе и выберет давно проверенный в деле «пылесос».
“Пылесос” под маркой “Анжела”, сделанный еще в СССР, как обычно сидела на ресепшене и была как обычно всегда готова на всё за символическое, естественно, лишь для его доходов, вознаграждение.
Он всё-таки сдался. Грязно выматерился. Шумно, как кит, выдохнул, грубо оттолкнув ее голову. Она сжалась в комок, зажмурившись. “Ударит?” Но боль так и не приходила. Она опасливо приоткрыла глаза.
Он, глухо по-медвежьи бормоча, рылся в кармане уже натянутых брюк. Нашел что искал, рыкнул, кинул куда-то в её сторону что-то блеснувшее в свете коридорных ламп, и ушел, хлопнув дверью.
Она бросила в ответ полный ненависти взгляд. А потом стала лихорадочно рыться в скомканных, влажных от пота простынях. Брошка даже в темноте сияла россыпью радужных бликов, но ее глаза сияли ярче. Она прижала её к груди. Эта сучка Воронцова-Арли от зависти удавится! Воровато осмотрелась по сторонам и быстро спрятала подарок в сумочку.
А теперь срочно в душ.
Александр
Чертова гостиница, чертов коридор, чертовы улыбающиеся консьержи и лифтеры. Царство лакеев и лизоблюдов. Бросить все к чертовой матери, порвать завещание на глазах у старого маразматика, плюнуть ему в рожу слова, которые он давно придумал и каждую ночь прокручивал в голове: “Иди и сам лично зачни наследника рода, если он тебе так нужен”. И уехать к чёртовой матери.
Он усмехнулся, смачно сплюнул в горшок с цветком и пьяно засмеялся, заставляя встречную степенную пару шарахнуться в сторону. Старательная и терпеливая Аня не могла помочь, хоть и пыталась. И дернул же черт папе написать в завещании именно “лично зачать”. Пару движений рукой, баночка с соплями, и опытные люди бы сделали из Анютки крольчиху, производящую наследников и наследниц. Но нет… Как же он ненавидел всё своё семейство: такого правильного отца старой закалки, который еще верит в «жили долго и счастливо»; дядю, который уже спит и видит, как всё отойдет его прыщавому выродку Толе, если у Александра ничего так и не выйдет до сорокалетия, которое уже не за горами; обеих сестриц, рожающих только девчонок. Он всегда с вызовом глядел в объективы камер в их с Анькой спальне зная, что этот гниющий, воняющий дерьмом и гноем кусок человека, которого он когда-то искреннее называл «папа», своими мутными глазами смотрит на них. Ненавидел всё и всех. И в первую очередь себя… За то, что он не готов расстаться со своими личными покоями, занимающими целый этаж, с бессловесными слугами, выполняющими любую его прихоть, не готов знать, сколько у него на счете денег и сколько останется после очередного загула. За то, что Ане и дальше придется принимать его и пытаться скрывать свое отвращение к нему. А еще, что это бедная девочка, выбранная отцом и матерью среди всех претенденток как породистая лошадь, так была похожа на его любимую Алёнку, подрастающую без отца в далеком Хабаровске.
Лакей на выходе из лифта счастливо ему улыбнулся, будто увидел самого родного человека на земле, за что тут же мощным ударом кулака был вбит в стену. Обливаясь кровью из свернутого носа, он сполз вниз, продолжая обожающим взглядом пожирать начальство и улыбаться. Копия предыдущего лакея с такой же счастливой улыбкой заботливо вытерла кружевной салфеточкой брызги крови с одежды и ботинок хозяина. Александр брезгливо осмотрев улыбающийся персонал, замерший манекенами на местах, куда он их сам расставил раз и навсегда, вздохнул, сплюнул тягучей слюной на мраморный пол, кинул сдернутую с пальца золотую печатку на валяющееся в ногах тело, схватил с подноса уже приготовленную бутылку его любимого красного вина Quinta do Noval, жадно отхлебнул, жестом поманил Анжелу и вышел из отеля на улицу.
Валерия
Хозяин вывалился из лифта и сразу дал в морду Пашке. Сколько раз она ему говорила, что Хозяин не любит лизоблюдство. Дурак. А может и не дурак – что он там ему кинул? Что-то явно золотое и тяжелое. Судя по злобному оскалу и рыскающему взгляду красных глазок, Хозяин опять не смог кончить. Анька хоть и дура тупая, но даже за откровенную халтуру новые цацки получает. Завтра опять будет каким-нибудь колье по цене хорошего кроссовера щеголять перед такими же шмарами, обряженными в золото и шелка. Как же она ненавидела этих куриц, бесцельно прожигающих даваемые им судьбой возможности. Вот если бы у нее были такие деньги, уж она то нашла лучшее им применение. С её высшим экономическим это было бы совсем не сложно. Лера скрипнула зубками и затянулась сигаретой, внимательно следя за Хозяином. В таком состоянии, он всегда звал только её – Снежка с Женькой даже не подняли глаз из своего коньяка. Он сграбастал бутылку этой своей любимой приторно-сладкой бурды, которая стоила её месячную выручку, небрежно поманил пальцем и вышел на улицу.
Она быстро поправила губы и выскочила следом – он не любил ждать.
Член все еще пах смазкой и был склизкий и липкий. Она усмехнулась про себя: когда-то её бы это остановило.
– Лер, – а я правда пахну стариком? – он всегда называл ее только по имени. С ней он почему-то очень любил беседовать, сидя на диване в её съемной однушке, жаловался на Аньку, на отца, на весь мир, утирая крокодильи слезы платком, который наверняка стоил дороже всей её одежды вместе взятой.
Она старательно принюхалась, ненадолго прерывая поступательные движения и освобождая рот.
– Нет, Саш, – он требовал, чтобы она его так называла, – ты пахнешь большими деньгами.
Когда она уже стала уставать, а горло пересохло, он наконец излился и с облегчением приложился к бутылке, хлебая элитный напиток как простую бормотуху. Потом закинул голову и уставился в потолок. Она быстро, пока он не смотрел, выплюнула всё в баночку и сунула в выданный ей пакет-холодильник, загодя спрятанный под диваном. Теперь осталось надеяться, что он успеет наговориться за те два часа, пока его чахлые хвостатики не передохнут и ей за них заплатят.
Она ненавидела себя за это – за то, что она следила по приказу его отца, Аркадия Михайловича, за этим глубоко симпатичным ей человеком, докладывая обо всех его действиях. За то, что продавала его сперму на сторону. За то, что даже сама подумывала попробовать зачать от него и потом предъявить ребенка, потребовав содержания? А самое главное, за то, что по приказу его дяди, Василия Михайловича, добавляла конские дозы противозачаточного в еду Аньки, пользуясь расположением к себе жирного шеф-повара месье Жабера, который очень любил, когда его били плёткой и совали в зад морковки.
– Лер, ты меня тоже ненавидишь да?
Вопрос застал ее врасплох.
– Нет, Саш, – она прижала его к своей груди, как можно честнее посмотрев в его увлажнившиеся глаза и внимательно следя, чтобы не запачкать его пиджак, – тебя нет.
Он ушел, кинув ей на карту стандартную плату, которой как раз хватит на очередной взнос за квартиру, которая уже строилась на окраине столицы. Из шкафа вылезла сонная Муська, подарок Хозяина, потерлась об ноги и громко мяукнула.
– Голодная?
Лера встала и пошла на кухню – миска опять была пуста.
Муська
Кошка с отвращением посмотрела на вываленные из пакетика кусочки – она ненавидела этот запах. Этот мерзкий, липнущий к шерстке дух подпорченных рыбьих голов и кишок, после которого приходилось долго вылизываться, а как мерзко воняли её какашки после такой еды! Она же была чистокровной британской короткошёрстной леди с идеальной родословной, с детства приученной к специально для нее приготовленной пище. А Эта покупала ей дешевый Whiskas, будто обычной дворовой кошке. Она демонстративно позакапывала лапой миску в надежде, что ей дадут её любимую отварную куриную печень или рубленую нежную крольчатину. Но хозяйка уже занималась своими дурацкими делами. Кошка ненавидяще посмотрела ей в спину – когда-нибудь, когда Эта будет спать, кошка вцепится ей в горло, а пока та будет истекать кровью и хрипеть, выцарапает глаза. Когда-нибудь. А пока…
Кошка ещё раз понюхала ненавистный корм. Но ничего другого не было и, как она знала, не будет. А если перевернуть миску, то можно получить по ушам газетой, а миска останется пустой до утра. Кошка еще раз оглянулась на Эту, а потом стала жадно пожирать, что дали.
Автор публикации
