Рассказ №24 Оленина

*аудио файлы, с мобильного телефона изъятого у пациента при помещении его в приемный покой, расшифрованные для ознакомления.

15 января:
Я решил наконец-то начать вести этот дневник, не то чтоб я искренне верил что тот полудурок называющий себя врачом действительно прав и это как-то может мне помочь, но мне все равно больше нечем тут заняться. Правда писать длинные тексты, тем более ручкой на бумаге мне не слишком хочется, а ноут я с собой не брал, поэтому мой диктофон на телефоне это лучший вариант.
Сегодня я приехал в Усть-мезу, дыра страшная, не был тут уже пять лет, с того момента как окончил школу и уехал в Москву. Жалеть о том что прилетел сюда я начал как только вышел из самолета в местном аэропорту, когда в лицо мне радостно вдарил мороз тридцать градусов ниже нуля. Вот так и вспомнилось то, почему я уехал отсюда, тут же невозможно жить, нет никаких шансов хоть как-то развиваться или получать удовольствие от жизни. Мне кажется, если я останусь тут дольше чем на неделю, то я просто начну спиваться, как наверно и большинство мужчин здесь.
Психиатр советовал записывать в дневник в первую очередь мысли, а не события, но это сложнее чем кажется, тем более я постоянно испытываю ощущение что меня кто-то может услышать во время этого процесса и посчитать ненормальным. Хотя на самом деле мыслей не так много и все они вертятся вокруг предстоящей встречи с отцом, он должен приехать сегодня сюда за мной, на снегоходе, из деревни где они живут с моей мамой. Снегоход это единственный транспорт чтоб добраться туда зимой, сотня километров по зимней тундре.
Я не боюсь встречи с ним, в конце концов я уже не 12 летний мальчик, которого он избивал пьяный за какие-то мелкие провинности. Хотя я и понимаю что он наверняка поднимет тему того почему я приехал, мою зависимость и курс лечения у психиатра, ну да и черт с ним, я уже взрослый и сам могу за себя решать и я покажу ему это, он это увидит. Я не ребенок! Я не боюсь его!!!

16 января:
Сейчас утро, шестнадцатое января, отец вчера приехал. В тундре метель, поэтому сразу мы никуда с ним не поехали, решили отложить на сегодня. Ночевать остались у его друзей.
Странные на самом деле ощущения от встречи с ним. Ничего из того чего я ожидал. Никакого осуждения, даже ни капли упрека в его глазах, он видимо действительно был рад меня видеть. Странно и неожиданно, но он был так воодушевлен слезая со снегохода и видя меня. Я от такого был сильно озадачен, я конечно понимаю что наша память иногда играет с нами злые шутки, но я помнил его отношение к себе иначе. А еще он постарел, смуглое выветренное лицо и так никогда не было модельным, а теперь там добавились морщины и несколько новых шрамов. И помимо этого бросилось в глаза то как он похудел. И в тот момент, когда я смотрел на него при встрече это все казалось мне таким непередаваемо прекрасным. Какая-то истинная человеческая красота настоящего северного мужчины знающего как выжить так, чтоб не зависеть ни от кого Знающего о рыбалке и охоте в условиях севера больше чем кто-либо другой. В общем я озадачен, я ожидал от себя совсем другой реакции. Погода сегодня кстати намного лучше, на улице прямо тепло, по сравнению с тем что было вчера конечно. И метель стихла, главное чтоб она не разыгралась снова, не хотелось бы возвращать обратно уже после выезда, из-за непогоды. Ладно, надо заканчивать, мне пора собираться, через полчаса планируем выезжать.

БЛЯДЬ!!БЛЯДЬ! ЭТО ПИЗДЕЦ! Я НЕ ЗНАЮ ЧТО ДЕЛАТЬ!! БОЖЕ, ПОЖАЛУЙСТА ПУСТЬ НАМ ПОМОЖЕТ ХОТЬ КТО-ТО, БЛЯДЬ,ЕГО НОГИ!!!
Сейчас вечер, сегодня днем началась метель и мы сбились с дороги, из-за плохой видимости мы слетели в какой-то маленький обрывчик, не высоко, метра два наверно. Но при падении мы неудачно перевернулись и отцу…блядь…сломало обе ноги в коленях, открытый перелом или как там это называется, они просто болтаются на каких-то сухожилиях.
Я сначала начал паниковать, но отец даже в таком состоянии смог сохранить здравый рассудок и самообладание, он заставил меня наложить ему повязки, я использовал для этого ремни из нашей одежды, перетянув ноги ими как жгутом сантиметров на десять ниже паха. Как он и сказал, я все делал под его руководством. Боже как он побледнел, видимо потерял много крови, я не знаю как ее восполнить. У нас нет с собой даже еды, только термос с горячим чаем с добавлением коньяка чтоб согреваться в пути, я пытаюсь понемногу заливать его в рот отцу, он сейчас без сознания или спит, но чай инстинктивно глотает, может это малое и позволит ему продержаться пока нас кто-нибудь не найдет. До того как потерять сознание он сказал что если никто не появиться в ближайшие часы, то ноги ему спасти не получится, а потому он приказным тоном велел в этом случае бросить его тут и не пытаться спасти. Это было жутко видеть и слышать: “лучше смерть” – тихо произнес обессиленный человек с перебитыми ногами, который еще пару часов назад был бодр и радовался что привезет меня к маме. Наверно эта картина теперь будет сопровождать меня всю оставшуюся жизнь. Я знаю, мы выживем, мы выберемся и ему помогут, спасут его ноги, иначе не может быть. но я никогда не забуду как смиренно и равнодушно он принял мысль о вероятной смерти.
Этот телефон это единственное с чем я могу как то общаться, кому я могу рассказать происходящее. Тут нет мобильной связи и интернета чтоб с кем-то связаться, но она может где-то появиться, поэтому я буду стараться экономить заряд включая телефон лишь изредка чтоб проверить сигнал и оставить тут очередную запись.

17 января:
Мы просидели всю ночь тут, в этой яме, прислушиваясь не едет ли кто. Но было тихо, наверно надо еще подождать. Не могли же мы в метели так далеко уехать от основного маршрута… Состояние отца стабильное, он иногда просыпается, но не совсем приходя в сознание, и потому все что он говорит в такие моменты это неразборчивый бред.
Его ноги, они не просто холодные, это просто куски льда, это страшно, я никогда даже не мог подобного представить, вот он, живой теплый человек, но часть его тела мертва и заморожена, при этом не отделена от живого тела. Меня прямо как-то морально перекручивает от одной только этой концепции, страшно и странно. Я стараюсь даже не смотреть на него.
За ночь метель практически стихла, сейчас немного рассветет и я собираюсь пойти поискать зону покрытия сети, может получится поймать связь все таки. Ну или хотя бы нужно оглядеться, может я увижу где-то какие-то признаки жизни. Да и мне нужно пройтись, иначе я и свои ноги отморожу, мы конечно одеты хорошо, но при полном отсутствии движения холод все равно подбирается все ближе, а поддерживать в себе тепло без еды будет очень тяжело.
На ночь я закопал отца в снег оставив только лицо и закопался сам, я помню как он рассказывал мне эти хитрости еще когда я был ребенком, под снегом как под одеялом намного теплее чем на открытом морозе. Возможно если бы я этого не сделал мы бы сегодня и не проснулись. Он опять стонет, это одновременно страшно слышать и радостно. Радостно потому что означает что я все делаю правильно и он жив и будет жить . Что-бы ни случилось, я не оставлю его тут, даже если он потеряет ноги и всю оставшуюся жизнь будет инвалидом и будет винить в этом меня- я все равно сделаю так чтоб он выжил. Ладно, пора идти.

Сейчас вечер, мы все еще тут, очень холодно, я уже почти не чувствую свое лицо, сложно говорить, но это нужно сделать. Я уже представляю как спустя много лет буду переслушивать эти записи ужасаясь от пережитого и гордясь тем что я смог сделать. Ведь я смогу, я смогу сделать все что нужно чтоб выбраться из этого переплета! Днем я ходил осмотреться, я не нашел ничего, кругом тундра, одинаковая во все стороны, холодная и бескрайняя. Я принял решение пролежать тут еще до утра, и если не объявится никто, то придется как-то начинать двигаться самим, иначе мы не выдержим на холоде без еды столько времени, особенно отец. Сегодня он почти не приходил в сознание, чай уже кончился. Я нашел в наших вещах пластиковую бутылку, там были остатки газировки, не знаю откуда она там, но нам определенно повезло что она там оказалась. Я периодически набиваю ее полную снега, закручиваю крышку и убираю под одежду, там спустя время вода тает и таким образом мне удается хотя бы поить отца водой, чтоб в нем сохранялись хоть какие-то силы, но я понимаю что долго мы так не протянем. Поэтому нужно идти.
И еще, не уверен что об этом стоит говорить, но мне тяжело видеть отца в таком состоянии, настолько что мой мозг словно иногда запрещает это делать, когда я смотрю на него у меня в голове словно бьют разряды тока, я прямо физически чувствую эти импульсы, словно я настолько не могу этого видеть что сам себе запрещаю это делать… ладно, нужно экономить заряд, попробую сегодня еще уснуть и утром выходим.

18 января:
Ночью на удивление спал хорошо, видимо голод и усталость сделали свое дело. Закутавшись во всю одежду и закопавшись в снег, нам удается не отморозить себе конечности.
Главное мы живы, отец все так же не приходит в себя, только иногда стонет, но возможно так для него даже лучше, чем осознать что ноги ему уже никогда спасти не удастся. Я попил воды, напоил немного отца и собрался в путь. Я взял огромный старый тулуп, в котором ехал, думаю на ходу он мне не слишком понадобится, переложил на него отца, привязал к рукавам этого тулупа свои шмотки из сумки, сделав некое подобие веревки и собираюсь тащить это за собой. Я понимаю что быстро идти нам так не получится, но это единственный выход в нашей ситуации. И несмотря на испытываемую слабость и голод я уверен что все получится.

Вечер, мы обосновались на ночлег, я снова так же укрыл отца вещами и закидал снегом, то же сделаю и сам с собой. Идти было очень тяжело, мы прошли за весь день наверно всего несколько километров. У меня нет сил тащить отца, практически через каждые несколько шагов приходилось отдыхать. Да еще и в местах где слой рыхлого снега над замерзшей коркой достигал полметра и более, тулуп то и дело застревал врезаясь в снег и нарывая гору из него перед собой, приходилось раскапывать перед ним траншею в снегу, чтоб протащить. Это было очень тяжело, я понимаю что так дальше двигаться долго не получится, слишком тяжело. А ведь я даже не уверен что иду в правильном направлении. Но видимо мне придется рискнуть и если до утра нам не повезет и на горизонте не появиться поисковая кампания, мне придется ампутировать отцу ноги по колено, я не представляю как это сделать, но это единственный шанс облегчить мне ношу и не бросить его на смерть. У меня нет выбора. Я должен. Я сделаю все что должен чтоб мы выжили.

19 января:
Утро, со сном проблем нет, видимо сказывается усталость, как физическая так и моральная. Обратил внимание что на телефоне семьдесят два процента заряда, думаю этого хватит еще на несколько дней такого аккуратного использования. Сложно представить чтоб все было настолько плохо чтоб за эти несколько дней нас никто не нашел, ну или хотя бы чтоб мы куда-нибудь не вышли.
Я где-то читал, что без еды, но при наличии воды человек может прожить больше месяца, мне кажется в этих расчетах не учитывались такие факторы как холод и физическая активность. я считаю, было бы чудом, если бы в наших условиях человек прожил без еды хотя бы неделю. Нужно будет как-то решить этот вопрос, вчера перед сном я пытался добраться до земли под снегом, найти хотя бы какую-то растительность. Но это оказалось сложнее чем я думал. Единственный инструмент у меня это отцовский нож, а под нами какой то слоеный пирог из снега и слоев льда, я углубился почти на свой рост так и не добравшись до земли и полагаю что там меня не ждет ничего кроме вечной мерзлоты. поэтому я забросил эту идею, тем более сил у меня уже не оставалось, а они мне еще нужны.
Отцу не становится лучше, как и хуже, он все так же на грани, но я все равно уверен что все получится и очень надеюсь что когда нам помогут он сможет мне простить то что я спас его жизнь пожертвовав его ногами. И сейчас мне придется сделать то о чем я говорил вчера, я вынужден, я всю ночь старался об этом не думать, но теперь время настало, я вынужден это сделать и идти дальше.

И снова я, сейчас вечер, все еще 19 января, еще один день прошел. Утром… когда я проводил операцию…это было странно, мой отец… он жив, но при этом та его часть, с которой я работал, живой уже не была. Я словно работал с неким неорганическим материалом каким-то образом соединенным с живым организмом. Так как его ноги не просто мертвы, а обморожены, мне пришлось не резать, а рубить ножом словно топором. Это было просто мороженное мясо, которое разлеталось вокруг мелкими осколками при каждом ударе ножа, мясо которое было частью моего отца… Мне повезло что кость сама переломилась в коленном суставе и часть тканей там перерубило снегоходом, иначе бы мне кажется я потратил бы на это целый день.
Он даже не очнулся пока я делал все это, но он выжил и я горжусь что у меня получилось это сделать. Сейчас главное то что он дышит, он еще жив и я его спасу.
Затем я уложил его снова на тулуп и мы отправились в путь, несомненно тащить стало гораздо легче после избавления от “лишнего веса”, но и сил у меня все меньше, так что прошли за этот день мы совсем немного, но это не важно, главное что мы все еще идем и будем идти дальше.
Еще странно дела обстоят с голодом, его почти нет, слабость очень сильная, я падаю после каждых наверно двадцати шагов, но голода как такового я не чувствую, словно поначалу его гасил адреналин от происходящего, а теперь его словно и вообще нет, ничего нет, только спокойствие и уверенность в нашем успехе. Наверно больше сегодня сказать нечего, нам стоит отдохнуть перед завтрашним днем.

20 января:
утро, я только проснулся, вроде бы только вчера я говорил об отсутствии голода, и вот сейчас он вдруг нахлынул. Я ем снег, не растапливая, просто глотая. Он обжигает холодом горло, царапает нёбо, я стараюсь заглушить таким образом голод, как будто бы даже получается в те моменты когда желудок полон воды, но сил больше не становится. За все это время мне так и не удалось поймать мобильную связь. Я начинаю сомневаться что дойду куда-то, слишком медленно мы движемся. Мне не дает покоя мысль что сегодня мне снова предстоит идти и тащить за собой отца, несмотря на все произошедшее он все еще остается тяжелым и сильно замедляет продвижение.
Сегодня снился странный сон, что я защищаю отца от волков. Тут же водятся волки! И это очень важно, ведь они чем-то питаются, значит где-то есть еда. Если волки ее находят то значит придется найти и мне. Иначе это конец, мы умрем здесь в этих бесконечных снегах и вероятно никто и никогда нас не найдет. Ладно, заканчиваю, 54 процента на телефоне.

Я снова тут и еще жив, сейчас вечер, мне кажется сегодня мы прошли даже больше чем вчера. Словно на исходе сил открылось второе дыхание. Возможно это связано с мыслями, я думал не о поиске людей, а о поиске еды, это как-будто стимулирует. Мне кажется что найти какое-то животное, замерзшее или недоеденное волками у нас больше шансов чем выйти к людям, поэтому пока концентрируюсь на этом. Надо спать, сохранить остатки сил. Сорок семь процентов заряда. Я верю что эти записи буду слушать я сам после того как мы выберемся, а не те кто найдет наши тела…верю.

21 января:
Ему лучше!!! Когда встав я попил воды и пошел напоить отца- он открыл глаза, вернулся в сознание и улыбнулся мне, он не стонал, не страдал, ему становится лучше! Его нереально крепкий организм пережил все перенесенное даже без еды!! Вот это сила! Затем он снова заснул, но это хороший знак. Вчера я уже отчаялся и был не уверен что мы выживем, особенно он, теперь же я верю и знаю, ведь, хотя он и пережил ампутацию, ему не приходится тратить силы на физическую активность, да и закутан он довольно тепло, так что я думаю что даже если нам конец – он проживет дольше чем я, а я сдаваться не собираюсь. Ах-хаха, я никогда не сдамся, я найду еду, я буду сильнее снега, я буду всегда… что это значит? мысли переплетаются сами с собой, кажутся логичными и бессмысленными одновременно… Тридцать шесть процентов. Пора идти.

Лежу, засыпаю. Этот день был наверно лучшим из последних. У меня больше нет усталости. Есть слабость, но она не доставляет мне неудобств. Странное чувство в голове сегодня, я шел весь день, но как будто не я, как будто я наблюдал за тем кто идет, словно я это я но и не совсем я одновременно. И все какое-то нереальное, краски и цвета то становились прекрасно, до сюрреалистичности яркими, то бледнели словно давая мне отдохнуть. И все это словно сквозь туман, я имею в виду не такой туман, который можно увидеть глазами, а то как осознавал всё. Мои мысли в голове словно пробираются сквозь плотный непроницаемый туман, такой густой что иногда мне удавалось лишь “увидеть”, ощутить сквозь него, какую-то частичку своей же собственной мысли, но она сама при этом оставалась скрытой от меня. Словно я не совсем я, есть кто-то еще. Кто-то думает мои мысли не показывая их мне?
Ах да, чуть не забыл сказать про главное, на одном из привалов отец пришел в себя и мы даже немного поговорили, да да. Он не винит меня за то что я сделал, он гордится мной. Он тоже считает что я все делаю правильно и смогу нас спасти. А еще он извинялся за все что творил пока я был ребенком, он понимает что это все алкоголь и пообещал что больше никогда не станет пить. Но он все еще очень слаб о поэтому после этого он снова уснул. Но этот диалог придал мне сил для дальнейшего пути. Во первых потому-что я поговорил с живым человеком, а во вторых он сказал мне наверно именно то, что мне нужно было услышать чтоб не раскисать. Двадцать восемь процентов, пора выключать телефон.

22 утро, восемнадцать процентов, слишком мало заряда осталось. Нужно уже выключать телефон и убирать в тепло. Мы живы, сегодня нужно найти еду. Обязательно. И тогда мы сможем все, сможем идти и идти и все получится. Выходим.

вечер, Осталось одиннадцать процентов, возможно это последняя запись если телефон сядет, но я должен рассказать события этого дня. Прошли мы не много, не было уже сил. И вот на одном привале я обнаружил прямо рядом с нами растерзанную оленью тушу, животное видимо задрали волки, но по какой-то причине не доели. С того момента мы так и не сдвинулись с места.
Из-за холода мясо совсем не испортилось, оно просто заморожено, я стал срезать его ножом, тонкими ломтиками, “струганина” это вроде так называется. И это было прекрасно. Первые часа 4 меня рвало, организм отказывался воспринимать еду после голода. Но сейчас, ближе к вечеру, вроде удалось поесть так чтоб оленина осталась во мне, я стараюсь ее очень тщательно пережевывать, чтоб ослабший желудок смог усвоить пищу. Никогда не представлял что сырое мороженное мясо может быть таким вкусным, я вроде слышал что его едят некоторые народы. Интересно почему его не подают в ресторанах как деликатес? Люди просто не знают насколько прекрасен этот вкус. Когда-нибудь я открою свой ресторан и это будет там коронным блюдом, а в качестве пиар компании я распространю по СМИ эту историю выживания, сделав акцент на том как именно эта мороженная оленина нас спасла.
Отца я тоже покормил, но понимая его слабое и в основном бессознательное состояние, я , как птица, пережевывал кусочки мяса в кашицу и только потом укладывал это ему в рот, заливая сверху водой. Он проглатывал. Нужно отдать должное его желудку, в отличии от меня, его не разу не вырвало. Ладно, нужно спать, живот болит сильно, но ничего , привыкнет к еде. Зато мы теперь сможем выбраться.

23 января:
Утро, мы поели, отцу лучше. Он почти не говорит, слишком слаб. Но уже способен пережевывать пищу сам. Теперь у нас есть еда, а это значит что у нас есть самое главное-время. Поэтому шансов не выжить практически нет. Мы теперь можем идти еще много дней, даже если это затянется еще на полмесяца еды нам хватит. А еще я слышал что чтоб избежать авитаминоза в таких ситуациях нужно есть печень животных, а это у нас как раз есть, вместе с практически целой тушей , ахахаха, я знал что мы выживем. На телефоне последний процент, видимо это последняя запись в этой тундре, следующая будет уже в теплом доме с кружкой горячего кофе. Пора идти, уложу тушу вместе с отцом на тулуп, теперь я сыт, у меня хватит сил тащить.

Вырезка из показаний свидетеля:
“Вечером я как обычно шел домой, у меня ночная смена в котельной и чтоб не сидеть там без дела я иногда угля в котел накидываю и хожу до дому, поесть там, или еще что по дому сделать, чтоб время зря не терять. Дом у меня неподалеку тут, с краю поселка стоит, за ним дальше уже и нет ничего, раньше рыбколхоз был, но давно все разобрали, сейчас там только тундра. И вот подходя к дому, я увидел фигуру человека, идущую к поселку, из тундры. Ну, думаю может снегоход сломался у кого или еще что приключилось и вот пришлось человеку пешком возвращаться. Всякое тут бывает. Хотя вроде не видел я, чтоб из наших кто в тот день уезжал. Ну я решил что как бы ни было, а помочь человеку надо, отогреть, чаем отпоить, позвонить может кому, и я пошел к нему на встречу. А дальше, вы уж простите что не совсем формально опишу увиденное, но уж как могу. Когда подходил, увидел что тащит человек за собой что-то, небольшое, вроде как санки на веревке, но в тот момент еще неясно было что именно. Уже когда он поближе подошел я понял что это тряпка какая-то, одежка, и на ней лежит что-то. Сначала показалось что лежит там гора тряпок, я еще удивился так. А сам парень выглядел… да даже не знаю как и описать, в тот момент темно же было и из света до нас добирались только отблески фонаря на столбе у моего дома, все что разглядеть удалось там- это только лицо немного, оно виднелось, и там внимание сильно привлекли только скулы, обмороженной кожей обтянутые, так что блестели на свету, да глаза, да что там, глазищи, огромные и одновременно и испуганные, и радостные, и прям такие сумасшедшие что аж мне, взрослому мужику, немало повидавшему, страшно стало и внутри словно обдало холодом, видно было что немало этот парень наверно в тундре пережил. Я спросил кто он, чем помочь можно. Он взгляд на меня поднял и ответил что-то, но говорил он очень замедленно и невнятно, видимо горло обморозил, и я не разобрал ничего. “Иди”- говорю – “в дом ко мне”, и показал на дом, а сам пошел до соседа, позвонить участковому. Кто же его знает что произошло. Я же тогда не знал еще что это тот парень что с отцом уехал из Усть-мезы, и не думал такого даже, все таки двадцать дней уже прошло, да и не по пути совсем наше село у них получалось.
Позвонил я участковому нашему и домой к себе бегом, смотреть что там происходит, в порядке ли все. У меня сразу как в дом входишь на кухню попадаешь, и вот захожу я туда, а он там на кухне сидит, на полу прямо, у печки, перед своим свертком тряпок и разматывает его, и вот тут то я аж попятился. Вот как сейчас помню. Что в глубине тряпок остатки человеческие замороженные лежат, голова мужика целая, а вот ног нет от колена. Да и по остальному телу по всему плоть содрана, местами до кости, и нутро разворочено, и парень этот смотрит так удивленно на все это своими глазищами, словно не понимает ничего, словно не он это сюда только-что принес и на меня внимания вообще не обращает, как будто и нет меня. Я тогда сначала подумал что в беду они попали в метель, и мужика волки растерзали, а бедный парень просто тело забрал с собой чтоб похоронить по-людски. Но потом увидел что мясо не разорвано, не животное это сделало. Срезано ровно, будто- бы ножом острым, охотничьим. А потом я опять на голову посмотрел и увидел что рот покойного набит торчащими ломтиками мороженной плоти. Вот тут я понял что не парня жалеть надо, а за себя опасаться что в дом его впустил, людоед это. Я из кухни выскочил и дверь за собой закрыл чтоб не убежал он. Так и ждал участкового у дверей сидя и прислушиваясь, но он там вроде даже и не шевелился.
Это потом уже, когда из райцентра вертолет парня забрал и там расследовать начали, я узнал что мужика парень не специально убил, а в ходе, как рассказал участковый наш, неудачной ампутации. И что людоед из парня странный. Сумасшедший он совсем, как и глаза его. Он же, как получается, своего отца ел, но сам же об этом не знал, ему в эти моменты олень какой то виделся, а батьку он был уверен что спасает, даже пытался кормить его же собственным мясом, жутко в общем все это, никогда в наших краях ничего подобного не было, а этот случай я теперь уже верно вряд ли забуду.”