Рассказ №9 Там, где кончается карта

Зохар гласит: «Эти тайны (о сушах и морях)
открывались людям, принадлежавшим
к тайной науке, но не географам».
Е. П. Блаватская
09.01.1829
Причаливали под дождём. Как же он надоел, ежедневный ливень экваториальных широт! Эта жара, эти мириады насекомых, эта избыточность Природы во всём и везде – сельва, Амазонка, вся Бразилия, пропади она пропадом!
Людвиг Ридель нетерпеливо барабанил пальцами по планширу, поглядывая то на берег, то на буксир: «Когда же, наконец?!» Набережная Белена едва виднелась за полотном, что ткали бесчисленные струи дождя. Кто выйдет его встречать, ботаник даже не загадывал. «Хорошо, если пришлют хотя бы пару грузчиков…» – уже устаревшие новости, полученные им ещё за тысячу миль отсюда, в Сантарене, были нерадостны.
Наконец судно приткнулось к дебаркадеру. Мокрый борт, мокрые сходни, мокрый причал – Ридель внимательно смотрел под ноги, и не заметил, как попал в чьи-то объятия. Рубцов! На радостях картограф долго хлопал Риделя по спине, пока не сообразил укрыться под навесом блокгауза рядом с прочими приезжими. Отсюда можно было наблюдать за носильщиками и грузчиками, чья работа начнётся едва позволят хляби небесные.
– Ну, как вы, друг мой? Мы вас тут поджидаем с сентября! – Нестор Рубцов заговорил на немецком, принятом в экспедиции общим языком, вполне свободно, лишь с небольшим акцентом, типичным для петербуржца. – Не вижу Тонэя. Он по своему обыкновению никак не успевает собраться?
– Амадей погиб. Утонул уже год назад, – Ридель опустил голову, переживая первое упоминание спутника. Машинально сняв шляпу, Рубцов молча ждал продолжения. Они казались братьями – измождённые, со следами укусов тропической мошкары и перенесённой лихорадки. Разве что одежда и причёска топографа оказалась в большем порядке, чем у ботаника. И Ридель перевёл разговор:
– Так вы не поправились за четыре месяца ожидания? Боюсь спросить, что с нашим руководителем… Ваше письмо, встретившее меня в Сантарене, не слишком обнадёживало.
Теперь молчал Рубцов. Пока он собирался с мыслями, дождь прекратился как обычно на экваторе – словно кто-то закрыл кран. Вокруг замельтешили фигуры пассажиров, спешащих в город; между кораблём и портовыми складами муравьями забегали грузчики. Связки бананов, сетки с фруктами, мешки с зёрнами кофе и корзины ягод асаи, клетки с курами – всё спешно перебрасывалось прямо через борт или аккуратно передавалось из рук в руки в зависимости от важности груза. Деликатные зоологические и ботанические коллекции вынужденно оставили напоследок, и Рубцов волей-неволей разговорился.
– С Григорием Ивановичем беда, – он назвал Лангсдорфа по-русски, как видно, по привычке. Предложил закурить, чтобы хоть как-то отгонять назойливых мух, а, быть может, скрывая смущение. Табачный дым и огонёк, тлеющий на кончике сигары, возвращали память обоих ко времени, проведённом у экспедиционных костров. Тогда, в ноябре позапрошлого года, Ридель и Тонэй отправились из Куябы на запад, а Лангсдорф с Рубцовым и Флорансом на север.
– Если бы не Эркюль…, – топограф передёрнулся. Ридель знал эту нервную дрожь в мышцах, страшное наследство тропической лихорадки. Он положил руку на плечо товарища, крепко сжал:
– Вы живы, мой друг! Это главное.
«Да, живы. Погиб юный слуга Александр, погиб молодой художник Тонэй. Все прочие поголовно больны, измучены, истощены… И самая страшная жертва путешествия – тот, кто нас вёл, академик Лангсдорф!»
Подпоручик Рубцов не счёл возможным отвлекаться на сантименты. Бросил окурок в лужу и, по служебному кратко, сообщил о пройденном маршруте. Перечислил реки, населённые пункты, племена на пути отряда. Коротко упомянул о собранных коллекциях. Ещё раз подчеркнул, как много значила для него самого и, тем паче, Григория Ивановича, помощь художника Флоранса. Не преминул подчеркнуть:
– Мы выжили благодаря ему!.. – и не сдержался. – Но только выжили…
Болезнь ещё крепко держала его сердце и нервы, играя по своей прихоти. Предательские слёзы всё-таки прорвались наружу. Без удивления, сам донельзя растроганный, Людвиг Ридель сделал вид, что не заметил секундной слабости топографа. Оправившись, Рубцов вытер глаза и сухо произнёс самое главное:
– Господин Лангсдорф, страдая от лихорадки, с конца мая то и дело пребывал в беспамятстве. В иные дни никого вокруг не узнавал. Я даже не имел надежды прибыть с ним в город Сантарен. Предчувствуя худшее, он поручил мне замещать его должность до возвращения в Петербург. Через несколько дней он начал мешаться в разуме.
Ожидавший услышать нечто подобное, ботаник только скупо кивнул и снова крепко пожал плечо Рубцова. Тот перехватил сочувственный взгляд, вздохнул:
– Ещё одно дело, господин ботаник. Мы с вами из разных ведомств, а Флоранс тем более чужой… Коротко говоря, надо исправить экспедиционные дневники!
– Как… исправить?! – предложение настолько противоречило принципам науки, что Ридель не нашёл слов. Красные от слёз глаза не отпускали:
– Мы с Эркюлем уже убрали кое-что. Нужна ваша помощь… и ваш дневник!
И едва слышно добавил:
– Не думаю, что простым людям следует знать о том, что сводит с ума академиков!
***
12.02.1648
Новобранец лежал ничком, разбитой головой в сторону лагеря, словно пытался уползти от смерти. Никуда он не полз – индейцы позаботились придать нужную по их разумению позу и исчезнуть в зарослях за те секунды, пока бежал на его крик. Подобных дел за свою беспокойную жизнь каждый бандейрант нагляделся вдосталь. «Старый воин – мудрый воин… поэтому и живой!» А молодой раззява, самолично влезший в засаду – дурак.
Рядом с телом валялись три дубинки и лук, длинные стрелы подрагивали, словно от дыхания юнца. Я присмотрелся – нет, это муравьи начали свою работу. Перекинулся парой слов с проводником. Он кивнул, подтверждая: акороре предупреждали пришельцев, не более. Забрав парня, мы вернулись в лагерь.
– В ста шагах от бандейры! Дьявол, и никто ничего не услышал! – даже странно, что Антониу Рапозу Тавариш так вышел из себя. Кто-кто, но он-то чему удивляется?..
– В семидесяти шести, капитан! – я отдал мушкет караульному, и сунул стрелу под нос Таваришу. – Это акороре. Они не пропустят нас без драки, но не будут возражать, если мы обойдём их земли.
Капеллан занялся покойником, а офицеры – и белые, и союзные индейцы – собрались на совещание. Я знал, чем всё закончится, и заранее присматривался к тем, кто захочет рискнуть. Быстрый переход по кишащим врагами зарослям – и возвращение с тяжёлым золотом и кучей рабов, или медленное, упорное блуждание в Неведомом – пусть даже с надеждой достичь места, что рождает алмазы. Из тысячи двухсот бандейрантов и гуарани набралось два десятка, из них лишь двое индейцы… кто бы сомневался!
Вечером делим оружие, припасы… всё, как полагается. Жаль, что капитан не с нами! Желание пробиться в земли, где золотые слитки размером с батат, привычка опираться на сотни стрелков, – что из этого расчёт, что ошибка? Он идёт по тропе Алежу Гарсия, которой больше ста лет. Я хочу найти свой путь.
Утром бандейра повернула на запад, в сторону Перу. Мы остались на месте – предстоял длинный и скучный торг за право пройти через земли акороре. Ну, а если они не примут даров, что ж… Придётся двигаться на север с боем!
—————————————————————————————————-
…Второй месяц в пути. Потеряли восьмерых. Нет, акороре, в конце концов, разрешили пересечь их охотничьи угодья за два мушкета и разные побрякушки. Но на плоскогорье нам пришлось тяжко!
Сеньор, вам не случалось на прогулке присесть на ствол упавшего дерева? И к вам устремлялась такая же чёртова уйма клещей всех размеров, так, что их нужно было отбрасывать горстями?! Вы видели змей – нет, не просто ядовитых, а тех, что буквально лезут в ночной костёр? Не приходилось ли вам испытывать укус пчелы, а, сеньор? Представьте, что вас одновременно кусает дюжина, и это будет слабое подобие того, что творит один проклятый муравей! Ягуар… Ну, это понятно. Так же, как и воинственные племена, с которыми не могут уговориться и ближайшие соседи. Гнилая вода. Дьявольская жара. Пороги и водопады на речках, мелеющих и разливающихся прямо на глазах в зависимости от того, прошёл ли в верховьях дождь, или нет. Обвалы. Болота. Да, сеньор! Это не назовёшь лёгкой прогулкой.
Помню, как умирал Педру, слегка уколовшись об острую щепку, нарочно пристроенную у тропы. Как выпрыгнувший из кустов дикарь отпиливал голову раненому стрелой Франсишку, а мы стояли на другом берегу, проклиная отсыревший порох. Как заживо гнил Гоншалву, изъеденный летучей нечистью больше, чем другие. Как Алвариш успел отрубить себе кисть, пронзённую отравленной стрелкой духовой трубки, перетянул культю ремнём и, теряя сознание, прошептал: «Оса кусает больнее!..» прежде, чем умер.
Мы слышали странные звуки, будто над лесом на склонах то и дело начинается канонада. Иной раз до нас доносились рёв и хрипы, настолько чудовищные, что невозможно вообразить глотку, способную породить такие звуки. Мы видели странные вещи – продырявленные насквозь скалы, вырезанные в камне знаки никому неизвестного алфавита. Гигантские окаменевшие кости и такие же деревья, странно высохшие полосы растительности – словно чересполосица крестьянских полей где-нибудь в Европе. Но то был глухой лес, сеньор. Это сертан! Немудрено, что четверо повернули назад. Господь с ними. Не знаю, на что они рассчитывали.
Оставшиеся были самыми мужественными людьми из тех, кого я знал когда-либо. Наконец, мы попались. Лишь потому, что человеческим силам положен предел, сеньор!
Я очнулся от пинка в бок. Не успел открыть глаза – навалились, связали. Оба часовых уже лишились голов, и дикари рассматривали трофеи о чём-то переговариваясь. Огляделся, как смог: четверо товарищей валялись вокруг, и только двое были связаны. Обидно солдату помирать вот так, проспав поражение! Но бандейрант должен быть готов и к чему похуже… Смотреть, как пожирают тела друзей и ждать своей очереди!
Эти дикари не походили ни на одно знакомое племя. Высокие, с какой-то белёсой кожей и волосами цвета высохшего мха; приплюснутые лбы, срезанный подбородок – право, они более напоминали обезьян, чем людей! Но луки, копья, дубины? На поляну набежало десятка три этих людоедов. Нас, пленников, положили вокруг костра, а сами устроили дьявольскую пляску. Визг, хлопанье ладоней по голым телам, стук дубинок…
И всё-таки они были тупыми дикарями, сеньор! В мгновение ока наша одежда, припасы и оружие были брошены в костёр. Видимо, так они хотели одолеть наше «колдовство», как индейцы называют всё, чем белых умудрил сам Господь. Они заулюлюкали, подбросили хвороста и, танцуя, начали кружить вокруг нас, то и дело покалывая копьями. Нам оставалось лишь молиться…
И в этот миг раздался дикий вопль. Все замерли. Из тьмы в прогалине между деревьев медленно показалось нечто невообразимое. Бесформенное, покрытое листвой и перьями тело напоминало грушу, на голове чудовища блестело что-то вроде огромного шлема, тонкие ноги напоминали птичьи, а руки либо крылья мелькали так быстро, что трудно было сообразить их количество. Кто-то – оно само? Один из дикарей? Пленники? Я сам?! – завопил «Курупира!»
Чудовище странно подпрыгнуло, раз-другой обернулось вокруг себя и, подскакивая поочерёдно то на одной, то на другой ноге, с завываниями побежало по спирали к костру. Ну, сеньор, это надо было видеть! Дикари дёрнули с поляны, словно осколки крепостной стены, подорванной по всем правилам искусства. Но в тот момент я не присматривался к беглецам: Лесной дух – Курупира – склонился надо мной с ножом в лапе!
Шлем-котёл свалился с головы, шкура монстра рассыпалась на глазах: наш друг, крещёный гуарани Мануэль, смеясь освобождал мои руки от пут!.. И в этот момент в костре один за другим начали взрываться заряженные мушкеты. Один осколок смертельно ранил нашего спасителя…
Мы бежали. Да, сеньор! Бросив всё, трое выживших искали путь к реке, чтобы спускаться по течению. Голые, как индейцы, без оружия, умирая от голода – мы всё-таки шли вперёд. И то место, древний город или что-то ещё – это он нас нашёл. Его чудеса свели с ума и убили последних моих товарищей. Один, беспомощный, я счёл за благо присоединиться к мирным индейцам-бакаири, да так и остался у них… Судите сам, следует ли вам знать, как добраться к этим руинам.
***
31.05.1925
Носильщики лениво возились, устанавливая палатки. Привычно охал забравшийся в гамак Рэли, а Джек, едва успев распорядиться по лагерю и помочь другу с больной ногой, тут же попал в окружение любопытных детей. Для полковника ничего вокруг не существовало. Уже час, как он заворожённо сидел у хижины «белого индейца» и слушал, боясь пропустить хоть слово.
«Вот оно! Последнее свидетельство! Возможно ли что-то возразить очевидцу?..» – восторг Фоссета быстро сменился настороженностью: «А вдруг это просто одержимый? Бродяга-золотоискатель, обезумевший за годы, проведённые в глуши с индейцами? Кто вы, сеньор Хорхе?»
Осторожно повернувшись, полковник подал знак сыну. Джек оставил возню с детворой, развлекавшейся чудесами цивилизации – складным зеркальцем, заводной бритвой, конфетами – и занялся фотографированием. Тем временем Фоссет предложил собеседнику закурить, передал тому сигару, после чего набил свою трубку. Два человека смотрели друг на друга сквозь клубы дыма, не обращая внимания на прочих.
Пожалуй, они были ровесниками – пожилые, тощие, загорелые европейцы. У обоих кудлатые, пепельного оттенка бороды с проседью. У обоих волосы на черепе изрядно поредели – насколько можно было разобрать под широкополой панамой британца. Разве что полковник одет в светлый хлопчатобумажный костюм и обут в высокие ботинки, а на его собеседнике красовалась лишь набедренная повязка, да ещё слой чёрно-синего сока покрывал тело от щиколоток до лица, защищая кожу от укусов насекомых.
Серые глаза внимательно изучали обитателя джунглей. Во взгляде чёрных глаз читались надежда и неуверенность, некое сомнение. Обитатель джунглей словно не верил своим глазам, а путешественник никак не мог осознать услышанное.
«Всё-таки эта история слишком фантастична! Допустить находку древнего города я могу совершенно уверенно. В крайнем случае, этот несчастный проводит нас туда… или, хотя бы, точно обозначит маршрут на карте! Но остальное… Нет, он точно бредит! Или мой португальский язык слишком городской, литературный, и я всё понял превратно? Что ж, займёмся анализом фактов…»
Переместившись под навес, Фоссет приготовил карты, вынул папку с вырезками документов, вооружился блокнотом и химическим карандашом.
– Что ж, сеньор Хорхе! Я намерен записать кое-что из нашей беседы для донесения властям. Не возражаете?
«Белый индеец» равнодушно пожал плечами:
– Известное дело! – уселся на корточки по-туземному и жестом попросил ещё одну сигару.
– Итак, примерно в мае 1648 года вы достигли заброшенного города, где потеряли последних спутников?
– Так оно и было, сеньор. Плоскогорье стояло за ним, как стена. Множество улиц, дома низкие, но все из камня. Между обрывом и домами огромное строение, вроде храма…
Фоссет едва сдержался, чтобы не требовать подробностей:
– Извините, сеньор Хорхе… Вам известно, какой сейчас год?
Тот задумчиво покачал головой, глубоко затянулся. Помолчав, ответил:
– Я потерял счёт времени. Знаете, сеньор, здесь только два сезона – дожди либо сушь. Может, прошло двадцать лет… а, может, и все тридцать!
«Тempus fugit! Несчастный во власти своих фантазий – или он на самом деле попал в двадцатый век из середины семнадцатого?»
Очень осторожно, полковник Фоссет попытался навести собеседника на мысль о несуразно большом отрезке времени между его путешествием и их встречей. Тот презрительно улыбнулся:
– Почему бы и нет, сеньор? Я вижу странное оружие, непонятные предметы и непривычную одежду на иноземцах, с которыми едва могу говорить. Я видел странные вещи в том храме… По-вашему, прошло едва ли не триста лет с того дня, как я остался один в затерянном городе? Пусть так! – он сплюнул, и подмигнул британцу:
– Ну, а вы сами, сеньор, что забыли в этой глуши?
Прежде чем ответить, Фоссет развернул карту:
– Девятнадцать лет назад меня послали уточнить границы Бразилии с Боливией, вот сюда. С тех пор я постоянно натыкался на сведения о затерянных городах… Вы, сеньор Хорхе, искали золото, алмазы, охотились за рабами. Но, мне кажется, жажда странствий, любопытство вам тоже знакомо. Иначе вы не забрались бы так далеко, верно?
Ну так вот! Сюда меня привели не только легенды о сокровищах в отчётах бандейрантов. Это лишь одна из тропинок, смутный след в чаще. Я расспрашивал индейцев и белых охотников, золотоискателей и сборщиков каучука. А именно сюда меня привели вырванные страницы в дневнике настоящего учёного. Его спутники постарались скрыть это место – не спрашивайте, зачем – но опытному человеку не так уж сложно рассчитать место по времени в пути между уцелевшими записями.
– А что с ним стало, с тем учёным парнем?
Фоссету почудилась какая-то ревность в вопросе Хорхе. «Что ж, это можно использовать!»
– Это был уже немолодой человек, вроде нас с вами. Русский консул. Думаю, его спутники хотели избежать огласки обстоятельств, при которых он лишился памяти, а затем и рассудка.
«Белый индеец» задумчиво покивал. Долго рассматривал карту Бразилии, читая по слогам легенду и надписи. Внимательно следил за тем, как полковник наносит на схему последний пройденный участок. Наклонился, постучал обломанным ногтем по бумаге:
– Он побывал вот тут! – и, опережая вопрос, продолжил. – Руи тоже вышел оттуда не помня себя. Вы хотите рискнуть?
***
Конечно, я хотел! Я стремился раскрыть тайну этого города, проверить гипотезу об островах Атлантиды, превратившихся в джунгли Амазонии… Не меньше меня интересовала история самого Хорхе. Спятивший бродяга или гость из прошлого – в любом случае его рассказы были любопытны и могли помочь в моих поисках.
Следующий день мы провели в лагере. Отдыхали перед решающим рывком, а, главное, мне хотелось побольше выведать у «белого индейца». Он не желал слушать о том, чтобы присоединиться к нам. Но вот чем он поделился.
До Города не более недели пути. В двух днях от него лежит странное место: то ли естественная пещера, то ли рукотворный грот, «сплошь в зеркалах». Видимо, вся его внутренняя поверхность покрыта квадратными зеркалами разного размера, «сверкающими, как золото». Именно туда вошёл спутник Хорхе и, вероятно, учёный консул из России. Странная геометрия того места, металлический блеск и форма «зеркал», запах серы – думаю, таинственные создатели воспользовались пиритом, «золотом дураков», для его постройки. Но как он мог подействовать на разум?..
Сам Город не произвёл на бродягу сильного впечатления: «много улиц, дома низкие, кругом обломки». Измученные тяготами пути, бандейранты, похоже, утратили способность удивляться. Да и спятивший товарищ, вероятно, стал серьёзной помехой. Этот Руи погиб, в прострации забредя в обширное полуразрушенное здание. Провалился ли пол от ветхости, была ли то хитроумная западня или вода подточила известковые породы в глубине? Словом, остались двое.
Предпоследний польстился на блеск прекрасного камня, замеченного им на скульптуре, «бродящей в водопаде». Хорхе приметно дрогнул, вспоминая, как напарник вынул драгоценность из руки каменной фигуры. Как можно было уяснить из его слов, «бело-прозрачная статуя каким-то образом шевелилась» под струями естественного потока! Возможно, так он описал фонтан с фигурой, выточенной из кварца или чего-то подобного. Впрочем, владеть камнем его приятелю пришлось недолго. Они разделились в поисках ценностей. Пока Хорхе разглядывал в зале большого храма некий «диск из хрусталя», снаружи раздался дикий крик. Оказалось, что с вершины колонны, мимо которой они только что спокойно прошли в храм, блеснул луч – и последний спутник Хорхе теперь корчился на земле, охваченный пламенем!
Выживший спрятался в каком-то углу. Не обращая внимания на семейство крыс и охотящихся на них змей, на скорпионов и ядовитых многоножек на стенах, полу и потолке он дождался ночи. Луна дала подсказку: вершина гранитной колонны сверкала слабее, чем в полдень! Прокравшись к останкам, Хорхе завладел драгоценным камнем.
Прекрасно отшлифованный молочный опал размером с куриное яйцо – он лежит на моей ладони, подтверждая слова «белого индейца». Переливы красок, струи огня в его глубине завораживают. Невероятная ценность! Он должен стоить миллионы сам по себе… что же говорить о его научном значении?!
Перед нашим отправлением Хорхе ещё раз спросил, уверен ли я в том, что собираюсь делать… А потом просто вложил камень в мою руку, сомкнув пальцы:
– Верните его на место, сеньор! Может быть…
Он не договорил, махнул рукой. Надеюсь, на обратном пути мне удастся убедить Хорхе вернуться с нами к цивилизации. Оглянулся на благодушную толпу провожающих нас индейцев, и припомнил строки Шикиньи Гонзага:
Я – курупира из лесов и каипора,
Я – часть истории, и мы не дикари.
Я – тот, кто есть, и счастлив я, сеньора,
Я – из великого народа карири…

Примечание:
В основе рассказа истории трёх экспедиций в район Мату-Гросу, вымышлена лишь история Хорхе. Фамилии участников, даты и географические названия соответствуют реальности. Последняя запись в дневнике П. Фоссета перед исчезновением датируется 29 мая 1925 г.
Словарь в помощь читателю:
Сельва – влажные экваториальные леса бассейна Амазонки;
Джунгли – древесно-кустарниковые заросли тропиков, для лесов Бразилии термин применяется привычно-ошибочно;
Дебаркадер – плавучий причал;
Бандейрант – участник группы бандейрас (порт. «знамя»), бразильский аналог русских «землепроходцев»;
Сертан – порт. «глушь», историко-географический термин для обозначения внутренних (неисследованных) районов Бразилии;
Тempus fugit – латинское выражение со значением «время бежит (летит)»;
Акороре, гуарани, бакаири, карири – племена индейцев;
Курупира (каипора) – дух леса в мифологии бразильских индейцев.