Рассказ № 8 Путь ведьмы

Анна Михайловна плакала больше часа. Но горькие слезы всё катились по морщинистым щекам, не желая иссякать. Комнату время от времени оглашали всхлипы. В повисшей тишине они казались неестественно громкими. Но пожилую женщину это не беспокоило – рыдания больше никто не мог услышать, чтобы подойти и утешить.
Единственной родной душой был кот Серый. Завёрнутый в шаль, на которой любил спать, он лежал в закрытой коробке на коленях Анны Михайловны.
Женщина старательно вытирала старым кружевным платочком слёзы, но несколько крупных капель всё же упали на крышку импровизированного гроба.
Вскоре рыдания начали стихать. Затуманенный взгляд, до сего момента старательно избегавший контакта с любимыми местами Серого, опустился на коробку. Сухощавый скрюченный палец стер капли с крышки, и из груди вырвался последний сдавленный вздох.
Анна Михайловна не любила долгих прощаний, хотя в душе всегда скорбела долгое время. Внешние проявления горя она никогда не сдерживала, давая им пролиться целиком без остатка. Но после того никогда не лила слёз по ушедшим, предпочитая лелеять хорошие воспоминания и гнать плохие.
Она могла поступить так и сейчас – похоронить беднягу Серого, с любовью и нежностью вспоминать о нём в тяжёлые минуты одиночества, как было с несколькими десятками его предшественников, и жить дальше – если бы не одно «но».
Думать об этом совершенно не хотелось, однако назойливая мысль вновь и вновь возвращалась с настойчивостью голодного комара в жаркую ночь.
Когда Анна Михайловна нашла утром мёртвого и уже успевшего окоченеть Серого лежащим возле дверей своей квартиры, то от горя не сразу обратила внимание на странность позы кота. Нахлынувшая со слезами скорбь временно застила глаза, которые и без того утратили былую остроту.
Но когда тело пришлось-таки завернуть в саван из шали и уложить в коробку для последующего печального ритуала, Анна Михайловна взялась за шею Серого. То, что ощутили пальцы под гладким мехом животного, ей совсем не понравилось.
Раздался осторожный стук в дверь. Анна Михайловна не пошевелилась, немигающим взглядом припухших глаз упершись в крышку коробки. Вскоре за первым стуком раздалась повторная дробь робких ударов, затем послышался шелест открывающейся и закрывающейся входной двери.
«Галя», – пронеслось на задворках сознания Анны Михайловны, поскольку только соседка могла заходить без приглашения.
С Галиной Пахомовной они дружили около двадцати лет. Эта женщина была настолько чиста душой и сердцем, что порой Анна Михайловна задумывалась, как столь добрый человек мог испытывать тёплые чувства к такой, как она.
Прожив по законам человеческим и божьим более шестидесяти лет, Анна Михайловна всё же не чувствовала себя до конца освободившейся от бремени былых проступков. Пускай спустя столько времени не осталось тех, кто помнил бы о них. Но сама она их не забывала, и этого было достаточно, чтобы совесть продолжала испытывать муки.
Казалось, Галя могла одним лишь своим присутствием очищать всех вокруг от любых душевных тягот. Галина всегда была готова помочь и частенько оказывалась рядом, если в ней нуждались. И она никогда не требовала ничего взамен. Но с Анной Михайловной это не срабатывало до конца – слишком тяжёл груз. Может, поэтому они и дружили столько времени.
Приближающиеся осторожные шажки, и Анна Михайловна ощутила на плече тёплую ладонь. Прикосновение осторожное и лёгкое, несмотря на болезнь, поразившую суставы.
Галя села рядом на диван, и второй рукой накрыла лежащую на коробке ладонь подруги. Скривлённые артритом пальцы сжались со всей возможной для их состояния нежностью.
– Аня, мне так жаль, – едва выговорила гостья. – Мне нравилось его гладить, когда он ложился на коленях. А когда он мурлыкал, даже боли в пальцах проходили. Ох, бедный Серый…
– Он помогал, потому что любил тебя, – согласилась Анна Михайловна.
– Мне будет так его не хватать.
Анна Михайловна поняла, что Галя и не пытается сдерживать слёзы, – подруга горевала ничуть не меньше. Такая уж она есть. И Анне Михайловне стало немного легче. Людям всегда становится легче, если есть с кем разделить горе. Иногда только это и спасает.
– Мне тоже. – Вздохнула она.
– Помочь тебе с похоронами?
– Спасибо, Галя. Я хочу ещё побыть с ним одна и попрощаться. И я хочу сделать это сама.
– Я понимаю. Заходи ко мне потом, хорошо? Я заварю чай.
Анна Михайловна кивнула.
– Обязательно. Дай мне часок, ладно?
Галя приобняла подругу и осторожно удалилась.
Анна Михайловна подождала, пока закроется дверь, затем открыла коробку и развернула ткань. Сердце вновь болезненно сжалось, когда она увидела лежащего внутри кота, но долго это не продлилось.
Женщина нежно ощупала шею животного. Хоть тело и окоченело, но переломанные позвонки выпирали достаточно явно. Серый умер не сам, его кто-то убил.
Навалилась ярость, горячая и солёная, как только что пролитые слёзы. От бессильной злобы кулаки сжались с такой силой, что ногти прокололи тонкую кожу на ладонях. Анна Михайловна ощутила едва заметный укол боли и взглянула на руки, разжав пальцы. На коже проступили крохотные бусинки крови.
«Нет, я не бессильна», – подумала она. – «Я просто перестала использовать свою силу, но она ещё со мной».
Серый был дорог не только хозяйке, но и другим людям. Гале, например. Да и дети во дворе любили с ним играть.
«Значит нельзя оставить всё просто так», – подытожила Анна Михайловна.
Эта мысль оказалась такой логичной и неоспоримой, что ей просто нечего было возразить. Да и не хотелось.
Затем решение прервать самое продолжительное в жизни бездействие пришло само собой и без каких-либо сомнений или сожалений.
Пускай Анна не совершила добра столько, чтобы окупить былые прегрешения, но она всегда считала, что бездействие это тоже зло. Тем более, если дело касается убийства, которое есть самый тяжкий из грехов. Оно оставляет следы не только на душах убийц, но и на душах тех, кто любил жертв.
Убийца Серого причинил боль не только ей самой, но и Гале. А делать больно такой женщине непростительно. Личные обиды Анна всегда могла стерпеть, какими бы тяжкими они не становились. Но если обида касалась подруги, которую невозможно не любить, она готова была броситься на обидчика.
– Он поплатится за то, что сделал, – поглаживая мёртвого кота, прошептала женщина не то самой себе, не то комнате, не то Серому. – Только покажи мне, кто это был. Кто отнял тебя у нас?
Анна положила большие пальцы в рот, смачивая слюной подушечки. Затем осторожно взяла Серого за голову, приложила влажные пальцы к закрытым глазам кота, ощутив твёрдые окружности глазных яблок, которым больше не суждено видеть. Её веки медленно опустились, она взывала к силе, живущей внутри.
Несколько секунд ничего не происходило, но вскоре перед мысленным взором забрезжил свет. За ним показались бетонные ступеньки в собственный рост, которые она преодолевала привычными лёгкими прыжками сильных лап. Вот впереди появилась знакомая дверь – дом.
Зажмурившись, Анна потёрлась мордочкой об косяк и, замурлыкав, тихонько мяукнула. Никто не открывал, поэтому пришлось вновь повторить тот же манёвр, но с более требовательным призывом.
Дверь открылась, но не своя, а соседняя. И через мгновенье она взлетела вверх над полом, поднимаемая чьими-то сильными руками.
Кота крепко прижали к груди. Лица человека он не видел, но этого уже не требовалось – Анна знала, кому принадлежат руки.
В следующее мгновение широкая ладонь сомкнулась на шее, перекрывая дыхание. Женщина успела лишь нелепо дернуть лапами в тщетной попытке освободиться от смертельных объятий. Последовало резкое движение в сторону, выворачивая голову и ломая шейные позвонки.
Женщина распахнула глаза, отдёрнув руки от кошачьего тела. Сердце так и норовило вырваться наружу. Она потёрла пальцы, счищая остатки воспоминаний Серого. Приложила ладони к груди, и сердце начало успокаиваться.
Минуту спустя она вновь укутала маленькое тело и закрыла коробку-гроб, размышляя, как поступить дальше. Много времени это не заняло. Планировать не было нужды, раз уж она решилась прервать своё бездействие. Лучше просто пойти к убийце и спросить у него ответа за преступление.
Но сперва нужно отдать дань уважения Серому и попрощаться с подругой.
Женщина подхватила коробку, дав мысленную установку завести нового питомца в ближайшие дни («взять бездомного, конечно»), прихватила совок и вышла на улицу.
Вернувшись полтора часа спустя, Анна привела себя в порядок перед последним визитом к подруге – вымыла руки от земли, смыла с лица последние слезы.
Отражение в зеркале уже стало отмечать изменения в морщинистом старом лице, но их пока мог заметить лишь опытный взгляд. Женщина лишь осторожно подвела тенями мешки под глазами, которые слишком быстро побледнели и даже начали уменьшаться, чтобы лицо оставалась прежней скорбной маской.
Анна пошла прощаться с Галей, на ходу придумывая невесёлую историю о срочном и, похоже, последнем переезде к воображаемой дочери, о котором она некоторое время умалчивала, якобы в надежде избежать столь кардинальных перемен в жизни.
Не самая лучшая сказка, конечно, но её нужно рассказать только один раз. Поэтому сомнений не возникало, что пока она будет сочинять, необходимые для пущей правдоподобности детали придут на ум сами.
От Галины она вернулась довольная собой, когда на улице вечерело, – давно следовало вылечить её руки. Серый этого хотел. Анна улыбнулась от такой мысли. Подруга заметит изменения не сразу, но обсудить внезапное выздоровление вместе они уже не смогут.
Терпеливо прождав на диване до полуночи в воспоминаниях о Сером и составлении планов на будущее, Анна встала и подошла к противоположной стене, которая отделяла её квартиру от квартиры убийцы-соседа.
Губы кривила едва заметная улыбка предвкушения. Возможно, грядущее возмездие за убийство любимца станет самым лёгким за всю долгую жизнь Анны, но от этого оно не становилось менее приятным.
Женщина положила на стену ладони, ощутила твёрдую преграду, упершуюся в плоть. Вновь воззвала к силе, которая на этот раз откликнулась сразу и была куда мощнее, чем несколькими часами ранее. Шестьдесят лет она не просто покоилась внутри, а копилась, и теперь могла, наконец, высвободиться.
Стена быстро становилась мягкой, податливой и, стремительно теряя плотность, стала прозрачной. Всего через пару секунд бетонная плита покинула реальность, оставив небольшой проход, через который женщина шагнула в квартиру соседа.
Анна неспешно осмотрелась. Внутри тихо, лишь мерное тиканье больших вычурных часов на стене в виде ледяного дворца. Вся обстановка имела оттенок безвкусицы: от огромной стенки с множеством разноцветных полочек до стоящего на окне пластикового горшка с давно засохшим цветком. Даже вполне приличный вязаный коврик казался неуместным возле ядовито-зелёного обитого под кожу углового дивана.
Хозяин квартиры мирно почивал на этом самом диване в окружении разнообразных подушечек, положив одну руку под голову и зажав другую между ног.
На вид не больше тридцати трех лет, еще юноша. Он всегда здоровался, но Анна не помнила его имени.
«Работает в горисполкоме, – говорила однажды Галя. – Хороший мальчик».
Женщина бесшумно подошла поближе и склонилась над спящим, вглядываясь в блаженное ото сна лицо, и вспомнила имя.
– Ну, привет, Костик, – прошептала Анна. – Пора платить за грехи.
Костик никак не отреагировал, если не считать идиотской улыбки, оттянувшей уголок тонкого рта, – сон, похоже, был приятным. Прозрачная капелька слюны тут же потянулась из приоткрывшихся губ к подушке.
– Поглядим, сколько их у тебя.
Анна послюнявила указательный палец и приложила его к виску спящего юноши.
Она увидела, как юноша выходит после обеда на работу и замечает у дверей кота, которого ненавидел за то, как дети радуются, играя с ним на площадке у дома. Костя закрывает дверь и, поддавшись внезапному импульсу, берет кота на руки. Он тут же сдавливает пальцами тоненькое горло и одним движением ломает шею Серому.
Она увидела, как Костя кормит Боню, собаку молодой парочки из дома напротив, отравленной колбасой. Улыбка широко растягивает тонкие губы, а глаза с вожделением наблюдают, как в слюнявой собачьей пасти исчезает наполненный ядом кусок колбасы.
Она увидела, как Костя отказывает в услугах пенсионерам, которые имеют на них полное право, и он это прекрасно знает. Он может и должен им помочь, но отказывает и улыбается им в след, когда они уходят в слезах.
Она увидела, как юноша отодвигает стакан с водой от руки матери, когда та тянется за ним, и выпивает приятную холодную воду сам, глядя на скапливающиеся в глазах слезы. И увидела, как он открывает окно, впуская в квартиру морозный зимний воздух, когда мать пожаловалась на озноб.
Она увидела ещё много чего, и не захотела смотреть дальше. Костю переполняла злоба на весь мир, как и её саму когда-то.
Анна отдёрнула руку, как будто коснулась раскалённого чайника, а лицо исказила гримаса отвращения. Она почти забыла, насколько гадкими могут стать люди, и насколько хорошо могут скрывать свои грязные тайны, притворяясь обычными, даже добропорядочными членами общества, но всё ж не являясь таковыми.
Глядя на Костю, она невольно вспомнила, сколько зла натворила сама. Но всё это осталось для неё в далёком прошлом. Больше полувека Анна жила подобно обычному человеку, игнорируя живущую внутри силу и не используя знания, хранящиеся в этой силе.
Анна внезапно осознала, что самовольное отречение от своих сил не принесёт избавления от грехов, не подарит искупления совершенным ранее злодеяниям. Спрятавшись в маленькой квартирке от мира и отгородившись от себя самой, она тем самым совершила новый грех – пошла против своей природы. Не хотела видеть зла, не желала слышать зла и не говорила зла. Стала глупой обезьяной. Но бездействие – тоже зло. И при этом смела ещё надеяться на искупление и прощение?
Женщина горько усмехнулась, поняв свою ошибку. Сердце на миг судорожно сжалось от осознания того, что шестьдесят лет прошли впустую. Но Анна тут же одёрнула себя: раз, наконец, поняла их бесцельность, значит, может теперь всё изменить. А раз можно что-то менять, значит, урок усвоен. В конце концов, любой опыт полезен. Ну а время – просто река, и она до сих пор не знает, как глубоко вошла в её русло, и даст ли сила когда-нибудь выйти из шумного потока времени.
«Ошибки совершаются, чтобы их исправлять, – подумала Анна. – И мне нужно срочно начать их исправлять вместо того, чтобы копить. Это будет правильно».
Она точно знала, с чего нужно начать.
Ладони, на которых от использования силы тут же начала разглаживаться кожа, сложились, как во время молитвы. Но женщина думала совсем не о Боге, который оставался для неё неразрешимой загадкой. Она думала о возмездии, которое должно настигнуть человека, все ещё спящего перед ней.
Смерть в качестве наказания отмела сразу – не стоит начинать путь исправления с худшего из грехов, к тому же это слишком просто. Анна с этой минуты не намеревалась больше лишать жизни кого бы то ни было, ведь всегда оставались варианты похуже смерти.
По воле хозяйки сила собралась в кончиках больших и средних пальцев. Анна Михайловна аккуратно приложила большие пальцы на сомкнутые веки юноши, а средние – на виски. Мгновение, и задуманное исполнилось.
Довольная собой, женщина покинула чужую квартиру.
Едва исчезнувшая стена вернула былую плотность и видимость, улыбка исчезла с лица молодого человека. Ему снились бетонные ступеньки в собственный рост, которые он преодолевал привычными легкими прыжками сильных лап. Вот впереди появилась знакомая дверь – дом.
Зажмурившись, Костя потёрся мордочкой об косяк и, замурлыкав, тихонько мяукнул. Никто не открывал, поэтому вскоре пришлось повторить тот же манёвр, но с более требовательным призывом.
Дверь открылась, но не своя, а соседняя. И через мгновенье он взлетел вверх над полом, поднимаемый чьими-то сильными руками.
Костю крепко прижали к груди. Лица человека он не видел, да и не нужно было – он знал, на чьих руках находится…
Этот сон был настолько реален, что совсем не казался сном. Но ещё хуже – об этом Костя узнает немногим позже – он не сможет проснуться, пока не досмотрит его до самого конца, пока не ощутит до самого последнего мгновения.
Более того, уже следующей ночью он начнёт познавать остальные кардинальные изменения во всей своей скромной библиотеке снов.
На лицо Анны вновь налетела печаль, когда она вернулась. Несмотря на то, что эта квартира оказалась не столько убежищем, сколько тюрьмой, покидать стены, ставшие родными, не хотелось. Но других дел не осталось, и чувство тоски по полюбившемуся сердцу жилью запустило в душу острые коготки.
Оглядев квартиру в последний раз, Анна решила, что глупо привязываться к каким-то местам, когда в мире великое множество мест, где можно побывать и в которые можно влюбиться.
В этот момент женщина распрощалась с Анной Михайловной, как сделала это шестьдесят лет назад с Антониной Максимовной, своим прежним именем. Благо, что Анну Михайловну знало не так много людей. Имя Елена нравилось сейчас больше других.
Проходя мимо зеркала в прихожей, она отметила, что на лице стали происходить более серьезные изменения. Кожа приобретала здоровый розоватый оттенок, но морщины пока не собирались разглаживаться. Она теперь походила на едва состарившуюся женщину, услышавшую ужасную пошлость.
Вероятно, через три-четыре дня снова оберётся восемнадцатилетней девушкой, которой некогда довелось пережить смену тысячелетий, повидать много городов, полюбить многих людей и погубить ещё больше, обрести сотни домов и пройти множество дорог. Но только теперь она точно знала, что идёт правильным путём.
Отражение улыбнулось Елене. На душе стало спокойно, как никогда за последние пятьсот лет.