Антиутопия 2022
Том I. “Милость”
https://litbes.com/antiutopiya-2022/
Том II. УБИТЬ ДРАКОНА
Часть первая — субботник
«Господа, у нас ЧП! Дракон, сука, насрал в эльфийском лесу! Эльфы в суматошном шоке. При всем их трудолюбии, подойти ближе, чем на сто метров, к десяти пудам птеродактельного дермища они не в состоянии — падают сразу в обморок (неженки, будь они неладны). Теперь у нас с братьями субботник намечается. Шалай-Балай, где твоя большая лопата?» — объявил однажды братьям Горбун за томным, тихим, вечерним чаепитием. Левген и Лехопоп продемонстрировали внезапное действие чайного пульверизатора.
Горбун давно уже писал Его Святейшеству — главному Герцогу о беспорядках, творящихся в сказочном лесу, но, судя по всему, Герцог сам был в давнишнем сговоре с Драконом.
Дело всё в том, что, согласно пункту первому статьи первой Конституции тридесятого Королевства, высшей добродетелью для каждого сказочного персонажа, т.е. для всех граждан 13-цати Герцогств тридесятого Королевства, считается готовность в любое время, месте и при любых обстоятельствах давать доблестный отпор мерзкому летающему животному и оказывать всяческое противодействие его низменным намерениям и злодеяниям, а также немедленно сообщать о всех возможных и невозможных актах его агрессии в представительство тайной канцелярии по месту сказочной прописки.
Пунктом вторым той же статьи предусмотрено содержание специального антикоррупционного войска, которое призвано было укрощать Дракона. Войско содержалось за счёт Федеральной Казны, а Казна — за счёт личных сбережений и налоговых отчислений жителей тридесятого Королевства.
Согласно общим правилам Дракононенави́дения, к каждому сказочному персонажу Королевства, который доблестно и с удовольствием навыйопывается на Дракона, в мгновение ока должно прибывать это специально обученное фу́ево[1] войско с целью обеспечить ему защиту от испепеления и прочих неудобств, связанных с епучими драконьими выходками. Так вот, навыэтываться-то Горбун с братьями навыэтывались, однако войско почему-то прибывать не спешило, предательски задерживаясь. И так уже не в первый раз. В итоге Дракон успел поперепортить всех девок в сказочном лесу, пожёг урожаи, а теперь вот и «био»-туалет решил устроить в самом экологически чистом, заповедном месте тридесятого Королевства: под зелёным дубом у Лукоморья в эльфийской роще. А в следующий раз он вообще грозился и нас с братьями попортить, если мы не прекратим чинить ему неудобства. Более терпеть его выходки Горбун уже не мог.
Братья говорили ему, что бессмысленно писать Герцогу, что у него там и без нас своих забот полон рот, что мы и сами в состоянии решить эту проблему, когда придёт время, без помощи сказочной федерации. Однако время всё не приходило, а воз был и ныне там. Дракон вёл себя всё более и более разнузданно и омерзительно, причиняя ещё большие разрушения сказочным территориям и обрекая их жителей на существование впроголодь.
Наконец-то в один из прекрасных субботних вечеров мы с братьями объединили усилия в том, чтобы убрать тонну драконьих какашек из экологически чистого леса, ну и убить потом чудовищного засранца нахер, разумеется. Кто ж спустит с рук такое унижение?
Горбун был рад такому субботнему обстоятельству, потому что был уверен, что когда руки братьев окажутся по локоть в драконьем дерьме, то в них неминуемо проснётся гордость и вспыхнет воинственная ярость по отношению к чешуйчатокрылому уёпищу и они тогда, наконец-то, соберутся в поход по его душу.
Часть вторая — походная
Дракон жил *уй знает где.
Горбун любил бесцельно бродить в полуобморочном состоянии душевных мук творчества по многочисленным извилистым улицам города Эн, то и дело попадая *уй знает куда. Однако, никакого дракона там не было.
Было решено обратиться за помощью к братьям из другой сказки.
Брат Мавлют откликнулся первым. Нарисовался в замке вместе со своей женой Мавлютихой. Братья обнимались, гуляли по замку, ели, пили, сплетничали, вспоминали былое. Жёны вместе с ними.
На утро, в качестве отчёта о проделанной работе, Мавлют со всей ответственностью заявил, что никакого дракона не существует, что лучше бы мы все занялись, наконец-то, делом, притом каким именно он так и не уточнил, занес в журнал учёта посещений замка высокопоставленными должностными лицами замечание братьям за неподшитость белоснежными подворотничками и обещал вскоре приехать с перепроверкой.
Обнял братьев, взял за руку свою жену, учтиво помогая ей подняться по трапу летучего Голландца, дал команду расправить паруса и отдать швартовый, которую никто не спешил выполнять ввиду того, что на корабле, кроме него самого и его жены, никого больше и в помине не было, а у жены был маникюр, наслюнявил и поднял вверх указательный палец для определения направления ветра, включил реактивный турбо наддув своего суперсовременного линкора и уебал в противоположном от ветра направлении, вырвав трухлявый пень швартовочным канатом.
В свою очередь братья обещали к следующему его прибытию в замок с перепроверкой в качестве доказательства существования Дракона подать к столу его яйца (драконьи, разумеется). Но этого он уже не слышал, потому что ушёл на своём роскошном линкоре в светящуюся точку небесного свода, на несколько мгновений озарившего мечтою о технологическом и эстетическом совершенстве благоговейные лица братьев, молча смотрящие вслед угасающей точке.
Дальнейшая помощь братьев из другой сказки была озарена явлением ЧерноРуса. Брат Чернорус появился в нашей сказке неожиданно, свалившись, как прохладный чистый снег, на разгорячённую голову.
Братья уж было подостыли к идейно-сказочному пылу Горбуна и начали его всячески стебать и затравливать хором, как вдруг откуда ни возьмись, из той самой поднебесной выси, куда совсем недавно улетел восвояси брат Мавлют со своею женой, с криками «ура, за родину, за сталина» пистанулся о сказочную земль наш долгожданный Русик.
Он был в голубых труханах, огромных снегозащитных очках, забранных на лоб, с барабаном, перекинутым через шею, и просто огроменным, как всё относительно непропорциональное, рыцарским копьём. Отряхнувшись от неудачного приземления в курятник, под шум и гам разбежавшейся сказочной утвари, он напялил свои очки на глаза и, обозначив цель наведением на неё своего плохо сбалансированного копья, от которого его шатало в разные стороны, поскакал на самопроизвольно оседлавшейся свиноматке в сторону ветряной мельницы, мирно стоявшей на задворках огромной территории межзамкового пространства.
Приближаясь к монументально-огромной мельнице на бешеной скорости рожающей на ходу свиноматки, он вонзил своё копьё в одну из величественно крутящихся лопастей её крыльчатки и, застряв в ней, продолжил своё движение вместе с ней и повисшим копьём по часовой стрелке на потеху нанятого братьями полупьяного мельника и его детворы.
Русика помыли, отпарили дубовым веничком, объяснили, что Горбун им уже всю мельницу разодрал своими Донкихотскими выходками и оно того не стоит, напоили и накормили так, что его разморило и он уснул, восстанавливая силы после своего трансгалактического перелёта. Во сне он бормотал про какую-то прекрасную заю и ужасного межгалактического командира, который целый месяц держал его взаперти на какой-то бездушно-душной планете и потом ещё долго не подавал ему руки и не предлагал чаю.
Проснувшись Чернорус заявил братьям уже по проторенной Мавлютом схеме, что никакого дракона он не знает и в глаза не видел, но дарит братьям волшебный барабан с палочками для поедания суши, мол, фигачьте в него, когда станет страшно, и он, услышав наш зов, шендорахнется о сказочную оземь ещё раз, спасая всех нас от зелёной скуки.
Прощаясь с братьями, Русик подмахнул, не читая, роспись в каком-то гостевом журнале под заранее подготовленным Левгеном текстом о том, что, мол, встреча прошла по фен-шую, на высшем уровне, мол, претензий не имею, целую, Пух. Обнялся с братьями и их жёнами, и, оседлав своё рыцарское копьё, как Булгаковская Маргарита метлу, сказал братьям на прощание, что Булгаков[2] плохой дядька, что позволил чертям отравить Мастера и Маргариту и не дал Левию-Матвею вонзить нож в Га-Ноцри, и, о чём-то незаметно для братьев перешептавшись с Горбуном, умчался вслед за Мавлютом в ту же самую ибучую точку небесного свода.
Проблема с определением места нахождения дракона решена не была, хотя выпито, съедено и брошено понтов, в хорошем смысле этого слова, было много. Тогда решено было идти туда, куда глаза глядят.
Глаза у братьев глядели в разные стороны. Притом у каждого из братьев. Кроме Митрофана. Он был в затемнённых стилизованных под затемнённые очки очках. После опохмелки глаза братьев встали на место и засмотрели в одном направлении — в сторону жратвы. После плотной жратвы опохмелённых братьев потянуло на баб.
— Женатым хорошо, — подумал Горбун.
— А не женатым ещё лучше, — как отрезав, пробормотал Шалай-Балайка и стал перебирать в своём волшебном зеркальце фотки потенциальных невест, живущих в сказочном лесу неподалёку от Лукоморья.
— Давай не пойдём сегодня туда, Тёмыч, там ещё запах драконьего дермища не выветрился, — произнёс измученный дешёвыми любовными утехами Горбун и вопросительно посмотрел на своего друга, в надежде получить одобрительный ответ.
— Ну нет, так нет, — пожав плечами согласился Шалайбалай. — Тогда наливай!
Короче, после приезда Мавлюта и наскока Черноруса братья в течении недели только и делали, что опохмелялись и искали на жопу приключений в сказочном лесу. Ни о каком походе на дракона речи уже и не звучало даже.
«Пора бы уже и честь знать, граждане алкоголики, тунеядцы и пьяницы, — объявил по громкой связи Митрофан. — Дракона надо найти первыми, а не ждать, когда он застанет нас врасплох.»
Митрофан хоть и набивал иногда оскомину своими нравоучениями, но делал это всегда легко и изящно, чтобы у людей им воспитуемых не было отторжения и неприятия его замечаний.
На утро все друзья стояли на плацу замка выбритые, подшитые и хорошо пахнущие, а самое главное укомплектованные разного рода снаряжением и приспособлениями для отлова фу́ева птеродактиля.
Кто-то вспомнил, что Дракон двоюродный брат местного Горыныча. Ну а тот уже за пол литру и кило пистячек, вместо ириски, нарисовал братьям драконье логово на карте, поставив крестик на самой, пилядь, высокой точке территории тридесятого Королевства, и сказал, что только одна баба во всей сказке знает, как туда добраться. Сказал, что она заинтересована в поимке дракона не меньше нашего и сама найдёт нас быстрее, чем мы её. И, предупредив нас, что она очень красивая, перданул на горящую свечу так, что нас в миг вышибло огненным вихрем из его говнотрущобы.
Вскоре мы увидели её.
Она совершенно ничем не выдавала себя. Невозможно было разглядеть в ней что-то исключительное возможности другого: ни благочестивую мать Терезу, ни оторву не из робкого десятка, ни утончённую фрейлину, ни приблатнённую фурию — все эти образы помещались в ней одновременно и шли ей одинаково гармонично, как свадебное платье идёт невесте. Даже имя её говорило о том, что все догадки — мимо. Её звали Анет.
Она вплыла в нашу жизнь, наполнив её волнением иного характера. Ее красивое, совсем чуть-чуть смуглое с несколько впалыми щеками лицо имело правильные благородные черты и озарялось белоснежной улыбкой. Пышные её волосы были забраны сзади и дарили наблюдателю отдельные, выпавшие из густого пучка, локоны, волнительно и озорно играющие от малейшего движения её головы.
Её подтянутое, сочное тело состояло из мяса, упругого, теплого мяса, обтянутого гладкой нежной кожей. Небольшая выщерблинка в районе брови, чуть заметная осипшая нотка в её ясном голосе и неброская татуха на щиколотке и запястии придавали её образу особую пикантность, незамысловато намекая на скрытые возможности её страстной плоти и не чуждое ей стремление к престижному потреблению.
Её возраст не имел абсолютно никакого значения, но, по всей видимости, она находилась на второй, более зрелой, волне своей молодости. Она была молодой девушкой с глазами и повадками зрелой женщины.
Своим милым, тёплым и проникновенным взглядом она моментально увлекала собеседника в зону своего внимания и делилась с ним территорией своего комфорта, располагая его к себе целиком и полностью без возможности какого-либо сопротивления.
Когда из уст Анет лилась достаточно внятная речь с правильно подобранной интонацией и восхитительной уместностью каждого из простых слов, учтиво произносимых ею в надежде никого не обидеть, друзья оказывались совершенно не способными понимать то, о чём она им пытается сказать, потому что каждый из них мысленно растворялся в её голосе и плыл по течению извлекаемых упругим языком её прекрасного мятно-алого рта звуков, прибывая в мягкой прострации из выстраиваемых оборотами её речи образов.
Состязательность между братьями в борьбе за более престижные продукты интеллектуального и бытового потребления теперь приобрела более выраженный и естественный характер.
«Не обращай внимания, он слегка недоразвитый у нас» — уточнил по-дружески Сологуб, когда Анет пыталась растормошить запутавшегося в аромате её волос Горбуна, который, казалось, остался там навсегда, находя в сладком плену её запаха свой новый вечный дом, и которому она с трудом пыталась объяснить наиболее эффективный план эвакуации из дома старого — Замка — на случай непредвиденных атак дракона.
Дракона она знала лучше всех. Ходят слухи, что несколько сказочных зим назад он похитил её, надолго заперев в своём логове, но она сумела выбраться и бежать. Теперь говорят, что она знает тайну Дракона, неведомую более никому.
Анет была последней надеждой братьев в их поиске проходимого пути к пещере дракона. Ибо победить Дракона можно было только застав его в домашних условиях, когда он пребывал расслабленным в мягких тапочках и халате, отдыхая от огнедышащего своего режима. И это было справедливым, ведь дракон никогда не брезговал сам нападением на сказочных персонажей в их жилищах.
Анет любезно согласилась сотрудничать с братьями при условии, что мы пощадим Дракона, заковав его навечно в стальные цепи. Опять же ходят слухи, что она была или будет от него беременной и теперь через сто сказочных лет должна родить, умерев от внутреннего своего дракона при родоразрешении.
В книге Дракононенавидения сказано, что драконий плод развивается в сто раз дольше плода обычного сказочного человека и дарит его матери вторую молодость, но за период внутриутробного развития плод забирает у матери её сердце в буквальном смысле. Своего сердца у внутриутробных детёнышей Дракона нет. Соответственно после родоразрешения мать остаётся без сердца и погибает.
Говорят, что сначала Анет ненавидела дракона, пытаясь покончить с собой, но сказочные феи убедили её, что если наследника воспитывать подобающим образом, то он не станет столь кровожадным, как его отец.
Только кто будет заниматься этим воспитанием драконьего детёныша, если мать должна будет стопудово отойти в мир иной, подарив этому ребёнку жизнь, вот в чём вопрос?
Горбун догадывался, что в будущем эту миссию, согласно последней воле усопшей, предстоит выполнять братьям, в случае, конечно, если мы выживем в поединке с его отцом. Но о такой перспективе говорить было ещё преждевременно, ведь Анет указала нам только наиболее безопасный путь, который нам предстояло ещё пройти.
Но дальше уже было дело техники…
Друзья не на шутку подзаепались тащиться по пути, указанному Анет, в полной амуниции и после недели беспробудного пьянства.
Тибетецко-Шаньхуйское предгорье им далось ещё куда ни шло, более или менее спокойно.
В местах тех дремучих ведьмаки, кикиморы и горгоны были очень даже ничего. Только социально изголодавшиеся во всех смыслах этого слова и падкие на золото. Шалай-Балай очередной раз выручил, обещав на одной из них жениться. Вот нас и пропустили дальше. Просто Артёмка ещё не знал, что свадьбы у ведьмаков играть не принято и никаких формальных процедур регистрации брака у них не предусмотрено. По их многовековым преданиям обещание жениха жениться — это и есть сама свадьба с регистрацией вместе взятые.
Его невесту зовут Зарра-Барра Михайловна. Её отец также когда-то, проходя со своими друзьями здешними дремучими местами, пообещал жениться на её матери.
Зарра-Барра по ведьмовски благословила своего избранника, Шалай-Балайчика, на долгий путь и подарила ему талисман в виде тугой холщовой верёвочки на шею с магическим кулоном, притом верёвочку даже монтажными ножницами не перекусить. Какие ещё секреты хранил в себе этот подарочек «с петлёй на шею» нам ещё только предстояло узнать.
Фэньшуйское же косогорье вызвало у братьев определённые сложности. Логово дракона находилось на самом пике косогорья. Но скалистая местность с крутыми подъёмами и отсутствие серпантина явно не входили в наши планы.
Пришлось, согласно наставлению Анет, выходить за пределы сказки и идти в обход крутых скал по длинному пологому склону, через территорию, граничащую с реальностью.
— Так, парни, идти будем по ночам, а днём работать в реальной жизни — заявил наполовину вышедший из образа Горбун, — иначе меня в дурку нахер заберут с Вашими (нашими) сказками. Здесь-то нам не там, а там — не здесь. Здесь работать не надо — скатерть самобранка и сказочная утварь сами всех накормят, а вот в реальной жизни приходится постоянно выискивать возможность заработка на кусок хлеба с маслом.
— Да не ссы ты, братан, там в дурках у них бесплатно кормят и санитарки сиськастые — подбодрил Горбуна Шалай-Балай.
— Дима, когда ты приходишь на работу, то выходить из образа надо полностью. Поверь мне, так всем будет лучше. Мы все так делаем, если чё, — сказал по-дружески Митрофан. Но Горбун его уже не слышал. Он сидел на рабочем совещании, проводимом в ФГБУ Минобороны Проссии, и ему казалось, что он находится в самом эпицентре сказочных событий…
«Ну что молчишь, как не родной, давай рассказывай» — обратился к Горбуну голос Николая Алексеевича. «Что ты намерен делать дальше, писаниной своей сутяжной заниматься, или работать, наконец, начнёшь, как все нормальные люди?» — спросил всё тот же голос.
Горбун поплыл, погрузившись в прострацию. Ответа у него не было. Шефа он уважал и боялся. Николай Алексеевич подобрал Горбуна практически с улицы и предложил ему хорошую работу в тот момент, когда у Горбуна не было средств к существованию.
Но прекратить писать главному герцогу он не мог (не в ущерб основной работе, конечно). Дело всё в том, что Горбун знал о сговоре Герцога и всей его тайной канцелярии с Драконом и поэтому периодически искал в заросшем бурьяном правовом поле их уязвимые места.
Главный Герцог с Драконом мутили свои мутные мутки, бесстыдно обдирая жителей сказочного Королевства до последней нитки их истончённого, но непоколебимого социального терпения. Страх и голод царили во всех тринадцати Герцогствах.
Наконец-то через три дня и две ночи друзья добрались до своей цели…
Часть третья — Драконье логово
Когда братья проникли в пещеру дракона, то вместо чешуйчатокрылого уёпища они увидели хорошо пахнущего сверхчёткого пацана. Они сразу поняли, что никакой ошибки здесь нет. Они у цели. Это был Дракон.
Образ вонючего огнедышащего птеродактиля выражал лишь внутреннее состояние его испепеляюще-бездушной души и достаточно эффективно эксплуатировался им в качестве устрашающего средства для окружающих его менее четких, чем он сам, пацанов. Внешне же он представлял из себя исключительно вежливое человекообразное существо. Он имел всё. Более того, это «всё» само выстраивалось к нему в очередь, чтобы он смог его поиметь: банкиры приносили ему деньги, чтобы он обеспечивал им крышу от бюрократического беспредела, творящегося в герцогстве и, тем самым, увеличивал их доходы; женщины отдавались ему беспрекословно, лишь бы утолить его похоть любыми, вплоть до самых изощренных, способами, по любви или за деньги банкиров, неважно; народные массы бились в иступляющем стяжательстве о его неумолимость; художники рвали свою душу в испепеляющем постмодернистском поиске — мир вставал пред ним на колени, принося своих лучших сынов ему на алтарь жертвоприношений. Когда изобилие начинало утомлять его, теряя свою герметичность, он приходил в бешенство и начинал сжирать живых людей изнутри, высасывая из них душу. Его, на самом деле, не существовало, как отдельной субстанции, он был в каждом из нас и не отделим от нас. Имя его — ГОЛОД.
«А давайте отрежем ему яйца! Голод ведь не тётка, а значит они у него определенно имеются! Драконьи яйца нынче в цене.» — предложил младший по разуму брат и сразу обратил на себя вопрошающее внимание всех остальных братьев, мол, — «Кто это такой умный?».
В воздухе повисла неловкая пауза.
— Эмм, кхе-кхе — прервал неловкость своим, ещё более неловким, откашливанием Горбун — А я это разве вслух это сказал? Пардонте.
Горбун думал, что его предложение о кастрации дракона будет восприниматься братьями, как слова автора, так сказать по инерции, однако спекуляция на сей раз не удалась.
— Слышь, идиота кусок, тебе только что сказано было, что как отдельной субстанции его в реальности не существует, он, типа, внутри каждого из нас сидит и живёт (и как он, плять, только туда залезть умудрился?). Так ты кого кастрировать собрался, умник? Нас чо ли? — произнес внезапно озаренный Сологуб.
Да, защитник фаллосов явно не представлял себе нашу реальность с кастрированным чувством голода. В его достаточно крепком уме сложилась очевидная комбинация: если из нашей жизни убрать голод, как чувство неудовлетворённости во всех его смысловых аспектах (физический: сексуальный, пищевой и т.д.; морально-эстетический: связанный, например, с неудовлетворённой потребностью в творческой самореализации или с недостаточным удовлетворением требований сатисфакции, направленных на защиту попранного чувства справедливости, а порой и с недостаточно убедительным выражением самих этих требований в силу робости и неуверенности в себе самом или из страха быть наказанным, что, в конечном итоге, одно и тоже, и т.п.), то жисть тогда будет не интересной, пропадёт кураж, так сказать, живой азарт. С голодом надо бороться исключительно естественным путём, периодически утоляя его. В этом он был абсолютно уверен.
«Так что же тогда делать?» — молча вопрошая оглянулся Горбун на братьев так, что каждому показалось будто он обращается именно к нему. — «Неужели мы зря проделали свой путь?»
— И вообще, он шибко четкий какой-то. Смотри, чтобы он сам тебе ничего не отрезал? — будто специально игнорируя вопросительный взгляд Горбуна, уточнился Сологуб.
— Слава, не нагоняй тоску, ничего он нам не сделает. Мы же сказочные персонажи и нам должно быть на всё пох**[3], — успокоил общественность Шалай-балай.
— Тут дело в другом… — решил неожиданно выговориться Митрофан. — Сказочность здесь не при чём, вернее это не главный фактор. Просто его ни в коем случае нельзя убивать или увечить. Иначе он мутирует или восстанет из праха в ещё более чудовищной форме, чем в форме Дракона. И всем нам не поздоровится тогда. Его надо просто научиться контролировать, признавая и уважая его не как личность — его же, на самом деле, не существует отдельно от нас — а как нашего меньшего брата, например, как собаку. У меня, например, есть собака, и я её люблю и уважаю. Надо посадить Дракона на цепь и кормить, как нас кормили в армии. Помните какими мы были тогда — голодными, молодыми и перспективными?! Счастливыми! Голод должен быть всегда, он наша неотъемлемая часть, условие движения вперёд, условие нашего существования, просто с взрослением он меняет свою форму. Вернее, мы её меняем сами. Раньше мы не доедали животом, но хавали всё подряд мозгом, например, из газет и журналов и прочего теле-радио вещания, включая сарафанное радио, сейчас же, наоборот, мы на информационной диете и относимся избирательно к потоку данных, обрушиваемых на нас из всевозможных СМИ, а вот животы у нас стали большими, — решил усугубить свою участь Митрофан.
— А Горбун? Ведь большинство слов автора, которые нам тут втирают, мы воспринимаем за чистую монету, как данность. Это ли своего рода не СМИ!? — решил поддержать несвойственный братьям калейдоскоп глубокомысленных высказываний Сологуб.
— Окстись, друг мой. Горбун у нас под контролем. Он не посмеет здесь высказать ничего такого, чтобы не понравилось читателю, то есть нам. Он читателезависим! А мы его единственные читатели. Поэтому он есть прямое воплощение наших от него ожиданий. Правильно, Дмитрий?
— Да-да, конечно, — судорожно затряс своей башкой Дмитрий, находящийся по ту сторону монитора, транслирующего реальность, в целом оставшись довольным не самой плохой для него версией мудрейшего из мудрейших своих персонажей.
— Убить Дракона в себе, или кастрировать его, как я только что тут имел неосторожность выразился, это всего лишь красивые слова, — продолжилась авторская мысль устами Горбуна. — Так не бывает, а если и бывает, то так нельзя. Мы должны уметь с ним сосуществовать внутри себя, не нарушая границ свободы друг друга. Ведь бывают ситуации, когда, типа, Родина в опасности и своего внутреннего дракона просто необходимо выпустить наружу, иначе ты не сможешь защитить свои идеалы. Такое бывает крайне редко, может быть даже раз в жизни, но ради этого единственного раза его и стоит сберечь, не дав ему превратиться ни в упитанную самодовольную жабу, ни в демоническое исчадие ада, вожделеющее ко всему, что блестит больше, чем у других. Надо поддерживать его всегда в тонусе, не дав окончательно засохнуть, но и не раскармливать особо, иначе он сам нарушит границу нашей свободы и поработит нас. Убить в себе дракона, это значит стать кротким умом и умереть вместе с ним, как личность, а вот приручить его — значит победить его.
— Горбун, ты словоохотничаешь, как воду льёшь, и всё об одном и том же, да по тому же месту, практически повторяя смысл монолога предыдущего персонажа, — прервал череду вумных мыслей Горбуна Митрофан. — Хватит умничать, давай уже решать, что будем делать с драконом конкретно здесь и сейчас в этой твоей сказке. И давай уже без всякой там метафизики, она уже из ушей вываливаться начинает.
— А ты трамбуй её почаще. Там, у тебя в голове, ещё много свободного места, — не захотел прерываться Горбун. — И, прошу заметить, что не я первый начал умничать. На себя посмотри. Да и Сява нехило раздраконился на глубокомысленные околоинтеллектуальные высказывания в этот чудесный вечер.
— Всё, хватит пистеть! Пойду отолью и подышу свежим воздухом, а вы решайте тут пока.
Митрофан удалился.
— Дим, проснись, ты серишь. Эти фу́евы монологи рождаются в твоей светлой блондинистой голове, они плод твоего больного воображения. Ты ж аффтор всего этого, а значит реальные наши персонажи, которые сейчас читают весь этот бред, не несут никакой ответственности, за то, что здесь происходит, — сыронизировал Сологуб.
— Слав, не умничай, когда ты читаешь эти строки, вот прям здесь и сейчас, то невольно вовлекаешься в мою игру и становишься неотъемлемой её частью. Можешь ущипнуть себя или удариться головой о монитор своего гаджета, чтобы понять свою реальность через боль. Ты сможешь научиться мне противостоять, только тогда, когда начнёшь писать тексты сам.
— Так я и так постоянно пИсаю на твои тексты сам, сразу после их прочтения, а на некоторые, даже и не читая их, — несколько коряво, но всё равно горько для Горбуна, отшутился Сологуб.
— Братья, не ссорьтесь. Нашей сказочной силы должно хватить, чтобы приручить дракона. Остальное дело техники, — вмешался, как всегда вовремя, Левген.
Тем временем, пока друзья спорили, наш дракоша потихоньку вышел из пещеры и, подперев вход снаружи огромным камнем, который ещё заранее подготовил для него вышедший поссать Митрофан, изящно отряхивал брюки от своего дорогого костюма шёлковым носовым платком.
Уже многие века люди охотились за драконом, пытаясь его одолеть. Были среди них и благородные рыцари и романтичные мушкетёры, но таких сказочных долбойобов он встретил впервые.
«А ты здорово всё придумал, братуха» — обратился дракон к Митрофану.
Митрофан притянул камень ещё плотнее к пещере, чтобы не оставалось шансов выбраться из неё, отряхнул молча руки от каменной пыли, вытер пот со своего каменного лба, посмотрел пристально на дракона… и уверенно и громогласно скомандовал ему: “Ко мне!”
Сверхчёткий вдруг весь осунулся, ссутулился, ощетинился, втянулся весь в себя, заискивающе встал на четвереньки и, виляя хвостом и поскуливая, подбежал к ноге своего хозяина.
Дело всё в том, что Митрофан уже много лет не имел пристрастия к вину, а значит ему было гораздо легче справиться со всепоглощающим чувством многогранного голода, нежели его частенько прибухивающим товарищам. Он знал, что дракона нельзя победить его же оружием. Алкогольные возлияния пробуждают в людях их внутреннего дракона, люди временно становятся храбрее и увереннее в себе, но при этом они теряют над ним контроль. Когда человек привыкает смотреть на мир сквозь синюю призму алкогольного опьянения, то бездонное чувство всепожирающего социального голода в нем обостряется, добавляя в мелодию своего победного над ним марша особо беснующуюся нотку.
Его друзья, при подготовке к походу за драконьим исчадием ада, налили в одну из фляг вместо святой воды голимой спиртяги, — для храбрости, так сказать. Вот сейчас-то, как раз для храбрости, они и начнут её распивать в кромешной темноте драконьей пещеры, — подумал Митрофан и дружественно почесал своего пса за ухом, мелодично насвистывая что-то из раннего Бернеса.
— Зажгите кто-нибудь огонь, — разбавил сгущающиеся краски общего недоумения своим рацпредложением Горбун.
— Вот так вляпались в историю, — выразил своё отношение к происходящему Бертоль и стал нервно искать в своих карманах спички.
— Мы что теперь с голоду все умрём, если не выберемся отсюда? — слабо обнадёживающе спросил Шалай-балай, пробуя сдвинуть с места фу́ев камень, преградивший своей немыслимой тяжестью полувертикальный выход из пещеры.
— Слышь, аффтор, ну и что теперь делать будем? Давай думай быстрей. Языком-то молоть, небось, не мешки ворочать. — добавил масла в огонь Сологуб.
— Дим, я так понял, что Андрюха нас предал? Ты че, белены объелся?? Вообще, что ли из ума выжил в своём творческом, плять, поиске?! Верни нам друга и немедленно — с уместным упрёком и назревающей яростью произнёс Левген, для которого не было ничего святее на этом свете, чем дружба.
— Женя, Толя, Славик, Тёмыч, спокойствие, только спокойствие. Не ссыте в компот вперёд батьки, — начал было свою обстоятельную речь из ироничного далека Горбун.
— Так, я щас кому-то колобаху нарисую на пол страницы чьего-то романа. Хер сотрешь потом. Говори уже по существу давай, чё за херь тут происходит? Аффтор, жги! — блеснул очередной раз своей не менее ироничной нетерпеливостью Сологуб.
— Короче, есть хорошая новость и не очень. Митрофан изначально всё спланировал и в нужный момент вывел за собой из пещеры голод, а значит мы от него не умрём, — врезал актуальностью по паническому настроению масс Горбун. — В этом смысле он благородно взял огонь на себя. Так? Так. И это хорошая новость. А оставил он нас здесь одних в кромешной темноте в воспитательных целях. Мы в последнее время стали много засорять эфир чата всякой порнухой, ведя себя при этом не по-джентельменски. Я, например, по его мнению, проповедую метафизическую порнуху, которая, опять же, по его мнению, ещё хуже, чем порнуха обычная, которую проповедуете вы. Но чалиться нам здесь вместе.
— А Толян здесь тогда при чём? — спросил Шалайбалай.
— А заволочь сюда Толю была уже моя идея. Ведь он единственный, кто воспринимает транслирующийся нами в эфире чата-форума контент, исходя из чувства искренней любознательности. Без него, если б всё пошло не по плану и Дракон не поддался бы на обман Митрофана, закрывшись с нами вместе внутри своей пещеры, мы бы «сожрали» друг друга на раз два. Не забывайте, что второе имя Дракона — Голод. Полное его имя — Голод де Мор. На такой случай у меня существовал запасной план. Согласно этому плану, мы должны были бы вместо ресурсной войны друг с другом сплотить свои умы в попытке развратить Толю своими текстами, мемами и видосами, как граф Казанова не́когда пытался сломить на своем нелегком пути сопротивление последней целки на планете. Только я по своему профилю, а вы по-своему. Толян бы отхерачил нас всех Ветхим Заветом, и мы бы сохранили свои лики в более или менее пристойном виде. В общем Толя нам необходим в качестве сдерживающего фактора и отвлекающего манёвра.
— Плюс у меня у единственного есть спички — сказал, как отрезал, мямля Бертоль и зажёг спасительный для всех огонь в кромешной тьме драконьего логова.
Том III. Круз
Том Круз был третьим ребёнком в своей семье. Поэтому его и называли Том третий.
Ещё с детства Том III был любимцем сказочной публики за свой смазливый вид и лихой темперамент. Он активно принимал участие во всех тусах сказочного леса, впитывая энергетику народных масс и отдельных высокохудожественных сказочных персонажей, находящихся на тот момент времени в тренде, как губка, и в последующем выплёскивал её на многочисленных площадках своего актёрского промысла, отдавая зрителю обратно всё то, что когда-то забрал, будучи зрителем сам. Он не любил на долго задерживать в себе эту энергию и поэтому после своих спектаклей предпочитал оставаться опустошённым, как чистый лист бумаги.
Ещё он не любил варёную кукурузу и Его Святейшество Главного Герцога. Кукурузу он не любил за то, что объелся ею в детстве, когда Герцог распорядился засеять ею всё и вся в сказочном королевстве, а Герцога, по всей видимости, он не любил по той же причине, что и кукурузу, с той лишь разницей, что объелся он не самим Герцогом, а его высокопоставленными обещаниями о том, что сказочный народ скоро будет жить лучше и дракона посадят на цепь; и не в детстве, а когда начал взрослеть и понимать, что объесться можно не только кукурузой, но и простыми словами избыточно произносимыми.
Страх и голод, царящие в сказочном королевстве, не могли не отразиться на сценическом образе Тома Круза. Он, как никто лучше, понимал, что современный аспект человеческого голода находит своё выражение не только в физиологическом, в частности продовольственном голоде, но и в социально обусловленном голоде в плане несбыточных надежд по реализации себя в обществе, изначально ориентированном на воровские ценности, прививаемые Герцогом и его свитой. Если ты оказался не способен впитать эти ценности, как молоко матери, на самых ранних этапах своего профессионального становления, то автоматически становишься обречённым на дальнейшую невостребованность в этом обществе. Чтобы обеспечить себе независимость и защиту от дракона и властвующей чёткой чиновничьей братии, Том вынужден был зачастую выбирать не те роли, которые ему были по душе, а те, которые приносили бОльшие деньги, жертвуя при этом перфекционизмом своей актёрской профессии. Своё призрение за это к себе самому, он с удовольствием разделял с презрением к Герцогу и его дружку Дракону. Дракон — хищное животное и с ним всё понятно, он есть в каждом из нас и абсолютно естественен в своих проявлениях, но вот Герцог ему казался настоящим предателем своей Родины.
Однако Том с удовольствием входил в сообщество Иллюминатов, почётным членом которого был Главный Герцог. Учитывая благородную миссию сообщества и почётное членство в нём призираемого Герцога, Том видел в Герцоге ещё более фальшивого подонка, уютно устроившегося на сказочном олимпе, чем он был на самом деле.
Более того, Том Круз и сам был почетным членом Иллюминатов, поэтому, дабы сохранить свои привилегии, ему приходилось не редко лебезить перед Герцогом, что делал он, в силу своей актёрской профессии, всегда легко, изящно и непринуждённо.
Иллюминаты — это сказочные люди, имеющие весьма весомые источники пассивного финансового дохода и тяготеющие к неформальному управлению некоторыми процессами, лежащими в основе сказочного мироустройства. Притом, подобное тяготение у одних способствует некоторому уменьшению их личных доходов, а у других почему-то, наоборот, их увеличению. Видимо сказывается различное отношение иллюминатов к цели, которую они преследуют, пытаясь управлять сказкой. Управлять с целью недопущения войн, голода и геноцидов сказочных народов или управлять с целью инвестирования и приумножения собственного капитала? — вот в чём вопрос…
Управлять всем сказочным миром задача не из лёгких и вряд ли по силам кому-то одному в условиях многополярных центров сил сказочного мироустройства, поэтому сектанты пытались самоорганизоваться, образно разбив внешний контур внутреннего миропорядка всех королевств и герцогств сказочной планеты на условные сектора, и сплотить свои умственные и финансовые капиталы в долевом участии по контролю и управлению над ними.
Однажды, Том Круз наткнулся на письмо Горбуна, адресованное в сказочную канцелярию. Речь там шла о квинтэссенции жертвоприношения малых народностей («в круге втором») и квинтиллионах сказочных денег («в круге первом») …
[1] Ф=х
[2] Однофамилец действующего в действующих войсках Проссии высокопоставленного военного чиновника.
[3] ***уй
Другие публикации автора:
Автор публикации
Вопросы препинания:
Вариант №1
Ещё он не любил варёную кукурузу и Его Святейшество Главного Герцога. Кукурузу он не любил за то, что объелся ею в детстве, когда Герцог распорядился засеять ею всё и вся в сказочном королевстве, а Герцога, по всей видимости, он не любил по той же причине, что и кукурузу, с той лишь разницей, что объелся он не самим Герцогом, а его высокопоставленными обещаниями о том, что сказочный народ скоро будет жить лучше и дракона посадят на цепь; и не в детстве, а когда начал взрослеть и понимать, что объесться можно не только кукурузой, но и простыми словами избыточно произносимыми.
Вариант №2
Ещё он не любил варёную кукурузу и Его Святейшество Главного Герцога. Кукурузу он не любил за то, что объелся ею в детстве, когда Герцог распорядился засеять ею всё и вся в сказочном королевстве, а Герцога, по всей видимости, он не любил по той же причине, что и кукурузу, с той лишь разницей, что объелся он не самим Герцогом, — а его высокопоставленными обещаниями о том, что сказочный народ скоро будет жить лучше и дракона посадят на цепь, — и не в детстве, а когда начал взрослеть и понимать, что объесться можно не только кукурузой, но и простыми словами избыточно произносимыми.