Рассказ № 2 Скольжение

1

«24 октября, четверг, 23:35.
За окном поздний вечер, и мне приходится писать при свете настольной лампы – мать уже спит. Из-под двери пробивается бледно-желтая полоса – папа, как обычно, на кухне. Уткнулся в книгу… Черт! И в туалет не выйти – пристанет с болтовней. Мне почему-то все труднее и труднее слушать его тихий голос – раздражает. И голос, и вопросы дурацкие! Не могу! Не могу! Как начнет зудеть, так все во мне вскипает… Ладно, лучше успокоиться.
Всматриваюсь во тьму. Проклятый дождь легонько постукивает, расплываясь по стеклу. Хорошо, что темно – не видно ни хрена. Интересно, кто-нибудь кроме меня обращал внимание на то, как дождь уродует все вокруг? Расплывется тонким волнистым слоем по стеклу и искажает реальность. Обычно пишут ерундовую чепуху, навроде: «Дождь плачет…» или еще что-нибудь в этом духе… А дождь не плачет! Дождь – лжет! Обманывает! Врет! Все врет!»
Мальчик лет тринадцати-четырнадцати покинул уютно освещенный круг письменного стола и, подойдя к двери в противоположном конце комнаты, принялся вслушиваться в тишину. Мерное постукивание дождевых капель по жести оконного отлива. Изредка скрип тополиных ветвей по стеклу. Мальчик прижался к двери и закрыл глаза. Бледное лицо застыло в напряжении. Ритмично пульсировала жилка на виске.
– Только дождь, – губы едва заметно шевелились. – И больше ничего. Ничего.
Ручка вновь заскрипела по бумаге, выводя пляшущие кривые буковки.
«Последняя ночь здесь. Завтра переезжаем в Стройкерамику. Новая квартира, все дела… Скорее бы. Осточертело все…»
Хотелось написать что-то еще, но, налившиеся тяжестью веки опускались сами собой – устал. Разыгравшаяся головная боль мешала сосредоточиться. Мальчик аккуратно закрыл тетрадь, нежно провел ладонью по обложке и спрятал ее под матрас. Откинул одеяло и с содроганием подумал о влажно-холодном от постоянной сырости одеяле. Долго колебался, прежде чем щелкнуть выключателем лампы.
Холодная синева света автомобильных фар скользнула по потолку, выхватив неровности и застарелые трещины побелки. Проплясали тени старых тополей.
Мальчику представились сведенные судорогой пальцы чудовища, притаившегося за окном. Сдавило мочевой пузырь. Запрокинув голову, посмотрел в окно – никого.
– Никого, – повторил шепотом и закрыл глаза.
Сон еще долго не шел к нему.

***

– Вадик, – мать звала тихо и осторожно, как и всегда. – Вадюша-а, пора-а.
– Ну, мам, еще немного, – заворочался мальчик под одеялом.
За ночь подморозило, и в комнате заметно похолодало. Под одеялом же царило блаженное тепло.
– Пора, сынок, пора, – она включила настольную лампу. – Каша на столе. Чай я уже налила – подымайся. Замерз? – улыбка получилась слегка вымученной.
Вадик кивнул, не торопясь вылезать из теплого кокона.
– Сегодня уже будем спать на новом месте. Там и окна хорошие – пластиковые, и батареи лучше греют… Вставай, Вадюш, а то опоздаешь. Я побежала – мне еще в больницу успеть за документами.

***

«25 октября, пятница, 14:43.
Стройкерамика – совершенно новый район города. Матери дали квартиру от комбината, потому что она ценный работник. Папе ничего не дали. Наверное, потому что, как говорит бабушка, он «говнючий неудачник». Не думаю, что так можно говорить о собственном ребенке, тем более о таком как папа…
Ночью похолодало – на улице мороз. Мороз и солнце – не помню кто сказал, кто-то из знаменитых. На улице мороз и солнце. Лужи превратились в лед – ненавижу лед. Зато грязь замерзла. Стройкерамика далеко от школы, и теперь я не буду в нее ходить. Пойду в другую. Хорошо, что мой друг Сашка тоже переехал – будем в новой школе вместе. Не так страшно. Он – мой лучший друг со второго класса. Единственный кто появился рядом, когда я нашел его.
Дома высокие, белые. Пугающие. Мы живем в одном, а рядом два других – недостроенные. Солнце светит на них так сильно, что слезятся глаза. А пустые черные окна пожирают лучи, но ничего не отдают взамен – тупо смотрят мертвыми глазницами».
За окнами послышался перезвон отбойного молотка и рев поднимавшегося в горку грузовика. Вадик смотрел в окно с высокого семнадцатого этажа: внизу как маленькие трудолюбивые муравьи сновали рабочие, двигал стрелой кран, въезжала на стройку техника – жизнь кипела! Молодой микрорайон работников горно-обогатительного комбината вырастал на глазах. В просторные светлые квартиры новых чистых домов въезжали жильцы. Часто вечерами слышалась музыка и веселые голоса людей, праздновавших начало новой жизни.

2

После школы Вадик плелся домой в одиночестве – Сашка жил где-то неподалеку, и им было не по пути. Расстались на перекрестке. Пройдя шагов пятьдесят, мальчик услышал заливистый собачий лай. Поднял глаза и замер. В хороводе собак, смеясь счастливым смехом стояла невысокая рыжеволосая девушка. Вытянув одну руку, пыталась привести к покорности стаю, другую же, с пакетом, завела за спину, пряча что-то от собак.
Обычные дворняги крутили колечками хвостов, вставали на задние лапы, опираясь на девушку, и сопровождали веселую возню звонким лаем и нетерпеливым скулежом.
– Тише-тише, мои хорошие! Тише! Пропустите Альму, слышите!
Убедившись, что увещевания не возымели никакого эффекта, девушка ловко отскочила назад, вытряхивая объедки из пакета.
Собаки радостно взвыли и бросились пировать.
– Кушайте! Кушайте! Альма! Альма!
Неуклюже переваливаясь на коротеньких лапках, последней к трапезе поспешала толстая беременностью псина с обломанным и безжизненно висящим ухом.
– Иди, милая, иди! Кушай! – девушка вытряхнула остатки из пакета чуть в стороне и подняла голову – к ней бежал Вадик.

***

«13 ноября, среда, 17:10.
Ее медные волосы горели пламенем в свете косых лучей закатного солнца… Серые глаза холодно блистали под спутавшейся челкой… Она пыталась казаться неиспуганной, смелой, но я… я все сразу же понял! Визжащие твари окружили и загнали ее. Одна, особенно жирная и отвратительная псина, подобралась так близко… но я успел! Никогда не забуду ЕЕ глаза! Какая же она красивая! Но это не самое главное! Она… Она не такая как все… Не такая – какая-то неземная. Пишу, а ее лицо стоит перед глазами… Не знаю смогу ли описать его… Не знаю, смог бы лучший из поэтов сложить стих ее достойный… Темно-рыжие, почти коричневые волосы выбивались из-под голубой шапки с белым помпончиком. Глаза… никогда не видел таких глаз: огромные, серые… Она смотрела на меня и видела! Видела! Не так как все эти люди, которые смотрят на тебя с жалостью, как на мешающий предмет, лишний, ненужный… отнимающий время… Она смотрела на меня и видела!
Это судьба… Я вовсе и не боялся, и она видела это! Не могла не заметить, ведь она видела меня! Я прорвался к ней через этих злобных тварей и схватил за руку. Я держал ее за руку! ЕЕ! Губы ее были сжаты от страха и напряжения. Побледневшая от ужаса… Бедная… А конопушки? Только ее конопушки могут быть красивыми. Я рявкнул на ту тварь, но она не собиралась сдаваться! Куснула меня! Ублюдина! Могла ли подумать эта блохастая дворняга, что окажет мне величающую услугу? Глупая псина! Мы отскочили в сторону. Вместе! И я все еще держал ее за руку! Кровь капала на лед, но мне было плевать – боли я совсем не чувствовал, а она… Гордая, смелая – не хотела показать, как испугалась собак! Не хотела показать, как благодарна! Только упрямее сжала губы, только сильнее подобралась. Мы отошли еще дальше – она, наконец, была в безопасности.
– Зачем? – сказала она. – Я бы сама…
Я не мог оторвать глаз. Дело не только в ее красоте! Это совсем не главное! Совсем!
– Покажи руку, – велела она, и я заметил маленький скол переднего верхнего зуба. Как бы я хотел прикоснуться к нему языком… Кажется мать вернулась! Сворачиваюсь!»
– Покажи руку, – нахмурилась рассержено девушка, заметив капли крови.
Глупо уставившись, Вадик вытянул ладонь вперед.
– Ого, какая рана. Так, идем ко мне домой – надо обработать. У меня мама врач – я знаю, как надо, не бойся. Тебя как зовут?
– Вадим.
Девушка грустно усмехнулась.
– Лика. Идем, Вадим, не стой столбом.
Они пересекли двор, прошли мимо строительных вагончиков и свернули к дому, точно такому как и тот, в который переехал Вадим.
– Нам на третий, – сказала Лика, вызывая лифт. – Ты давно сюда переехал?
– Н-нет, – слегка заторможено ответил Вадим.
– И я. Никого тут не знаю. Скучно одной.
Вадим улыбнулся:
– Теперь меня знаешь.
Тихо лязгнули дверцы кабины.
– Мы раньше на Елисеевской жили, недалеко от центра… А потом папе здесь квартиру дали – поближе к фабрике. На Елисеевской все друзья остались, – грустно рассказывала девушка. – Да далеко – не накатаешься. Ты в какой школе, в тринадцатой?
– Да, в седьмом «Б», а ты?
– Здорово, – улыбнулась она, открывая длинным ключом входную дверь. – А я в восьмом. «А» класс. Проходи. Сейчас подлечим тебя!
Лика оправилась от испуга и весело болтала, обрабатывая рану. Рассказывала о жизни на Елисеевской улице, о друзьях, родителях, о своих увлечениях и мечтах. Вадим молчал, изредка кивая.
– А еще я люблю небо! Хочу работать стюардессой на международном. На Елисеевской мы жили на шестнадцатом – высоко, а тут… – огорченно нахмурилась. – Могу часами наблюдать за бегом облаков или вглядываться в звезды. Мы с подружкой даже на крышу выбирались – просто дух захватывает! Это непередаваемые ощущения: небо, ветер, свобода… Близко-близко! Тут-то все на замках, – разочаровано добавила она.
Она принесла ножницы и обрезала бинт.
– Готово! Только, пожалуйста, родителям не говори… А то проблемы будут.
– Хорошо, не скажу.
– И тебе надо уколы ставить… Скажи, незнакомая собака возле школы цапнула, а?
– Хорошо, – Вадим улыбнулся, ощущая себя на седьмом небе.
Помолчали.
– Ну, ладно, тебе пора. Увидимся!
Вадим испугано выпалил:
– Соседский дом!
– Ты о чем?
– Соседский дом достраивают. Почти готов – мне из окна видно. Вечером рабочие уходят, гасят свет на этажах. Можно вылезти на крышу – двадцать шесть этажей! Высота!
Лика улыбнулась:
– Круто, Вадос, придумал! Голова! Погнали сегодня вечером?
Вадим кивнул.
– Диктуй номер, я дозвон кину – вечером спишемся…
Окрыленный Вадим выскочил из подъезда и побежал домой – многое хотелось записать в дневник, пока мать не вернулась. Собаки убежали и попрятались.
– Поделом вам! – радостно и зло пробормотал мальчик. – Поделом!
Обогнув вагончики, Вадим влетел во двор и испуганно остановился: на детской площадке неподалеку собралась компания ребят – человек пять-шесть. Кое-кто обернулся, заметив его.

***

«13 ноября, среда, 18:17.
Сейчас мать сказала, что завтра едем в больницу. Заодно и руку посмотрят. Ненавижу врачей! Тупые! Тупые! Зачем к ним таскаться? Папа таскался и что? Все сидел потом, уткнувшись носом в книгу… или шаркал тихонько… И сейчас шаркает своим тапком: шлеп-шлеп, шлеп-шлеп… Угомонился бы что ли. Ладно, плевать!
Уроки делать не буду. Какой смысл в уроках? Надо проверить не писала ли Лика. Вдруг звук сломался или что-то в этом роде… Написать самому? А что? И без слов все понятно. И время так медленно тянется. Лишь бы мать отпустила. А то привяжется: куда? Зачем? С кем? Лучше ничего не говорить. Вернее, надо придумать, что сказать. Придумать-придумать-придумать…
Еще из плохого: тут появились гопники. Я сразу таких вижу! Я сразу такое понимаю! Шпана! Надо держаться от них подальше.
Поскорее бы она написала…
Завтра в дурацкую больницу…»
Вадим проверил телефон: нет новых сообщений. Принялся мерить комнату шагами: дверь – окно. Шесть. Кровать – шкаф. Три.
– Три! – напряженно выплевывал слова. – Шесть! Три! Шесть! Три! Шесть!
Разблокировал мобильный – пусто.
– Три! Шесть! Три! Шесть! – злость в голосе нарастала.
Бросился на кровать и достал изрисованный альбом и кусочек остро заточенного карандаша.
– Лика, – шептал мальчик, боясь громко произносить священное имя, – Ли-ка, – рука нервно порхала над бумагой рождая причудливую вязь штрихов: челка, глаза, нос.
В тот вечер Лика так и не написала.

3

«14 ноября, четверг, 17:12.
«Приперся все-таки в четвертому уроку – мать настояла. Рассказал Сашке о Лике… Показалось или в его глазах я увидел зависть? Хотя, как мне можно не завидовать? Сидели на истории.
– В каком она классе, – спрашивает.
– В восьмом, – говорю.
Сашка недоверчиво щурится – подозрительный, страсть!
– Она же старше!
Не верит в меня. А еще лучший друг называется. И тут историчка – дура срывается. Орет как ненормальная на меня, мол, чего ты там Исков бормочешь все. И все одноклассники-дебилы оборачиваются и пялятся на меня. Как на чучело какое-то. Идиоты».
Протяжно пропиликал мобильник. Вадим сорвался и подбежал к телефону – смс.
«Сорян за вчера Вадос. Мама попалила отобрала мобилу. Сегодня го?»
Сердце у мальчика готово было разорваться в груди. В ушах зашумело, а пальцы дрожали от возбуждения.
«Привет, – мальчик старательно набрал слова, – во сколько встречаемся? И где?»
– Отправить? – тихо прошептал, спрашивая сам у себя разрешение.
«Отправлено», – маленький конвертик улетел в неведомую цифровую даль.
Через минуту мобильник вновь начинает издавать звук, но Вадим успевает оборвать его, открыв сообщение еще до окончания уведомления.
«В восемь у тебя во дворе. Норм?»
«До, – выскакивают буквы ответа, – встречи».
Задумался: поставить смайлик поцелуя?
– Поставить? Поставить или нет?
Шум открывающегося замка прервал мучительный выбор, и смс улетело без смайла. Вадим бросился прятать дневник.

***

«Наконец-то можно продолжить. Мать только улеглась. Ну и денек! Шлеп-шлеп, шлеп-шлеп – сегодня папа раньше обычного… Да ну его! За столько лет надоело слушать его нытье! Есть дела поважнее! А он… Он сам принял решение. И меня тогда не спрашивал!
Кажется, мы с моей девушкой вляпались в дурную историю… Но обо всем по порядку.
Дома было скучно, и я решил выйти подождать Лику во дворе. Время было что-то вроде половины восьмого. Выхожу из подъезда и столбенею: гопники, шпана эта, окружает мою Лику! А самый здоровенный что-то нагло ей втирает!
Шлеп-шлеп, шлеп-шлеп. Сегодня ближе. Намного ближе. Кажется он у двери. Выключать свет поздно… Если притвориться спящим? Вроде я уснул при свете… Допишу потом.»
Двор освещался лишь лампой над входом в подъезд. Лампочки новеньких фонарных столбов безжизненно поблескивали, отражая неяркий оконный свет, но не загорались. Короткий осенний день давно догорел. На небе безраздельно властвовала огромная луна, с тусклой россыпью миньонов – звезд, едва видимых за сероватой зловонной дымкой города.
Вадим остолбенело смотрел расширившимся глазами на компанию подростков.
– Лик, Лик, а смотрела…
– Слушай, Лика…
– Анекдот хочешь классный?
Веселый разнобой ребячьих голосов прерывался счастливым девичьим смехом.
– О! Вадос! Идем к нам, что застыл столбом, – крикнула радостная Лика, заметив наконец стоявшего под лампочкой Вадима.
– Знакомьтесь, ребят, это Вадим, – представляла, улыбаясь девушка. – Мой первый знакомый здесь.
– Твой первый? – хохотнул здоровяк назвавшийся Мишаней.
– Заткнись, дурак, – понарошку надулась Лика на похабный намек и беззлобно шлепнула ладошкой по плотному плечу парня.
Все рассмеялись. Разговор вновь рассыпался на малосвязанные между собой темы: кино, музыка, школа…
Прошло совсем немного времени, как Вадим достал телефон и, посмотрев на часы, дернул Лику за рукав:
– Пойдем?
– Куда это он собрался увести нашу Лику? – шутливо зашумел Мишаня, остальные галдели и улюлюкали.
Лика слегка смутилась и пояснила:
– Хотели с Вадимом на крышу недостроя залезть… Вадосик, сегодня что-то так не хочется… И тут весело. Давай в другой раз, а?
– А-а, прогулка только вдвоем, а? – под напускной веселостью вопроса, чувствовалось плохо скрываемое напряжение.
– Да ну что ты, Миш, – начала оправдываться Лика. Даже в вечернем полумраке было видно, как краска заливает бледную кожу. – Пойдемте все вместе, ребят? Только не сегодня – не хочется мне уже…

4

«15 ноября, пятница, 14:40
Сашка сразу заметил, что со мной что-то не так. Не зря мы столько лет вместе. Настоящий друг!
– Ну, рассказывай, – говорит, – что у тебя там стряслось. На тебе лица нет.
Я и правда плохо спал – все боялся, что папа зайдет. И свет мешал. Не знаю почему, но было страшно. Кажется, он стоял за дверью. Долго. Шлеп-шлеп – ушел потом, шаркая тапком. Да-а. Один же слетел тогда…
Я улыбнулся, будто ничего и нет. Сашка хоть и друг, но лицо держать надо…
– Да все нормально, гуляли вчера с Ликой…
– Давай не финти, – велел Сашка.
Не проведешь его – будто знает мои мысли. Друг все же – ему можно. Врать бесполезно.
– Саша, мы с Ликой вляпались…
Я притих – училка злобно зыркнула поверх очков. Мешаю я ей. Как и всем вокруг. Всегда. И чего мать заставляет меня таскаться в эту школу… Можно же не ходить…
– В моем дворе завелись гопники, – прошептал я. – Привязались к нам вчера.
Сашка тихонько, так что слышал только я, присвистнул.
– Их человек шесть-семь. Вожаком здоровенный такой, уродливый старшак – Мишаня. Понимаешь, Сашка, я испугался. Стоял вчера как немой – не мог пошевелиться. Всего один раз попытался увести Лику оттуда – не дали, сволочи. А Лика – молодец! Говорю же тебе – особенная. Совсем не показывала страха…
Тут училка завизжала противным голосом:
– Исков, можно потише?
В голосе слышался металл, будто она робот. Может и робот – кто ее знает.
– Сколько лет ему, – спросил Сашка.
– Лет шестнадцать, а то и больше.
– Да-а, Вадя, не забьешь ты его, – сочувственно пробормотал Сашка.
Я и сам знал, что не забью. Но Сашка! Вот что значит голова у человека варит!
– В честной драке один на один не забьешь, – улыбнулся он хитро, и на душе у меня отлегло – придумал что-то. – Но кто сказал, что драться нужно честно? Слушай идею…
Радостно смеясь, я наклонился поближе.»
– Вадюш, – мама взяла на пятницу отгул и возилась с утра на кухне. – Вадюша! Слышишь? Сходи, пожалуйста, в магазин – томатную пасту забыла купить. Да и хлеба еще можно.
Вадим нехотя встал из-за стола и спрятал дневник.
– Знаешь где здесь «Пятерочка»? Прямо по улице, на втором перекрестке направо, и перед следующим перекрестком с левой стороны увидишь.
– Обязательно переться? – буркнул Вадим. – Мне уроки делать…
– Бабуля сегодня приезжает, ты что забыл? – мама пыталась поймать взгляд сына, прочесть – что же творится в его душе. Бегающие напряженные глаза избегали ее взгляда. – Семь лет нынче как… – и оборвала, не договорив.
Вадим кивнул и понуро побрел одеваться.
Ясный осенний день встретил мальчика уже по-зимнему морозным воздухом. Предвкушая скорый вечер пятницы, на соседском недостроенном доме весело переругивались рабочие.
Яркий свет вызвал спазмирующую вспышку головной боли. Вадим с трудом поднял глаза и поглядел на дорогу.
– Окутится скоро, елки-зеленые, – мальчик услышал чей-то бас недалеко от стройки и повернул на голос. – А так всяко теплее. Пеноплекса еще подтащу сейчас, да переложу, елки-зеленые. Не боись, девочка, переложу – у меня у самого дома, чать, две суки, да кобель… Сейчас и принесу, чего тянуть-то.
Вадим заглянул в дыру забора между вагончиками.
– Лика! – воскликнул он. – Привет! – и протиснулся к ней.
– Привет, Вадос!
– Ой, что это? – расширившимся от удивления глазами, мальчик уставился на небольшую будку.
– Это Альма. У нее скоро кутята родят…
– Лика! – дрожащим голосом перебил Вадим, пытаясь нащупать руку девушки и не отрывая взгляда от собачьей будки. – Медленно отходи мне за спину. Не смотри ей в глаза.
Лика рассмеялась.
– Тише! Просто делай как я говорю, и все будет хорошо.
Улыбка потухла.
– Да ты что, Вадос? Что с тобой?
– Идем скорее, я вытащу тебя отсюда!
Выбрались на улицу.
– Чудной ты какой, Вадим… Ладно, я домой, увидимся!
– Подожди! Я провожу.
Лика хмыкнув, пожала плечами:
– Как хочешь.

***

Позже в этот же день, вечером мальчик уселся за дневник и продолжил дневную запись:
«Сегодня мать никуда не пустит – бабушка приехала. Ну и черт с ней! Все равно Лика не пишет. Оно и понятно – натерпелась сегодня. Опять. Надо сказать ей чтоб не ходила одна по таким местам – вечно на стройке собак кишмя кишит. А эта жирнючая тварь, что куснула меня, видать, на Лику тоже глаз положила… На мою Лику! Надо решить вопрос. Мужик я или нет – в конце-то концов?
От приезда бабушки одни плюсы и почти никаких минусов: во-первых, мать наготовила всякого, и я нажрался как свинья – аж дышать тяжело; во-вторых, они будут сейчас сидеть и чесать языками – ко мне никто не полезет; ну и главное, отец притих. Будет теперь тише воды, ниже травы. Отдохну хоть.»
Пока Вадим старательно выплескивал мысли на бумагу, его мама со своей свекровью тихо разговаривали, притворив дверь кухни.
– Ну, как он, Катюш? Я переживаю: переезд ваш, новая школа. Как справляется со стрессом?
Тишина.
– Елена Владимировна, может выпьем? По рюмочке. Хотите? А я выпью.
Скрипнула дверца шкафчика. Звякнула винтовая крышка.
– Я боюсь, Елена Владимировна. Боюсь и устала. Живу в постоянном страхе. Кажется, он разговаривает с ним, ругается…
– В школе знают?
– А как же. Знают. Сначала пытались запрещать, потом отговаривали… Просили даже.
Мама закашлялась, и свекровь торопливо, с нежностью:
– Закусывай, закусывай.
– Кому хочется возиться? Ну кому? Когда у меня самой-то руки опускаются…
– Как у него там? Может подружился с кем?
– Да ну, Елена Владимировна, куда там! Какие друзья…
Рюмка стукнула о стол.
– Были на приеме недавно. Схема не работает. Становится хуже. Новую придумали, понаписали… Надо везти в Москву, Елена Владимировна, или тут класть… А я не могу! Не могу, понимаете? Он же сыночек мой! Мой! Ну как я могу отдать…
Мама Вадима вдруг разрыдалась и, всхлипывая продолжила:
– Мне порой кажется, что идет он по льду, а тот скрипит, трещит – вот-вот расколется. И мой мальчик соскользнет, полетит… Как его отец…
– Ох, прости, Господи, Царствие Небесное, – зашептала скороговоркой бабушка.
Дверь отворилась, и на пороге кухни появился Вадим.
– Баб, а ты торт привезла? Обещала же!

5

«16 ноября, суббота, 12:30
Люблю субботы: уроков мало, и все воскресенье еще впереди. Всю неделю чертово солнце выжигало глаза, а как выходные, так надо дождь. Ну, конечно! С самого утра хмурится. Тяжелые тучи нависают низко-низко… А в дождь какая нам с Ликой крыша? Сегодня надо идти – и точка.
Матери с утра нездоровится. Бабушка готовила завтрак – невкусно.
Время тянется пугающе медленно. Не сойти б с ума до вечера. Интересно, что поделывает Лика? А Сашка мне все-таки завидует! Ха-ха. Хоть и друг, а завидует. Ну еще б! Я сам себе завидую.
Все просит показать ее. Ходили даже по школе сегодня – высматривали, но что-то не встретили. Ничего – в понедельник покажу.
Ску-ко-та.
И рабочие после обеда перестали ползать по дому – свалили что ли? Не похоже на них. Хотя…
Кажется, у меня появилась идея как с пользой провести время!»
Довольный Вадим захлопнул тетрадь и принялся одеваться.
– Ба, я гулять! – прокричал он, снимая ключи с крючочка у двери, и не успела бабушка выйти в прихожую, захлопнул дверь.
– Это очень хорошо! Даже очень хорошо! – напевал неведомо откуда привязавшиеся слова песенки в ожидании лифта.
Тучи тревожно нависали от самого горизонта. Заметно потеплело. Резкими порывами налетал ветер.
– Ну, уж дождя-то точно не будет, разве что снег, – пробормотал Вадим, перепрыгивая через одну, подъездные ступени.
Двор пустовал – никого.
– Это очень хорошо! Даже очень… – какой-то умник частично завалил дыру в заборе, и мальчику пришлось поднатужиться чтоб пролезть.
Будку оттащили чуть дальше. Не видимая с улицы, собака жалобно, почти по-человечьи тихонько скулила.
– Ага, – улыбнулся Вадик и огляделся, – а вот ты отлично подходишь, – и подобрал кусок бетона.

***

Несколько раз вымыв руки с хозяйственным мылом, Вадим плотно закрыл дверь в свою комнату, не обращая внимания на бабушкины встревоженные расспросы.
– Баб, мне уроки делать! Не отвлекай, пожалуйста.
«Чувствую себя превосходно! Одной проблемой меньше! Молодец Сашка! Какой же молодец! Мо-ло-дец!
Надо написать Лике, порадовать… Но позже… Прилечь бы – смертельно устал!»
Вадим задернул шторы – приближающаяся непогода пугала его, и, не выключая в комнате свет, рухнул на кровать.

6

Вадик проснулся уже поздним вечером. Яркий свет дисплея мобильного неприятно резанул глаза.
«Нет новых сообщений».
От дневного возбуждения не осталось ни следа, только голова раскалывалась. Вспомнилось как папа рассказывал о страшной головной боли.
– Ну сейчас-то все в порядке, верно?
Никто не ответил.
Вадим сел на кровати. Все тело ломило, и тряслись руки. Покалывало затекшую во сне ногу.
«Привет! С собакой я уладил. Идем сегодня?» – набрал сообщение.
Перечитал: мысли непослушно разбегались, сосредоточиться не получалось.
Телефон отозвался громким пиликаньем.
Вадим не поверил своему счастью. Сердце застучало в груди. На экране светилась надпись:
«1 новое сообщение».
Открыл. Буквы заплясали перед глазами
«Отчет о доставке. Message is not delivered».
– Что? – медленно произнес он. – Что это за херня? Что это значит?
Пальцы с силой сжали ни в чем не повинный телефон. Пластиковый корпус жалобно заскрипел.
Вадим поднялся, и отправился одеваться.

***

Под напором ветра дверцы переходных балконов грохотали по всему дому. Вадим посмотрел сначала на небо: черная, рванная тьма наваливалась на землю. Ни проблеска света. Только плотная траурная вуаль, опутавшая небосвод. Опустил взгляд на двор: компания мальчишек, сбилась по плотнее, с трудом умещаясь на короткой лавочке. Багровый уголек переходил из рук в руки.
– Они, – прошептал Вадим и принялся ожесточенно вдавливать кнопку вызова лифта.
Выскочив во двор, Вадим быстрым шагом направился к подросткам.
– Привет, – крикнул он еще издалека.
Никто не ответил, но голоса поутихли – ребята негромко переговаривались выжидая.
– Не видели ее? – Вадим не сомневался, что всем ясно о ком спрашивают.
– Кого? – затягиваясь окурком, спокойно спросил долговязый парень, из самой середины.
– Лику, девушку мою.
На короткое мгновение воцарилась тишина, нарушаемая только завыванием ветра, да отдаленным стуком несчастных балконных дверей.
Вдруг сидевшие на лавочки взорвались хохотом. Вадим вздрогнул от неожиданности.
– Слышь, Маратик – его девушку!
– Во шизик дает!
– Дурачок, твоя девушка с Мишаней сейчас гуляет!
Ребята развеселились и весело смеялись, отпуская обидные замечания. Вадим очумело мотал головой. Тошнота подкатывала к горлу – они вдвоем? Только вдвоем?!
– Как… Где… Куда… – голос стал хриплым и высоким, как блеяние. – Куда он ее потащил? Куда?!
– А ты не ори, – в отсутствие Мишани Долговязый исполнял роль вожака. – Не ори тут, понял? Шизик, – брезгливо выплюнул обидно слово Долговязый. – Она с ним сама пошла. Как и обычно ходит.
– Врешь! Врешь, паскуда, – Вадим сорвался на крик. – Все врешь!!!
– Маратик, да ну его на хер. У него же фляга свистит… – ребятня испуганно сжалась.
Долговязый Марат вскочил с лавочки. Смуглое лицо отливало бледностью испуга.
– Вали отсюда, урод! Понял? Вали, пока не отделали!
–А-а-а! – закричал что было силы Вадим. Голову сдавливало раскаленным обручем.
Теперь все мальчишки отскочили за лавочку, используя ее как преграду, но Вадиму они были не нужны – развернувшись, он побежал прочь.

7

Ноги принесли мальчика к собачьей будке. Еще совсем недавно все было так хорошо, просто замечательно! Следы засохшей и уже побуревшей крови на белом снегу притягивали взгляд. Будка пустовала – кто-то вынес труп несчастной собаки. Окровавленный камень все еще валялся рядом, и Вадим поднял его.
Белоснежная громада недостроенного дома взмывала в низкие черные небеса подобно космической ракете. Ветер стих. Вадим бросился к подъезду.
– Не шуми. Не шуми, – шептал мудрый Сашка, но Вадик не мог не шуметь: буквально пролетев, на одной злости, первые двадцать этажей он выдохся. Легкие со свистом втягивали ледяной воздух, и быстро выталкивали, не насыщая кровь кислородом.
– Еще немного, – подбадривал верный друг. – Еще немного. Только не шуми. Ты должен…
Раскаленный обруч сжался еще сильнее – до слез, до сиреневых кругов, вспыхнувших перед глазами. Измученное сердце заходилось в бешенном галопе.
Промелькнула цифра двадцать пятого этажа.
– Еще. Еще чуть-чуть, – шептало что-то во тьме.
Дверь технического этажа ожидаемо распахнута. Развороченный амбарный замок валялся неподалеку. Темнота стала густой и липкой. Идти приходилось на ощупь.
– Тише, тише, еще тише.
Окровавленный камень прилип к ладони. Вадим открыл последнюю дверь, вышел на крышу и сразу же увидел их: переплетенные силуэты на краю крыши освещались заревом ночного города. Пятна замерзших луж тускло поблескивают в полумраке.
Сашка смолк.
– А ну убери от нее руки! – закричал Вадим, подкравшись.
Лика от неожиданности вскрикнула, а Мишаня вздрогнул. Замешательство длилось меньше секунды.
– Какого черта тебе здесь надо? – пришел в себя молодой человек и отступил от края крыши, пряча девушку за спину.
– Пусти ее, я тебе сказал…
– Вадим, успокойся, – Лика старалась говорить тихо и убедительно, но голос предательски дрожал.
– Он заставил тебя, – пояснил Вадим. – Я пришел за тобой. Спасти. И решить, если надо, вопрос с ним. Я уже решил его с псиной, что так напугала тебя днем…
– Это ты?! – в полном омерзения и страха восклицании слышались истерические слезы. – Это ты убил Альму?! Псих долбанутый! Она же была беременна!!!
– Я решил вопрос, – угрюмо повторил Вадик, поднимая камень. – Все ради тебя…
– Не подходи, – завизжала Лика. – Не смей к нам подходить!!!
Вадим видел, как крупная дрожь ужаса сотрясает тело Мишани, и бросился вперед, занеся орудие над головой.
Все происходящее замедлилось и приобрело черты покадрового просмотра: вот Лика отскакивает в сторону, не переставая визжать. Ее рот искривлен в судорожной гримасе.
«Какая красивая! – успевает подумать Вадим. – Какая красивая! Моя! Моя!»
Вот его рука опускает камень – человеческий череп должен быть не крепче собачьего.
«Интересно как пахнет его кровь?» – мелькает еще одна мысль.
За мгновение до встречи грубой поверхности зернистого бетона с молодым привлекательным лицом, Мишаня делает легкий полуоборот и чуть отворачивает в сторону.
Вадим промахивается, но продолжает двигаться по инерции.
– Осторожно! – полный ужаса Сашкин вопль смешивается с визгом Лики.
Вадик слышит легкий треск крошащегося льда и чувствует, как нога, не способная остановиться взлетает вверх. Удержаться не получается, и небо перевернувшись смотрит теперь прямо в глаза. Сильный удар головой разбивает ненавистный обруч – боль отступает и становится так легко! Мальчик пытается перевернуться, но не чувствует под рукой опоры. Старается отползти назад, но оскальзывается и теряет равновесие.
Проваливаясь в черную пустоту, он видит склонившееся над парапетом счастливое Сашкино лицо. Друга, с которым они всегда будут вместе.