Рассказ №13 Выходя из дома

Случается после долгой болезни выйти на улицу и не признать города. Всё время вынужденного затворничества он присутствовал как-то отстранённо, не соприкасаясь с твоим окружением. Задёрнутые на окнах шторы были подобны смежённым векам спящего. Внутри длились сновидения жизни, а внешний мир будто и не существовал. Да если бы и раздвинуть шторы – что интересного можно найти с той стороны? Однообразие приглядевшейся улицы, тесно припаркованных автомобилей, куда-то спешащих совершенно тебе не интересных чужих людей. Смотришь – и не видишь. Продолжается сон с открытыми глазами.
Город давно приучен воздвигать почти непроницаемые границы. Электронные письма и чаты заменяют общение с дальними, редкие звонки на мобильник – встречи с ближними. Услужливые доставщики привезут до самых дверей, да ещё с обещанным банковским приложением кэшбеком всё то, что в прежние времена привычно было выбирать на полках магазинов и в меню закусочных. Кино покажет домашний кинотеатр, новости в самых разных интерпретациях донесёт Интернет. Бродский с его советом не выходить из комнаты слышится уже не смешным провокатором, не горестным обличителем, но мудрым коучем, пожившим на свете гуру.
А помнишь, в деревне? Стёкла в деревянных рамах отзываются лёгким дребезгом на проехавшую под окнами гружёную лесом фуру. И сразу начинаешь гадать: откуда повезли? Где назавтра вместо шумливого леса встретит усыпанная прелой хвоей и сухими щепами пустошь?
Идут ли дорогой путники – в доме слышен их негромкий разговор. И сразу подумаешь: куда идут? В магазин ли, что откроется после обеда, как только продавщица Лидочка обрядится со своей парой коров, или к родственникам? И кто идёт? И что несёт? Мало чужих ходят по просёлочной пылящей в солнечный день или прибитой летним дождём дороге. Всё больше свои, близко или хотя бы отдалённо знакомые, пусть даже из соседнего Загорья, или Марьина, или Жеребятина.
А то придёт бирюк с Красной Пустоши или из затерянного в ледниковых овражных холмах Волошна, тот, которому медведь в лесу первый сосед, и встречается чаще, чем любая иная живая душа. Как с таким не переговорить, не выслушать откровения: “Иду, – дескать, – овражком вдоль болотца. собираю лисички, вдруг слышу, топает кто-то и сопит. Думаю: кто ж по грибы на моё место припожаловал? Обернулся, а это медведь! Поднялся на задние лапы – повыше меня ростом. Башку наклонил, пасть раскрыл и ревёт. А из пасти смердит, аж дыхание перехватывает. Я ему и говорю: не ешь меня, медведь, я пропитой, прокуренный, найди кого послаще! И так повторяю ему три раза. Тут он на все четыре лапы опустился, башкой покачал, повернулся, да и ушёл. Чтоб я ещё на это болото за грибами пошёл – да ни в жисть!”
Вечером – даже идти далеко не надо, – прямо с крыльца видишь, как всю округу обнимает небо. Лазоревое в вышине, становящееся тёмно-сиреневым на востоке, роняющее на кроны рябин оранжевые лучи от укрытого домом заката. И всё слышно. Как перелаивается собака со своим лесным эхом за ручьём. Как плетут вечерние танцы воспрянувшие в сумрачной прохладе комары и мелкие мошки. И повсюду в сгущающейся темноте в ветках калины, кустах смородины, кущах ярко цветущего девясила стрекочут цикады. Неумолчный хор жизни, которому сопричастен всякий человек, живущий на этой земле.
Самый сон здесь целебен и есть продолжение жизни. Закроешь глаза после дневного похода за ягодами – и видишь ягоды, даже чувствуешь дух спелой малины или чуть вяжущий вкус брусники на губах. Вернувшись с реки – будто сохраняешь на сетчатке глаза световой оттиск заводей с осторожными хариусами и жадными щуками. Перебрав корзину с белыми, лисичками, волнушками и груздями, видишь то же и при начале сна. А пробуждение всегда приветствуется мягко приближающимся по половицам, по домотканым полосатым дорожкам половиков рассветным солнцем. Самое время затопить печь в прохладе выстывшего за ночь дома, пройтись до колодца за холодной прозрачной водицей, неспешно подумать о наступающем дне.
Город балует центральным отоплением, водопроводом, канализацией. Город делает всё, чтобы пустота не наполненного событиями сна продолжалась с пробуждением. Разве что долгая болезнь встряхивает, будто берёт цепкими руками за плечи, говорит прямо в лицо: “Ты что? Ты где? Да и кто ты, помнишь ли ты об этом?”
Выйти из дома, вернуться в дом можно только там, в нескончаемом бодрствовании. Выходя из подъезда, можно вернуться только в подъезд, назови его хоть парадной, хоть иным подобным словом на любом из языков мира.
Иллюзорность города подобна иллюзорности компьютерной игры, перемещающей от локации к локации, но ничего не меняющей по сути в виртуальной жизни персонажа. Обзаведись ником на сайте, аватаром на форуме, и никакая Болдинская осень не достучится до крепко спящей в твоих обессилевших объятиях музы. Вечный закон творческого антагонизма между городом и деревней.
Можно многое написать, рассеиваясь умом по темам, придумывая миры, по-паучьи разбрасывая хитросплетения сеттинга. А потом понимаешь, что нет в этом той правды, как во встрече с медведем на краю глухого овражного болотца, как во встрече с вечерним небом, многоцветно обнимающим горизонт, как во встрече с утренним летним солнцем, щедро нагревающим некрашенные сосновые половицы.
Потряси головой, читатель, отряхни остатки сна, и поищи кого-нибудь послаще. Тут всё пропито и прокурено городской беспробудностью. И что это: рассказ? Эссе? Зарисовка? Какая, впрочем, разница, ведь у сна нет ни жанра, ни твёрдого начала, ни осмысленного конца. Все мы, пишущие и читающие, спим и снимся друг другу за закрытыми шторами Интернета.
Только сбой в привычном размеренном течении дней, подаренный долгой болезнью, способен показать настоящий порядок вещей. Ты будто заново рождаешься. Обновлённый разум очищен от шлака прошедшей повседневности. Покидаешь жилище, радуясь выздоровлению. Ожидаешь увидеть изрядно позабытый мир, выходя из дома. Оборачиваешься, а дома за спиной нет.