Рассказ № 8 Фокус воздаяния

Пожилой мужчина, коротко стриженый, с побеленными сединой и от того пепельными волосами стоял посредине чердака и растерянно оглядывался. Чердак обычный, со скатной деревянной кровлей. Дерево еще крепкое, рыжее, местами черное – там, где поврежденная кровля пропустила дождевую воду. Настил пола крепкий на вид, дощатый. Чисто. Ни хлама, ни пылинки, удивительно для чердака. Большего, мужчина не разглядел; тени скрывали глубину чердака, но там, где он стоял, чердачное окно в пол давало достаточно света.
Мужчина не знал, как здесь оказался. Не помнил кто он и что это за место. А вот то, что стояло на полу возле окна он узнал сразу – орсис, болтовик, винтовка. Он узнал ее по стволу. Вороненый матчевый ствол с долами отливал зеленым и заканчивался банкой не меньше двадцати сантиметров. Ствол, затворная группа, – все знакомое. Ламинатное серое ложе покоилось на сошках, по виду напоминавших атлас. Прицел неизвестной марки с крупными маховиками, наверняка, большой кратности, с блендой. Ложе – не штатное тактическое, как у его орсиса – это явно сделано на заказ, конечно, с беддингом.
Откуда он это знает, откуда он помнит про свой орсис!? Мужчина подумал об этом отстранённо, без должного удивления. Чувствовал, теперь такие вопросы были не важны. Он сделал шаг, намереваясь подойти к винтовке поближе, чтобы рассмотреть ее более внимательно. Но голос его остановил:
— Кажется, раньше ты говорил, что стрелять в людей легко?
Размытый нечеткий силуэт напротив окна говорил глухим, спокойным, лишенным эмоций голосом.
Мужчина нисколько не испугался, он лишь повернулся к силуэту лицом, зная, что боятся теперь уже поздно, да и нечего.
— Я и сейчас так думаю. Вряд ли сложнее стрельбы по бумаге. Пустяковое дело, – смело ответил он.
— Что ж! Это единственное, что ты хотел, но не испытал в жизни. И даже не пытался! Может, поэтому тебе и представился такой шанс, – многозначительно сказал силуэт и проплыл мимо него к окну.
За окном в голубой дымке тумана где-то в дали возвышалось, как пик горы из облаков, что-то нестерпимо блестящее. Мужчина подошел к окну и выглянул наружу. Любопытство удовлетворить не удалось; мгла и туман скрывали все за окном, кроме блестящей плоскости вдали. Он повернулся к силуэту и вопросительно посмотрел на него.
– Там, – силуэт махнул чем-то похожим на руку в сторону света, – конец дороги наверх, последний исход, вершина пути. Убей всех, кто поднимется. Тебе как хорошему стрелку это не составит труда.
Мужчина безмолвно подошел к винтовке, неспешно расположился на мате, предусмотрительно разложенному на полу. Здесь вообще все было устроено по высшему разряду: ножки сошек покоились на стрелковом коврике, приклад устроился на мешке-упоре, справа стройными рядами в пластиковых коробках отливали медью пули патронов. Отметил для себя: патроны разных производителей, успел заметить некоторые хорошо ему известные. Впрочем, с ними он разберется потом.
Поерзав, мужчина приложился к прикладу. Отстройка от параллакса имела собственный маховичок – надо же, он всегда предпочитал именно такие прицелы. Поиграв с кратностью, он посмотрел на искомую плоскость. Лед поверхности отлично различался на максимальном, тридцати четырёхкратном увеличении.
— Это что, ледяная крыша? – громко спросил он.
— Ну и так это можно назвать. Для тебя это рубеж, порог, за который не должен зайти человек.
***
Винтовка калибра 338 Лапуа. Конечно! Каким же еще, как не этим убивать людей! Для этого калибр и создан.
Стрелок одел наушники. Разницы, что в них, что без них не ощутил. За окном не щебетали птицы, не шумел ветер, не шелестела листва – здесь царило безмолвие. Поиграл регулятором настройки громкости, — все было так же тихо, разве только ярче стали издаваемые им самим шорохи.
Он придвинул к себе поближе одну из коробок. Патрон снаряжен матчевой пулей с красным наконечником, такие бывают у хорнади. Хороший выбор, чтобы начать. Магазинная коробка на пять патронов, лаская слух мягкими щелчками, исправно приняла в себя все пять.
Стрелок поиграл затвором, проверяя и привыкая к его работе. Оставил затвор в крайнем заднем положении, с характерным щелчком присоединил магазин, и дослал патрон в патронник.
Отрегулировал щеку приклада, подвигал головой, проверяя видимость в прицеле, приложился. Как всегда, раньше, на стрельбище на тренировке, или на соревнованиях, он почувствовал мандраж, возбуждение. Посмотрел в сторону, успокаиваясь. И снова в прицел.
Оптика приблизила лед вдали. В прицел он не ощущал той яркости, что била в невооруженный глаз солнцем, отражаясь от поверхности. Теперь следовала решить какое здесь расстояние. Глазу не за что было уцепиться. Ничего имеющего известные ему размеры в области видимости не находилось. Дальномерная сетка прицела пока бесполезна.
Подумав, прикинул, что здесь метров четыреста, вряд ли больше. Да, пожалуй, четыреста, по стрельбе потом откорректирует. Оставался еще вопрос на какую дистанцию пристрелян прицел. Калибр крупный, настильность у пули приличная, пускай будет триста метров; на максимальной кратности в прицел ясно видны трещины на льду. Он крутанул маховик вертикальной поправки, вспоминая баллистическую таблицу. И стал ждать.
— Извините, да подвинетесь же! – вдруг громко ворвался в его уши голос и чей-то дикий крик. От испуга стрелок сорвал наушники и оглянулся. На чердаке никого не было. Всё так же пусто, всё та же тишина. Он опять натянул «уши» и сразу же услышал натруженное тяжелое дыхание кого-то.
Понятно, он слышал цель. Цель, еще сокрытая в глубине тумана, но скоро он ее увидит. Никакие, даже самый дорогие навороченные активные стрелковые наушники не действовали на таком расстоянии… раньше, в каком-то другом мире. Хорошо, что здесь действуют. Стрелок устроился поудобнее.
— Вот дура! – прозвучал в наушниках голос. Мужской, неопрятный, визгливый. В это раз владелец голоса сказал приглушённо, как будто обращаясь к себе.
— Еле прется! И прямо на моем пути! – так же тихо прозвучало опять. В наушниках стрелок различил и еще чье-то дыхание. Цели было две.
— Будьте добры! Извините! – уже громко затараторил тот же визгливый мужской голос.
— Разрешите! Разрешите пройти! Извините…. Да дайте же дорогу!
В наушниках раздался шум раздираемой одежды, рвущейся ткани, скрежет льда, чьё-то «не надо», а затем протяжный, утихающий крик и звук скользящего тела по льду. В эфире стрелок теперь слышал только одно дыхание.
Из клубов облака вынырнул человек. Пожилой, лысый, круглолицы и красномордый. Кожа черепа блестела от пота. Мужчина стоял к стрелку в пол оборота. Неприятный тип! Стрелок не видел полностью лица мужчины, но, похоже, он радовался, ликовал, и улыбающаяся морда этого типа вызывала у стрелка омерзение.
Стрелок прицелился между лопаток, он не знал точно, куда полетит пуля – выше или ниже, так больше шансов, что цель будет поражена. Выдохнул, задержал дыхание и нажал на спусковой крючок. Винтовка ощутимо дёрнулась, все-таки 338 калибр, не хуры-мухры. Голова мужчины разорвалась кровавым облаком осколков, оросив кровью лед метра на три вокруг. Тело покачнулось, упало и заскользило вниз, оставляя после себя алый след.
Стрелок не ожидал такого эффектного попадания. Когда он стрелял такими пулями по бумаге мишеней они оставляли аккуратные дырочки. Он совершенно забыл, что пуля, по сути то своей, экспансивная. Ну и ладно!
Стрелок крутанул маховичок, вводя поправку.
***
Мужчина средних лет стоял на краю крыши и оглядывался по сторонам. Он обладал красивым лицом с правильными четким чертами; таких, наверное, любят скульпторы. Его немного портила неопрятная борода, черная с проседью, и всклокоченные короткие черные волосы с залысинами. Возле виска темнело пятно, как будто кто-то ручкой нарисовал, идеально круглой формы. Это пятно неестественно смотрелось на его лице. Оно казалось лишним, пришлым.
Потертая, цвета хаки куртка свободна висела на мужчине. Манжеты с торчащими нитками изрядно потерты. Слева, на груди, над карманом угадывалась коротка орденская планка. Мужчина был полноват. Нет, не заплывшим и обрюзгшим, просто с лишним весом, который бросался в глаза, но не изменял впечатление о нем, как о крепком сильном мужчине.
Он стоял на краю крыши, на узком горизонтальном промежутке между скатом и пропастью. Слева ржавая решетка до колен – слабое препятствие от падения. Справа – скат, под непривычно малым углом градусов в двадцать уходящий вверх. Удивительно, мужчина стоял на потрескавшимся кровельном покрытие, гудроне, наверное, а скат целиком состоял изо льда, плотного и прозрачного. Где заканчивался скат и начинался конек мужчина не видел; над домом плотным слоем висели облака. Каких размеров дом, можно было только догадываться, хотя того, что охватывал его взор убеждали его в предположении, что дом огромен.
Казалось, дом висел в пространстве. Везде, куда только доставало его зрение, под облаками парили разные объекты: уходящие в небо короткие и длинные лестницы, разных форм скалы, холмы, терриконы; и такие же с ледяными крышами дома. Земли или хоть какого-то дна внизу мужчина не наблюдал. Картина, панорамой представившаяся ему, завораживала своей сюрреалистичной формой. Ему понравилось.
— Кажется, раньше ты считал себя инструментом или ресурсом. Ты считал, что этот ресурс можно потратить до конца для дела, которому ты посвятил свою жизнь. Ты, кажется, и потратил?
Перед мужчиной находился силуэт человека без лица. Он висел в воздухе однородной массой, не имея четких очертаний. Голос был приятный умиротворяющий, вызывающий одни приятные эмоции.
Мужчина машинально поднял руку к голове. Поглаживая висок, силился вспомнить.
— Не помню. Наверное.
— Что ж, может быть, не все еще ты потратил! Побудь и здесь инструментом. Перед тобой будут появляться люди, которых ждет испытание – они должны будут подняться наверх.
— По льду?
— По льду. И у них будет выбор. Они могут просто попытаться подняться с тем, что у них есть с собой, или получить помощь от тебя. В последнем случае, за эту помощь ты должен у них что-то взять. Плату.
— Какого рода помощь я могу им оказать?
— Тебе решать.
— Какую плату мне с них брать?
— Тебе решать. Ты можешь забрать у них все, что захочешь, кроме жизни. А вот здесь, — силуэт указал на еле видимую дверь прямо в ледяном скате крыше.
— Здесь ты найдешь все что тебе нужно, включая и отдых, который ты несомненно заслужил.
— Если они не захотят подниматься?
— Тогда им придется быстро опуститься. Ты поможешь им в этом.
Мужчина замолчал, обдумывая следующий вопрос.
— А я тоже могу подняться по крыше и достичь вершины?
— Как хочешь, — ответил силуэт теряя очертаний, — Только зачем тебе это? Достижение для любого инструмента, это когда он применяется по назначению.

***
Рыжеволосая женщина с хищным лицом, одетая в строгий деловой костюм, попыталась пройти по ледяному скату крыши. В своих туфлях на высоком каблуке она не смогла пройти даже метра. Заскользила и чуть не сорвалась в пропасть, вскрикнув от испуга. Едва удержалась, балансируя руками.
— Вот по этому льду я должна подняться наверх? – спросила она, скривив лицо.
— А это что, кровь?
Женщина подошла к алому следу, который тянулся откуда-то сверху. Он начинался в глубине серого месива, которое плотным слоем висело в вышине. Она заглянула вниз, пытаясь разглядеть, что там за краем крыши. Но там было ничего. Угнетающее безвестное ничто. Она отпрянула.
— Это кровь тех, кто не сумел покорить вершину. И да, ты должна подняться.
— Ну хорошо, я поднимусь. Что там наверху? Меня вернут домой? У меня собака и муж. Мне надо домой.
Мужчина пожал плечами.
— Какой в этом смысл? Зачем вообще все это? – истерично взвизгнула она.
— Не знаю! Если ты не станешь подниматься я скину тебя вниз.
Женщина боязливо бросила взгляд в пропасть и отошла максимально далеко от края. Она стояла сгорбившись. Бессмысленность, безнадежность ситуации давила на нее. Опереться не на что, а ей очень хотелось – ноги едва держали. Схватиться не за что. Сесть прямо на покрытие крыши ей не позволяла врожденная брезгливость. Черты ее лица исказила гримаса злости и отчаяния. От безысходности она сложила крестом руки на груди. И стало заметно вдруг – то место на груди, за которым должно находиться сердце, полупрозрачно. Двадцатисантиметровый просвечивающийся сквозной круг, внутри которого просматривалась и ткань костюма женщины и то, что находилось у нее за спиной.
— Хорошо я согласна на помощь, — решилась она.
Мужчина исчез где-то в скате крыши. Как это произошло она не поняла. Отсутствовал не долго. Таким же чудесным образом он вдруг оказался возле нее и приказал ей открыть рот. От неожиданности она открыла. После этого все произошло очень быстро. Она почувствовала во рту вкус железа, ее язык чем-то больно прищемили и вытянули наружу с такой силой, что она невольно шагнула вперёд, следуя за своим языком, словно сучка на поводке. В следующую секунд мужчина взмахнул рукой. Резкая обжигающая боль заставила ее отпрыгнуть назад. Рот заполнился кровью, внутри рта в конвульсиях беспорядочно дергался обрубок. Ее стошнило. Кровь, перемешавшись со рвотными массами, хлынули прямо на ее красивый костюм.
— Говорят, ты любила задавать неуместные вопросы и гордилась своим цинизмом, — сказал мужчина и ловкими движениями одел на ее ноги прямо на туфли альпинистские кошки. Всунул в руки по альпенштоку, и подтолкнул к скату, заставляя начать и подъем. И она начала.
Она поднималась бездумно – втыкала альпеншток, вгрызалась в лед зубьями кошек. Шок помогал ей, гнал ее наверх прочь от этого ужаса. В каком-то полузабытьи она выскочила вдруг из серого тумана. Свет ослепил ее. Обезумевшее лицо она обратила к солнцу, как к источнику жизни, спасению. Лучи солнца обогрели ее кожу, царапнули надеждой, придали сил. И она продолжила свой бег-подъем, не сбавляя скорости.
Она выскочила на пандус-конек крыши, бросила ненужный теперь инструмент, и повернулась. Она смотрела вниз, не гонятся ли за ней. Раскрытую ладонь положила на вздымающуюся от бешеного дыхания грудь, туда, где у нее раньше было сердце. Натружено дыша, замерла.
Стрелок спустил курок.
Последнее, что она увидела – беспорядочно крутящиеся в воздухе пальцы с изящным маникюром. Успела промелькнуть мысль с оттенком зависти про мастера, умеющего делать такую безупречную работу.
Затвор выплюнул гильзу. А стрелок, находясь под впечатлением от увиденного, решил сменить боеприпас. Стоит использовать обычную оболочку; бергер гибрид или лапуа локбейз подошел бы. С матчевыми пулями выходит слишком сурово. Он прицелился в область сердца рыжей женщины, лицо которой показалось ему неприятным, злым, жестоким, совсем не женским. В свете солнца стрелку показалось, что эта часть женщины неестественно странного цвета. В момент выстрела она прикрыла грудь, как будто защищаясь, предчувствуя неизбежное. Для двухсотвосьмидесятиграновой пули ладонь, конечно, защитой не являлась. Кисть с ладонью вспыхнула алым и на месте сердца у рыжей образовалась дыра.
Что стало с телом стрелка не интересовало. Он выбирал патрон на замену, изучая содержимое ящичков. Остановился на бергере – узнал пулю, она, правда, полегче – двести пятьдесят гран, если он не ошибался. Полетит по-другому. Поэтому в этот раз решил пристрелять, пока не появились новые цели; наушники молчали. Отчетливо видное красное пятно на льду крыши как раз для этого годилось.
***
Хорошо, что веревка была достаточной толщины! Его жирные пальцы, вцепившись, надежно удерживали грузное тело. С другой стороны, тонкую веревку можно обматывать вокруг кисти и подтягиваться, не так стирая в кровь ладони. Он посмотрел ниже. Кроваво грязный цвет пеньки, бурый цвет льда под ней, багровые полосы на брюках – всё вызвало дурноту. Раньше он не боялся крови. Правда чужой, здесь то своя! Он зажмурился, помотал головой и прикусил губу, приводя себя в сознание. Он упорен и упрям, он доберется до вершины чего бы это ему не стоило.
Надо отвлечься, думать о чем-то, думать о цели. Мысли упорно вращались вокруг боли. Кровавое пятно на зеленой рубашке расплывалось все шире, полностью захватив нагрудные карманы. Живот горел огнем. Каждое движение вызывало режущую боль, тупым гвоздем бьющую в голову. Он всегда преодолевал все пороги, все трудности, всё на пути, не останавливался ни перед чем. И сейчас никакая боль не сможет заставить его прекратить подъем.
Взгляд зацепился за что-то инородное выше. Какой-то продолговатые маленький предмет торчал изо льда. Он заработал руками, стараясь не замечать боль, пытаясь отвлечься этой ближайшей целью.
Палец – это палец. Женский тонкий изящный палец. Он примерз своим основанием ко льду, как будто указывая ему направление наверх, ну или укоризненно журя его. Перламутровый цвет лака на ногте с рисунком пингвина. Как символично! Он горько усмехнулся и продолжил подъем.
— Говорят ты любил мясо, — сказал тот мужик. После этого грубо задрал ему рубашку и прямо по майке, широким взмахом кривого ножа отсек от его большого живота изрядный кусок плоти. Он тогда сдержал крик, вроде бы сдержал. Лишь застонал и пошатнулся. По скату крыши зашуршала веревка. Он поднял голову и завороженно смотрел как она разматывалась, сбивая мелкие льдинки, пока к его ногам не свалился ее конец. Пенька, грубая и волокнистая.
— Вот твой путь наверх! А там, твоя очередная вершина, — сказал тот мужик, отошел от него на несколько шагов и стал за ним наблюдать. А он стал поднимать с помощью веревки свое давно отвыкшее от таких нагрузок тело.
***
Стрелок рассматривал грузного мужчину в прицел. Он был запятнан кровью буквально весь, даже на лице размазанные следы крови. Вызывала удивление его голова – непропорциональная, бугристая, деформированная, словно голова без части мозга. Мужчина стоял покачиваясь. Очевидно он потратил все свои силы на подъем.
Стрелок выстрелил. Все-таки эффект от экспансивных пуль намного красочнее и зрелищнее. Оболочка прошила голову, вызвав только небольшой фонтанчик. Голова качнулась, тело кулем упало и покатилось вниз.
***
Бородатый мужчина стоял возле веревки долго. Ждал. Бесформенной кучей мимо него прокувыркалось тело. Он задумчиво посмотрел наверх, туда, где клубились облака. И пошел по скату. Никакой сложности он с этим не испытал. Шел он уверенно и споро. Ноги легко несли его, будто ступал он по асфальту, а не по льду. Скоро он вошел в зону облаков, еще быстрее из них вышел. Он поднялся и долго смотрел по сторонам. Облака внизу рассеялись и видел он ровно ту же картину, что и снизу, на краю крыши. Он посмотрел наверх – что-то привлекло его внимание. Помотал головой, словно отказываясь от чего-то. Постоял еще немного и также споро, как и поднимался, пошел вниз, растворяясь, превращаясь в тонкий, едва различимый силуэт.
***
— А говорил, стрелять в людей легко, – раздался усиленный наушниками голос. Стрелок снял наушники, аккуратно пристроил их на приклад и встал. Силуэт парил сзади.
— Эта задача оказалась для меня непосильной, – стрелок виновато развел руками и улыбнулся.