1
Старая порванная рабица задрожала, передавая звенящие волны, от секции к секции, к старому кусту сирени – грузный трамвай прополз по своему маршруту. Ни машины, ни люди, ни птицы – ничьи звуки так не тревожили двор, как тяжеленный ход рельсовых составов. За годы, что двор неторопливо захлёбывался в зелени, этот шум стал привычным для жильцов. Он такой же родной, такой же знакомый, как и поза тёти Веры, копошащейся в палисаднике под своими окнами, и как, словно окаменевшая, ветка огромного тополя рядом с аркой; звук трамвая каждые шесть минут напоминал двору о существовании жизни за его границами, нарушая приглушённый, полувакуумный гул времени.
Угрюмая духота того лета не растворялась даже ночью. Каждое новое утро не предвещало дождя, и, разочарованные, но не погасившие в себе веру, дворовые деревья, дружно клокотали на редкое дуновение своими огрубевшими листами.
Этот зелёный закуток, обрамлённый старинными трёхэтажками, июль за июлем, не спеша, проживал свою жизнь: то впуская в свой мир трамвайный лязг, то выдавая мегаполису из своих многочисленных гнёзд порцию вороньего крика.
Лидия Павловна помнит, как в этом дворе были слышны перфоратор и молоток, как гармонь её сына, Толи, своими переливами влюбляла в себя девичьи голоса, как звенели стёкла от случайного удара футбольного мяча, как по утрам гаркал её покойный муж, отправляя ответный привет вороньим семьям. Сейчас же всё замерло. Редкие игры детей, навещающих в каникулы своих бабушек, и шестнадцатый трамвайный маршрут – вот и все посетители этого запыленного временем места.
Толенька заметил Лидию Павловну на её любимой скамейке. Сколоченная ещё в прошлом веке, она окружала пузатый ствол старой липы. Лидия Павловна редко выходила во двор, но сегодня её внимание привлекла грузовая Газель, буквально вплотную вставшая у второй парадной. Женщина с бескорыстным интересом наблюдала за рабочими, эмоционально на азиатском, разгружавшими мебель. Вечером, наверняка, к ней заглянет тётя Вера, и выложит всё, что сумела узнать за этот день о новосёлах.
– Баб Лид! Здрасти! – донёсся яркий детский голос со стороны арки. Тёмненький семилетний мальчик, с ямочкой на левой щеке, в пёстром летнем костюме с морским рисунком, приветливо махал. Лидия Павловна обернулась.
– Хо-хо, – по-старчески нежно расплылась в улыбке женщина, и помахала в ответ, – здравствуй, Толенька! Иди сюда, – тяжеловесно зазвала его рукой. – Лидия Павловна крупная невысокая женщина, всю свою жизнь отработавшая на ткацком производстве. Сегодня на ней синий сарафан с голубыми цветами и белая кепи, которую она себе сшила ещё в мае.
Толя подбежал к скамейке, сел к бабе Лиде, нога об ногу скинув сандалии. Толенька хорошо знает Лидию Павловну – она подруга его бабушки.
– Хорошо, что Вы тут. Смотрите, мама заказала бабушке этот, – запинается, – забыл… как его… бачок! – Толя растерянно опустил взгляд, вспоминая название, и уже скромнее в голосе, добавил, – я вот в Озоне только что забрал! – Мальчик поставил рядом трёхлитровый металлический бидон. – Вы придёте к нам сегодня?
– Да бидон же это! Нет, Толенька, сегодня не смогу. Вера Николаевна попросила вечером с Дашенькой посидеть, ей уйти надо.
– Жалко! Бабушка сказала, она ягод наберёт, и пирог сделает. Попили бы чаю, поиграли бы в карты.
– Не смогу, орлик, может быть, завтра загляну. А что, бабушка опять в огороде?
– Ага. Говорит, смородину собрать надо, а то вся опадёт. И огурцы ещё полить.
– Ну Бог ей в помощь! – Лидия Павловна поправила кепи, заталкивая под козырёк седую прядь чёлки. – А ты что делал, как дела у тебя?
– Да скучно чего-то. Телек посмотрел, видосики на Ютубе, в Озон сбегал, а потом вас вот встретил.
– Ну молодец, что окликнул, побеседуем с тобой. – произнесла Лидия Павловна, разглаживая ладонями сарафан на коленях, и, прищуриваясь, продолжила наблюдение за грузчиками. Те втащили в парадную диван-книжку, и во дворе снова стало тихо.
– Как у Пирата дела? Чего дядя Толя делает?
– Пиратка хорошо, дома сидит, я его не беру сейчас на улицу – ему жарко, и так в колтунах уж весь, а их же вычёсывать надо, ему больно, он плачет. А дядя Толя, – женщина смущённо запнулась, – тоже хорошо, пошёл куда-то…
– Ну, когда придёт, Вы ему скажите, чтобы тогда в гости приходил он, без вас! Мне вчера бабушка книжечку такую старую нашла, «Новгородские наигрыши» называется, я её дядь Толе показать хочу, может, он знает из неё что-то.
– Ага, – задумчиво в сторону произнесла Лидия Павловна, и, цокнув и всплеснув над коленями руками, неодобрительно покачала головой. Из арки фокстротил дядя Толя. – А вот и он. Сейчас сам его и пригласишь, – добавила она, понизив голос.
Худой, с густыми седыми волосами, собранными в хвост, на вид пятидесятилетний мужчина, будто вытанцовывая, семенит по асфальту в сторону своей парадной. Его неровная походка напоминает позднеосенний, выцветший камыш, беспечно подчинённый траектории рваного ветродуя. Заношенное серое трико, синие резиновые шлёпанцы и белая, с потрескавшимися от стирок изображением курорта и надписью на груди «Феодосия», органично впечатывают Толин силуэт в перспективу, уставшего от возраста, двора. Завершают образ мужчины и подчёркивают его аутентичность аксессуары – очки с зелёной изолентой на правой дужке, крестик из светлого металла на шнурке и, пожалуй, главный герой этого гардеробного каламбура – носовой платок с четырьмя узелками. Этот головной убор на дяде Толе всегда: в любую погоду, в любом месте, на любом событии. Мужчина сделал такой выбор много лет назад, ещё когда был молод и трудился в Доме культуры в Лесколово; и до сих пор, кажется, о нём не сожалеет. Дядя Толя не брит, не свеж, не трезв и беспечен.
– Опять? – Толенька с жалостью посмотрел на Лидию Павловну.
– Что опять?
– Баб Лид. Я уже взрослый, и всё понимаю, – строго отчеканил мальчик. – У дядь Толи опять запой?
– Ты что такое говоришь!? С чего ты взял?!
Толенька вздохнул, и отвёл от бабы Лиды сочувствующий взгляд.
– Дядь Толь! Дядя Толя! – протягивая гласные, мальчик закричал в сторону арки. – Дядь Толь, иди к нам! – парнишка замахал.
Дядя Толя, пытаясь сориентироваться в пространстве и понять, откуда его зовут, остановился. На камыш снова накинулся ветродуй. Выдавив невнятное приветливое удивление, похожее на «Охо-хэй», мужчина замахал в ответ, и, выравнивая свой курс, направился к маме и Толеньке.
– Дядь Толь, здрасти! Посиди с нами, дядь Толь? – Толенька подвинулся ближе к Лидии Павловне, освобождая место на скамейке.
– Уже нарядный! – осуждающе буркнула женщина. – Толя! Ну посмотри же на себя. День-полдень, а ты уже на кочерге. – Толя, молча отмахиваясь, прошатался к скамье и сел рядом с мальчиком, спустив его бидон на землю. Дружелюбное рукопожатие двух Толь сопровождало недовольство Лидии Павловны:
– Подумать только! Ни семьи. Ни детей. Ни совести! – сделав небольшую паузу, добавила женщина, и отвернула голову в другую сторону, чтобы не смотреть на пьяного сына.
– Мама-мама, – промычал Толя. – А знаешь ли ты, мама, что пьянство – это культурно-бытовая особенность, свойственная именно нашему этносу?! Ведь именно захмелевшие соотечественники становились гениями, создавая нашу…
Женщина повернула голову на сына, прервав его монолог:
– … материальную и духовную культуру. Знаю, Толя, знаю. В который раз уж слышу.
Дядя Толя замолк, сфокусировался на полном упрёка мамином лице. Откашлявшись в кулак, поправил очки, и снова обратился к парнишке.
– Толенька! А ведь сегодня наш профессиональный праздник! День музыкантов-народников! Ты знал?
Мальчик помотал головой.
Дядя Толя поднёс указательный палец к лицу, планируя продолжить свою речь, но к его ногам прилетел футбольный мяч, привлёкший внимание всех троих.
– Дядь Толь, подай мяч, пожалуйста! – с футбольного поля прозвенел пацанский голос.
Мужчина раскрыл ладонь, поднял руку, и ответил парням успокаивающим жестом, бормоча: «Ща-ща-ща, ща всё будет». Он, пошатываясь, встал, поправил мяч, устанавливая его для удара, и круто размахнулся. Не дав фору своему нетрезвому состоянию, он лихо промахнулся, и со звуком бьющегося стекала упал на спину. В момент замаха из кармана его серых трико выпрыгнула бутылка, и бордовая жижа растеклась по асфальтированной дорожке, испачкав голые ноги и подол Лидии Павловны в каплях. Толенька от испуга взвизгнул, поджал к сидению ноги, уткнувшись лицом в массивное плечо бабы Лиды.
Дядя Толя, кряхтя и ойкая, перевернулся, поправил съехавшие к виску очки, и встал на четвереньки. Увидев лужу и осколки, он остервенело завыл:
– Нет! Ну как же так! Последние деньги! Нет! Мой портвейн! – причитал, то ударяя кулаками о землю, то взывая к несправедливому небу. Толенька поднял голову на Лидию Павловну, вопрошающе разглядывая её невозмутимое лицо, обращённое к сыну.
С поля прибежал пацан за мячом, поднял его, с любопытством осмотрел место происшествия. У грузчиков перекур, они тоже с интересом наблюдали. Трагичную сцену стихающей досады дяди Толи прервал шум трамвая, прорвавшийся сквозь арку и зелёные козни старых деревьев. Он будто привёл страдальца в чувства.
Дядя Толя оторвал голову от земли, бросив огненный взгляд на бидон:
– Толя, скорее! Дай мне его! – выплёвывая отчаяние, прорычал мужчина. Мальчик, не понимая плана своего старшего друга, послушно нагнулся и, не слезая со скамейки, протянул бидон дяде Толе. Тот выхватил тару, сорвал с головы носовой платок, и жадно, не пропуская ни устья, ни русла образовавшегося грязного водоёма, начал макать платок и выжимать его. Бидон наполнялся хмельным месивом, а Лидия Павловна – стыдом и ужасом. Видимо, чтобы они не расплескались, она сдерживала свои чувства рукой, поднесённой к открытому рту.
Толенька сопровождал взглядом каждое, повторяющееся в своей механике, движение дяди Толи. Через минуту он решительно встал со скамейки:
– Я помогу вам.
– Не вздумай! – крепко схватила его плечо баба Лида.
– Нет, я помогу! – строго заявил мальчик и вырвался. Он наклонился за сандалиями, обвёл взглядом зеваку-футболиста, Лидию Павловну и шипящего проклятия дядю Толю.
– Всем до свидания! – уверенно и по-взрослому, произнёс Толенька, и на цыпочках, аккуратно обходя осколки, под очередной грохот трамвайного вагона убежал в свою парадную.
2
Ночью гремело. Макушки старых лип, как сало на раскалённом масле, подпрыгивали и плескались в жарком ветре. Рваные пакеты, хаотично летая по двору, будто охотились за сбежавшими из урн пивными банками. Арка, как пасть дикого зверя, рычала, гудела, выла, выпуская из своего зева воздушные потоки. Всё шевелилось и клокотало – двор разговаривал. Он возмущался и негодовал – в его пересохшем горле очень давно не было воды. Он то отрыгивал металлические ругательства, то трепетно шептал листами, то жалобно скулил водосточными трубами, то отвешивал оплеухи открытыми форточками.
Дождь так и не пошёл. Ветер унёс желанные тучи за горизонт.
В восемь утра Лидия Павловна вышла из парадной. Впереди неё на брезентовом длиннющем поводке бежал Пират – небольшой беспородный белый пёс с чёрным пятном на глазу. Асфальт был уже раскалён, и Пират, тяжело дыша и будто ошпаривая лапы, скакал от тени к тени, где, оглядываясь, дожидался хозяйку.
Лидия Павловна вышла из дома на звук, который просочился в её кухню через распахнутую балконную дверь. Словно чего-то страшась, она взяла с собой в защитники старого Пирата, который уже и отвык от улицы. В предвкушении, в ожидании, не анализируя и не планируя, находясь в необъяснимой ей самой эмоциональной суете, она спешила к арке – гармонь играла именно оттуда. Трамвайный грохот, заглушая мелодию, волновал женщину, она бранилась на этих «одуревших железных кобыл», будто они отнимали у неё секунды того драгоценного ожидания от встречи. С кем – она не знала. Радостная, предполагающая, одурманенная любопытством, она торопилась пересечь главную лысину двора – футбольное поле. Вот уже и мусорные баки, вот и бездушная Волга Олега из пятой парадной, вот и окаменевшая ветка огромного тополя, яма в асфальте, облупившаяся калитка, вот голуби, арка и …
– Толенька! –женщина ахнула и побелела. Она остановилась, удивлённо и восхищённо разглядывая мальчика. Пират крутился около Толи, приветливо обнюхивая юного музыканта. Лидия Павловна замотала головой и закрыла руками лицо. От этого поводок натянулся, пёс одёрнулся и теперь уже вертелся у ног хозяйки. Лидия Павловна замерла в этой позе, и стала похожа на могучую пузатую липу, вокруг которой давным-давно была сколочена её любимая скамейка.
На небольшой детской табуреточке сидел Толя и неуклюже играл на своей гармошке. Рядом на земле лежала книга «Новгородские наигрыши» и грелась на солнце бутылка с водой. К ржавому подоконнику на первом этаже, позади мальчика, канцелярскими зажимами была закреплена картонка: «Помогите спасти друга», а перед ногами мальчика положена бабушкина старая кепи.
– Ой, баб Лид, здрасти! Хорошо, что вы пришли. – Толя бодро встал, снял гармошку, поставил её на табуреточку. – Вот, поснимайте меня, пожалуйста, я на Ютуб выложу. Я решил начать собирать деньги дяде Толе. – Не обращая внимания на оцепенение женщины, он достал из кармана телефон.
– Да я не сумею, Толенька. – почти прошептала Лидия Павловна, теперь обхватив ладонями свои щёки.
– А тут ничего сложного, сейчас всё покажу.
Мальчик щебетал, а Лидия Павловна, не вникая, с нежностью и состраданием разглядывала на голове у Толеньки носовой платок с четырьмя узелками. В ту минуту, наконец, свободную от гнёта дворовых деревьев-исполинов, ей чудилось, что нет ни машин, ни птиц, ни людей, ни даже трамваев, и в этой липкой тишине раздаётся только жадная пульсация Толиного сердца, впервые так явно услышанного ею.
– У тебя всё получится. Спасибо, Толенька. – Ласково пропела баба Лида, и прижала мальчика к груди.
