ВНЕК № 2 Неприкаянные

***
Во входную дверь долго звонили и стучали. Одновременно в холле разрывался от звонков телефонный аппарат. На какое-то время все затихло. Но вдруг послышался визг электропилы.
Эрик и Таша метались по комнате среди мольбертов с незаконченными картинами, шкафчика с красками и палитрами, столика с эскизами, и полотен, развешанных по стенам, с которых на всё происходящее смотрела одна и та же белокурая женщина с чуть островатыми чертами лица, изображенная в разных позах и образах.
Раздался резкий стук – выпиленный дверной замок упал на пол, и дверь распахнулась.
Они прижались к батарее под окном, взялись за руки и затихли.
– Какой кошмарный запах, – комиссар Джейвэрс снял шейный платок и прикрыл им нос.
– У нас два трупа, господин комиссар, – сдавленным от тошноты голосом доложил успевший осмотреть квартиру сержант. – Повесившийся мужчина и женщина в кровати.
– Отелло, что ли, хренов? – еще сильнее прижал платок к носу комиссар и, направившись к выходу, раздраженно скомандовал, – всё тщательно зафиксировать, трупы в морг, завтра утром мне на стол аналитическую записку.

***
От города Дуэ до Лилля дорога пролегала через небольшие деревушки и распаханные под посевы поля. Несмотря на высокое солнце, казалось, что на улице сумрачно. За тонированным окошком на задней двери перевозки мелькали то вытянутые струнками тополя, то черепичные крыши одноэтажных домиков, то опоры линий электропередачи.
Эрик и Таша примостились на пятачке между кабиной водителя и двумя черными набухшими мешками, втиснутыми санитарами в кузов.
– Помнишь, Таша, когда мы в первый раз приехали во Францию? – Эрик приобнял спутницу. – Мы так восхищались лавандовыми полями, старинными улочками городков, кафешками под открытым небом…
– Да. Нам удалось осуществить мечту – маленький домик в Дуэ. Твои картины на престижных выставках по всей Европе, безбедная жизнь модного художника.
– А ведь мы неплохо устроились, – рассмеялся Эрик, – личная студия, престижная работа в Академии искусств, ученики.
– Да, только ты так и не написал своей главной картины, о которой грезил. А за эти дни даже не смог взять в руки кисть…
Перевозка остановилась. Дверка открылась и люди в халатах перегрузили мешки на каталку.
– Пошли, прокатимся, они всё равно нас не видят, – Эрик подсадил на каталку Ташу и сам запрыгнул.
– Принимайте груз. Любовничков вам привёз, – экспедитор забрал подписанные бумаги, завёл мотор и выехал на улицу Профессора Лагеса. Ворота с табличкой «Институт судебной медицины» захлопнулись.

***
В помещении морга мешки уложили в ячейки холодильника. Каталку вывезли. Эрик и Таша переместились на кушетку у кафельной стены. Какой-то странный туман пепельного цвета клубился под потолком. Иногда казалось, что этот туман издает вздохи, или вдруг в нём как будто начинали проявляться очертания силуэтов людей.
– Наверное, здесь холодно. Я так не люблю холод. – поёжилась Таша.
– А мы ведь с тобой умерли. Я понял, куда нас привезли. Вот так ещё посидим и испаримся, станем туманом… Прости меня, прости, Таша. Это я виноват в нашей смерти. – Плечи Эрика затряслись, – я заработался в тот день и слишком поздно выехал с работы, аптека была уже закрыта.
Эрик бросился на колени к ногам Таши, обнял их.
– Таша, прости меня, прости!
– Дурашка, не в таблетках дело. Просто пришло моё время. Врачи предупреждали, что с моим диагнозом… – Таша, по-матерински гладила голову Эрика, – Как я люблю твои кудряшки.
Воздух заколыхался, запахло смесью спиртов. В помещение вошли два долговязых доктора.
– Ха-ха, пресса не дремлет. Работу нам ещё только привезли, а в ленте «La voix du Nord» уже заметка о нашей парочке. – один из докторов развернул газету, по-актерски выставил ногу вперёд и торжественно прочитал: – «Найденные в доме на улице Эгалите оказались супругами, оба выходцы из России. Это успешный художник Эрик Ногуман, или, как его называли коллеги, русский Пикассо. И Наталия Ногуман, поэт и журналист. Во Францию пара перебралась более пятнадцати лет назад. Полиция предполагает, что супруги покончили жизнь самоубийстом, однако друзья не верят в эту версию — супруги недавно купили новый дом и строили большие планы».
– Ну, это мы выясним, только давай не сегодня, рабочий день, можно сказать, закончился. Переодеваемся и в паб, опрокинем по бокальчику другому.
– Романтики эти русские – умереть в один день… Вот ведь, у кого-то сбываются мечты.
Свет в морге погас. Но Эрик и Таша уже знали, что и в полной темноте им всё видно, как днём.

***
– Помнишь, Ташка, как мы с тобой познакомились? – Эрик и Таша, обнявшись, лежали на кушетке и смотрели в потолок.
– Помню. Я тогда была начинающей поэтессой и пришла в библиотеку на встречу с известным в городе поэтом, твоим отцом. Хороший был человек. Жаль, что рано ушёл из жизни.
– Вслед за мамой, буквально через неделю… Ташка, я бы не смог жить без тебя! Как и мой отец! Ты для меня все – и жена, и подруга, и даже… Даже твоя мама мне как родная… И вообще, я бы без вас в те годы не выжил…
– Ой, ты тогда был совсем мальчишка, студент архитектурного. Такой тонкий, длинноволосый хиппи. Я сразу тебя приметила. А я только-только закончила иняз и устроилась переводчиком в книжное издательство.
– А помнишь, как по моей просьбе, ты приходила к нам в студию на архифак, у нас было задание рисовать модель с натуры. Все парни не могли глаз от тебя оторвать.
– Ещё бы не помнить, в тот день девчонки из твоей группы злились и язвили, что ты себе «тётку» нашел, – рассмеялась Таша.
– Ну что ты говоришь! Ты всегда выглядела девчонкой! Даже сейчас! Я бы рисовал тебя и рисовал! – Эрик сильнее сжал в объятиях Ташу, – Ты моя муза, ты моя любовь! Навечно!
– А помнишь наш город? Как мы любили смотреть с горы на его улицы, спускающиеся к Волге! А горизонт заканчивался противоположным берегом, с его холмами, поросшими лесом, чередующимися с полями и лугами, перетекающими в облака.
– А помнишь, мы купались на острове Маркиз? – продолжил Эрик. – Золотой песок, вода, как парное молоко… Тогда с нами был Паскаль из Парижа, писатель и рокер, совсем по-русски не разговаривал. Мы ему имение Маркиза Паулуче показывали. Проехались по развалинам, а потом на острове палаточный лагерь разбили. Все выходные загорали и ловили рыбу.
– Тогда к нам еще из соседнего лагеря местные с кольями пришли, «бить французов, чтобы землю русскую не топтали». Но закончилось всё мирно и даже полюбовно, до утра под гитары вместе песни горланили. А наш вигвам тогда “французской колонией” прозвали… А вот ты, мой мальчик, французский как следует, так и не выучил. – Таша повернулась к Эрику и указательным пальцем легонько стукнула его по лбу.
– Да, да, да! Спасибо Паскалю, открыл нам окно в Европу! Но не моё это, языки изучать! И вот как бы я без тебя жил? Как налоги платить, не знаю, договоры с заказчиком заключать не умею, даже кашу варить мне не приходилось! Я бы не смог! Я не хотел жить без тебя! – Эрик резко сел на кушетке и, обхватив руками голову, сгорбился.
– Так, так, так, да тут новенькие! Триста двадцать пять и триста двадцать шесть.
От стены отделилась фигура молодого человека и направилась к кушетке.

***
– О каком Паскале вы говорили, не обо мне ли? – молодой человек расхохотался, – Шутка-шутка. Знаю, что не обо мне, я всё слышал. Разрешите представиться, Паскаль, неприкаянный.
– Ты тоже из умерших? – поднялась Таша и шагнула навстречу незнакомцу, как бы прикрыв спиной Эрика.
– Умирают тела, души бессмертны! – парировал парень, назвавшийся Паскалем. – Вы, тоже, значит, из неприкаянных.
– А кто такие неприкаянные? – Таша продолжала прикрывать Эрика.
– Вот даёте, что за народ пошёл, каждому надо разъяснять. – Паскаль по- реперски развязно сделал несколько шагов, развернулся и запрыгнул на хирургический стол, стоявший по середине зала. Усевшись по-турецки и разведя руки, он запел:

Что ж, настройте ваши уши,
Неприкаянные – это души,
Застрявшие на Земле,
Поздно пить им божоле.
Их не примет ни ад, ни рай,
Хоть сто раз ты помирай,
Если чел не завершил дела,
Суждена ему энергетическая кабала.
Или если не вышел срок,
Что на жизнь ему выдал Бог,
Если подло убит индивид,
Еще хуже – нашел его суицид,
Он, конечно, уже не жилец,
Но страданьям его не конец,
Будет болтаться между небом и землей,
Пока его не изволит какой-нибудь святой…
Но где в этом мире взяться святым?
Нужно как-то самим, как-то самим…
Паскаль снова спрыгнул на пол.

– Ну как? Чего-нибудь поняли? Вот мне с вами не всё понятно. Ладно, этот кудрявый, повесившийся, много таких тут перебывало, но вы, мадам, почему здесь застряли?
– Я его жена. – выпрямилась Таша.
– Ммммм, интрересно! – Паскаль обошел вокруг женщины и присвистнул, – Ясненько. Мадам, вы просто ангел! Вернее, вы должны были им стать. Наверное, чтобы вашего Эрика от бед охранять, или детей.
– У меня нет детей.
– Таша, действительно, мой ангел! И всегда им была! – наконец-то подал голос Эрик, и тут тихо спросил, – Таша, что у тебя на спине?
На спине под пижамой Таши топорщились два бугорка. Эрик осторожно приподнял кофту и вскрикнул:
– Это же крылья!
– Я же говорю, ангел. Недоразвитый. Видимо, смерть вашего мужа остановила процесс преобразования, но и не дала вам возвыситься в мир иной… – Паскаль с грустью посмотрел вверх.
Таша тоже подняла взгляд:
– А что это за странный туман под потолком, это тоже души?
– Нет, это только их энергетический следы. Мы же в морге. Души улетают, а след еще сорок дней держится… А вот вы не испаритесь! – снова повеселел Паскаль, – да что мы тут сидим, пойдёмте, погуляем по крышам.

***
Ночь выдалась звёздная и лунная.
– А мы и не знали, что можем проходить через стены.
Эрик, Таша и Паскаль стояли у парапета крыши клиники и смотрели на город.
– Вы ещё много не знаете из жизни неприкаянных. – Паскаль раскинул руки и закричал, – У-ху-ху-хууу! Можно кричать сколько твоей душе угодно! Полиция не заберёт!
И действительно, прохожие на улице никак не реагировали на крики.
– Паскаль, а почему ты здесь? И давно ты неприкаянный? – Таше явно симпатизировал этот шебутной парень.
– Не знаю, лет пять или шесть уже. Умер от передоза. Случайно. Думал, мне друг колу дал. Он же не знал, что я аллергик… А моя мама не вынесла моей смерти, в психушку загремела. Каждый день обо мне плачет. Не отпускает….
– А почему ты сейчас не с ней? – осторожно спросила Таша.
– Смотреть на ненормальных? Скукотища! Да и тело моё ещё в морге лежит. Оплачивать захоронение некому. Ждут, наверное, когда её выпишут, чтобы потом три шкуры содрать. Или забыли про меня. – Паскаль снова поднял руки и снова закричал в небо: – Рауль! Я к тебе сегодня приду! В страшном сне! Аха-ха-ха!
– К маме я тоже во сне прихожу, а иногда она меня и так видит. – просмеявшись, добавил тихим голосом Паскаль.
– А может, если не будешь приходить, она перестанет плакать? – Таша взяла ладонь Паскаля в свои ладони.
– Так я ведь не знаю, сколько Бог нам отмерил. Может, перестанет плакать, а может, нет… А мне моя нынешняя жизнь нравится. Делай что хочешь, гуляй где хочешь! Хоть танцуй на крыше! И ничего не страшно! – Паскаль запрыгнул на парапет и сделал несколько танцевальных па, – А сколько интересных неприкаянных я здесь встретил, вас, например…
– Эх, красотища! – подхватил настроение Эрик. – Вот бы этот вид города нарисовать!
– Так что хорошего, – возразила Таша, – гулять без дела. Без дела, без тела…
– Хотите, подскажу один способ? – таинственно улыбнулся Паскаль, – Можно тело обрести в качестве подселенца. Почти все сущности неприкаянных так делают. Собственной энергии нет, берут у живущих.
– А как это? – загорелся Эрик.
– Нужно найти живого, и через его кокон войти в него. Но надо выбрать время, когда его оболочка ослаблена – может, он психует, или сильно выпил, или у него болезненный жар. Иначе не получится.
– А ты почему не подселяешься? – скептически переспросил Эрик.
– Мне маминой энергии хватает. – отрезал Паскаль, – ладно, ребя! Вы как хотите, а я пошёл сниться! Пока!
С криком «Эхе-хе!» Паскаль спрыгнул с крыши и растворился в темноте улиц.

***
Эрик и Таша сидели на краю крыши, свесив ноги, и смотрели на просыпающийся город. Уже вовсю щебетали птицы, радуясь новому весеннему дню. Рассветное небо цвета персикового джема постепенно светлело и светлело, приобретая тон ванильного зефира. Из слухового окна на крышу вылез кот. Долго сидел, как будто не решаясь двинуться дальше. Потом подошел к паре, уселся рядом и начал громко мурлыкать.
– Самое время для чашечки кофе в постель, – вздохнула Таша, – но всё это уже в прошлой жизни. Сейчас даже котика не погладить…
– А может, попробуем подселиться, как рассказывал Паскаль? – неуверенно спросил Эрик?
– А давай! Только чтобы были, как мы! – поддержала Таша.
– Чур, я художник! – засмеялся Эрик, – идём на поиски?
– Прыгаем?
– Прыгаем!
Эрик и Таша взялись за руки, зажмурили глаза и прыгнули с крыши в начавшийся день.

***
– Мы с тобой ещё имеем какой-то вес – смеялся Эрик, пытаясь удержать Ташу, которая, немного не долетев до земли, зависла в воздухе.
– Мне всегда нравились картины Шагала, – в пустоте больничного двора смех Таши звенел колокольчиком, – один плюс у неприкаянных есть – можно научиться летать.
– Ты ж, мой Ангел, оставь Шагала, пойдём пошагаем, у меня летать не получается – Эрик подтянул Ташу к себе, и они пошли по улицам Лилля.
Пройдя больничный квартал на южной окраине города, пересекли проспект Оскара Ламре. Плутая по узким улочкам наткнулись на кладбище Сен Шарль. Постояли, повздыхали «Скоро и нам здесь лежать», и пошли дальше в поисках местечка, где можно посидеть, понаблюдать за людьми.
Город постепенно просыпался. Первыми на улицах начали попадаться различные работяги, чернокожие и арабы. Когда солнце уже вовсю слепило глаза, улицы наполнились автомобилями, велосипедистами, мамочками с колясками. Город загудел, запыхтел, зазвенел.
На площади Бартелеми Баре супруги спустились в метро, но им не понравилась та энергия нервозности, что царила в этом подземельном царстве. «Интересно, кто тут неприкаянный?» – люди, попавшие в пассажирский поток, замыкались в себе или в своих смартфонах, как будто не видели друг друга. Зато Эрик с Ташей на маршрутных плакатах рассмотрели карту города. По сеточке улиц, похожей на сеточку линий кленового листика, нашли места, где как им казалось, можно встретить людей, которые им понравятся, которые станут им новыми телами. Музеев, выставок, культурных центров в старинном городе было предостаточно.
Первым местом стало площадь Республики и Музей изящных искусств.
– Еще один плюс неприкаянных, можно не платить за билет, – Таша с любопытством изучала информационные афиши, – Представляешь сколько бы мы денег потратили?
– Смотреть на успехи предшественников и не иметь возможности самому создавать шедевры – какое бесполезное занятие! – загрустил Эрик.
– Тогда давай, найдём хорошую кафешку, наверняка там легче будет встретить подходящую нам пару.
– Вот только заказать мы ничего не сможем – вот минус! – съязвил Эрик и по привычке хлопнул Ташу по круглой попе.

***
– Она его не любит! – Эрик встал и потянул Ташу к другому столику, – Смотрит, на него, улыбается, подыгрывает, но не любит. Просто боится, что больше никого не найдёт.
За столиком остались сидеть дама бальзаковского возраста и мужчина в очках со строгой оправой.
За соседним столиком молодая пара ковыряла вилками в салате с креветками.
– А эти оба любят совсем других, но встречаются из-за мести к ним.
– Когда ты стал таким психологом? – удивилась Таша.
– Я не психолог, а художник, от слова худо, давай поищем среди своих.
В Галерее современных искусств их взгляд привлекла пара, где молодой человек ни на шаг не отходил от избранницы. Они увлеченно обсуждали полотна экспрессивной живописи и строили планы, как самим устроить вернисаж.
– Нет, не наш случай. – резюмировал Эрик.
– Почему, вроде бы творческие, художники?
– Закамуфлированный альфонс, хочет за счёт любовницы карьеру себе сделать.
– Ты всегда был привередлив. – Таша прильнула к Эрику.
– Потому что лучше тебя никого на свете нет. – Эрик и Таша слились в долгом поцелуе.

***
Безрезультатно пробродив до полуночи по ресторанам, барам и клубам, Эрик и Таша вернулись в морг поближе к своим безжизненным телам. На хирургическом столе в центре зала скрестив ноги, с разведенными в стороны руками, со спокойствием на лице, словно Шива, сидел Паскаль. Но что-то изменилось в нём. Его энергетическое тело как будто стало более прозрачным и слегка светилось.
– Паскаль, у тебя всё хорошо? – озабоченным тоном спросила Таша.
– Меня скоро заберут, я это чувствую! – со сдержанной радостью ответил парень, – Сегодня я сказал маме, что больше не приду к ней. Сказал, чтобы она не плакала, если хочет лучшего мира моей душе. Просил её начать жить как нормальные люди, выписаться из больницы, отпеть меня в церкви и похоронить по-человечески. Она поняла. Отпустила. Или я отпустил её?
– Ты молодец, Паскаль. – Таша хотела обнять нового друга, но её руки прошли сквозь его субстанцию.
– Прощай, брат! Спасибо тебе, что встретил нас здесь! – Эрик тоже попробовал пожать руку Паскалю, но схватил пустоту.
– Да, ребя, эти долговязые смотрели вас сегодня. Сказали, что вы, мадам, умерли во сне, сердце остановилось. Скоро вас кремируют и отправят на Родину. Что делать, так у них положено, перевозят только пепел. – молодой человек открыл глаза, отпустил руки и добавил, – Сюда можете больше не возвращаться. Я всё сказал, остальное сами! Юху-хуу! Будем жить!
Вспышка света озарила зал, и Паскаль растворился в воздухе. Лишь небольшая дымка поднялась к потолку и влилась в пепельную пелену над головами.

***
Неделю или две Эрик и Таша ходили по городу, сидели в парках, слонялись по вокзалам, посещали галереи и маркеты, но так и не могли встретить взаимно любящую семейную пару.
– Мы никогда столько не гуляли.
– А что остается нам еще делать?
У фонтана Богини, на площади Шарля де Голля, всегда было много народа. Здесь назначали свидания, сюда в полуденный перерыв выходили подышать воздухом клерки и прочие служащие из многочисленных офисов и редакций местных газет, размещающихся в застройке площади.
Супруги сидели на парапете фонтана, приглядываясь к парочкам, и любовались великой фламандской архитектурой.
– Когда я был студентом, даже представить не мог, что всё это увижу воочию, а не только на черно-белых фотографиях из учебника.
– Или в иллюстрациях к французским сказкам, – согласилась Таша.
Со дворика Старой Биржи лилась музыка. К зданию стекался народ.
– Пойдём, посмотрим.
В крытой галерее, окружающей двор, торговали цветами, книгами, сувенирами, в центре площади разместилась танцевальная площадка, и каждый желающий мог присоединиться к танцующим. В северном углу народ замедлял шаг около стихийной выставки картин. Тут же подрабатывали уличные художники, предлагая гостям нарисовать их портрет. Кофейни и бары, расположившиеся на втором этаже галереи, притягивали гостей дворика аппетитными ароматами кофе и выпечки.
Эрик остановился за спиной одного из художников, увлеченно рисовавшего портрет девушки.
– А мне нравится его манера, смело и уверенно наносит штрихи.
Эрик и Таша присели рядом с рисовальщиком и начали наблюдать за его работой.
– Робер, я принесла тебе бутерброды. – к мужчине подошла симпатичная дама в кителе официанта.
– Спасибо, Эмма, чтобы я без тебя делал. Ты во сколько сегодня заканчиваешь? – не отрываясь от портрета, поблагодарил Робер.
– В шесть после полудня придёт смена.
– Отлично, успеем прошвырнуться по магазинам, я сегодня кое-что заработал.
Эрик и Таша переглянулись, неужели они нашли тех, кто им нужен.

***
На лужайке перед домом на окраине городка Дуэ играл джазовый оркестр. На длинном фуршетном столе между цветочных композиций искрились на солнце бокалы с шампанским, переливались красками красиво расставленные закуски и фрукты. Нарядно одетые мужчины и женщины группками фланировали между столом и нарядно украшенными садовыми скамейками, разговаривали, смеялись.
– Дамы и господа, – конферансье прервал разговоры собравшихся, – а сейчас просим сказать слово хозяину дома и виновнику торжества, гению живописи, как многие здесь его называют, господину Роберу Ланье.
Под аплодисменты вышел моложавого вида мужчина и взял микрофон.
– Спасибо, друзья мои, что посетили сегодня мой праздник, персональную выставку, ставшую результатом моей многолетней работы. Возможно, вам известна моя история, как я начинал свой путь уличным художником, снимал небольшую квартиру в Лилле, а сейчас, вот, говорят, звезда. Даже с Пикассо иногда сравнивают. – Робер смущенно улыбнулся и продолжил, – Но благодарить за мой успех нужно мою музу, мою супругу Эмму. Благодаря ей я здесь с вами, жив и здоров! Эмма, выходи, составь мне компанию!
К Роберу вышла ухоженная дама с бледным, даже слишком бледным для летнего сезона лицом.
– Нет, Робер, – взяла слово Эмма, – это я должна благодарить тебя за твою любовь и за то, что ты исполнил мою мечту о собственном доме.
Эмма обняла Робера.
– Друзья, – продолжил конферансье, – не все знают, что Эмма не только муза, но и земной ангел нашего гения. Когда его чуть не убили на уличных беспорядках, прокатившихся волной по Лиллю, Эмма выходила Робера, вернула его к жизни.
– А почему на ваших фирменных картинах вы изображаете муз в виде белокурых женщин, не похожих на Эмму? – раздался голос из толпы.
– О, Робер, можно, я объясню, – Эмма снова взяла микрофон, – Робер рассказывал, что, когда был в коме, ему явилась я в образе белокурого ангела. Кстати, именно после выздоровления к Роберу пришел успех, картины его стали пользоваться спросом. А потом мы увидели в продаже этот прекрасный дом с мастерской, и переехали в Дуэ.
– О, нет, нет, – возразил Робер, – это достижения Эммы. Она у нас талантливый менеджер, занялась моими делами и вот результат, наш праздник. Давайте, друзья, выпьем за здоровье моей истинной музы, любимой жены, верной подруги и коммерческого директора!
Последние слова Робера утонули в аплодисментах и хвалебных возгласах гостей.

***
– Эмма, ты почему плачешь? – Робер развернулся к жене, – обиделась на дурацкий вопрос журналиста?
В просторную спальную комнату сквозь легкие портьеры пробивался лунный свет.
– Нет, Робер, – голос Эммы казался неуверенным, – я должна тебе сказать… Сегодня пришло из клиники заключение. Я больна. Смертельно больна….
– Эмма, не смей умирать! – строго произнес Робер, – если ты умрешь, я тоже не буду жить!

***
В кабинете комиссара Джейвэрса прозвенел звонок.
– Поступило заявление, что супружеская пара, проживающая в доме на улице Эгалите, уже десять дней не выходят на связь, – прошуршал голос в трубке.
– Возьмите наряд, вызовите пожарных, неотложку, и выезжайте.
Джейверс тяжело вздохнул, грузно поднялся из-за стола, взял из шкафчика упаковку респираторов и пошёл к выходу.