Рассказ №18 Цикл

Этот Город был или будет не таким, к чему вы привыкли. Когда-то Великая Мать-Демон нашептала одному голодному городскому писателю книгу, нет, не так – Книгу, с которой можно обрести бессмертие. Но. Какой ценой?.. Книга прошла через много жадных, уставших и грязных рук, заразив своей раковой опухолью те глаза, что смотрели в нее. Люди, приняли великий дар Матери-Демона, прекрасный, как сочная, спелая кровь на изумрудной траве; души их разделились на две части – гонимую и преследующую. К тому времени, как Книга нашла мальчика, Город погряз в боли Великого Цикла.
Мальчик бродил по большому дому, тоскливо смотря в огромные окна, где стволы старых деревьев клонила к земле сила невидимого ветра. Черные облака клубились в небе и злобно сверкали молниями. Скоро будет гроза. Мама с его старшей сестрой сидели в спальне, вышивали очередную яркую и бесполезную чепуху. Отец вместе со слугами проверял периметр около дома. Он чего-то опасался, но мальчик не знал, чего именно. Все, что ему удалось узнать, это то, что в Городе люди сильно заболели и болезнь лечится огнем. Яркая вспышка за окном осветила кресло-качалку, на котором, полуприкрытая вышитой подушкой, лежала Книга. Она властно позвала мальчика. Он не знал, кто принес ее сюда. Гувернер сестры, тайно влюбленной в нее? Или друг отца, которому нравилось общество мамы, в ее спальне, когда отец отправлялся по делам? Гроза предостерегающе зарычала, как огромный зверь и мальчик открыл Книгу. Казалось, ее желтые, засаленные страницы усмехались мальчику, пока он, с любопытством, похожим на транс, читал.
Он вчитывался в неровный, истеричный подчерк голодного писателя, глаза его темнели, приобретая тусклый цвет сажи, тело костенело, словно труп на морозе, а сознание уплывало дальше и дальше…
***
Улицы коварны. Особенно ночью, когда покров тьмы скрывает в себе самые изощренные ловушки Города. После полуночи Город живет сам по себе, и некоторые его тайны не должны касаться посторонних. Тайны не любят свидетелей.
Маленькая и неказистая Травница, с длинными, спутанными волосами. Она спешит, сжимая в левой руке красный платок: в правой – корзина, где, под салфеткой, отдыхают травы. Девушка простужена и от этого чувствует себя несчастной. Она торопится домой, где заварит себе горячий чай с веточкой смородины и, кто знает, быть может, побалует себя маленьким кусочком шоколада. В конце-концов, она его заслужила. Несмотря на недомогание, она отправилась за травами, которые заказали ее клиенты. Одна богатая особа заплатила ей куском настоящего шоколада за редкий хмельной корень. Сама травница на такое никогда бы не потратилась – слишком дорого.
Травница подумала, как там поживает ее курочка, чем занималась она в отсутствие хозяйки? Снесла яичко и с видом скептическим разгуливает по комнате? Или учится летать, пока никто не смотрит?
Бам!
Вскрикнув, девушка схватилась руками за нос, чувствуя, как липкие ручейки крови потекли по лицу. Корзинка полетела в сторону. Металлический столб с газовым фонарем недовольно загудел, будто насмехаясь над бедняжкой.
Девушка выругалась так, как ругается пьяный кучер. Ну и пусть! Все равно никто не слышит. Она прижала к носу платок, на котором мгновенно вспыхнули пятна крови.
Она не услышала лишние в ночи звуки, похожие на те, что издает металл, скребущий по камню. И только шлепающие шаги заставили ее выйти из прострации. Дернув головой, она уставилась в темноту ближайшей подворотни, стремясь увидеть скрытое в ней.
Шаги удалялись, затаились. Моргая, и еще сильнее прижимая платок к носу, девушка сделала шаг в сторону источающего тайну места и остановилась. Она была не уверена, что поступает правильно, но через секунду ноги сами понесли ее в нужном направлении.
Бархат мрака надежно укутал молодое создание. Даже вспомнив давние наказы матери, о том, что события, вызывающие настороженность и страх, следует избегать, она и не подумала внять голосу рассудка.
– Кто здесь?- шепотом спросила девушка, осознавая всю глупость вопроса.
Тишина была ответом. Сердце тяжелым молотом билось в горле. Страх, непонятно откуда взявшийся, напевал на ухо тревожную мелодию. Что-то коснулось ее ноги. Зрачки стали расширяться, рот раскрылся, пропуская крик, платок полетел на землю…
Секундная возня, несколько тяжелых и сильных ударов, и все стало спокойно. Свет фонаря выхватил из черноты горбатую низкую фигуру, которая тут же исчезла. Заскрипел металлический люк, закрывающий проход в царство смрада и крыс.
Кругляшок луны на пустом небе продолжал безучастно светить. Он не был свидетелем…Скорее, он казался соучастником.
***
Охотник сразу почувствовал резкий, неприятный запах Зверя. Пахло мокрым пером и сгоревшей краской
«Здесь» – подумал он.
Спрятавшись в темной нише, Охотник закрыл глаза. Пыльный темно-зеленый плащ укутывал сильную фигуру, скрадывая тот факт, что одна нога героя была короче другой. Охотник мысленно сосредоточился на месте, куда мог призвать Зверя.

Веранда большого старинного дома. Небо затянуто грозовыми тучами, далекое громыхание напоминает о том, что покой этого места скоро будет нарушен.
Охотник здесь не один. В кресле качалке, повернутой к нему спинкой, кто-то сидит.
– Ты не устал?- говорит незнакомец, не поворачиваясь. Его голос – песок. Сухой. Шуршащий.
– Ты знаешь ответ. Это то, зачем Мать создала меня.
– Я помню эти мысли,- шепчет собеседник.- Ты сделал выбор. Уверен, что он верный?
– Сомнения – удел слабых…таких как ты.
– Да, слабых…
Кресло мерно раскачивается, тихонько поскрипывая. Гроза уже ближе, а первые капельки дождя расстреливают сухую землю.
Ударом ноги охотник опрокидывает кресло, но оно пусто.

Охотник медленно открывает глаза. Чертов трус.
Город пробует укрыть свое творение, но Охотник к этому готов. Столько лет томительных поисков, столько сил, потраченных впустую, столько крови, пролитой его руками. Городу нечего ему противопоставить.
***
Он не помнил своего имени. Жизнь походила на ленту пустынной, туманной дороги, бесконечно ведущей его к невидимой цели. И как промелькнувшая в боковом зрении пустая обочина, так каждый прожитый день не оставлял о себе никаких воспоминаний. Только Зверь, к которому он подбирался все ближе и ближе. Только мальчик, чью смерть он не простит.
Пора приниматься за работу. Охотник засунул подмерзшие руки в карманы плаща и вытащил огрызок мела. Присел на корточки и начал рисовать. Он начертил пятиконечную звезду, обвел ее неровным обручем. По линии круга – 13 символов, плавные линии которых, напоминали рунические письмена. Когда он закончил, и без того маленький кусочек мела, стал совсем крошечным, пальцы руки побелели от меловой пыли. Охотник сел в центр рисунка, подмяв под себя ноги. Он чувствовал грубые, влажные камни под собой и что-то еще. Что-то теплое и пульсирующее, как живое сердце; и большое, как боль чувствующего существа. Охотник прикоснулся двумя пальцами, указательным и средним, левой руки ко лбу, затем к груди и поднес их к губам, закрепляя поцелуем древнее знамение. Раскрыл ладони к лицу и, глядя неотрывным взглядом на испещренную линиями кожу, зашептал молитву.
«Великая Мать, прими дитя, погибшее безвременно, в колыбель вечности. Укрой душу невинной в объятиях своих, упокой тело уставшей в кровати своей. Позволь мне очистить мерзость поступка во славу твою»
Охотник достал нож из внутреннего кармана. Серебряное лезвие хищно сверкнуло, отражая свет последней звезды, когда он провел им по ладони.
«Приди, Мать, забери дитя свое»
Где бы она не была, нежась на растекающихся потоках магмы, она придет на его Зов крови. Так было всегда. Так будет до тех пор, пока он не уничтожит Зверя. Она придет и будет нетерпеливо ждать свою жертву, и ей неважно, станет ли ею Охотник или сам Дьявол.
Охотник встал на ноги, простер ладонь с раной, похожей на беззубую улыбку, над нарисованной мелом звездой.
«Прими кровь мою, в тело свое»
Ярко алая, как осколки рубина, кровь капала в центр звезды, собираясь в небольшое озерцо. Оно подрагивало, расходясь милиметровыми волнами от пульсации под землей. Оно растекалось по рисунку, как по сетке капилляров, наполняя молитву жизнью и волей. Охотник ждал.
Зверь, после трапезы, оставлял выеденную оболочку – «имаго» жертвы. Имаго обладали остатками сознания и неутолимым голодом. Один раз, всего один раз, Охотник пожалел нечто, принявшее форму маленького мальчика. Больше он такой ошибки не совершит.
Раздался скрежет металла, открываемого люка. В свете полной луны из дугообразной щели показалась рука, похожая на белого паука. Следом появилась вторая, на двух пальцах ногти были содраны, открывая нежную, беззащитную плоть. Под грязью и засохшей кровью, белела обескровленная кожа. Руки, словно танцевали в щели люка, постепенно отодвигая крышку и расширяя проход. Наконец, из черной пасти появилась сама девушка. Она стянула на груди разорванное пальто, будто ощущая холод ночи, неосознанно пряча от глаз неприличную, пошлую рану под солнечным сплетением. Рана напоминала женский орган, дарующий жизнь, но сейчас олицетворяющий собой смерть. Лицо девушки, цвета луны, было пустым. Как будто она что-то забыла, что-то важное и силилась вспомнить. Охотника каждый раз приводили в дрожь их глаза, всегда черные. Но не той глянцевой чернотой, как крыло жука. Цветом они больше походили на сажу, такую же матовую, поглощающую свет, а не отражающую его. «Жжется» – прошептала девушка непослушными, синими губами и туже стянула на груди пальто, скрывая место, где больше не было сердца. «Потерпи, сейчас пройдет» – пообещал Охотник.
Привычным, чуть ли не скучающим движением, Охотник схватил имаго за шею и вогнал лезвие ножа ей в висок. Это ее не остановит, но задержит на несколько минут. Она упала на колени, пошатнулась в сторону дыры люка, но Охотник успел поймать ее за волосы и нагнуть лицом к земле. Коленом уперся в шею, скрытую спутанными волосами. Подальше от ее зубов, которые начали издавать голодную чечетку. Охотник достал из кармана засаленную веревку и скоро перевязал запястья имаго за спиной. Так лучше. От ее волос легким шлейфом шел запах шоколада. Охотник встал на ноги и оттащил извивающееся тело к кровавой звезде, начертанной его кровью.
Мать-Демон была здесь. Она всегда появлялась незаметно, как тень. Ждала.
Волосы на ее голове структурой напоминали осенний ковыль: тонкие, редкие, белесые. Они извивались змеями, тянулись к небу и издавали нервирующее шуршание. Непропорционально высокий лоб был больше маленького сморщенного лица, на фоне которого он казался гротескно фарфоровым. Глаза-щелочки горели изумрудным сиянием, вместо носа была впадина, обрамленная хрящами. Безгубый рот демонстрировал пещеру острых, игольчатых зубов. Отвратительное, отталкивающее здравый смысл тело, было угловатым, неправильным со всех точек зрения. Оно словно насмехалось над видом человека. Глаз не мог долго фокусироваться, чтобы разглядеть руки или ноги, или туловище. Все это, плавно перетекало друг в друга, менялось местами незаметно, но постоянные, волнообразные метаморфозы сводили с ума. От существа исходила пульсация, похожая на сердцебиение.
«Очисти скверну, Великая Мать и прими дитя свое в объятия свои» – прошептал Охотник, отводя взгляд от Матери и пятясь назад. Он видел то, что происходило дальше сотни раз, и не горел желанием увидеть вновь.
Существо запульсировало сильнее, став похожим на сгусток полупрозрачной слизи. Оно приняло каплеобразную форму: широкую у головы и истонченную там, где были ноги. Острые, игольчатые зубы расползлись по студенистому лицу беспорядочной россыпью. Мать на мгновение замерла. И бросилась на имаго.
Охотник зажал уши, но это мало помогло. Крики девушки раздавались в голове, приходя не столько звуками, сколько образами, яркими и жгучими, как вспышки солнца. Образы боли, сверхъестественной и разъедающей нутро. От этого голова Охотника пошла кругом, он присел на корточки, с силой сжав виски и зажмурив глаза. Мать впитывала тело имаго в себя через кожу лица, перемалывая острыми зубами, пока то, что приняло облик девушки, не затихло. Тишина была благословенной. Но недолгой.
Мать застонала утробой, как насытившаяся корова. От ее тела исходил жар, как от лесного пожара. Сквозь полупрозрачную кожу виднелись всполохи пламени, набирающего силу. Существо завыло скорбно, задрав безобразную голову к луне и вспыхнуло, как факел. Несколько мгновений спустя, от нее остались лишь черные угли, смердящие едким дымом. Мать вернулась туда, откуда она приходила, утолив голод и выполнив свое предназначение. Охотник встал, подошел к месту, где была начертана звезда. Рисунки сгорели вместе с Матерью, на их месте остался вымазанный в саже младенец. Новая жизнь за смерть, вечный цикл. Охотник знал, что младенец помечен родимым пятном за правым ухом, ближе к затылку, как и все предыдущие. Была ли это метка того, что их коснулся Зверь? Или того, что их породила Мать? Он не знал. Знал, только, что ему нужно быстрее передать ребенка людям, неважно кому, и поспешить за Зверем, пока след его, как никогда свеж.
***
Охотник не встречал подобных себе. В ту ночь, когда он прочитал Книгу и выпустил из себя Зверя, испуганный Город полыхал огнем и никакая гроза не могла справиться с пламенем страха и ненависти. Матерь-Демон наведывалась в каждый дом, она пожирала трупы, оставляя после себя младенцев, обсыпанных сажей. Она устроила себе долгожданный пир. Имаго убивали невинных, плодя скверну смерти, Звери бесновались, пробуя новую силу, а Охотники не могли справиться с таким количеством мертвецов. Люди поняли, что лишь огонь очистит их заразившийся Город.
***
Прежде чем спуститься вниз, Охотник наведался в единственную в городке лавку сладостей, где семья кондитеров в третьем поколении варила самый настоящий, редчайший шоколад. Времени у Охотника было в обрез, поэтому, извинившись за беспокойство и пожелав доброй торговли, он вручил новорожденную девочку старой женщине, которая открыла ему дверь, и попросил позвать главу семьи. Мужчины закрылись в кабинете хозяина дома и говорили тихо. Охотник кратко представился и попросил помощи. Хозяин, – сухой, но крепкий старик, согласился помочь, ведь его, как всякого отца, пугал неуловимый хищник, который мог навредить его детям. Охотник оставил старику тряпичный мешок и четкие инструкции. Когда он уходил, старик пробормотал ему вслед: «Ох, Великая Мать, помоги ему…» и окрестил себя давно забытым знамением Матери, но Охотник его не услышал, жестко ступая по каменной дороге и поднимая пыль.
Ночь близилась к завершенью, но еще не выцвела, не приблизилась к тому мышиному цвету, что любили художники, склонные к меланхолии. Охотник запечатлел на себе знамение Матери-Демона и спустился в люк, из которого пару часов назад наружу выползла имаго.
Тоннель канализации расползался под Городом венозными трубами по три метра в высоту и в ширину. Капиллярами в вену врезались небольшие дренажные трубы. Из их отверстий, 40 сантиметров в диаметре, тонкими ручьями стекали нечистоты. Они разговаривали звонкими, пахучими голосами, соединяясь в мутную, зеленую реку, которая смачно хлюпала под ногами, пробираясь сквозь швы ботинок к коже ног.
Охотник поскользнулся на кирпиче, покрытом илом, и едва удержался, упершись рукой в склизкую стену. Среди плотного тумана запаха отходов и гниющих помоев, он улавливал тонкий запах шоколада. И на развилке безошибочно повернул в его сторону. Охотник почувствовал характерное головокружение, его сознание насильно утаскивал кто-то в место встречи. Он привалился спиной к влажной стене. Словно ужалила оса призывом «Я жду». Сила, не уступающая его воле, потянула его на встречу. Он и забыл, что это работает в обе стороны.
***
Зверь медленно облизал крупные зубы в трещинах и сколах. В его животе сытно и тяжело. Веки опускались, когда он почувствовал холодные, как снежинки, мурашки по спине. Каждый волосок его тела приподнялся подобно миниатюрной антенне, принявшей сигнал опасности. Зверь знал – Охотник уничтожил имаго. Это ощущение напоминало фантомную боль оторванной руки. Оно беспокоило Зверя, ведь обычно Охотник добирался до имаго на второй-третий день. Сейчас же прошло несколько часов. Зверь не успел поменять свое логово, он чувствовал себя слишком тяжелым, чтобы двигаться. Зверь зарычал, вырывая свою душу из тела и посылая ее из коллектора в забытый временем дом. Где кто-то из них родился и вырос когда-то. Зверь устроился на своем любимом месте – в кресле-качалке перед камином. Скрип иссохших деревянных полозьев звучал метрономом в пустоте комнаты. За панорамным окном, как всегда, начиналась гроза. Зверь позвал Охотника, что случалось всего один раз за их вечную игру в прятки.

Гроза собиралась с мрачными, потусторонними силами. Хмурясь, кашляя громом. Напоминая те времена, когда во время точно такой же грозы появились Охотник и Зверь, когда повитухой их появления была Великая Мать. Был мальчик восьми лет. Болезненный, впечатлительный с глазами, горящими лихорадкой. Была Книга, которую нельзя читать ни взрослым, ни тем более детям. Была гроза и пришедшая на Зов Крови Мать. Была первая жертва, – сестра мальчика, оскверненная Зверем и очищенная Охотником.
Охотник стоял позади поскрипывающего кресла-качалки. Лохматая, грязная макушка его врага торчала над спинкой стула. Охотник нащупал в кармане нож и крепко взялся за рукоять.
-Подожди с этим, – сказал Зверь. Он не повернулся, но качаться перестал, – Нужно поговорить.
-О чем же?
-Ты идешь за мной, верно? Но ты не должен этого делать. Это не нужно ни тебе, ни мне. Ты только перевернешь часы, и все начнется с начала, как всегда, – голос Зверя был глух, словно звуки с трудом пробивались сквозь забитую навозом глотку.
-Ошибаешься. Это нужно мне, а твои интересы меня не касаются, – Охотник сделал паузу, приближаясь к Зверю на маленький шаг.
-Если ты убьешь меня, Мать возродит. И цикл повторится. Только тогда я стану Охотником, а ты – моим Зверем. Оставь меня, Охотник, живи своей жизнью. Можешь истреблять моих имаго, но не трогай меня.
-Зачем ты убил того мальчика? Помнишь его? Шестилетний мальчик на окраине Города? Раньше ты не трогал детей. Я сотни лет подбирал за тобой трупы и знаю, что тебе по вкусу молоденькие девушки!
-Это была случайность. Я был очень голоден, ты загнал меня в угол.
– Дети-имаго не такие, как взрослые. Они дольше сопротивляются смерти.
-Он напомнил тебе нас, верно?
-Заткнись! – Охотник метнулся к спинке кресла, замахнувшись ножом. Серебряное лезвие целилось в макушку. Зверь пригнулся и кувырком скатился на пол.
Охотник навалился на него, но Зверь успел перевернуться на спину, уперся ногами в тело Охотника, перехватил руку с ножом. В лицо Охотника ударила волна нездорового дыхания. Он с трудом не отпрянул, когда увидел лицо Зверя, повторяющее до каждой морщинки и черточки его собственное.
Охотник вырвал руку из захвата и попытался ударить Зверя, но тот проворно выбил нож в сторону и вцепился зубами в шею. Охотник с трудом оторвал от себя Зверя, в чьей пасти остался клок его окровавленной плоти. Он дотянулся до ножа, прикрывая второй рукой кровоточащую рану. Зверь бросился на него. Охотник полоснул лезвием по груди противника, когда раздался грохот.

Охотник подумал, что это проделки грозы, издавшей оглушающий гром, от которого свело зубы. Но эти взрывы оказались реальными. Хозяин кондитерской лавки исполнил просьбу Охотника и взорвал возможные выходы из логова.
Охотник прижимал руку к рваной ране на шее, тщетно пытаясь остановить хлещущую кровь. Слабость мягкими лапами начала обвивать его тело, но он сопротивлялся ей из последних сил. Когда перед глазами заплясали черные точки, он поднес ко рту левую руку и укусил себя за палец. Боль мгновенно прояснила затуманенный мозг. Охотник упрямо, словно мертвец, шел к Зверю, на запах шоколада. Его ноги оскальзывались на покрытых зеленой слизью кирпичах. В ушах стоял грохот рушащихся тоннелей.
Зверь попытался выбраться через люк над головой, но тот был намертво замурован снаружи. Ловушка. Несколько выходов заблокировано взрывами. Остался нетронутым один тоннель, по которому к нему идет Охотник. Зверь примерил в руке тяжелый кусок камня.
Охотник заглянул в коллектор, из одной дренажной трубы был заметен край плаща. Ублюдок пытается выползти через узкий проход, но он не знает что тот запечатан. Охотник ускорил шаг, крепче сжимая в руке нож.
Удар, как резкий крик, обрушился на голову Охотника. Зверь напал из-за угла. Охотник согнулся пополам и, с бешенством быка ринулся на противника. Сжал в медвежью хватку и вмял в стену, словно грязевую лепешку. Зверь скрипнул зубами, его пальцы шарили по лицу Охотника. Искали мягкие глаз, но попали в раскрытую щель рта, которая мгновенно захлопнулась на манер устрицы. Охотник ударил ножом в тело Зверя несколько раз. Сопротивление прекратилось. Ненадолго. Собрав иссякающие силы, Охотник отволок Зверя к запечатанному крылу тоннеля и запихнул внутрь. Достал из нагрудного кармана фляжку с горючим, там осталось совсем немного. Выплеснул все на Зверя.
-Не делай этого, она накажет тебя, – Зверь говорил еле слышно.
-Он спрашивал, какой вкус шоколада, – Охотник чиркнул огнивом, выбивая сноп искр. Пламя жадной змеей закольцевало Зверя, впиваясь, вгрызаясь в его плоть. Запахло жирным, едким дымом горящего мяса и волос, крик Зверя рвал уши. Зверь метнулся к воде, но Охотник перекрыл выход. Тоннель осветился живым факелом.
Охотник вспомнил мальчика. Он не смог отдать его Великой Матери. Просто не смог, когда ребенок посмотрел на него умными глазами, спокойно спросил: «Ты должен убить меня?». Выглядел он ужасно, но боролся со скверной Зверя. Сопротивлялся изо всех сил. «Всегда мечтал попробовать шоколад. Ты его пробовал, какой он на вкус?». Через неделю голод свел ребенка с ума. И Охотнику пришлось сжечь его, когда тот, обезумевший, напал.
Зверь затих, его руки конвульсивно скребли стенки каменного гроба. Пламя успокоилось, размахивало дымным седым хвостом. Охотник тяжело осел на дренажную воду. Его ноги немели, а в груди разливался жар. Мутная вода вокруг него расходилась пульсирующими кругами. Над головой не прекращался назойливый шум, затем люк открылся. Полумертвый, почти ослепший от потери крови Охотник увидел обеспокоенное лицо Старика.
-Ох, Мать Жизни, да он почти кончил тебя!
Старик, с помощью сына, вытащил Охотника наверх.
-Плохо дело, ох плохо. Ты истекаешь кровью хуже свиньи зарезанной. Что ж делать?.. – Старик беспокойно ходил рядом с Охотником, его сын молча стоял в стороне. Охотник привалился спиной к стене лавки, если бы стены не было, он лежал бы на спине, глядя на рассвет. И его сознание медленно уплывало бы вверх, к зарождающемуся дню. Но он сидел, мокрый, будто попал под дождь из собственной крови.
-Не спи. Говори со мной, – старик грубо пихнул раненного в плечо.
-Сожги меня, – голос Охотника был невнятный и сонный.
-Говори. Просто говори, чтоб тебя!.. Как ты нашел Зверя?
-Шоколад. От имаго пахло шоколадом. И я решил… что он здесь. Этот запах сложно не узнать…
Старик тем временем рисовал на земле. Знаки были знакомы Охотнику, как линии на собственных руках. Суставы старика скрипели при каждом движении так, словно в них насыпали хлебных крошек.
-Кого ты зовешь, старик? – спросил Охотник, уже зная ответ. Он безуспешно попытался приподняться и с тоской подумал о пустой фляжке.
-Не засыпай, если потеряешься, то – конец. Станешь им… Почему ты не отдал Зверя Матери?
-Он не заслуживает этого. Он убил ребенка.
-А чем смерть одного ребенка хуже всех остальных? – Старик улыбнулся, не прекращая рисовать. Охотник увидел пещеру его рта с крутыми горками розовых десен. Он почувствовал отчаяние.
-Не надо старик, не зови Ее. Сожги меня, я не хочу опять в Цикл, – по щекам Охотника потекли бессильные слезы.
-Ну нет, сынок, нельзя прервать Цикл. Охотник гонит, гонимый охотится, – Старик выпрямился во весь рост. Он казался старше своего тела. Намного старше, – Я ведь тоже охотился и был Зверем не раз. Но нашел силы отпустить его, второго. Думал, что разорву связь.
Охотник молчал.
-Остановил ли я цикл? Да. Но какова плата? Я старею, я умираю и когда умру, Мать не придет за мной. Она отвернулась от меня, она не идет на мой Зов. Но. Возможно. Она придет за тобой.
Охотник видел, как его кровь ручейком потянулась к рисункам старика, повторяя их узор. Последнее, что он почувствовал это пульсацию земли. Теплую, как живое сердце и большую, как боль чувствующего существа.
***
Ярко светит солнце. Два мальчика, одногодки, играют в саду перед кондитерской лавкой. Им по 6 лет. Они не похожи, кроме одинаковой отметины за правым ухом. Ближе к затылку. Один из них растянулся в зеленых кустах жимолости. Второй выслеживает его с сучковатой палочкой, притворяющейся ножом. Тот, кто прячется, не желает играть. Он плотно поел. Хочет спать. Он медленно засыпает, пока на его лице высыхает корочкой кровь.