Рассказ №7 Дыши!

Миновав ряд бревенчатых домиков, я пересёк ореховую рощу и задержался у полигона, где старик Сансаныч учил малышню надувать шары. Конечно, никакого огня в детском дыхании пока не возникало, но Янка с черпаком сидела у бочки с водой. Две женщины аккуратно увязывали шары в гирлянду. Опасное, зато прибыльное занятие.
Я помахал всем и пошёл к воротам.
Сзади послышался рёв пламени и восторженный визг.

На воротах дежурил старший дракон ИН-нок.
Воздух вокруг него дрожал и расслаивался на прозрачные оранжевые лепестки, словно у ночного костра.
– Куда? – мрачно спросил ИН-нок.
Я не хотел врать, ведь старшаки чуют ложь. Ограничился полуправдой.
– Мне разрешили в Музей.
– Ты не забыл, что случилось с Антоном?
Прошлым месяцем АН-тона опознали в Городе, как дракона, и до прибытия стражи толпа забросала его мусором. Его изувечили и ограбили. Мой брат не сопротивлялся. Сожги он нападавших – на резервацию лег бы огромный штраф. Вот нестыковка: люди нас боятся и ругают, но охотно покупают шары!
Мне пока семнадцать лет. Молодого дракона в Городе почти невозможно отличить от местного подростка.

– Что в мешке?
– Завтрак, – вновь полуправда.
Старшак хмуро процедил: «Чтоб к семи вернулся».
– Конечно, Иннокентий Алексеич, без проблем!
Он не догадался!
Я вышел за периметр. Меня потряхивало. Первый этап пройден.
– Дрей, погоди!
Запыхавшаяся Янка подбежала к воротам. Рыжие косички прыгали, как лесные квази-кузнечики.
– Ты в Город?
– А куда же ещё?
Уставилась глазищами.
– Может, не надо?
– Что не надо?
– Я знаю, зачем ты туда едешь, – прошептала она.
Я нахмурился:
– Знаешь, так молчи. Ясно?

Сел на старенький велосипед, оглянулся. Зеленоглазая худенькая девочка тревожно сжала губы и дёрнула себя за косичку. Над ней громоздился неуклюжий плакат «Резервация драконов № 2». Предупреждение любопытным – опасно для жизни! Хотя мы не стая бешеных волков, чтобы бросаться на людей без причин. Но они называют резервацию обителью пороков и заповедником гоблинов. Потому, что мы вынуждены жениться на троюродных сестрах и на двоюродных племянницах? Зато мы почти не болеем в отличие от горожан, никогда не задыхаемся и можем бежать в гору без передышки.

Две недели назад я познакомился с Анютой. Она бесстрашно гуляла в примыкающей к резервации роще. Я в тот день удрал за периметр и бродил по лесу, ощущая себя вольным драконом на пути к последнему морю. Мне нравился вкусный ветерок в дубраве, шелест листвы и беличий писк. Я размахивал веткой… и вдруг встретил на поляне ангела!
Стройное существо в обрамлении солнечных лучей порхало над дикими тюльпанами. Или показалось?
Хотел спрятаться за дерево, не успел.
– Привет! – спокойно сказала девушка. – Я Аня.
– Др… Ан-дрей.
– Зачем ты лупишь палкой по деревьям?
– Белок пугаю, – ляпнул я. И поправился: – Наблюдаю пути миграции в тревожной ситуации.
Глупо, конечно. Однако Аня обрадовалась:
– Так ты с зоофермы? Слышала, что ваши собирались на выходные в долину.
– Ну, ээ… да, – промямлил я.
– А мы ботаники! – гордо сообщила девушка. – Собираем образцы флоры.
– Здесь много… да, – я краснел и запинался.
– Мне бы чёрную орхидею, – вздохнула она. – Но она эндемик большого болота. А туда только драконам доступ.
Она была такая… Неожиданная. Особенная. Словно слабая радиация. Эти глаза. Губы.
Мне вдруг захотелось отправиться к болоту за ядовитой орхидеей, даже если цветок растёт у логова квази-тритона. Я проводил Аню к лагерю и убежал, объяснив, что опаздываю к своей группе.
Вечером маялся. Почему так несправедливо? Кто-то придумал запреты между нами и обычными людьми. Заборы и пропасти. Почему она не моя троюродная сестра?
Влюблённые драконы питаются мечтами. И потому могут ослабеть.

Аня сказала, что боится драконов. Это, наверное, страшно – огненное дыхание?
– Обычная мутация легких, – неосторожно сообщил я и отбарабанил заученный текст: – Неординарная энергетика тела плюс эмоциональный всплеск. Диапазон температуры огнемёта держится в пределах до семисот градусов Цельсия.
– Откуда ты это знаешь? – удивилась Анюта. Я растерялся, она улыбнулась:
– Ах, да. Зоолог.
Она рассказала, что по воскресениям работает в Музее. Помогает отцу архивировать экспонаты.
Горожане настойчиво исследуют природу, пытаются обнаружить слабые стороны загадочного мира, который возник после войн. А мы и так помним завет, что хорошая собака общается с богами и превращается в дракона.

Чем зарабатываем?
Продажей целебного дыхания. Надуваем шары, похожие на древние музыкальные волынки.
Есть среди нас резчики по дереву. Ореховые фигурки драконов ценят почти все горожане, считают эти поделки заговоренными, лечебными.
В случае прорыва квази на дальней границе, Город вызывает на подмогу звено драконов, совмещающих врачей и спецназ. За это общине начисляют бонусы доверия. Мои соплеменники сильны в ближнем бою, потому что у стражников нет ракет, лазеров и пулемётов. Всё унесла последняя война. Самое серьёзное оружие – примитивные самострелы. По мне, арбалеты надёжнее и страшнее, помню, как ИН-нок опрокинул выстрелом атакующего квази-кабана.

Размышляя, проехал мимо картофельного поля и обширной птицефермы на подступах к Городу. Два года назад въезд охраняли стражники. Теперь же только пара дежурных с собакой. Сдерживая дыхание, миновал псов.
На улицах выделялись лавки овощеводов, плотников и закутки с шарами целебного воздуха.
Плакаты на русском и английском: «Цинк. Селен. Калий. Дыхание дракона».
Много самокатов, редкие велосипеды и одинокие фаэтоны. Я жадно рассматривал людей. Какие-то бескрылые. Вспомнилась поговорка Саныча: «Каковы в стране люди, таковы в ней и драконы».

Музей был самым большим зданием в Городе. Самым важным и загадочным. По слухам, здесь хранились кости неведомых чудовищ и оживали призраки минувшей войны. Горожане видели в Музее основу новой жизни, которая возникла вопреки апокалипсису. Зловеще символичный центр памяти.
Когда-то здесь располагался бизнес-центр и примыкающий к нему бутик-отель с огромным конференц-залом. В детстве меня сюда приводил брат. Тогда я плохо понимал значение бизнеса, бутика и конференции. Но замирал от восторга и ужаса, когда взрослые рассказывали страшные легенды.

Я прибился к группе молодёжи, улыбнулся чьей-то шутке, подмигнул суетливой девчонке. Пытался изображать своего парня, стараясь равномерно дышать через респиратор.
Не вы ли, ребята, кидали в Антона камни, картошку и палки?
Мы прошли под каменной аркой и миновали колонны портала.

Музей чем-то напоминал лес.
Только вместо бурелома и дуплистых деревьев подавлял обилием витрин, стендов, полок.
Картины, фотографии, скелеты, колбы с зародышами чудовищ.
Карты и макеты.
Женщина-экскурсовод в длинном синем платье строго оглядела нашу компанию и начала громко рассказывать историю Города.
Многое я уже знал по урокам общинной школы.
Эпоха упадка, «крах миллениума».
Извращенная эволюция информационно-коммуникативных технологий.
Диверсионное развитие универсальных портативных «гаджетов».
Полеты на Марс.
Мотивированный рост вульгарности и агрессии общества.
А в результате – Шестидневная всепланетная война, последствия которой грустно вышучивались стариками: «Господь создал Землю за семь дней, а человек уничтожил её за шесть».
С тех пор прошло более полувека. Раньше в мире было много стреляющего оружия, и оно помогло воякам завершить взаимное истребление. Город стал новым Вавилоном, собравшим уцелевших стариков и детей…
– Выжившие с трудом сохранили осколки цивилизации, – торжественно заключила рассказчица, – приспособились к враждебной среде, вернувшись к исторически производственным отношениям в сельском хозяйстве.

Я поправил в мешке банку с орхидеей, которую мне вчера притащил с болот Генка, и уставился на квадратный щит с рисунком человеческих лёгких. Лёгкие напоминали карту земных полушарий.
Вращая указкой, экскурсовод объясняла, что мутанты, как часть уцелевшего человечества, выжили у очагов радиации. У всех людей внутренняя лёгочная ткань состоит из неполяризованных клеток, а у мутантов в результате прогрессирующей поляризации взаимодействие материи с энергетикой тела характеризуется колебанием волнового вектора.

Все откровенно скучали, но я внимательно слушал, как в лёгких дракона образуется инертный одноатомный газ без цвета и запаха. Что сказывается на дыхании особи; лёгкий неоно-гелиевый воздух облегчает состояние больных, страдающих от недостатка селена в организме. Правда, высокая концентрация неона в воздухе может вызвать тошноту, потерю сознания и даже смерть от асфиксии. Поэтому драконам нет места среди людей, пусть мутанты травят воздух за Городом.
Все в группе одобрительно закивали.

Аня возникла внезапно, как и тогда на полянке. Сразу затараторила:
– Андрей, ты? Привет, как дела! Ор…хидея?! Это мне?! Чудо! Как?
– Случайно нашел возле ручья… Осторожно! – Я смутился; не хотел бы продолжения расспросов.
– Потрясающе! – она по-детски обрадовалась.
– Осторожно! – настойчиво повторил я.
Подошел высокий седоусый мужчина и дружелюбно кивнул мне.
– Знакомься. Это мой папа.
Я содрогнулся под его внимательным взглядом. Анюта представила меня студентом-зоологом, и её отец пригласил всю нашу группу в закрытый корпус, примыкающий к исследовательскому центру Музея.

Здесь и произошла трагедия. Только мы вошли в просторный холл, как стеклянная перегородка рухнула и перед нами возникла туша квази-медведя, о котором рассказал Анин отец. Охотники поймали сетями зверя в лесу дальнего полигона. Учёные пытались исследовать его ткани и органы.
Квази оборвал цепи, расшвырял охрану и прорвался в зал.

Крики. Суета. Кто-то пытался убежать. Кто-то корчился на полу.
– Папа! – Аня бросилась к раненому, споткнулась, упала. Застонала от боли. Квази развернулся с хищной грацией и пошел к девушке.
У меня что-то лопнуло в горле.
Стой!
Я хотел крикнуть. Поперхнулся и внезапно зарычал.
Чудовище замерло над лежащими, обнажило клыки-бивни.
Я выплеснул крик вместе с огненной струёй. Светло-вишнёвое пламя.

Медведь отшатнулся, раздавил витрину, взметнулась серая пыль. Резко пахнуло палёной шерстью. Медведь завыл, подпрыгнул и упал.
Хрип. Дым. Агония. Дым. Мёртвая дымящаяся туша.
И тогда закричали люди.

Аня лежала на боку. Задыхалась.
Умирает?
Её отец сидел на полу, растерянно повторял: «Потерпи, девочка. Сейчас приедут… привезут».
Кровь с рассечённого лба капала дочери на лицо. Стекала на грудь. И пятнала цепочку с ореховым медальоном Антона – крылатый человечек с крохотной белой орхидеей в руках. Теперь орхидея стала бордовой.

Меня учили, как спасать раненых.
Я опустился на колени, взял её за плечи, перевернул на спину. Первый раз обнимаю девушку. Янка не в счет. Мужчина пытался помешать, я отбросил его руку.
– Ты! Не смей! – хриплый злой крик пронёсся над головой.
Я вздохнул очень глубоко. И прижался к нежным губам.
Поцелуй смерти. В горло умирающей девушки хлынула струя драконьего дыхания. Целебного, опасного, лучшего из всех городских лекарств.

Почему она не шевелится?
Дыши!
Дыши!!!
Она щёлкнула зубами?
Нет, это я.
Тело в моих руках выгнулось. Аня застонала.
Открыла глаза – папа, это ты? И сразу зарыдала. Громко и сладко.

Я встал. Отряхнул штаны и сунул в карман медальон. Мне казалось, что сейчас все на меня бросятся.
Толпа молча расступилась.
Я шёл к выходу, а люди смотрели мне за спину.
Кого они видели – поверженного монстра или ожившую девушку?
Я ждал, что она меня окликнет.
Позовёт: «Андрей!»
Спасибо!
Подожди!
Или сволочь-дракон-ненавижу.
Ничего. Ни спасибо, ни сволочи.

Перешагнул разбитую банку.
На осколках, словно разрубленная гадюка, извивалась орхидея.
Чёрные лепестки раскрылись, как голодные мертвые губы.
Она почуяла кровь.
Скоро начнет извергать стрекательные клетки, которые в болоте никому, кроме рыб и змей, не страшны.
Но здесь же не рыбы.
Сжечь цветок, что опаснее медведя! Растоптать.
Срочно.

Я вышел из Музея, сел на велосипед и поехал домой.