Рассказ №4 Заблудшие

Конквистадор Исачок, зиц-командор космической каравеллы “Абрахам 404”, блаженствовал. На Земле давно уже был позабыт нерукотворный рай, что окружал теперь зиц-командора и его видавшую виды команду. Словно зачарованные, конквистадоры разбрелись кто куда по благоухающим неведомыми цветами зарослям. Палеонтолог Могила рассматривал живописные обнажения песчаника вдоль берега весело журчащей речушки. Техник-механик Глубоконь обнаружил на каменистом дне золотые крупицы и теперь зорко вглядывался в водяные буруны в поисках более весомых самородков. Этнограф Давильных радовался несказанной удаче: под сводами пещеры практически сразу встретились великолепные образцы наскальной живописи. Оставалось только выяснить, выросла местная цивилизация в нечто более совершенное, остановилась в своём развитии, деградировала, или же напрочь вымерла. Повариха Кисличка загружала в анализатор съедобности ростки и плоды местной флоры, втайне надеясь со временем разжиться гастрономически пригодными образцами фауны. Мясоед на борту каравеллы закончился давно, как только выяснилось, что самовоспроизводящая белковые структуры лента поражена неизвестным грибком, скорее всего, занесённым с полубесплодных, не представлявших интереса для колонизации планет, десятки которых пришлось исследовать прежде, чем внезапно открылся этот благоуханный достойный самых возвышенных мечтаний уголок. Долгий карантин с отказом “от скоромного” после уничтожения лазером и радиацией паразитов и заражённого провианта едва не привёл к фатальным раздорам в команде. Но тут весьма кстати открылась неожиданная “кроличья нора” в пространстве-времени. По другую сторону “норы”, прямо у выхода из неё, космических разведчиков ждала эта негаданная сказка, этот рахат-лукум экзопланетарных атласов, это воплощение давно утерянного землянами Эдема!
Сержант штурмового отряда Саакзаде, забредший на глубину под кряжем, опасно нависшим над тёмным плёсом, ловко загарпунил дрыгающую двенадцатью конечностями полурыбу-полукрокодила, впрочем, совершенно не устрашающего вида. Вместо зубастых челюстей судорожно хватала воздух прежде фильтровавшая воду вытянутая воронка. Будучи извлечена из тёмных глубин, антрацитового оттенка тварь резко покраснела, как это бывает с раками, брошенными в кипяток. Впрочем, о баснословных раках команда знала разве что по свидетельствам истории. На далёкой Земле эта чистоплюйская фауна, не выносившая загрязнённых вод, давно мутировала, а вслед за тем была сведена на нет по причине неистребимо агрессивного поведения.
Кисличка тут же подоспела с анализатором, принявшим по ходу дела удобную форму и размер. На радость команды съедобность ракокрокодила была скоро определена, и вскоре несколько пойманных сетью достаточно крупных экземпляров под плотоядные взгляды конквистадоров препроводили на камбуз.
Биолог Тузибок и стюардесса Крячко тут же распаковали систему “Невод”, намереваясь прочесать реку от устья до верховий широким бреднем. Запасы провизии, как свидетельствовали древние негласные правила космических кампаний, превосходили важностью установленные много позже регулярные сеансы киберсекса и пси-накачку эмпатических наклонностей команды.
Сильно поредевшее в прежних неудачных вылазках, особенно после столкновений с монстрами звёздной системы Янык, подразделение майора Полуницы подняло в воздух флотилию боевых исследовательских дронов. Двухчасовое барражирование на штатной высоте не выявило ни малейшей опасности для колонистов. Народ ликовал.
Художник Штанько принялся за подробное описание местных ландшафтов, наговаривая искинам траектории маршрутов и желаемые характеристики широкоугольных панорам. Да мало ли ожидало впереди интересных многообещающих дел!
Земля Обетованная, Новый Иерусалим, равнина, по которой текут в изобилии мёд и млеко, наконец-то была найдена. Для страждущих людей, истомлённых засушливым климатом ненавистной колыбели цивилизации, забрезжил свет в конце “норы”.
Ещё немного – и сотни тысяч разуверившихся, давно готовых отказаться от никчемного имени землян, явятся сюда полчищами переселенцев, колонизаторов, завоевателей. О, дивный новый мир! Кто опишет восторженным пером или кистью твои ярчайшие краски?

Месяц в исчислении земных суток пролетел незаметно. Благодатная планета вращалась вокруг собственной оси приблизительно с той же скоростью, что и поднадоевшая старушка Земля, одаривала чуть менее сильной гравитацией, но столь же сбалансированной для здорового дыхания атмосферой.
Намного плодороднее земной оказалась местная почва, удобренная на протяжении долгих эпох и не знавшая культурного возделывания, а потому совершенно не истощённая.
Обнаруженные на третьи сутки аборигены почти не знали орудий труда, демонстрировали на редкость мирный характер и, похоже, никогда не воевали между собой за обладание чем-бы то ни было и кем-бы то ни было. Рабовладение не наблюдалось среди них даже в зачаточном состоянии. Было их относительно немного, жили дикари даже не племенами, а семьями, занимаясь собирательством. Им даже не приходилось делать сезонных запасов плодов, всегда зреющих в изобилии в экваториальном поясе планеты. Животных же дикари и вовсе не трогали, хотя имели под рукой крепкие дубинки, коими околачивали, но весьма аккуратно, стволы деревьев, сшибая на землю то грушевидные шерстистые орехи, то внешне напоминающие ребристую тыкву пышные “булки”, нежно дразнящие обоняние похожим на мускат ароматом. Идиллия невинного существования аборигенов напоминала приписанному к “Абрахаму 404” капеллану Торчиньскому бытие первых людей, по неведомым причинам не изгнанных из рая. Незлобивый характер дикарей наводил на мысль об их непостижимой безгреховности. Были у них и топоры, но не искусно обработанные умельцами из осколков камня либо кости и тем более не отлитые из бронзы, как у древнейших земных племён. Лезвием служили на редкость крепкие листья кожистых растений, повсеместно обживших морское побережье. Формой тяжёлые прочные листья напоминали секиру, к тому же они на удивление легко затачивались о серые пористые камни, сходные с пемзой, но имевшие, скорее всего, животное происхождение, подобно окаменевшим морским губкам. Черенок листа образовывал более чем удобную для держания жёсткую рукоять. “Топоры” вытягивались вверх прямо от корня растения и не требовали никакой “доделки”, достаточно было подсечь новое орудие при помощи ранее заготовленного. Как дикарям не приходило в голову по образу Каина раскроить столь удобным оружием череп брату своему, для падре Торчиньского оставалось большой загадкой. Всё применение топоров аборигенами заключалось в заготовке длинных жилистых раскидистых побегов то ли гигантских папоротников, то ли пальм. Из собранного в достаточном количестве материала строили примитивные шалаши, где и укрывались от частого в этих широтах, но краткого по времени дождя. Некоторые жили в естественных пещерах, не заботясь об их расширении путём раскапывания и вообще о каком-либо усовершенствовании в целях комфорта. Огня как помощника в быту они не знали, но головнями, оставшимися от ударов молний в деревья, а равно и охристой глиной расписывали зачем-то каменные своды не только жилых, но и пустующих пещер. Сюжеты наскальных росписей странным образом воспроизводили смутно знакомые картины, о которых некогда жарко спорили исследователи древностей на Земле. Изображены были большей частью вытянутые сигарообразные и дисковидные предметы, напоминающие космические корабли, а возле них – группами и поодиночке фигуры, будто облачённые в космические шлемы, скафандры то с крыльями, то с рогами, то с напоминающими рыбьи хвостами. Встречались и изображения животных, но скорее как тотемов, а не объектов охоты. Что из изображённого можно было отнести к местным культам и какие божества чтились дикарями, оставалось загадкой. Никаких обрядов, плясок, шествий и тому подобного замечено не было, изо дня в день повторялось обычное существование с вполне умеренным, если не сказать аскетичным отправлением естественных нужд. Одежды дикари не знали, тела свои подобно сводам пещер не расписывали, общались отрывистыми гортанным звуками и вообще производили жалкое впечатление неразвитых во всех отношениях приматов, на чело которых случайным образом упала единственная творческая искра художника-скалописца. Тайной оставалось их необъяснимое человекообразие на фоне фееричной фауны, представители которой имели конечности в числе не менее десяти. Эволюцией жизни на планете такое разительное различие между образчиками высшей и низших форм жизни трудно было бы объяснить. Дарвинизм тут явно зашёл бы в тупик. Впрочем, непохожесть фауны на земную изрядно расслабляла новоприбывших: не было здесь восьмилапых, зачастую ядовитых паукообразных, не встречалось ничего похожего на жалящих насекомых, тем более на ползающих гадов, имеющих обыкновение подстерегать добычу в кронах деревьев. Невеликих размеров, неповоротливые, взявшие за обыкновение неожиданно и непредсказуемо менять цвет при изменении среды обитания, здешние животные напоминали добродушные каляки-маляки из альбома для рисования ученика младших классов. Все они оказались съедобными и на редкость вкусными. Бортовой компьютер на основе привнесённых данных, с учётом веганских повадок аборигенов, рассчитал, что запасов ползающей, иногда бегающей и очень редко летающей биомассы хватит землянам при ограниченном размножении очень и очень надолго. А там уж можно было бы приискать и новую Обетованную Планету по выходе из очередной “кроличьей норы”.

В ведомстве архивариуса Костричного изрядно прибавилось хлопот. День за днём на борт каравеллы притаскивалось, обосновывалось как крайне необходимое, распихивалось по углам и бестолково утрамбовывалось новообретённая материальная часть: то личное имущество, то будто бы “общее достояние” членов экспедиции, более того – артефакты, “стопроцентно долженствовавшие заинтересовать” давно оставленную по ту сторону “кроличьей норы” земную науку.
– Взгляните, какая чудная окаменелость! Это доказывает, что в прежние времена здесь водились куда как более крупные животные, и они по неведомым причинам вымерли, подобно мамонтам и динозаврам. – доверительно шипел едва не на ухо архивариуса палеонтолог.
– Динозаврам и мамонтам, в такой последовательности. – Бесстрастно парировал архивариус. – Ну куда же я её пристрою, милейший? Размеры не позволяют приткнуть. Вон, видите, там тюки с вялеными тушками, не забывайте о необходимости обратного путешествия и о важности снабжения команды провизией.
– Да я бы охотно и здесь остался. Я уж и спознался здесь с одной местной… панночкой. – перешёл на свистящий шёпот палеонтолог.
– Дурное дело, сын мой! – вступил в разговор неожиданно нарисовавшийся за спиной Могилы падре Торчиньский. – Не имею расовых предрассудков, но только небесам ведомо, к каким последствиям может привести греховная связь с невинными детьми природы. Случись от соития рождение плода, кто может поручиться, что по наследству передастся не свойственное аборигенам миролюбие, но интеллект земной расы, а вместе с ним и склонность, скажем так, к коварству и извлечению собственной выгоды.
– Каким же это небесам ведомо, земным или здешним? – огрызнулся Могила.
–. Небеса духовные всюду одинаковы, – воздел очи горе падре, – посему нужно жить воздержно, памятуя о заповедях.
– Что ж, легко вам рассуждать, преподобный отец, во всё время экспедиции продавая индульгенции на камбузе поварихе! А я вот подумываю, не остаться ли мне тут насовсем. Велика ли корысть возвращаться на Землю, да и вернёмся ли мы туда? – Палеонтолог вызывающе подбоченился, дерзко прищурился, едва ли не глядя на Торчиньского сверху вниз, чего ранее никогда не случалось. “Мерзкие ростки атеизма нежданно-негаданно стали пробиваться в сознании команды,” – подумал падре, и, ни слова не говоря, дабы не схлопотать худшего, вышел из хранилища.

Зиц-командор, подстрекаемый преподобным Торчиньским, неожиданно для многих ускорил подготовку к отлёту. Одержимые наукой члены команды сбивались с ног, чтобы захватить на борт каравеллы как можно больше материала для исследований. Двигало ими не столько желание обогатить земную науку по прилёте на родную планету, сколько стремление занять себя плодотворной деятельностью на обратном пути. “Кроличья нора”, по свидетельству высланных к ней разведчиков, исправно функционировала, дорога “к дому” должна была занять недолгих два года и один месяц в земном исчислении, тем не менее, вернуться на Землю хотелось застолбившими приоритет первооткрывателями, подготовившими по результатам экспедиции фундаментальные научные труды. Сырой не исследованный, не описанный в монографиях материал доставлять на Землю ради славы коллег-конкурентов никто не собирался.
– Ну хорошо, хранилище артефактов заполнено, так загрузите хотя бы информацию в цифре: снимки, видеозаписи, голографические проекции, – кипятились научные мужи и не менее ревностные жёны. – Что вам стоит освободить память от балласта, что вряд ли понадобится за короткий срок возвращения к Земле?
– Смотрите сами: мы стёрли почти все данные для отсека релаксации, остался самый необходимый минимум, – устало протестовал Костричный.
Учёное сообщество не слушало архивариуса, наседало всё с теми же назойливыми требованиями: – Вот это у вас что, милейший? Музыкальные произведения землян? Чёрта ли нам в этих произведениях, когда от самой Земли мы в скором времени собираемся отказаться? Дивный новый мир ждёт нас, и он даст нам новую музыку, новую культуру, новую живопись и философию! Уберите вы ваших Рахманинова и Бетховена! Тем более клоновых файлов полным-полно на Земле. Если уж они вам так дороги, долетите и насытитесь!
И Костричному приходилось уступать, ужимая, стирая и лишь изредка фрагментируя до неузнаваемости “лишнюю информацию”.
В день отлёта выяснилось, что не один архивариус поддался неудержимо у напору коллег. Техник-сисадмин Вареник пожимал плечами, разводил руками, кивал головой на того и на другого, пытаясь оправдаться.
Зиц-командора бросало то в жар, то в холод. Выяснилось, что ради расширения оцифрованной базы сведений о райской планете сначала была взломана “защита от дурака”, а затем безвозвратно ужата и испорчена программа запуска двигателей, позволявших совершить скачок через “кроличью дыру” в относительно короткое время. Путешествие “в ручном режиме”, благо мастерство не было пока ещё пропито пилотами – членами команды, должно было занять долгих двадцать три года.
В день отлёта на борту каравеллы недосчитались явно сбежавших в местные джунгли палеонтолога Могилы и нескольких самых хабальных разведчиков из команды Полуницы. Почему-то исчезла и кухарка Кисличка, видимо, прельщённая местными гастрономическими изысками.
– Нехай их! – досадливо махнул рукой в сторону зарослей падре. – Отлетаем! И да помогут нам небеса!

Костричный, сильно поседевший и постаревший, сидит, забаррикадировавшись, в аварийном отсеке хранилища. Тут вполне сносно: есть запасы пищи и санузел, всё, предусмотренное на случай карантина для выживания пяти-шести человек. Но архивариус коротает дни в одиночестве последние восемь лет. Впрочем, не совсем в одиночестве. С ним сильно Рахманинов и Бетховен, Гендель и даже Мендельсон.
Хорошо, что аварийный отсек снабжён иллюминатором, видно всё, что происходит снаружи. Наконец-то приближается Земля. Остаётся только молиться о том, чтобы автопилот, чьи функции в части посадки на планету не были нарушены, совершил своё дело достойно, если можно так сказать, хладнокровно. Долгие годы заточения научили архивариуса очеловечивать даже автопилота.
А что делать, если в самой команде словно эпидемия нарастало расчеловечивание? Молитвы тех, в ком ещё оставалась искра “старого земного разума” всё-таки были услышаны: по заданному пилотами курсу “Абрахам 404” по инерции достиг земной орбиты в системе разбухающей, постепенно остывающей звёзды, некогда бывшей животворный Солнцем. “Молитвы были услышаны,” – так сказал бы, пожалуй, падре Торчиньский, не прилети ему в темя секировидный артефакт, пущенный рукой обезумевшего Полуницы. Сейчас кроме архивариуса на борту каравеллы молиться было некому.
“Спасён! – гулко стучало в висках, – корабль приземлится и разрешится это жуткое недоумение с дикарями, слоняющимися по отсекам, обесчеловеченными конквистадорами и их ужасными потомками. Земляне наведут порядок, возможно, пробудят уснувший разум в некогда учёных мужах и жёнах!”
Мягко сработали тормозящие спуск дюзы. Каравелла коснулась поверхности благословенной Земли, пусть иссохшей от дара Солнца, но всё же столь желанной и родной.
Прошло четверть часа. Половина. Целая вечность. Никто не встречал, не запрашивал о состоянии выживших на борту каравеллы. Внезапно до слуха архивариуса донеслись глухие удары по обшивке корабля, слабые и бессистемные. Тектоническая активность планеты? Стадо бродячих животных? Мусор, нанесённый сильным ветром?
Архивариус осторожно выглянул через иллюминатор вниз. Смотреть приходилось под неудобным острым углом, тем не менее в сумеречном вечернем свете, как ни смеркалось по причине густой облачности и смога, легко были различимы фигуры гуманоидов. Одетые в лохмотья звериных шкур обитатели планеты остервенело колотили по непонятному для них летающему “пришельцу” деревянными дубинами, обломками металлической арматуры, подобием топоров и кувалд, скрученных из пластиковых рукоятей и мелкой оргтехники – принтеров и уничтожителей бумаг.
“Неужели и они всё стёрли?” – мелькнула и погасла как последняя надежда в разуме архивариуса страшная догадка.