Рассказ №20 Невеста Чужого

«Чужим» его назвали за костлявый вид и характерный оскал вытянутой, почти собачьей челюсти, сверкавшей острыми кривыми зубами из-под ободранной шкуры. Это было форменное чудище из фильма. Чёрная с тёмно-бурыми пятнами взъерошенная шерсть, облезлый хвост, грозные атлетические лапы. В то лето он наводил ужас на всю округу. Никто не знал, где он живёт и есть ли у него хозяин. Он мог появиться где угодно и при виде людей, особенно детей, сперва начинал рычать, как пёс или волк, и бросаться в драку, а если мы от него разбегались, то мог кинуться в погоню, и тогда все окрестности оглашались нашим визгом и воплями.
Каждый день мы с друзьями, такими же как я, детьми восьми-девяти лет на базе отдыха, собирались в штабе и готовили план боевых действий против Чужого. Обычно весь план состоял в том, чтобы на самодельной карте местности отметить места недавнего появления чудовища и «построить его гипотетический маршрут с целью обнаружить и изолировать противника, избежав непредвиденных столкновений». (Да, именно так мы это и формулировали). В какие-то дни Чужого вообще никто не видел, и от этого к вечеру становилось жутко – ведь он мог появиться где угодно в самый неожиданный момент. Но если он не появлялся два дня, то страсти понемногу утихали, потому что у детей летом полно и других занятий, кроме охоты на дикого кота. Мы купались, писали пьесы для нашего самодельного театра, играли в мяч. Один раз мяч застрял на плоской крыше одноэтажного домика, и я как временно самый высокий полез его доставать. Мы подтащили к краю крыши деревянный стол, и на него ещё пришлось поставить табуретку – тогда только, слегка подтянувшись, я смог заглянуть на крышу с палкой в руке. Мяч действительно был там и лежал неподвижно, зацепившись за крупную упавшую ветку. Он был на середине крыши, а на самом краю на расстоянии вытянутой лапы от моего носа лежал собственной персоной Чужой. Вблизи он был ещё страшнее, чем издалека, и больше похож на медведя, чем на кота. Я застыл от ужаса, а он заметил меня и, приподнявшись, издал дикий боевой рёв. Я не закричал, потому что не успел. Зато успел машинально махнуть палкой, которой я собирался сбивать мяч, и сбросил кота с крыши. Мои друзья хором завизжали, как недорезанные, и кинулись врассыпную. За ними, рыча и ругаясь, помчался Чужой, а я, потеряв равновесие, грохнулся с приличной высоты вместе с табуреткой и лишь чудом не переломал себе все кости. С того дня мой авторитет среди детей поднялся ещё выше. В военных играх я и так всегда избирался командиром, но теперь (шутка ли!) я был единственным, кто если и не выиграл сражение с Чужим, то хотя бы не проиграл, не обратился в бегство и даже нанёс врагу некоторый моральный урон.

Вторым человеком, имевшим особые отношения с безумным котом, была Катя. К нашей разведгруппе Катя не относилась. Она была младше и жила не на базе отдыха, а в частном доме – прямо напротив ворот базы. Нельзя даже сказать, что она крутилась вокруг нас, потому что слово «крутиться» плохо подходило этой загадочной даме шести лет, не умевшей играть ни в какие групповые игры, но любившей пускаться в пространные морализирующие монологи или задавать непонятные вопросы. Однажды во время нашего противостояния с Чужим она, как бы случайно присутствуя рядом, выдала тираду о том, что подглядывать некрасиво «как за людьми, так и за млекопитающими» (так и сказала). Мне нравилась Катя. Дружить с ней мне никак не подходило по возрасту, но я втайне восхищался этой её неспешной манерной речью и иногда пытался провоцировать на новые глубокомысленные высказывания. Из того что я помню – она как-то спросила меня с этаким материнским снисхождением: «Ах, когда уже, наконец, твои амбиции выровняются с твоими поступками?» Я не знал, что ответить.

Как-то раз мы сидели в засаде и вели наблюдение за противником. Противник лежал на солнышке, прислонившись к дощатой стене и угрожающе дремал. Мы следили за ним из кустов на разумном отдалении. В это время из-за края стены появилась Катя, как обычно блуждая в неопределённом направлении. Мы начали отчаянно махать ей руками, жестами указывая на опасность. Она безразлично посмотрела на нас, потом на кота и направилась прямо к нему. Мы все зажмурились, ожидая жестокой расправы. Катя приблизилась к Чужому и как ни в чём не бывало начала чесать ему пузо. Вместо того чтобы ощериться, зарычать своим утробным рыком и атаковать, Чужой вдруг лениво перевернулся на спину, подставляя лохматый живот под пухлые пальцы девочки. Происходило что-то невообразимое. Катя гладила исчадие ада и разговаривала с ним, а он что-то бурчал в ответ. Мы вопросительно смотрели друг на друга.

С тех пор Катя проделывала подобное ещё не раз. Прибавок авторитета, который я получил, сразившись с чудовищем, таял на глазах. Да и сам наш героический ужас перед котом стал как-то обесцениваться. Самое обидное было то, что бояться мы вовсе не перестали. Ни на кого из нас благорасположение Чужого не распространялось, да никто, включая меня, и не решился бы подойти к нему настолько близко. Сама же Катя несмотря на все шутки о её предстоящей свадьбе с Чужим, приобрела не то что авторитет, а какое-то мистическое почтение, ведь она могла делать то, на что никто из нас не был способен.

Во время наших игр мы стали всё чаще оказываться у ворот поместья Кати, а иногда и во дворе. Её вполне устраивало такое застенчивое внимание. Мы делали вид, что занимаемся своими делами, а она смотрела на нас широкими голубыми глазами и одаривала редкими сложноподчинёнными предложениями туманного смысла. Кого наши игры совсем не устраивали – так это отца Кати. Этот подчёркнуто серьёзный человек с короткой бородой переехал из городской квартиры в деревенский дом с хозяйством, чтобы «заниматься делом» и «твёрдо стоять на ногах», а главное – чтобы никто и подумать не мог обвинить его в безделии. Он всегда был демонстративно занят – то крыл крышу, то ремонтировал машину, то возился на участке – и пылал праведным гневом ко всем бездельникам, особенно к отдыхающим, особенно к их детям. Сама Катя имела в этом доме временное освобождение от трудов, потому что ростом была пока что существенно короче лопаты, но мы, мальчишки с базы отдыха!.. Это не говоря уже о том, что мы позволяли себе без спросу играть на чужом дворе. Периодически (но, к счастью, редко) появляясь в дверях, он то недовольно ворчал на нас, а то пускался в крик и угрожал переловить и выпороть нас всех и наших родителей. Для «хозяина своей жизни» и «человека дела» ему явно недостовало выдержки и уверенности в себе. Мы не сильно боялись, но бегали от него, как будто бы от сумасшедшего старика с клюкой, ненавидящего детей, хотя был он тогда совсем молод. Мы делели вид, что с криками убегаем со двора, но как ктолько хозяин исчезал, сразу же возвращались. Не так бывало, когда к Кате приходил её жених – Чужой. Тогда мы молча, медленно, чтобы не дать заподозрить себя в панике, бочком ретировались и возвращались на свою базу.

Однажды две напасти совпали. Мы сидели в углу двора у Кати, которая снисходительно наблюдала за нашими «мальчишическими неразумностями», и расшумелись. Из сарая вышел отец Кати с топором в руке. Повинуясь правилам этой игры, мы с криками побежали в сторону калитки и столкнулись нос к носу с Чужим, который подпрыгнул и зарычал на нас едва ли не громче, чем хозяин. От неожиданности мы с криками кинулись врассыпную. Кот гонялся за нами по двору, пока наконец неожиданно не кинулся на Катю, и глубоко шваркнул её когтями по лицу. Катя протяжно завыла низким отчаянным голосом, в котором слышались и физическая боль, и разочарование, и горечь от предательства. На её вой снова выскочил отец. Он увидел окровавленную дочь, мечущегося по двору кота, убегающих за ворота нас и воскликнул: «Да как же меня всё это достало!» На его лице появилась какая-то зверская решимость. Пацаны разбежались, а я видел всё это сквозь открытые ворота, хотя отбежал уже далеко. Левой рукой он крепко схватил Чужого за загривок и прижал к стоявшему у стены широкому полену. От неожиданности и шока кот, казалось, даже не думал сопротивляться и только безучастно смотрел вдаль, не издавая ни звука. Одним ударом хозяин отрубил ему голову. Я даже видел, как она шмякнулась в опилки рядом с поленом. Катин вой сразу смолк. Отец закричал жене: «Жанна, тащи йод! У дочери кровь!»

Потрясённый этим зрелищем, я остался на отдалении и долго ждал в одиночестве, что будет дальше. Через какое-то время из ворот вышла сама Катя и медленно пошла с рассеянным видом по дороге, но не к нашей базе, а дальше, в сторону деревни. Я стал осторожно следить за ней издалека. Она долго шла по дороге, никуда не сворачивая, вышла далеко за пределы наших с друзьями обычных прогулок, вперёд и вперёд, а потом повернулась и пошла обратно. Не знаю, заметила ли она меня, но я заметил выражение её лица, замазанного йодом и заклеенного пластырем. Это было как будто бы её обычное выражение рассеянной мечтательности, но только слишком рассеянной. Настолько рассеянной, как будто в мире больше не осталось никого, и никогда ей больше не придётся сосредоточиться, чтобы облечь мысль в слова. Мне, по крайней мере, так показалось. Я ожидал чего-то более страшного от девочки, которую в один день предали сразу двое самых близких мужчин.

После этого события что-то изменилась. Я долго сомневался, делиться ли с ребятами тем, что я видел, но не смог держать это в себе и рассказал. К тому же, только я знал, куда исчез Чужой. (Впрочем, это оказалось не так важно: годы спустя я убедился, что никто этой истории не помнит). Катю каждый день возили на уколы от бешенства, и она стала появляться гораздо реже. К тому же, она сама стала меньше с нами разговаривать. Просто бродила кругами с отсутствующим видом и как будто чего-то ждала. Лето уже заканчивалось. Следующим летом Катя появилась всего на несколько дней – она куда-то уезжала с матерью, а ещё через год база отдыха закрылась. Завод, который владел ею, решил продать землю. Но мы с «летними» друзьями не растеряли друг друга и ещё долго общались в городе, пока нас окончательно не раскидало по разным дорогам. Про Катю я знал, из разговоров, что в наступившие новые времена её отец разорился, и семья вернулась обратно в город. Я сам встречал её как минимум дважды: один раз случайно, второй раз – на студенческой вечеринке. Это была совершенно непримечательная девушка, в которой от шестилетней Кати осталось только это выражение рассеянного утомительного ожидания. Я даже спросил тогда: «Ты думаешь, мои амбиции выровнялись с моими поступками?», но она не поняла, о чём речь. А потом, спустя несколько лет, мне рассказали о её гибели. Не хочу вдаваться в подробности, но то было чень страшное убийство, настоящая казнь. Неужели этого она ждала? Я тогда сразу подумал, что её смерть как-то связана с той давней историей. Но как она могла быть связана? Просто очень много жестокости вокруг.