Рассказ №2 Шутка драгомана

Надгробие было пыльным, в хвойных оспинах и сухих потеках птичьего помета.
Минут десять я протирал надгробие влажными салфетками.
Черный мрамор заблестел, как мерседес после дождя, и на шлифованной поверхности возникла размытая тень. Словно из могильной глубины всплыла инфернальная медуза. Я поморщился, хотя знал, что это всего лишь мое отражение. Оно появляется лишь на чистом черном мраморе.

Присел, огляделся, прислушался.
Меня окружали сотни увенчанных памятниками захоронений, кипарисы, рябины и ели, скорбящие среди покосившихся крестов, скромных обелисков и статуй.
Тишина.
Тревожное ожидание встречи с мертвым миром.
Прижавшись щекой к чистому камню, я мысленно пытался разбудить покойника. Сразу не удалось. Он откликнулся лишь после четвертого воззвания.
– Ккто..?
– Привет от вашего внука Оси.
Запах увядших цветов.
– Ккто..?
– Ваш внук Ося имеет почтительно спросить.
– Ччто..?
Запах высыхающих на берегу водорослей. Он не верит! Но Ося накануне сообщил мне любимое высказывание дедушки.
– Кама кама элеф ахуз…
– Азох-хен! – покойник явно впечатлился.
Не теряя времени, я приступил к главному:
– Был ли у вас тайный номерной счет в банке Оцар Ха-Хаяль? Ося никак не может его вычислить.
Наш разговор напоминал общение через замочную скважину – один шепчет, а другой подставляет ухо.
Из могильной глубины донеслось нечто вроде смешка.
– И не смож-жет… водэс беца поц…
Я был максимально вежлив и убедителен:
– Прошу, уважаемый, помогите своему любимому внуку!
Переговоры с этим жадюгой длились почти час. Мы оба выдохлись и жаждали расстаться.
Наконец дед с того света неохотно продиктовал заветный пароль. Куда он денется, ведь мертвые не способны лгать или утаивать истину. Если я их спрашиваю.
Я кивнул, поблагодарил, поднялся с колен, отряхнул джинсы.
Медленно таяла медуза отражения. Тени удлинились, повеяло прохладой и легкой тревогой.
Пора сваливать, драгоман.

Некроманты, шаманы, ведьмаки… это не про меня.
Я драгоман!
Когда-то драгоманы служили переводчиками и дипломатами, обеспечивали языковый мост Европы и Азии. Без драгомана итальянский негоциант не смог бы договориться с арабским купцом, а французский путешественник с османским беем.
Но были среди посредников и те, что понимали язык мертвых. Я бы назвал Марко Поло, Ван Эйка, Циолковского и Шопенгауэра, который утверждал: «Вызывать мертвых это одно, общаться с ними совсем другое дело, а переводить их язык – иное воплощение разума».
Я порой думаю: испугается ли мертвец, если однажды кто-то постучится в его гроб?
И мне мерещатся гробы с куар-кодами и статическими ай-пи адресами, подчеркивающими перспективы депопуляции и эффект демографии.

Возвращаясь, обнаружил нечто интересное. В лиловых сумерках блеснула искра. Возле старой могилы лежал камешек с перепелиное яйцо, мерцал. Я поднял это странное яйцо. На ощупь – тугая резина.
Драгоценность? Оружие? Камера наблюдения?
Мало ли на свете ловушек и опасностей.
Попытался прочувствовать угрозу. Никаких тревожных звоночков, никаких подозрений.
Вообще-то с кладбища лучше ничего не выносить, даже если нашел золотое кольцо. Но этот комочек будто просил: возьми меня, мне одиноко, я хороший.
Я усмехнулся и сунул его в карман.

Дома разделся догола и запихал всю одежду в стиралку. Принял контрастный душ, налил себе чаю и включил автоответчик.
Девять пропущенных. Конечно же, Кац. Вот и опять он звонит.
– Господин драго…
– Иосиф Маркович, я же просил.
– О да, простите бога ради! Потап, дорогой, как прошла …операция? Вы не разрешили мне присутствовать. Я таки весь на нервах.
– Ваш дед сообщил пар…
– Стоп! – завопил Кац, опомнился, извинился и попросил приехать в офис, умоляю за беспокойство, бла-бла-бла, машина будет выслана немедленно, вас устроит, дорогой Потап, простите, бога ради?
Клиент всегда прав.

Основатель компании «Розочка» Иосиф Маркович Кац – толстые щеки, пухлые руки, стальное рукопожатие, взгляд голодного крокодила – встретил меня аж в приемной.
Он с благоговением услышал заветный код, дергая щекой, ввел его в комп, забарабанил по клавиатуре, одновременно включил скайп. Забыв обо всем, возбужденно заговорил с зарубежным коллегой. Трижды воскликнул мазаль тов, по одному разу клянусь мамой и аллах акбар. Окончив беседу, закрыл глаза, повернулся ко мне и сказал:
– Молодец!
Словно орденом наградил.
Оказалось, что молодец не я, а дедушка Шмуле, раскрывший тайну вклада.

Я смотрел на отменную копию картины «Падший ангел» в его кабинете, а он ласково держал меня за пуговицу, не ангел держал, а Кац, и проникновенно бубнил: «Дорогой, прошу вас, еще одно небольшое поручение, строго конфиденциально, с учетом двойного гонорара и премии… сажа, сажа».
– Кстати, – перебил я. – В ближайший шаббат вам надо навестить могилу дедушки, разместив вплотную к памятнику дубовый венок, миску форшмака и стакан водки.
Кац выпучил глаза.
– Это часть оплаты, в память вашего дедушки, – заключил я хладнокровно. – Иначе быть беде.
И вдруг вспомнил о загадочном шарике.

Дома я выудил из стиралки влажные штаны и залез в слипшийся карман.
Шарик приобрел прозрачность и насыщенность. Стал похож на элитную ягоду золотого винограда. Или икринку большой рыбы?
В глубине его мерцал огонек – танцующее на сквозняке пламя свечи. Я вновь попытался понять и прочувствовать суть этого явления, сканировал, прислушивался. Могу сказать одно: это нечто выражало абсолютную непреложность – оно было, есть и будет не живым и не мертвым, символом вечности.

Достав из серванта бабушкино сервизное блюдце, я положил на него странный шарик.
Бродил по комнате, посматривая на стол.
Шарик покоился на блюде, как экзотический деликатес, внутри его трепетала яркая искра.
Я залез в интернет, переворошил кучу сплетен, домыслов и фантазий. Ничего интересного.
Плюнул и стал размышлять. Среди старых могил обнаружено «яйцо» с энергетическим зародышем. Оказавшись в щелочной среде, зародыш активизировался. Все так? Да, яйцо стало ярче, огонек интенсивнее и, по-моему, оно увеличилось в размерах.
Измерил находку: девяносто два миллиметра в обхвате. Взвесил: шестьдесят восемь грамм.
Подкинул яйцо в руке, ощутив детский позыв бросить его в стену и поймать рикошет мячика-попрыгунчика.
Потом вдруг взял, да и лизнул! Будто леденец.
Мальчишество? Это необъяснимо.
Почти сразу услышал шепот: «…шшу-тччка».

***
…Тридцать лет назад. Воспоминания детства. До абсурда.
Дед собирается на кладбище – к бабушке на могилку.
Мама моя суетится, в сумку ему укладывает чекушку, бутерброды:
– Папа, не забудь! Спроси у мамы, куда она дела красный лаковый кошелек с белой бусиной. Всю квартиру перерыла. Третью ночь снится, ворчит за свой кошелек.
Дедушка отмахивается и уходит. Я иду с ним, несу сумку, боюсь, конечно, но любопытство побеждает.
Люди стараются не думать о могилах, консервирующих разлагающуюся плоть. Но мало кто знает, что могилы – сосредоточение воспоминаний о еде. Почти все мертвецы хотят есть. Разумеется, не в роли хищных зомби из глупых ужастиков, а как гурманы, тоскующие по любимым блюдам.
Закусывая водочку соленым груздем, Дед учил меня слушать потусторонние голоса. Запомни, говорил он, вкусно чавкая ветчиной, работа нейронных клеток любого трупа сопровождается выбросом электромагнитных импульсов. Также непонятно рассказывал про активность мозговых тканей мертвого тела. Мы, драгоманы, должны поймать эту волну и настроиться на нее. Алкаш ты, а не драгоман, звучало из бабушкиной могилы.
Искусством драгомана владеет примерно один из четырех миллионов, допивая чекушку, продолжал дед. И да, крайне редко этот талант передается по наследству.
За много лет я пообщался с десятками мертвецов. Со временем могилы, как трансляторы мыслей и чувств, законсервированных в кладбищенской атмосфере, стали для меня порталами облачного хранилища информации.

Я посмотрел на яйцо. Что за слово оно прошипело мне? Шшутткка…
Вспомнил копию Врубеля. Ангелы живут на небе, но не забывай внимательно осматриваться: вдруг кто-то из них отрёкся от рая ради тебя.
Что ж, подождем.
Спустя два дня измерил Шутку – сто пять миллиметров.
– Ты кто?
Будет забавно услышать в ответ «Дед Пихто».
– Шшшуу…
– Да, я уже понял. Шутка.
Теплая волна. Позитив?
– Хорошо, Шутка, а кто ты есть в этом мире?
– Шшуу…
Так. Шутка из семейства шуток рода шутливых. Зайдем с другой стороны.
– Ты ангел? – я затаил дыхание.
– Пш-ш…
Прохладно.
– Демон, бес, чертенок?
– Пшшш…
– Чудо в перьях? Призрак? – наугад ляпнул я.
Молчание.
Неужели угадал?
Молчание.
Повеяло слабым ароматом яблок – будто дыханием невидимого собеседника.

Через неделю яйцо треснуло и рассыпалось, невидимая, но осязаемая Шутка вылупилась. Недолго думая, обрызгал ее новогодней спрей-краской – баллончик валялся три года, вот и пригодился. Теперь у меня завелся серебристый призрак размером с апельсин.
Вымытая Шутка походила на амебу в школьных учебниках – с ложноножками и ядром-сердечком. Эта амеба была мягкая и теплая на ощупь, словно картошка в мундире с осьминожьими щупальцами.
Персонификация чьей-то души. Или потусторонняя зверушка?
И вот вопрос мне на засыпку: эти зверушки-призраки являются гермафродитами или практикуют партеногенез?

***
Я посещал много разных могил.
В памяти остались мертвые кресты с алюминиевыми торопливо выкрашенными распятиями, скупые строки арабской вязи на безликих, не отбрасывающих тени, черепашьих плитах, пафосные обелиски, выпуклые скульптуры, похожие на огромные нэцке.
И противовесом – осевшие холмики земли с парой кирпичей и треснувшей деревянной табличкой.
Я привычно вставал на колени у этих символов, приникая щекой к нагретой солнцем или заснеженной поверхности. Встречая недоумение, раздражение или радость.
Кто сказал, что мертвые равнодушны? Среди мертвецов попадались презабавные личности.
Кто сказал, что мертвые молчаливы? Мы славно общались, не всегда, правда, достигая понимания с первой встречи.

Я много раз приходил к могиле своего деда, приносил его любимые беляши.
И в этот раз спросил важное.
Что такое Шутка, откуда и зачем она?
Дед долго молчал, потом изрек нечто загадочное: «Холоп ли, друг ли – узнаешь мытарством».
Вот и пойми мудрость с того света.

Почему я раньше не находил зародыши призраков?
Думаю, что они появляются крайне редко, таятся в укромных уголках погостов, куда вряд ли кто-то заглядывает. А еще они очень похожи на простые камешки, которые искрят лишь в исключительных случаях. Кроме того, их ведь могут сожрать кладбищенские крысы?

Шутка быстро росла. На десятый день она уже была размером с маленькую дыньку. Я брал ее в руки, осторожно пытался мять. Шутка охотно меняла форму в моих ладонях, как пластилиновая ворона, и хихикала.
В постоянном движении она напоминала беспокойную белку в роще.
Облетела квартиру вдоль и поперек. Колобком каталась по дивану, копошилась на шкафу, где собирала старинную пыль. Сунулась под душ, стала похожа на дождливую тучку. Прыгнула на плиту с закипающим чайником и засвистела с ним в унисон. Раскопала землю в горшке с геранью. Пыталась проникнуть в зеркало, в телевизор, в монитор, заляпала экраны медом, который поглощала из блюдца. Вот поросенок!
За что несильно получала свернутой газетой по попе. Или что у них там, у призраков?

Как и большинству детей, Шутке нравилось играть во время еды.
Кто сказал, что это не ребенок?
Кто сказал, что призраки ничего не едят?
Я заваривал крепкий чай, разбавлял его кипятком в большой чашке, куда добавлял сахар, лимон, черный перец и мяту. Шутка обожала дымящуюся чашку, резвилась в струях пара, явно считая его собратом-призраком, припадала к горячему напитку, типа отхлебывала, потом взлетала к потолку и барражировала надо мной, как дрон с растопыренными ложноножками.
Предположу, что она мне симпатизировала, будто мм… своему папаше. Господи, ну и чушь я несу!

Вторым развлечением для нее были сказки. Это выяснилось случайно, когда я, уронив молоток, помянул черта и его родню. Вечерами она слушала анти-сказки, которые я кощунственно сочинял, укоряя себя за непедагогическое поведение.
– Давным-давно умирал старый черт, – начинал я экспромтом, и Шутка в восторге пульсировала, как полицейский стробоскоп. – Собрались вокруг старика его дети и внуки и спрашивают: «Деда, тебя куда проводить – в ад или рай?».
Потом я строго говорил: «Спать, малыш! Концерт йок! До завтра…» и тушил свет.
Абсурдность происходящего меня не смущала. Наоборот, воодушевляла и вдохновляла.
Люди дома держат крокодилов, обезьян и пони. Чем я хуже?
Как-то подумал – а вдруг это марсианка? Они хотят захватить Землю. Бу-у!
А еще мы играли в прятки-невидимки. Когда Шутка побеждала, то визжала от радости. Потом я научился ее обнаруживать под кухонным столом и в стиралке. Она дулась и прекращала мазать мне уши медом.

«Как заиметь ручного призрака? Отыщите среди могил светящуюся икринку, активизируйте ее щелочью, передайте со слюной свою ДНК и растите, как цветок из семечка». Поместив этот пост на форуме любителей мистики, я надеялся на адекватный отклик, но лишь получил десяток комментов, самый приличный из которых был «маразм крепчал».

***
Очередной клиент – директор автопарка Парамон Иваныч Сажа, которого мне сосватал-таки Кац, оказался солидным дядькой лет под шестьдесят, коренастым, энергичным бородачом.
Заявил, что хочет выпить на могиле друга. Вот чудак! Принеси на могилу пузырь и помяни, как положено. Нет, он хочет настоящего общения с покойным другом. Через драгомана.
Припекло человека. Бывает, понимаю.
Обычно я не допускаю присутствия клиента на моем сеансе.
Но тут двойная плата плюс подогрев. Легкие деньги, мне ведь тоже надо есть-пить-одеваться.

Господин Сажа прибыл в костюме и галстуке, приволок объемистую сумку, из которой вытащил скатерть, контейнеры с салатами, красиво запакованные соления и шашлыки в лавашах, селедку с луком в стрейч-пленке, дорогущий литровый коньяк, фрукты, сыр, бокалы.
Я помог ему накрыть поляну прямо на могильной плите Антона Петровича Ладошкина.
– Здравствуй, Тоха, – отдуваясь, присел на чурбачок Сажа. – Я обещал, что мы круто отметим твои пять-пять. Вот, дружище, пришел, хоть и с опозданием. Переведи ему!
– Он слышит, – солгал я. – Уже проснулся.
Какое там слышит, второй год в могиле. Мне потребуется полчаса, чтобы его разбудить.
Сажа прищурился, кивнул и разлил на троих.
Я пригубил коньяк и зажевал сочным шашлыком.
Что-то меня беспокоило.
Да ведь Шутка пропала!
Привез ее с собой, пусть навестит малую родину.
Сажа ее не видел и не слышал, а она радостно металась над могилами, задевая кресты и пугая воробьев.
Я извинился, мол, отойду на минутку.

***
Это было крупное городское кладбище. Тут не различали наций и вероисповеданий, все лежали вповалку, большая родня, коммунальная квартира бывшего Советского Союза.
С одной стороны кладбище упиралось в болотистый пустырь, который в народе звали «Мертвым озером». С другой тянулась ограда заброшенной промзоны.

Я бродил среди могил, тихо окликая негодницу.
И вдруг…
Есть хочу! Жалобный голос, будто ребенок. Я недоуменно прислушался. Едва заметная тропинка, перешеек между старыми аллеями, протоптанный много лет назад в спрессованной листве. Поросшие лиловыми травами, к тропинке примыкали две могилы.
Крайнюю обрамлял убогий сланец.
Неужели древний мертвец учуял запах шашлыка?!
Я подошел ближе, наклонился, и земля просела.
Повалился набок.
Из могилы вынырнула белесая когтистая лапа, ухватила меня за руку.
Под прозрачной кожей извивались волокна мышц.
Мир переполнился красками, среди которых преобладали бордовые.
К могильной руке прилипли искристые паутинки, словно нити разорванной марли.
Земля продолжала осыпаться, я сползал в старую могилу, похожую на песчаную ловушку муравьиного льва.
Только здесь был могильный лев, редкий кладбищенский хищник.
У меня кишки скрутились жгутами – боль, растерянность, паника! Сейчас лопнет пупок, ливер мой хлынет, бунтуя.

И тут из кустов вылетела моя красавица. Вся в пылище, оттого и виден силуэт, а к рожице кокетливый лепесток прилип. Секунда – и Шутка, растопырившаяся, как расплющенный в хлам ёж, бросилась на зловещую лапу. А как верещала при этом! Ультразвук дикой частоты; у меня звенело в черепе, словно по нему били жестяным ведром – была история на деревенском погосте. Могильному льву тоже досталось, и он ослабил хватку. Мне удалось привстать, упереться в камень, а Шутка бесстрашно нырнула в могилу и явно мутузила владельца хищной лапы. Земля бурлила, брызгал песок, летел щебень. Лапа исчезла, я крабом выполз из ямы, а следом вылетела моя спасительница, похожая на потрепанную голубку мира Пикассо.

Шатаясь, вернулся к Саже.
Клиент слегка окосел и, размахивая галстуком, пел газмановский эскадрон.
Я хотел махнуть стопарь, чтобы успокоиться, но замер.
Ладошкин проснулся – я услышал, как он подпевает!
Возможно ли? Я приложил палец к губам. Парамон Иваныч икнул.
– Он говорит, – я кашлянул и потряс онемевшей рукой, – здаррова, Парамошка, суп, картошка, рыжий хрен.
Парамон Иваныч растерянно потер лысину и осунулся.
– Тоха-Ладоха говорит, рад тебя видеть, брат, ты мне снился недавно, давай врежем по разгильдяйству автопробегом.
Парамон Иванович всхлипнул.

Я присел рядом, прикрывая банан, который с урчанием терзала Шутка, и вместе с Ладошкиным стал вспоминать, как они рвали вишню, утопили лодку, открыли первый сигаретный ларек, водили в бар Сонечку, стреляли по бутылкам и дрались с портовыми. Как голодали в девяносто втором.
Мне было удивительно хорошо, как и Тохе с Парамошкой, я чувствовал себя нужным человеком в нужном месте, и думал, что любой из нас может ненадолго стать драгоманом.
Через час Парамон, вытирая мокрые глаза, обнял меня, памятник и Шутку, вытащил бумажник и выгреб из него всю наличность.
– Не надо, – сказал я, поражаясь своему великодушию. – Лучше спойте с Тохой есаула.

А сам пошел к центральной аллее, сопровождаемый Шуточкой, похожей на толстый летающий ананас.