МЁРТВЫЕ УШИ
Почти быль
Нет ничего нового под солнцем. Что было, то и будет.
Екклесиаст
Блин! Офигеть! Полный писец! Серый откинулся на спинку кресла. Не! Он прикрыл глаза. Чо наконец случилось? Он включил «Вор Крафт», а вместо выстрелов, взрывов, предсмертных стонов та же самая фигня. Что происходит, в конце концов?
«Ты не забыл, что завтра к десяти все мы собирается на главной площади? Берем с собой баллончики с газом, файеры! Берем петарды, биты! Каждый должен привести не меньше семи человек. Возраст не имеет значения: от ясельников до старых маразматиков. Мы боремся за победу. Мы победим! Долой фашистскую хунту! Трави мусоров! Плюй в их поганые рожи! Бей их детей! Разбивай стекла в их квартирах!»
Конечно, прикольно. Но слышать это постоянно, весь день, это уже перебор. А все началось после того, как Завальный вернулся в столицу.
Звонок. Кого еще нелегкая принесла? Он никого не ждал. Родоки уехали в гости.
Ну, кого еще? Пашуку, конечно. Заваливается, как будто за ним гнались. Дышит шумной, как конь, который пришел к финишу. А все от того, что толстый. А тут пешком пришлось подниматься на третий этаж.
Дышит «за-за-за». Куртка расстегнута, рубашка выбилась из-под ремня. Ее треугольник колышется, как шторка от ветра. Шнурки на кроссовках, как всегда, не завязаны. «А чо,- говорит,- время зря тратить? Наклоняться – завязывать, наклоняться – развязывать». Вот если наступит и носом об асфальт. Но об этом он не думает. Вообще, кажется, он ни о чем не думает, кроме стрелок и ржачек на Тик-токе. Хотя и там думать не надо. Напротив, у любителей этих вещей всякое желание думать отбивается.
– Серый! Ты же у нас профи по мобилам. Что за фигня. Уже третий день долбит. Стрелялку включаешь, а там вместо автоматных очередей и взрывов «Свободу Алексею Завальному! Долой фашистскую хунту! Мы вместе и нас не победить!» Музон хочешь послушать, а там то же самое. Посмотри! Может, у меня какой вирус. Блин! Чуть о пол не трахнул мобилу, так достала эта фигня. И одно и то же везде.
Серый икнул. Так это, выходит, не только у него.
– Постой! Постой! То есть проходи! Разуйся только! Это же тебе не школа. Мамка каждый день пылесосит.
Серый схватил мобильник.
– Светик! Ты же у нас меломанка? Да? Ты и спишь, наверно, в наушниках. Не-не! Я не осуждаю. И чо? И давно это уже у тебя? Третий день, говоришь? Нет, чо это такое не знаю. Вирус может. Да фиг его знает. Не знаю. Ладно!
Пашка уже развалился на диване. Широко расставил ноги. Большой палец торчит из носка. Куда бы и к кому он ни приходил, везде вел себя по-хозяйски, как у себя дома. Скромность и застенчивость ему были незнакомы. Даже в кабинете у директрисы, он без всякого приглашения сразу падал на стул.
Хамло настоящее. Но непосредственный, как ребенок. Сейчас его длинный нос задвигался, как будто зажил самостоятельной, независимой ни от кого жизнью. Значит, уловил ароматы. Нюх у Пашки собачий. Еду он чувствует за версту и стремится выйти к этому месту.
Учуял какие-то запахи с кухни. У Серого нет такого нюха. И он никак не мог вспомнить, чем это с кухни может пахнуть.
Пожрать он любит. Может зараз смолотить палку колбасы и закусить все это парой-другой пригоршней конфет. Полторашку фанты выпивает одним махом. Даже не делает остановки, чтобы вдохнуть.
Предлагать ему съестное опасно для содержания холодильника. Он не отойдет от него, пока не опустошит. Тут ему не мать Тереза.
– В общем, Пашка, это не вирус. Это что-то глобальное. Но что, я не знаю. Это где-то сделано в заоблачных верхах.
– Глобальное – это как?
– Тииа, переформатировали все мобилы. А это может сделать только тот, кто держит интернет в своих руках.
– Серый! Ты объясни по-простому, по-пацански. А то какими-то дурацкими словечками.
– Говоришь «по-пацански»? Ну, это у всех, понимаешь?
– У всех? Как это у всех? Разве так бывает? У каждого же своя мобила. Для кого-то музон главное, для кого-то игрушки. Как это?
– Каком кверху. Позвони кому-нибудь
Пашка позвонил.
– Ромка! У тебя с мобилой всё норм? В смысле фурычит? Чо? И у меня тоже. Во! Блин! Влетняк! Это чо такое? Это же натуральный беспредел! Совсем оборзели, курвы! Серый говорит: это у всех.
– Ну, убедился? – спросил Серый. – – Я же тебе говорил, что это глобально. Фиг чо сделаешь.
– Это что же? Теперь вместо музона и игр, я буду слушать это фуфло, которое мне на фиг не нужно? Не! Надо же чо-то делать. Жаловаться, блин, надо. Пусть наводят порядок.
Серый кивнул.
– Козлы!
Пашка хотел сплюнуть. Но вовремя удержался. Все-таки перед ним был ковер, а не асфальт. Серый такой визг поднимет.
– Слышь, Серый! У тебя баблос есть?
«Начинается!» – вздохнул Серый. Еще одна феноменальная черта Пашки: у него никогда не бывает денег, и поэтому он постоянно у кого-то клянчит. Из автобуса его регулярно высаживают, потому что он ездит зайцем.
Хотя, может быть, у него и бывают деньги. Но остальные это как-то не замечают. Поэтому он живет на халяву. Если его не угощают, то он клянчит, чтобы угостили. Как маленький ребенок, который придет с мамой в магазин и начинает нюнить: это купи, другое купи.
– И чо?
– Ну, чо сидеть дома? Пойдем на Бродвей, девчонок склеим, пивка клюкнем. А то тут и закиснуть можно. И в стрелялки не поиграешь. Устроили козлы полный облом.
Не отстанет. Серый стал одеваться. На улице как никак зима. Они вышли. Уличный воздух был пропитан сыростью и парами бензина. Большинство горожан и не подозревают, что может быть другой воздух, чистый, который пахнет снегом или цветами.
Пасмурно. Грязный снег на дороге. Мимо них пробежало три пацана. На бегу они перекликивались друг с другом.
– А вы чо не идете? – крикнули они.
– Куда?
– На Бродвей.
Бродвеем у молодежи назывался главный проспект города.
– Чо там делать?
Пацаны остановились.
– Вы чо с луны свалились? Ну, вы, блин, даете! Все знают, а они не знают. В бункере что ли сидите? Вон даже из утюга всех пацанов призывают на демонстрацию. Идите! Будет балдежно! Самым активным даже обещают баблос подкинуть.
– Кто призывает-то?
– Как всегда, штаб Завального.
Они помчались дальше. Серый и Пашка переглянулись. А почему бы и нет, раз там вся пацанва городская собирается?
– Чо, Серый, берем пивасика и вперед на развлекуху?
Серый купил по три баночки на себя и на Пашку. Если ему не купишь, придется делиться своим.
– Кто такой Завальный? – спросил Пашка.
– Да хмырь один. Языком научился чесать, так думает, что он царь и бог. А сам какашка очередная.
– Чо ему надо?
– В президенты хочет.
– Так у нас же уже есть президент! – удивляется Пашка. – На фига нам два президента?
– Он вместо него хочет.
– Так это чо любой может стать президентом? Это и я могу стать президентом? Прикинь, я президент! Во заживем! Балдеж будет такой, мама не горюй. Это я гарантирую!
– Не зли меня! А то больше не буду покупать тебе пива.
Чем ближе к Бродвею, тем гуще толпа. В общий поток вливаются ручейки из переулков. В основном школота. Но есть и взрослые парнишки. Они веселые и дерзкие.
Все ревут:
- Завальный – наш президент! Долой фашистскую хунту! Свободу!
- Серого толкает парень в кожанке.
– Чо молчите? Немые что ли? Или пилюль отвешать?
Рядом с ним ухмыляются два его кента. Видно, что они готовы хоть сейчас перейти от слов к делу.
Пилюль ни Серому, ни Паше не хочется. И они начинают вопить со всеми.
– Завальный наш президент! Долой фашистскую хунту! Свободу!
– Серый! А что такое хунта? Это от слова…
Он ввертывает матершинное слово. Серый отвечает:
– Ты только не спроси у этих качков об этом. Тогда пилюли нам точно гарантированы.
На Бродее яблоку негде упасть. Перекрывая крики, доносится голос в мегафоне:
– Граждане! Это несанкционированная акция. Вы мешаете нормальному движению пешеходов и транспорта. «Скорая помощь» не сможет проехать по вызову. Не смогут проехать пожарные машины, если что-то случится. Граждане! Очистите проспект.
Впереди чернеет ряд омоновцев с прозрачными щитами. В руках у них дубинки.
– Серый! Я что-то очкую, – говорит Пашка. – Ну, их на фиг! Валим отсюда!
Они пытаются выйти из толпы. Но это сделать не просто. Через несколько шагов их останавливают взрослые парнишки.
– Куда, сволота?
– Я это…
Пашка жмется. На лице его страдание.
– Пописить бы мне.
– Вон видишь мусоров? Подойди и ссы на них!
Мы опять плвем с толпой и ревем одто и то же.
– Не! Они больные на всю голову,- стонет Пашка. – Вот это мы влетели. И какого, спрашивается, мы поперлись сюда.?
Впереди слышны крики, матерщина. Худенький кавказец в короткой черной куртке и черных джинсах наскакивает на омоновцев, пытается пнуть кого-нибудь в промежуток между щитами. Капитан закрывает обеими руками лицо и идет в сторонку, покачиваясь. В лицо ему брызнули из газового баллончика. Неровный ряд омоновцев начинает медленно двигаться вперед, огревает самых рьяных дубинками.
– Мусора паршивые! Продались хунте! Мы вас будем резать на ленты! Женушек ваших на хор поставим! Детишкам вашим глотки перережем!
Возле самого тротуара стоит «тойота». И какой черт дернул бедолагу ехать по проспекту. Слышится звон стекла. Это разбили стекло со стороны водителя. Мужчина в черно-сером свитере зажимает глаза. Между пальцами сочится кровь. Видно осколок стекла попал в глаз. Машину начинают раскачивать, желая перевернуть. Но омоновцы дубинками отгоняют толпу от машины.
За омоновцами тихо продвигается большой автобус автозак. Время от времени туда запихивают очередного буяна.
– Серый! Рвем когти! Погорим, блин!
Серый и без Пашки это уже давно понял. Но куда? Сзади давит толпа, впереди омоновцами. И вот он видит узкий переулок между домами.
– Давай, Пашка, туда!
Они продираются сквозь толпу до спасительного прохода. Впереди маячит несколько спин убегающих подростков.
– Бежим, Пашка!
Пашка бежать быстро и долго не может. Вскоре он замедляет шаг и почти останавливается. Лицо его красное и потное. Он долго не может отдышаться. Но это уже не имеет значения. Пусть отдышится. Они ушли с Бродвея. И никто им не грозит навешать за это пилюль. А вопли не утихают:
– Завальный – наш президент! Долой фашистскую хунту! Свободу!
– Не! Ну, дурдом натуральный! – выдыхает Пашка.
Он рад, что они оторвались.
Они, не торопясь, идут по переулкам и улицам. Воплей уже не слышно. Мимо проходят мирные граждане, шелестят шинами автомобили. Нормальная человеческая жизнь.
Серый расщедрился. Надо было снять стресс. Целый пакет набил пивными банками, пачками чипсов и соленых- орешков. Пашка идет рядом и радостно мурлыкает. Когда они опустошили по нескольку баночек, Пашка решил включить музончик. Когда он слушает забойную музыку, то начинает притопывать ногами, щеки его трясутся.
– Наш президент – Завальный! Долой фашистскую хунту! Свобода!
И это вместо любимых им рэперов. Пашкино лицо багровеет, нос его начинает подергиваться. Он замахнулся и хотел швырнуть мобилу о стену, которая продолжала вещать одно и то же. Остановился. А где он возьмет баблос на новую? Да и в новой будет та же самая фигня. Если они, сволочи, всё закодировали, всё заразили. Это, конечно, облом: пить пивасик без музыкального сопровождения. Кайф уже не тот. Пашка повернулся к стене и врезал кулаком. Серый вытаращил глаза.
– С каким бы удовольствием я сейчас заехал этому Завальному в бубен! Это надо же быть такой сволотой! – мечтательно произнес Пашка. – Чо поблизости с ним нет правильных пацанов?
– – Да ты к нему за километр не подойдешь. Охраны как грязи.
– А вот объясни, Серый! Ты же в этих вещах секешь. Не чета нам, валенкам! Я-то этим никогда не интересовался. Вот орут «Свободу!» А свободу чего? Вот, если я тебе в морду сейчас дам, это будет свободой, ведь мне так захотелось? Так это я, как свободный человек поступил? Но для тебя ведь это не будет свободой?
– Ну, это там, чтобы гомосеки всё делали в открытую и все их хвалили и хотели быть такими же, как они. И чтобы за базар не отвечать. Кати на любого бочку, а тебе ничего за это.
Пашка хмыкнул.
– Попробуй за базар не ответь, из тебя такую отбивную сделают. У нас с этим строго.
– Это у правильных пацанов так.
– Я я про каких говорю.
Дело шло к вечеру. За окном разливалась серая муть. К левому верхнему углу окна прилепился желтый пятак луны. Должны вернуться родоки. Быстро допили остатки и серый выставил Пашку. Тот перед уходом помахал кулаком. То есть всё прошло нормуль.
Мать почти сразу пошла на кухню, уловила подо-зрительный запах, заглянула в мусорное ведро, что стояло в шкафчике под раковиной. Конечно, нужно было его вынести.
- Это что?
Ведро было с верхом. И все банки из-под пива. Одна жестянка скатилась и валялась на полу.
– Мам! У Пашки день рождения. Ну, не мог же я его не поздравить? – соврал сыночек. Но ведь про Пашку-то он сказал правду. Так что получалось, что ложь только наполовину.
– Ты учишься в школе. Не забывай!
– Да всё там у меня нормуль.
Но утренние часы следующего дня были не совсем нормуль. Голову как будто зажали в клещи. Тянуло в сон, подташнивало. Вот Пашку с его комплекцией никакое веселье не берет. И сегодня он бодр и жизнерадостен, как будто вчера пил фанту, а не пиво. Тут как на зло вызвали на общаге к доске.
– Ну-с, расскажи нам про социум.
Общагу у них вела директриса, а поэтому этот предмет считался чуть ли не самым главным в школе.
– Социум…
Серый замялся.
– Социум…ну, это такое понятие, которое включает в себя понимание, в общем…
Вдруг неожиданно для себя, всё произошло помимо его воли, как будто в нем завели механизм, он выбросил кулак вверх и завопил, словно он был на какой-то рок-тусовке:
– Завальный – наш президент! Долой фашистскую хунту! Свобода!
И весь класс, как эхо, отозвался на его вой коллективным воем. Все вскочили и орали, что есть сил:
– Завальный – наш президент! Долой фашистскую хунту! Свобода!
Никто не молчал. И только учительница смотрела на воюющий класс и представляла себя молоденькой практиканткой, которая впервые пришла на первый урок в незнакомый ей класс и увидела их, которые были чуть моложе ее и растерялась. И вот она стоит, растерянная, в полной прострации, и не знает, что ей делать. Не может найти ни одного слова, чтобы заставить этих ребят слушать ее и считать своей учительницей.
Автор публикации
