Рассказ №20 Твоими глазами

Кирилл лихорадочно скидывал одежду и вещи в багажник. Собирать всё в дорожную сумку не было времени, надо ехать как можно скорее, ещё не известно, что творится на трассе.

Из подъезда выбежал Дудкин:

– Стой! Стой говорю! Если сейчас уедешь, тебя уволят, никто обратно ждать не будет!

– Да мне плевать, ты вообще слушал меня? У меня жену чуть не убили, какая к чёрту работа!

Кирилл громко хлопнул багажником, закинул сумку с ноутбуком на заднее сидение и сел в машину. Дудкин засунул голову в окно и продолжал тараторить:

– Так ты ж сказал её не было в доме в момент ограбления. Пусть звонит в полицию, как ты ей поможешь? Ты приедешь только ночью! У тебя сегодня конец испытательного срока, останься и доработай, потом спокойно поедешь домой.

– Дудкин, иди в жопу, – машина не заводилась, будто нервоз хозяина передался замку зажигания. – Какая полиция, ты видел, что вокруг происходит? Некуда больше обращаться, всё, апокалипсис. Если уже Москва из-под контроля вышла, то периферии точно хана.

– Тогда я с тобой, – Дудкин по-хозяйски уселся в машину и закинул рюкзак назад. Когда он рюкзак собрать успел? Сразу что ли готов был ехать?

– Зачем? – не понял Кирилл.

– Затем. Сам вижу, что армагеддец. А если ты тоже по пути свихнёшься? Или на трассе шизоиды подкараулят. Поехали, не спорь. Вон, сзади уже пялится один, точно неадекват.

Сзади к машине, действительно, приближался человек и махал руками.

– Кир, трогай, не надо с ними разговаривать.

Кирилл, наконец, завёл машину и начал выезжать со двора. Человек тем временем догнал машину, что-то закричал и начал колотить по багажнику. Пришлось дать газу и быстрее выезжать на дорогу, благо пропустили сразу. Сумасшедший, кажется, даже бежал за машиной, но Кирилл переключился на дорогу и вскоре потерял его из виду.

***

2020 год стал переломным. Большинство учёных склоняются к тому, что это последствия ковида, но точных ответов никто дать не может. Если заражённого короной можно было вычислить по симптомам или через тест, то шизофрения распространялась незаметно. Шумиха и возня вокруг организации локдаунов, вакцинаций, новых санитарных правил забрали на себя всё внимание. До участившихся случаев ментальных болезней никому не было дела, да и статистику такую никто не вёл. Шизофрения проявлялась по-разному – начиналась с лёгких форм, часто носила сезонный характер и потом уходила в ремиссию. Сами больные не чувствовали себя плохо, поэтому к врачу не спешили, а окружающие не всегда понимали, что происходит. Ну и что, что сосед себя странно ведёт? Сосед он всегда дебил, ничего необычного.

Шизофрения не лечится. Точную причину заболевания никогда не знали. Есть генетическая предрасположенность, есть последствия пагубных привычек, но это только малая часть. Полный спектр причин наука не знает.

Поступающих в психиатрическое отделение нужно долго обследовать – ментальные болезни не диагностируются экспресс-тестом. В первый год эпидемии врачи грешили на самоизоляцию. Мол, люди столкнулись с длительной консервацией в замкнутом пространстве и это отразилось на их головах. Серьёзных опасений тогда не возникло – врачи рекомендовали заниматься творчеством, смотреть позитивные фильмы и осваивать новые навыки, чтобы не вгонять себя в тоску. Обострения в первый год носили в основном сезонный характер и эпидемия протекала незаметно для мира.

Первыми забили тревогу норвежцы. Скандинавы люди спокойные, уровень преступности в их странах минимальный. Поэтому когда в Норвегии начались беспорядки и вспышки самоубийств, власти быстро увидели взаимосвязь между болезнью и обстановкой в стране.

Кирилл не заметил, когда всё началось в России. С тех пор, как школьный приятель Дудкин выбил ему место в Москве, Кирилл начал ездить в столицу на стажировку, учил много нового материала и не особо вникал новости. Разумеется, о шизе он слышал. Количество заболеваемых росло, об этом трубили из каждого утюга. Но шиза – не вирус, и Кирилл был уверен, что психологические болезни до него не дотянутся, да и времени не было отвлекаться на ерунду.

А вот Дудкина болезнь интересовала. Он великодушно разрешал Кириллу жить в своей съёмной квартире, когда тот приезжал на стажировку, и не упускал момента обсудить новости. Дудкин – редкий прохвостень. Всегда таким был, со школы. Кирилл так и не понял, чем конкретно он занимается в столице – всегда в ответ получал расплывчатые объяснения. Однако у Дудкина всегда водились и деньги, и связи. Он часто бездельничал, следил за всеми сплетнями в инете, постоянно нагнетал обстановку рассказами о новых случаях и отвлекал Кирилла от работы.

Вскоре безумие настигло Москву. Люди бредили. Вчерашний знакомый мог удивить припадком прямо на улице. Кассирша в магазине могла начать хохотать и нести пургу, забывая обслуживать посетителей. Несколько передач сняли с прямого эфира, потому что ведущие словили приступ и несли острый бред (хотя зачастую наблюдать бред было весело, и на ютубе как грибы начали разрастаться каналы с припадочными видео).

По-настоящему страшно стало спустя полгода, когда появились буйные. Никогда не знаешь, что на уме у больного. А после того, как в Туле мент открыл пальбу из табельного по автобусной остановке и застрелился сам, стало понятно, что полицейские – потенциально самая опасная категория заболевших.

Неделю назад на Дудкина в подъезде напала бабулька. Она поджидала его на третьем этаже, когда он поднимался домой. Бабка верещала, что всё знает, что он давно шпионит за ней, она устала от преследований. Бабулька стояла на ступеньках с большим мешком картошки, и внезапно начала швыряться ею в Дудкина, да с такой силой и точностью, будто в метании корнеплодов она была олимпийский чемпион.

Дудкин позорно удрал и смог вернуться домой только утром, когда бабулька покинула подъезд. Он рассматривал синяки в зеркало и сокрушался, что бабка выбрала именно сырой картофель. Могла бы наварить ведро пюре, им и кидаться. Дудкин был бы не против, даже планировал ловить его ртом на лету.

Если бы Кирилл не знал Дудкина с детства, то первое подозрение о шизе точно легло бы на него. Долговязый, ушастый и вечно взъерошенный Дудкин часто нёс ерунду, его смешили тупые шутки, и сам смех его был похож на лающую собаку. Люди и до эпидемии поглядывали на него с опаской, но Кирилл к странному товарищу привык. Де-юре шизы у Дудкина не было, но де-факто он хронический дурак.

Друзей у него тоже не водилось, несмотря на обширный круг общения. Кирилл подозревал, что Дудкин не ради доброго дела выбивал хорошее место для него в столице. Наверняка затосковал там в одного, вот и придумал способ старого приятеля вытянуть из провинциальных болот поближе к себе. Типа одолжение делает, помогает. А рюкзак наверняка собран давно, сразу после случая с бабкой. У Дудкина чуйка на изменение обстановки, он умеет подстраиваться под зигзаги судьбы и всегда сваливает вовремя.

– Сейчас уже точно известно, что все случаи заканчиваются самоубийством, – проехали уже двести километров, но Дудкин не затыкался и порядком надоел. – Как в прошлом году уже не будет, безобидный бред закончился. Сейчас каждый второй буйный, врачи уже давно говорят, что ремиссии больше не происходят, болезнь только ускоряет ход. Раньше шиза могла годами развиваться, а сейчас вспыхивает внезапно и за пару суток доводит человека до суицида.

Кирилл молчал. Лера позвонила сегодня утром, сообщила о беспорядках в городе и о налёте на их квартиру. Лера была в панике, плакала, сказала, что будет прятаться и ждать. С тех пор её телефон вне зоны доступа.

– Ты знал, что в Древнем Риме самоубийство не возбранялось? – продолжал Дудкин, не особо обращая внимание на собеседника. – Право на выбор собственной смерти было в числе общих гражданских прав, так что личное дело каждого. Можно было купить набор лезвий для суицида или специальные верёвки из собачей шерсти. На таких верёвках лучше всего вешаться. Римляне умели умирать…

«Буду ждать на нашем месте» – последнее, что услышал от неё Кирилл. Это значит, что Лера прячется в лесу, в заброшенной охотничьей избушке. Оно, может, и к лучшему. В лесу нет людей – это самое главное. Никогда не знаешь, кто из окружающих ошизел.

– Волчица вернулась и снова вскармливает своих Ромула и Рема, только уже не живым молоком, а мёртвым… Скоро будут концерты давать, с разным форматом самоубийств. В Москве точно сделают зрелищно, а в регионах придётся довольствоваться местной самодеятельностью. Представь, Кир, в нашем Череповце, прямо в ТЮЗе! Участникам дадут неограниченный доступ к инструментам, всё что душе угодно, лишь бы со сцены хорошо смотрелось. На разогрев банальщина – самоудушение через пакет, вскрытие вен рыбьими костями. Таблетки это пошлость и прошлый век, таких даже на прослушивание возьмут. А вот в финале должно проявиться высокое искусство, победит тонкий ценитель Танатоса…

– Какой смысл в такой победе? – не выдержал Кирилл.

– Как? Слава! Посмертная слава! Добро в могилу не утащишь, а посмертная слава она в вечности, римляне это знали. Ты бы какое самоубийство хотел посмотреть?

– Твоё, Дудкин! Я устал от тебя, лучше бы заткнулся.

– Моё не интересно. Я планирую утопиться, под водой не видно будет. Хотя, если всё организовать в аквапарке…

Кирилл свернул на заправку и остановился. Дудкин выходить не стал – сказал, что на заправках плохой воздух и дышать бензиновыми испарениями он не собирается. Кирилл вставил пистолет в бак и огляделся.

Заправка как заправка, всё обыденно, никаких подозрительных лиц. Это хорошо. Доехать бы без приключений.

Кирилл дошёл до кассы, расплатился, купил воды и горячих пирожков. Себе два расстегая, а Дудкину назло взял жареные с картошкой – пусть помнит бабку в подъезде, не все раны должны заживать.

Шиза поджидала у машины. Полная тётка тихонько стучала в окно, широко улыбаясь Дудкину. Тот вжался в кресло и умоляюще смотрел на Кирилла. Это была не женщина, а именно тётка – обрюзгшая, неприятная, с копной нечёсаных седых волос, затянутых нелепым детским бантом. Хуже всего дела обстояли с одеждой. Тётка натянула на себя легкомысленную цветную юбку с воланами, экстремально обнажающую рыхлые ляжки, а сверху невесть каким образом натянула детскую футболку с динозавром, едва не расходившуюся по швам.

– Ку-ку, кто в теремочке живёт? – писклявым голосом говорила тётка и стучала в окно, пока не увидела Кирилла. – Дядя! Дядя, кто в теремочке?

Пятый. Это уже пятый раз, когда Кирилл встретился с шизой так близко. Все предыдущие разы он просто уходил, старался не контактировать и не слушать бред. Но тётка загородила собой дверь к водительскому, нужно подыграть.

– В этом теремочке никто не живёт. А вот там, – Кирилл указал на туалетные кабинки за кассой. – Там тебя ждут в гости.

Тётка радостно захлопала в ладоши и вприпрыжку поскакала к туалетам, сотрясаясь всем телом как холодец. Кирилл метнулся к машине, кинул Дудкину пакет с пирожками и быстро вырулил с заправки.

Дудкин сидел бледный и держался за сердце. Бздун.

– Она была не буйная, чё напрягся, – успокоил Кирилл.

– Все буйные! – Дудкин взвизгнул. – О чём я тебе всю дорогу говорю? Она наверняка сбредила только вчера, сегодня уже началась острая стадия, а завтра она самовыпилится к чертям!

– Она выглядела вполне игривой и довольной, мягкая форма.

– Это сдвиг на старении.

– Что? – не понял Кирилл.

– На старении! Я же рассказывал тебе! – Дудкин много чего рассказывал, Кирилл научился абстрагировать и не слушать. – Шиза у всех проявляется по-разному, зависит от первичной травмы. Допустим, у человека банальная неуверенность в себе. До эпидемии он мог жить и даже не осознавать, что это проблема. Но для шизы любая психическая нестабильность – это ключ, мост для экспансии. Ей достаточно малейшего повода, и вот неуверенность разрастается, человек резко начинает ненавидеть себя, бьёт все зеркала в доме, рыдает и требует не смотреть на него. А потом берёт и отрезает себе нос, потому что тот был с ужасной горбинкой. Затем отрезает себе пальцы на ногах, потому что сорок второй размер для женщины это неприлично. И всё, так по кусочкам и самоубивается, если раньше времени кровью не истечёт. А эта тётка сдвинулась на своём старении, я такое уже видел.

– И что? Будет молодеть до младенчества и потом исчезнет?

– Нет. Эта наверняка не смогла смириться с морщинами и обольёт себя кислотой. А зря, между прочим, – Дудкин переключился на пакет с пирожками, поморщился, увидев жареные с картошкой, и выбрал расстегай. – Зря женщины хотят вернуться в юность, к стадии прыщей. Морщины благороднее, они говорят про опыт и жизненный путь. По морщинам можно прочитать человека. Борозды между бровей – признак технического склада ума. Носогубные складки обычно у музыкантов и поваров, в средних широтах встречаются офтальмологи с носогубными. Сейчас есть специальный фейсфитнес, сглаживает морщины, так его все ФСБшники делают, чтобы никто по их лицу ничего не прочитал. А прыщи ни о чём не говорят. Только то, что мучное усугубляешь сладким. Глупо хотеть возвращаться в стадию прыщей…

Дудкин заткнулся только после Ярославля, слопав все пирожки, включая с картошкой, и заснул с открытым ртом.

***

Вечерело. Половина пути пройдена, в первом часу ночи Кирилл планировал быть в Череповце. Уже минут сорок в машине тишина – Дудкин спит и не жужжит под ухом.

Многочасовая монотонная дорога, бесконечные леса. Только сейчас Кирилл смог немного остыть и обдумать происходящее.

В Череповце слетела с катушек местное СИЗО. Сначала несколько сотрудников полиции открыли огонь по заключённым, убив и ранив с десяток человек. Пока разбирались с инцидентом выяснилось, что добрая половина зэков бредит – тюремные условия провоцируют развитие болезни. Дальнейшую последовательность событий никто точно не знает, но прошлой ночью в одном из зданий тюрьмы началась перестрелка, хаос и всё вышло из-под контроля. Шиза накрыла и заключённых, и сотрудников.

Город проснулся от многочисленных сирен скорой, МЧС и полиции. Горели машины, на улицах стреляли. По степени агрессии заключённые и сотрудники тюрьмы мало отличались. Первые ворвались в круглосуточный магазин и жестоко расправились с пятью женщинами, оказавшимися в здании. Видео с камер наблюдения запечатлели в подробностях, как до смерти забивали несчастных. А вот сколько человек погибло от рук надзирателей до сих пор не известно – они устроили пальбу на заправке и спровоцировали два мощных взрыва. Кого-то убило взрывом, многие горели заживо. В Череповце и без того гуляла шиза, но вчерашняя ночь сработала как катализатор и все больные будто с цепи сорвались.

Лера работала в ночную смену, и вернувшись утром домой застала погром. Квартира находилась на первом этаже старенькой хрущовки, дверь была открыта нараспашку, а внутри будто прошёлся ураган. Никаких ценных вещей не забрали, но погром был такой, будто разъярённая Маргарита ещё раз навестила критика Латунского.

Лера собрала документы и убежала. Истерика, которой сопровождался её звонок, отчасти передалась и Кириллу. Она ревела, заикалась, и хватая ртом воздух в панике говорила, что наверняка это отец – только у него были ещё одни ключи от квартиры. А значит, её отец тоже тронулся, как и весь город, как и весь грёбаный мир.

В тот момент Кирилл думал мало, сразу схватил вещи и помчался к машине. Масла в огонь подливал Дудкин, бесконечно трындевший о масштабах шизы. Звонили с работы, Кирилл попросту не взял трубку. Всё просрано.

Чем темнее становилось на улице, тем реже стали встречаться машины. Трасса пустела. Кирилл часто встречал машины, бесхозно оставленные на обочине. Встречались и люди, только никто из них не «голосовал», не пытался поймать попутку, и вообще зачастую эти люди не двигались.

– Кататоники.

– Что? – Кирилл не заметил, как проснулся Дудкин.

– Брёвна, – зевая продолжил Дудкин, – Я ж рассказывал тебе. Кататонический синдром, одна из стадий шизы. Мышцы в ступоре, ноль реакции даже на боль. Делай с таким человеком что хочешь, он не дёрнется.

– Почему их так много и вдоль дороги?

Дудкин уселся поудобнее и приготовился рассуждать – любимое его занятие.

– Кто ж знает. Зависит от населённого пункта. Мы где сейчас едем?

– На последнем указателе Хмелевка была.

– Тогда всё ясно. В Хмелевках и Юрьевках кататоническая шиза – обычное явление.

Кирилл закатил глаза. Дичь, концентрированная дичь.

– Не веришь? – задетый Дудкин пустился в горячую демагогию. – Шиза есть увеличительное стекло наших реалий, она подсвечивает правду и делает её выпуклой, превращает в гиперболу. Если ты великий мыслитель и творец, шиза ниспошлёт на тебя озарения, ты станешь гением (правда ненадолго). Вот, например, Питер – столица дождей и меланхоликов, там шиза проявилась красиво. Концентрация творческих людей породила эффектные самоубийства, такого количества Ван Гогов никаким Нидерландам не снилось. Один Старков чего стоит, помнишь его? В новостях крутили. Чувак написал картину собственной кровью, огромное двух метровое полотно. Он хотел добиться максимальной передачи боли на своей картине, поэтому резал себя, макал кисти прямо в раны и писал свои страдания. Естественно, умер от потери крови, но картину закончил. Говорят, она получилась настолько убедительной, что люди глядя на неё испытывали настоящую физическую боль, а одна слабонервная дама не выдержала напряжения картины и упала в обморок. Её на скорой увезли, так она как только очухалась в больнице, начала корчиться в припадке и кричать, что её режут. Прям там на больничной койке и умерла.

– Причём здесь кататоники на дороге? – перебил Кирилл.

– При том, что тут деревни кругом вдоль трасс. Деревни в стране размеренные, медленные. Ступорная шиза отражает застойную жизнь провинции…

– Ты это на ходу сочиняешь?

Дудкин обиделся и начал спорить, но оборвался на полуслове. Впереди, прямо поперёк дороги были выложены люди, скрюченные в странных позах. Два гаишника ходили вокруг них, будто осматривая. Заметив машину, один из них махнул палкой и потребовал остановки. Кирилл чувствовал, как всё внутри него напряглось. В бардачке лежал складной нож, он быстро вытащил его и сунул в рукав толстовки.

– Сержант Ипатьев, ваши документы.

Воняло. От гаишника жутко воняло кислым, немытым телом и потом. Кирилл достал права и медленно подал их в открытое окно.

– Вы из Романовых будете или из Рюриковичей? – строго спросил сержант, рассматривая документы. Кирилл успел заметить, что форма гаишника была мятой и потасканной, а из расстёгнутой ширинки торчал край заправленной рубашки. Плохо. Очень плохо. Игнорирование гигиены и собственной внешности – признаки запущенной стадии, это Кирилл знал. На поясе в кобуре тяжелел пистолет.

Дудкин побледнел и одними губами прошептал:

– Это большевики. Скажи, что ты Волков или Гендриков…

Кирилл растерялся, но вдруг увидел как второй гаишник подошёл к одному из лежащих кататоников, раскрыл ему рот и одним движением отрезал язык. Кирилл перестал дышать.

– Волков… – медленно ответил он. Гаишник с серьёзным видом рассматривал документы. Правда, они были перевёрнуты вверх ногами.

– Состоите в какой-либо партии?

Второй гаишник продолжал подходить к «брёвнам», отрезать им языки и уши.

– К… Коммунистической… – тихо выдавил Кирилл.

Гаишник вежливо поблагодарил, отдал документы и разрешил ехать. «Брёвна» всё ещё лежали поперёк дороги, объехать сбоку никак. Кирилл тяжело дышал и вопрошающе посмотрел на сержанта.

– Уничтожаем буржуазию в зачатке! Давим последствия позорного капитализма! – отрапортовал Ипатьев и пригласительным жестом предложил Кириллу проехаться по лежащим.

– Кир, похуй, едь, ничего не сделать, – затараторил Дудкин. Вид у него был полуобморочный.

Кирилл выдохнул. Он только сейчас осознал, что вцепился в руль до боли в кистях, ладони вспотели. Дудкин продолжал тараторить. Сержант Ипатьев всё ещё стоял у окна. Кобура на его поясе неприятно качнулась.

Кирилл поехал.

***

Оставшуюся дорогу до Череповца в машине была тишина. Дудкин смотрел в окно, в его лице будто что-то поменялось. Не было вечного насмешливого выражения, взгляд пустой.

Кирилл убеждал себя, что брёвна были уже неживые. Мёртвые, трупы, он проехался по трупам. Это был хруст мёртвых костей. Но в памяти предательски всплывал дудкиновский трёп, что кататоники всё чувствуют, но не могут даже уголком рта пошевелить, полный мышечный ступор.

Кириллу теперь везде мерещились психи. В каждой проезжающей машине псих. Может, Дудкин тоже давно уже болен? Или сам Кирилл? Как понять, в какой момент заканчивается реальность и начинается бред?

Въезд в город начался с разбросанных горящих покрышек. Запах жжёной резины вызвал непрекращающийся кашель, дышать стало невозможно, окна пришлось закрыть. Череповец выглядел жутко. Где-то вдалеке верещали сигналы скорой, повсюду встречались разбитые окна, фонари вдоль дорог не горели, на улицах слонялись бредившие люди, иногда слышался чей-то крик.

Лера, напуганная Лера почти сутки одна в лесу. В рассудке ли она? Может, лес и ночь прямо сейчас давят ей на психику и внутри неё расцветает шиза.

Кирилл проехал город и свернул на север, туда, где бывший парк одичал и уже давно соединился с лесом. Дальше нужно идти пешком. Кирилл достал из бардачка фонарик, покрепче сжал в руке нож и отправился в лес. Дудкин плёлся следом, молчал и смотрел вниз.

Спустя двадцать минут ходьбы Кирилл начал напрягаться от присутствия Дудкина. Он же патологический врун и болтун, а с шизой сталкивался гораздо чаще! Они были знакомы больше десяти лет, и за это время Дудкин затыкался только когда спал. Стало не по себе, у него явно потёк чердак, больного лучше вовремя распознать пока не поздно.

– А помнишь, ты пьяный на выпускном мне признался, что тебе Лера всегда нравилась? – с улыбкой спросил Кирилл. – Я тогда ревновал. И даже предложение ей сделал побыстрее, чтобы ты не подсуетился.

– Угу, – Дудкин безразлично смотрел под ноги.

– Я тогда даже рад был, что ты в Москву свалил. Глупости, да?

Разговорить попутчика не удалось. Кирилл шагал, поглядывал на Дудкина и размышлял, насколько быстро он сможет среагировать, если что-то пойдёт не так. Пырнуть Дудкина проще простого, он дрищ и трус. Но доводить до такого не хотелось. Зачем он вообще поплёлся следом?! Остался бы ждать в машине.

Шли долго. Кирилл хорошо знал дорогу до охотничьей избушки, но в темноте путался и дважды сворачивал не туда. Не хватало ещё заблудиться. Ночной лес давил тишиной, но не пугал. Кирилл никогда не боялся темноты, да и лес здесь редкий, тропинки исхожены грибниками вдоль и поперёк. Благо луна яркая, иначе фонарик бы плохо помог.

Избушка, казалось, пообтрепалась и почернела. Ещё пара зим и обвалится к чертям. Кирилл подошёл ближе и постучал по бревну.

– Лера! Лера, ты тут? Это я!

Послышался шорох и маленькая створка, служившая дверью, слегка приоткрылась. Сначала показалось ружьё, только потом Лера. Выглядела она плохо. Заплаканное лицо, волосы сбились в кучу. На ней была простая футболка, а ночью заметно похолодало. Увидев Кирилла, Лера разревелась. Кирилл залез в тесное пространство, бросил нож и фонарик на пол, следом залез Дудкин.

– Ну всё, всё. Я рядом. Я приехал, – Кирилл обнимал жену и успокаивающе гладил по спине, Лера рыдала, хватала ртом воздух и не могла остановиться. – Я рядом. Слава богу, я так боялся, думал не доеду. Ты вся холодная, замёрзла? Сейчас дам свою толстовку. Со мной Дудкин приехал, он поможет, сейчас втроём подумаем, что делать дальше.

Лера отстранилась, схватилась за ружьё и начала дикими глазами смотреть то на одного, то на другого.

– Нет, – Кирилл умоляюще сложил руки. – Солнышко, только не ты. Ты же в порядке, правда? Ты просто напугана. Это я, я приехал за тобой. Опусти ружьё, зай, я не болен, я отведу тебя в безопасное место.

Лера громко всхлипнула и крепче сжала ружьё:

– Ты меня никогда не любил. Ты бросил меня. Уехал в Москву и бросил!

– Нет! Нет-нет-нет! – Кирилл сам готов был реветь. Только не Лера. Хоть кто, только не Лера. – Я ехал работать! Меня взяли, зая, я подписал контракт, у нас теперь будут деньги. Я увезу тебя в Москву, я уже присмотрел нам квартиру! Дудкин подтвердит, скажи, Дудкин?

Кирилл умоляюще посмотрел на товарища, но тот продолжил молчать, уставившись в пол. Шиза. У обоих шиза.

– Ты бросил меня! Конечно, куда мне до твоих московских шлюх! – Лера сорвалась на крик и угрожающе дёрнула ружьём.

– Не было никого! Лера опусти ружьё. Спроси у Дудкина, он…

Раздался оглушающий выстрел и голову Дудкина разнесло по тесному пространству избушки. Кирилл закричал и закрыл лицо руками. Пахло порохом, фонарик высветил липкие ошмётки на стенах. Отдача отбросила Леру в сторону, кажется, она сильно ударилась головой.

– Что ты сделала?! – Кирилл кричал. В ушах стоял звон.

Он выхватил ружьё и прижал жену к полу. Лера начала хохотать, больные усталые глаза бегали по сторонам.

– Ты меня не любишь, не любишь, не любишь!

Припадок. У Леры начался припадок. Кирилл держал её и вдруг понял, что плачет. Всё кончено. Шиза не лечится.

Он держал её сколько хватало сил, но Лера становилась всё агрессивнее. Она плевалась, кусалась, истерично хохотала, повторяла «ты меня не любишь!», пыталась пинаться ногами и вырывалась. Нервы у Кирилла окончательно сдали, он плакал.

Лера покончит с собой. Как она это сделает? Вскроет вены, выпрыгнет в окно? Или пойдёт мстить неведомо кому за своё несчастье?

Внезапно Лера высвободила одну руку и схватила лежащий на полу нож. Она успела полоснуть себя по щеке и уже целилась в собственный глаз, но Кирилл грубо схватил её за руку и отобрал нож.

Хватит. Не дав себе времени, чтобы не колебаться, Кирилл одним сильным движением полоснул Леру по горлу.

Смотреть как она захлёбывается в крови и умирает он не смог – отпрянул в угол, закрыл голову руками и закричал.

Неизвестно, сколько прошло времени, прежде чем он смог разжать дрожащие руки и поднять голову. Тёмное тесное пространство избушки освещал тусклый свет фонарика. Перед ним сидел вполне себе живой и невредимый Дудкин:

– А всё-таки интересно, как ты сдохнешь?

Кирилл обомлел. Он собственными глазами видел, как Дудкина размазало в кашу после выстрела! Но ружья тоже не было. Только сейчас Кирилла осенило – откуда вообще у Леры ружьё? Она никогда в жизни не держала оружие в руках и вряд ли разобралась бы как заряжать и стрелять.

Изрезанный труп всё ещё лежал на полу, глаза невидящим взглядом уставились в пустоту.

Кирилл больше ничего не понимал. Никакого ружья и выстрела не было?
Он свихнулся, пока шёл по лесу? Настоящий Дудкин остался ждать в машине? Или он вообще всю дорогу ехал один? Он бредит, бредит.

А Лера? Она действительно нападала и калечила себя или, наоборот, защищалась? Защищалась от него, Кирилла?

Кирилл тормошил мёртвое тело и просил жену очнуться, она ведь жива, всё это мерещится? Лера не отвечала. Тёмная кровь стекала по гнилым доскам. Кровь была настоящая.

– Выбери что-то незаурядное, – подмигнул воображаемый Дудкин.