Рассказ №21 Оптимизация

Я открыл глаза. Утро уже нарисовало на изнанке штор светлый прямоугольник окна. Взгляд растёкся по ровной белизне потолка, соскользнул вдоль стены и наткнулся на большое – дамское – зеркало в белой раме. Стоп! Где это я? Незнакомый пододеяльник в беспорядочных цветных кляксах, непривычно мягкий матрас. Левый бок грело живым телом – его ни с каким другим не спутаешь. Я повернул голову.
Рядом, не дальше вытянутой руки, спала незнакомая женщина. Она уткнулась лицом в подушку: я видел только спутанные рыжеватые волосы с отросшими тёмными корнями, щёку, нос и усталое веко, подведённое несколькими штрихами морщин. Сорок плюс-минус – на взгляд прикинул я. Почему эта женщина находилась в моей постели? Точнее, я в её.

Я осторожно отодвинулся к краю и выскользнул из-под одеяла, чтобы не потревожить спящую. Если проснётся, придётся что-то объяснять, оправдываться. А я не знал, что сказать. Ещё хуже, если разрыдается. Терпеть не могу женских слёз – они, как кислота, в ноль растворяют волю. И толкают на глупые обещания, о которых жалеешь, как только они срываются с языка. Нет, надо сначала самому определиться.
Я сунул ноги с шлёпанцы: мой размер и даже стоптаны косолапо под мою ногу. На прикроватной тумбочке лежал чужой мобильный. Воровато оглянувшись, я прихватил его и сунул в карман клетчатых пижамных штанов – поможет хоть что-то выяснить.

Когда открывал дверь спальни, замок металлически лязгнул. Я испуганно замер. Сонное ритмичное сопение – не просыпайся, умоляю, не просыпайся! – сбилось, затихло. Но вскоре восстановилось в другой, более низкой, тональности. Я беззвучно просочился в коридор.
В дальнем конце жидкий свет намекал на открытую дверь – должно быть, кухня. Кофе! Организм сурово потребовал утреннюю дозу допинга. Может, хоть он подстегнёт коматозную память? На цыпочках, как домушник, я пошёл на свет. Коридор впадал в просторную прихожую. Справа я увидел две узкие двери встык – санузел. Подумалось, что неплохо было бы умыться холодной водой. Для пробуждения адекватности.

Я щёлкнул выключателем и вошёл в ванную. Навстречу мне из глубины зеркала выступил незнакомец. Мы встали напротив, разделённые гладкой поверхностью стекла – лицом к лицу, глаза в глаза. Чужой ревниво изучал мои черты, как и я – его. Недоверчивые серые глаза, сухие тонкие губы, безвольный подбородок в тёмных пеньках щетины. Помятый жизнью субъект лет сорока. Неужели это я? Не может быть, не узнаю! Я нажал пальцами на глазные яблоки, отпустил – изображение, как положено, раздвоилось. Значит, не сплю. Или кошмар слишком реалистичен.
Для более полного исследования я стянул с торса футболку (незнакомец в зазеркалье сделал то же самое). Да, не Шварцнегер в молодые годы. Но и не ужас-ужас-ужас: брюхо над поясом не висит, мускулатура кое-какая имеется. Если всерьёз заняться, можно и подкачать. С опаской оглянулся на дверь и быстро спустил пижамные брюки. И едва успел – стоп! куда? – поймать на лету выпавший из кармана смартфон. Но отражением остался доволен: «там» было всё как надо.
Я немного повеселел. Поплескал в лицо холодной водой, прополоскал рот (брать из стаканчика синюю, мужскую, зубную щетку не решился – мало ли кто юзал?).

На незнакомой кухне огляделся: кофемашины не было. И не надо, слишком тарахтит – может разбудить спящую. В навесном шкафчике нашёл стеклянную банку с рассыпчатым коричневым порошком. Открыл, с наслаждением втянул ноздрями божественный аромат – он!
На полке нашлась медная широкобёдрая турка с деревянной ручкой – похоже, кофе здесь любили. Залил воды, не скупясь, насыпал порошка и поставил на плиту. А сам сел за стол препарировать гаджет.
Смартфон пялился на меня слепым глазом дисплея. Я приложил указательный палец правой руки к сенсору. Аппарат скептически хрюкнул, но не поддался. Повтор тоже не принёс успеха. Зато появилась сетка графического кода. Сколько здесь возможных комбинаций? Палец сотрёшь рисовать! А мне так надо заглянуть в секреты хозяина дома. И понять, кто я и как оказался на его месте.
От отчаяния приложил к сенсору указательный палец левой. И – вуаля! – дисплей ожил, засветился. Дактилоскопический тест был пройден. Получалось, это мой телефон? Или аппарат заглючил?

Экранными обоями стояло слащавое семейное фото: чужак из ванной, женщина, что спала в моей постели, и на коленях у мужчины – девочка лет семи с щербатой молочной улыбкой. Ещё и девочка! Я нашёл иконку галереи: хотел покопаться в фотках – может, они что-то прояснят?
Вдруг из-за плеча донеслось шипение. Обернулся: над кратером турки вздулся зловещий пузырь, из которого вытекала и ползла по медному боку конопатая кофейными крошками коричневая жижа. Я рванулся к плите, и – нет, только не это! – смахнул со стола телефон. Тот звякнул о кафель предсмертным жалобным звоном, по стеклу разбежались трещины, экран погас. Вместе с ним разбилась надежда: секреты незнакомца так и остались внутри уже бесполезной плоской коробки. Я снял с плиты перекипевший кофе и тяжело плюхнулся на табуретку.
Пока я скорбел над трупом гаджета, в коридоре затопали стремительные босые пятки. Топот приближался. Я досадливо поморщился, предвкушая скорое – сейчас, сейчас! – разоблачение. Кухонная дверь распахнулась наотмашь, и с порога ко мне кинулась та самая девочка с семейного портрета – тоненькая, нескладно ногастая, как новорождённый жеребёнок.

– Па-а-ап! Знаешь, что мне приснилось?
Я оцепенел: «пап»? Она называла меня отцом? Девочка с разбега подлетела ко мне, закинула тонкие руки на шею. Я с трудом перефокусировал взгляд на вплотную приблизившееся лицо – глаза, круглые от возбуждения, распахнутый щербатый рот. На розовой тугой щеке отпечатался след тканевых складок наволочки.
– Что? – машинально спросил я. Девочка, цепляясь проворными обезьяними лапками за футболку, вскарабкалась мне на колени и требовательно заявила:
– Покачай!
И затараторила, сумбурно пересказывая сон про гаррипоттеровский полёт, где вместо метлы фигурировал велосипед. Я перебил её вопросом: «Как покачать?»
– Ну, пап, не притворяйся. Как я люблю – по ровненькой дорожке, а потом по кочкам, по кочкам, – и она снова залепетала про летучий велосипед.
Девочка егозила на моих коленях, вызывая странные чувства: смесь нежности, умиления и табуированного желания. Я не заметил, когда на пороге кухни появилась женщина – голубой шёлк ночной рубашки, поверх – такой же халат, перехваченный в талии поясом. Я жадно ощупал взглядом её фигуру. Талия была ещё тонкой, и ноги объясняли, от кого девочке достались такие длинные. Крашеные рыжеватые волосы она заколола на макушке, и от этого стала казаться нежнее, моложе.
– Опять секретничаете? – спросила женщина, подавив зевок.
Девочка спрыгнула с колен, подбежала к матери и обняла за талию. Та рассеянно потрепала макушку дочери и с тревогой взглянула на меня – давай, узнавай: я не тот, с кем ты ложилась в постель! Но женщина тоже не распознала во мне самозванца.

– Как ты себя чувствуешь, Слава?
Значит, я – Слава? Вячеслав? Святослав? Владислав? Не важно, потом выяснится. Имя не отзывалось в памяти. Может, у меня амнезия? Откуда?
– Я вчера так испугалась за тебя. Подумала… Бог знает что подумала.
– Я ничего не помню, – честно признался я. – Память как стёрло. Что было вчера?
Женщина – жена – посмотрела на меня с недоверием?
– Совсем не помнишь? Ты побледнел, схватился за сердце.
– В самом деле?
– Я хотела вызвать скорую, но ты запретил. Выпил таблетку, лёг. Я сидела рядом. В какой-то момент показалось, что ты перестал дышать. Это длилось минуту или чуть дольше. Я думала, всё. А потом вдруг дёрнулся, всхлипнул. И задышал так ровно, как будто ничего и не было. – Женщина подошла ближе, погладила меня по плечу, поцеловала в висок. – Я посидела ещё минут двадцать. А потом легла.
От этого поцелуя в мозгу вспыхнула ослепительная искра. И я сразу всё вспомнил! Полёт сквозь обжигающе-холодную космическую пустоту и падение в вялое, остывающее тепло трупа. Меня послали сюда – в чужое тело. Возражать, отказываться в нашей небесной конторе не принято: приказали – живи. И так три года после Ковида дали отдохнуть – подумать, переосмыслить ценности. И надышаться впрок отрезвляющим эфиром вечности.

Тот, кого забрали, был слабаком – скукожился от первого порыва холодного ветра исторических перемен. Наверху решили, что ему не место в новой – ожесточившейся – реальности. А его женщина – другая, сильная. Такая выдержит, вывезет, не сломается. И коня на скаку остановит, и в горящую избу войдет, если будет нужно. Теперь мы с ней – пара равных. И мне из чужого надо превращаться в своего – прирастать к новой семье-.
Я потянулся, приноравливаясь к телесной одёжке с чужого плеча. И озорно подмигнул своим девочкам:
– А завтракать мы сегодня будем?