Рассказ №6 Ад надо заслужить!

За месяц до моего совершеннолетия произошло важное событие. Меня вызвал отец. Событие редкое, чаще всего связано с порицанием и расправой. Я насторожился, но что поделать, прибыл в его огненный храм вовремя.
Отец восседал на раскаленном троне из черепа титана. Вокруг пылали алмазные факелы. За его спиной гигантское панно из рубинов, аметистов и кровавых опалов изображало гибель Помпеи, к чему, как гласят, семейные предания, приложил лапу наш дед. Зрелище было столь эффектным, что мне чудились вопли жителей и рев пожара, запах гари и вкус ужаса.

– Сынок, – необычно мягко начал огненный демон, иерарх высшего звена. – Тебе скоро вступать во взрослую жизнь. Надо пройти испытание и доказать, что ты достоин носить на плечах пылающие угли Преисподней.
Честно говоря, такая будущность меня не особо вдохновляла, но традиции семьи превыше моих капризов. Традиции чести складывались веками и благословлялись самой Преисподней. В их числе благородные злодеяния, охота на уникальные людские души, поиск адского смысла и беспрекословное повиновение младших старшим. Все бы хорошо, только мне изрядно портил жизнь старший брат Шлюпус, завистливый верзила, который почти сотню лет наслаждался тем, что шпынял и гонял младшего… то есть меня. Шлюпус постоянно пытался доказать свое превосходство. Его насмешки раздражали больше, чем болезненные ожоги, а презрение к младшему дополняло коварство, с которым он меня подставлял во время своих бесчинств. Я с негодованием отказывался учиться гадостям и перенимать его подленькие приемчики. Отец лишь посмеивался, мол, высшие демоны с детства привыкают к адской жизни – типа каламбурил.
От изверга меня спасала Сарганна, диаволица-герцогиня приходилось двоюродной сестрой нашей бесноватой бабушки – огненная ей память, поэтому я называл ее бабулей или Эль-матроной. Это была мрачная тварь в длинном поношенном плаще, скрывавшем звероподобную тушу. Ее боялись все, даже папаша предпочитал с ней не спорить. Но мне она благоволила.

– Ты уже прошел три степени посвящения, одолел одержимого епископа, добыл сердце гарпии-мутанта и столкнул в резне людоедов с некрофилами. Теперь осталось последнее испытание. Я бы сказал, изысканное.
– Слушаюсь, отец, – склонил я голову, как полагается воспитанному сыну.
Отец довольно осклабился, изрыгнув пылающий протуберанец.
– Отправляйся на землю в мир людей. Найди невинную безгрешную душу и ввергни ее в ересь. Доставь ее сюда и пусть она у меня на глазах совершит злодеяние второй категории. Но лучше первой. Сроку тебе месяц.
Я поклонился.

Найти безгрешную наивную душу оказалось непросто. Пришлось воззвать к памяти рода и чести семьи. Я вошел в священный костер, что пылает вечно в янтарной ночи, и алое пламя расцвело раскаленными бутонами, взорвалось фейерверком. Сладкие искры, пряный туман – тело привычно растворилось в магическом облаке. На алтаре остались набедренная повязка из шкуры бешеной гарпии и ритуальный топор.
Горстью пепла вознесся я на поверхность планеты, с волнами покладистого ветра приплыл к небольшому городу, покружился над эпохальным трехэтажным домом и просочился в кирпичный дымоход.
Так я оказался в квартире Любы Соловьевой. Слепой одинокой девушки.

Двадцать четыре года. Девственница. Невинная и безгрешная. Что может быть слаще и привлекательнее для охотника за душами!
Люба жила одна. Две аккуратно прибранные комнаты с пятнами на потолке наполнены добротной старинной мебелью, громоздкой посудой прошлого века и сотнями книг. Изящные старинные статуэтки, бронзовые подсвечники, тяжелые картины с изображением леса. Только обои свежие, сквозь которые просачивалась эманация стариков, что оставили квартиру внучке. А еще у нее на стене в коридоре висела толстая доска с многочисленными зарубками. В доске торчал кухонный нож.
Я спокойно проник в квартиру на третьем этаже, прозрачной тенью материализовался в темном углу. Но даже если бы развалился посреди комнаты, слепая девушка вряд ли быстро меня обнаружила. У нее были серые глаза, пронзительно серые, как шерсть лесных котов в брачный сезон. В светло-пепельной глубине ворочались сине-зеленые облака, похожие на полудрагоценные амазонские камни. Я быстро посмотрел (люди говорят «просканировал») ее лицо, исследовал глазные яблоки и мозжечок, как учил демон Уфирон… сюрприз! Оказывается, есть шанс. Она сможет видеть. Об этом не стоит забывать и подумать, как я использую это знание в свою пользу.
Незрячая была худенькой, но не тощей, имела короткую темную стрижку, пушистые ресницы и бледные щеки, одевалась в серо-голубую клетчатую рубаху и синие штаны коровьих пастухов. Она двигалась по квартире с легкостью и уверенностью человека, который хорошо ориентируется в тесном пространстве, изученном вдоль и поперек. Свет не включала, что не мешало ей в сумерках чистить картошку, заваривать чай или принимать душ. В первый же вечер я заглянул в ванную, где под струями воды неподвижно стояла Люба. Она будто застыла в медитации, и вода щедро омывала ее плечи и спину. Меня так же, как и ее, не беспокоила темнота, и я отлично рассмотрел белое тело с выпуклостями и ложбинками. Наверное, по человеческим меркам девушка была красива и соблазнительна. Но роль соблазнителя в данном случае принадлежала мне. Папаша выделил всего месяц земного летоисчисления! Этого времени должно хватить на то, чтобы из невинного создания сотворить гнусную тварь. Честь семьи превыше всего.

Кто-то из предков Любы явно обладал магическим Даром. От пращуров ей передались энергия, уверенность в собственных силах, отсутствие смирения и уныния. Она слишком ловко двигалась, потому что постоянно подзаряжалась от артефактов в квартире. Сразу я не смог определить эти предметы. Проследив, догадался. Это были Кресло и Вязальные Спицы. Она садилась в старинное кресло и быстро вязала шарф. Или какую-то бесформенную накидку, которую женщины называют пончо. Вещи выходили добротными, узорчатыми и пользовались популярностью. Любе постоянно звонили заказчицы.
Понятно. Бабушкино наследие. В этом кресле старуха провела много лет, этими спицами связала сотни шарфов и свитеров. Научила внучку. Опытным вязальщицам зрение ни к чему. Они наощупь работают. Пальцы заменяют глаза, а воображение и опыт помогают создавать новый эффектный узор.
Люба проводила в кресле два часа утром и час после обеда. Пальцы ее двигались быстро и уверенно. Спицы мелькали, как лучи солнца после дождя, завораживая танцем стальных клинков. Это было похоже на магические действия. Впрочем, я не сомневался, что Люба являлась источником и отражателем изначальной бытовой магии – древнейшей разновидности шаманства, которое, как учил меня в преисподней демон Кангарр, формировалось еще в пещерах неандертальцев.
Я был доволен. Жертва на экспорт!

Опытный соблазнитель, как учил демон Лиховер, начинает с астрального приручения добычи. Необходимо разбудить в жертве гордыню и убедить в собственной исключительности и незаурядности. Когда девушка вышла из ванной, завернутая в широкое полотенце, я прошептал рядом: «Ты прекрасна». Она вздрогнула и недоуменно оглянулась. Куда ты смотришь, глупышка? Я – вот он – стою перед тобой в жутком обличии адского монстра.
Я прикоснулся к ее щеке изогнутым когтем. Не колол, не царапал. Ей почудилось, что капля прохладной воды скользнула по коже. «Ты умна и соблазнительна, как ангел», – прошелестел я еще тише. Ничего более оригинального не придумал. Она совершенно спокойно сказала, как бы разговаривая с собой:
– Ну и ерунда чудится.
Надела пижаму с лимонами, выпила полстакана молока и легла спать. Я пристроился под кроватью и стал медленно ощупывать ее сны. Ей виделся молодой человек с русыми вьющимися волосами: ласковый ореховый взгляд, белозубая улыбка, длинные тонкие пальцы… и снился аромат. Я уловил, что во сне пахло музыкой – это я могу понять и прочувствовать. Но как запахи воспринимает она?

В течение следующего дня трогал ее одежду, прикасался к плечам. Шептал глупости и непонятные слова. Дышал в затылок и ронял теплые капли ей на ладони. Перенес в спальню аромат весенней лужайки.
Люба вздрагивала, резво поворачивалась, незряче щурилась, как бы приглядывалась. Что ты хочешь увидеть, дурашка? Меня? Но даже будучи здоровой, заметишь лишь тень, смутный силуэт. Или обратишь внимание на странное смещение привычных линий потолка и стен. Тут можно испугаться, растеряться, усомниться в своем рассудке.
Девушка не боялась и не робела.
Меня это напрягало. Она вела себя НЕПРАВИЛЬНО! Пыталась анализировать обстановку, изучать меня как физическое явление. Контролировала уровень иррациональности, как пояснил бы мой учитель демон Фаррихан.
Тогда я обиделся и разбил чашку. Она спокойна сказала: «Какая конфузия, сэр Малькольм» и ловко подмела осколки.
Ночью Люба свесила руку с кровати. Я подсунул под ее ладонь свой щетинистый загривок – а вот пусть забоится! Ее пальцы скользнули по жесткой шерсти, сжались на секунду, она сонно пробормотала: «Тишка» и убрала руку.
Просидел до утра возле кровати и думал, что меня впервые безбоязненно – и безнаказанно! – трогала земная женщина.

Утром она была задумчива, двигалась медленнее, вела себя нерешительно, и я было возрадовался. Страх: боится ночного события? Не уверена, что касалась инфернального монстра?
А потом она что-то явно решила для себя, успокоилась и принялась напевать фривольную чушь. Нечто подобное я слышал полвека назад в окрестностях Алькасара, когда выслеживал одержимого епископа.
– Что ты поешь? – прошептал у нее за спиной.
– Арию Розины, – не оборачиваясь, ответила она. Налила в плошку молока, поставила в углу:
– Кушай, соседушко. На здоровье, Тишка.
Молнию мне в глаз! Она меня приняла за домового! Оживила придуманный образ и вполне бесстрашно принялась с ним общаться. То есть со мной.

***
Во время путешествия по Стране восходящего солнца я обнаружил живущих в городах странных молодых затворников. Они не хотели общаться с людьми, выходить из дома. Они называли себя хикикомори, жили одиноко, еду им доставляли посыльные. Эти хикки бесили искусственной безгрешностью. Никаких, вроде бы, пороков и провинностей за таким домоседом не числилось, совесть его не запятнана и душа в белой мантии. Сидит бездельник на циновке, перебирает струны или читает. Псих, короче. Души психов в аду не ценились – коэффициент их мук не оправдывал энергозатрат зла, по-научному объяснял самый умный истопник команды Вельзевула.
Люба чем-то была похожа на хикки, но все же отличалась. Почти не покидала жилище, зато немного общалась с соседями и единственной подругой. Валентина забегала раз в неделю, на скорую руку помогала с уборкой, жаловалась на судьбу и сожителя, пила кофе и забирала связанный кому-то на заказ свитер. Люба не желала встречаться с клиентками, вязала наугад, а размеры сообщала Валентина, которая слепую подругу считала еще большей неудачницей, чем себя.
Люба редко снимала наушники, постоянно слушала музыку или голоса, читающие книги. Или занятия по английскому. Она любила перебирать книги, особенно те тома, у которых на обложках выгравированы названия, гладила переплеты, закрыв глаза, шуршала страницами.
В какой-то момент жизни девушка прониклась осознанием одиночества, что подтолкнуло к поиску компании. Душевный пробел мог заполнить партнер – либо придуманный во сне красавчик, либо домовой, некая полуреальная сущность, покровитель дома. Им стал я.

У нее была отличная память. Она могла без устали рассказывать истории, притчи, сказки, читать стихи и баллады. Мне особенно понравилась тюремная баллада о том, что каждый, кто на свете жил, любимых убивал. Явно умный демон поработал с этими несчастными. Люба трижды по моей просьбе прочитала балладу, потом мягко отказалась продолжать эту слезодавку, как она выразилась. Но глаза ее оставались сухими. Зато она чуть не всхлипывала, когда рассказывала о какой-то Жанне, сожженной на костре. Я лишь пожал плечами: прекрасная смерть, достойная зависти!

Дважды в неделю она выходила из дома. Сначала шла к ближайшему скверу, где бродила среди акаций и лип. Бездомный пес и несколько кошек с помойки сбегались к ней. Кого погладит, кому шепнет что-то веселое, всех угощала сухариками. Свиристели, дрозды, зяблики, трясогузки слетались к ней пестрой компанией, садились на голову, бегали по плечам. Это была традиция, ритуал, который я не совсем понимал. Природа доверяла ей своих детищ, словно делилась тайными знаниями.
Я в облике ворона следил со стороны, не приближался, потому что кошки начинали шипеть и выть, а собачонка удирала. Но птицы меня не боялись и это возмущало. Настоящего демона боится все живое, внушал мой учитель Жутофир, от блохи до горбатого кита.
Из парка она шла в большую бакалейную лавку, именуемую маркет, покупала хлеб, молоко, рыбу, брокколи, фрукты. В сутолоке у кассы некоторые покупатели не замечали, что девушка слепа. Могли толкнуть, сделать замечание за неуклюжесть, медлительность. Потом извинялись. Она не обижалась на колкости, ее не удручали извинения.
Кассирши ее знали, всегда были приветливы. Одна как-то заказала связать шарф.

Напевая арию Розины, она подошла к плите и коснулась кипящей кастрюли. Вскрикнула. Отшатнулась. Неловко ухватилась за стол. Поскользнулась. Начала падать.
Я метнулся, подхватил у пола. Оцарапался о проклятый гвоздь.
– Спасибо, – сказала она ошеломленно. – Третий раз на этом же месте.
– Надо быть осторожнее, – обычная фраза неожиданно прозвучала с заботой. Сам удивился.
– У тебя кровь, – забеспокоилась Люба.
– Ерунда! – отмахнулся я и насторожился. – Откуда знаешь?
– Чую.
Как–то зловеще это прозвучало. Не чувствую, а ЧУЮ. Будто волчица.
Подумаешь, ободрал ладонь… она прикоснулась губами к ранке лизнула, словно поцеловала. Все произошло обыденно. Так волки зализывают укусы. На ее губах сверкнула адская жемчужина – она вкусила каплю крови потомка Хабарила!

Постепенно мы поменялись ролями. Я обнаружил себя хорошим рассказчиком, а она стала внимательной слушательницей. Правда, мои истории были далеки от ее веселых или поучительных басней и мифов.
Я рассказывал, как в полночь кровавая луна поднимается над Сернистым озером. Она сияет так ярко и так злобно, что ядовитые лучи испепеляют всю прибрежную равнину. Лица мертвых звезд отражаются в оплавленном песке, в котором, словно изваяния безумного скульптора, застыли танцующие скелеты. Души грешников отравлены пагубным дыханием озера – они корчатся и трепещут, словно сырые ветви в ржавых языках ритуального пламени…
Я рассказывал, как просыпается ад, исторгая крики боли и стоны отчаяния. Но вопли тонут в горячем пепле, и мольбы зря взывают к милости пекла.
Она крепко держала меня за руку и не дышала.

Я щедро делился секретами истинного знания, на котором построены многочисленные предрассудки и страхи миллионов верующих.
Любочка уютно располагалась в бабушкином кресле, а я загадочно начинал ее стращать:
– Внезапный озноб может означать, что кто-то в этот момент прошел по твоей будущей могиле.
Любочка грызла семечки, которые я держал в ладони, как в тарелке, и придумывала самые дурацкие вопросы, на которые, как она считала, я не знал ответа.
– А если чихнул дважды подряд – это что означает?
– Это означает, что где-то рядом столкнулись два небольших проклятия, направленных на тебя.
– Кем направленных? – она недоуменно воздела бровки.
– Твоими врагами. Завистниками, например.
Любочка с минуту переваривала эту новость, потом вернулась к допытываниям:
– А если, например, случайно пролила на себя горячий чай. Это что означает?
– Значит, мимо твоего окна прошла болезнь. Зараза.
– Но я живу на третьем этаже.
– Все равно. Не прошла, так пролетела.
– К кому?
– Наверное, к соседям или вообще в другой конец города.
– А она может заглянуть ко мне в окно?
– Да. – Я начал слегка уставать от наивных вопросов.
– А я ее увижу?
– Ты даже меня толком не видишь! – огрызнулся я и спохватился.
Но девушка беспечно хихикнула и заявила:
– Я знаю тебя наощупь, по запаху, интонациям, манере дышать и двигаться. И поведению. Ты такой… особенный.
– Какой? – мне стало любопытно.
– Ты большой сильный, умный… и…
– и..?
– И смешной!
Я щелкнул клыками и привстал. Она требовательно потянула меня за шерсть обратно.
Смешной, значит? Ладно, посмотрим.
– А если ты вдруг прикусила губу до крови… значит… – коварно замолк я.
– Что значит? – она простодушно подалась ко мне.
– За твоей спиной стоит покойная бабка! – рявкнул я и ущипнул ее за попу.
Любочка с воплем подпрыгнула, рассыпала семечки и смешливо шлепнула меня по плечу.
Потом хмыкнула, насупилась и тоскливо пробормотала:
– Скучаю по бабуле…

Очередной раз, гуляя по скверу, она прошла мимо скамейки, где сидела компания молодых людей, они курили, балагурили, отпускали реплики прохожим. Подмигнув приятелям, поднялся высокий кареглазый блондин. Словно копия из ее сна! Длинные пальцы, обворожительная улыбка. Парень явный дамский угодник из числа беззастенчивых болтунов.
Он подошел к Любе и с фальшивой вежливостью спросил:
– Пардон, мадемуазель, вы не подскажете, как пройти в библиотеку?
Она остановилась, замерла, вытянувшись, словно впитывала интонацию и тембр голоса, потом так же вежливо поинтересовалась:
– А вам, простите, зачем?
Парень не ожидал такого ответа, запнулся на миг, но решил продолжать:
– Книжку хочу почитать. Испытываю, так сказать, интеллектуальный голод.
Любочка изобразила аплодисменты и одобрительно сказала:
– Похвально, что в двадцать два года у вас, наконец, проснулась тяга к чтению. Предлагаю начать с букваря. Он продается за углом в магазине «Все для школы».
Красавчик покраснел, его приятели загоготали. Любочка повернулась и спокойно ушла.
Я подлетел ближе и собрался клюнуть в ухо несостоявшегося насмешника, если он решится преследовать девушку, но тот лишь сплюнул и махнул рукой.
Любочка для него была жертвой, а я себя ощутил в роли защитника.
Сегодня я назвал ее Любочкой. Это был естественно и …приятно.
Дома она хмыкала, морщила нос и собралась всхлипнуть, но все же захихикала.
– Как ты угадала его возраст? – спросил я.
– Почуяла, – неопределенно отшутилась она. Вот опять это самое «чую»!
И вдруг насторожилась:
– Откуда ты знаешь? Домовые сидят дома…
Я хотел соврать, но она продолжила:
– Я чувствовала чей-то взгляд. Это был ты? И на прошлой прогулке тоже?
– Домовые разные бывают, – пробубнил я, не найдя убедительного объяснения. – Среди нас попадаются удивительные особи.
– Отмазка в стиле Гауфа, – отчеканила она. – Но ты для меня все равно Тишка.

***
– Кто ты такой?
Признаться, я опасался этого вопроса. Если чего-то опасаешься, то иди напролом, советовал мастер узурпации Гоуди.
Поэтому я пошел напролом:
– Демон. Младший демон.
– Бонд. Джеймс Бонд, – откликнулась она.
– Что?
Ее губы улыбались, брови хмурились, жилка на виске трепетала.
– Откуда ты?
– Издалека…
– Из очень далекого? – она шутила, словно разговаривала с ребенком, и дернул же меня черт (тьфу-тьфу, привет, лукавый!) зачем-то озвучить свой адский адрес:
– Вечной вящей славы Отверженного Ангела нетленная Геенна Тартар, третья Преисподняя, Чистилище сигма-куф, огненный эстуарий семьи Хабарила, великого демона пожара и пламени.
– Куф, кажется, буква еврейского алфавита, – не к месту пробормотала Любочка.
Я промолчал, недовольный своей откровенностью.
– А кто такой Хабарил?
Самого пращура уже давно не было с нами, но семья-то осталась, правнуки продолжали традиции рода, и наша клановая бездна ничем не уступала соседским имениям. Я начал было рассказывать Любаше о пращуре… у него три головы – кошачья, человеческая и змеиная, он восседает на аспиде, размахивая факелом. Но она лишь поинтересовалась, какая глава была старше и первой хватала пищу.

По-видимому, Люба не поверила в демона. Хотя ее отношение ко мне изменилось. Может, она решила, что я необычный домовой. Мутант или новая разновидность. Но не боялась и не брезговала. Напротив, она стала вести со мной, как с домашним питомцем. Так доверяют своей собаке. Чешут за ушком, гладят по спине и пузику.
…Она положила голову мне на грудь и довольно вздохнула, словно только что вкусно поела. Ее рука гладила и ощупывала мои мускулы… я чувствовал, как древний огонь просыпается в жилах, разогревает кровь. Это было забавно, смешно, весело – земная самочка ласкает адского монстра. Это было вульгарно – какая-то девчонка возбуждает демона! Младшего демона, хотя это неважно.
Но теплая волна уже пробежала по телу. Маленькие упругие мячики елозили по моей груди, сползая к животу. Я ощущал все более настойчивый трепет ее пальцев. Кажется, настал час моего торжества! Очень скоро девственница лишится невинности, утратит свой титул.
Я осторожно сместился на диване, чтобы ей было удобнее… чтобы нам было удобнее. Ее рука скользнула еще ниже и меня тряхнуло.
– Ой! – она сжала пальцы и мгновенно отдернула руку. – Что это?
– Милая, – я прибавил хрипотцы в голос, – это мужское начало… радость и наслаждение… копье победы… нефритовый жезл.
– Я знаю про копье и всякие жезлы! – Она отодвинулась. – Но ведь… ты… это. Потусторонний?
– Прежде всего, мужчина, самец, – возразил я. – Который хочет обладать женщиной.
– Только после свадьбы! – заявила она с такой твердостью, что я замер – а ведь эта ненормальная со своей нравственностью разрушит мне планы обольщения.
Осеклась. Запнулась. Ей самой стало смешно и грустно. Свадьба? С кем, с домовым? Хорошо хоть не с чертом, повторила она чей-то афоризм. Я икнул.
Мы замолчали. Операцию соблазна я решил временно отложить.

– О чем ты мечтала… мечтаешь? – вкрадчивость моего голоса одобрил бы на занятиях по соблазну сам демон Грегори. Бархатными интонациями можно было полировать дворцовый трон. Я не сомневался, что она скажет: «хочу видеть». Или, покраснев, признается в страсти к блондинчику, которого видит во сне.
Но она сказала:
– Хочу испечь торт
– Какой торт? – Я, наверное, выглядел смешно с вытаращенными глазами.
– Наполеон.
– Зачем? – глупо спросил я.
– Чтобы съесть, – улыбнулась она. – Или угощать гостей.
Нахмурилась, зябко укуталась в платок.
– Выучить три, нет, четыре языка. Играть на рояле, флейте и гитаре. Плавать и нырять, соревноваться в большой теннис (запнулась, глубоко вздохнула), метать ножи.
Доска в коридоре.
Она хочет учить языки? Я решил позабавить ее и себя. Произнес на древнеарамейском девиз нашего клана, заклятие прорыва в чертоги семьи: «Именем сокрушенного Ангела света, огня, смерти и вечности! Именем великого демона пожара и пламени Хабарила…»
Она морщила лоб и шевелила губами.

– Прибей, пожалуйста, мне полочку в ванной, – попросила она утром и засмеялась. – Раз уж ты у меня альфа-самец и кандидат в женихи.
Я никогда не прибивал полочки, но покладисто взял молоток. Стена едва не рухнула от удара – нас не учили этим фокусам!
– Давай уж я сама, – вздохнула Люба. – Ты только гвоздь держи.
Она размахнулась и врезала мне по пальцу. Дом содрогнулся от моего вопля.
– Ой, прости, прости, прости, миленький, – причитала она, бинтуя мне палец.
Я мужественно стонал, изображая лютые мучения. Целый час она хлопотала с компрессом, непонятными таблетками и мазями.
Миленький, надо же. Мне вдруг захотелось, чтобы она отрубила этот палец (все равно за минуту отрастет) и еще раз взволнованно сказала «миленький».
Последующие три дня я всячески радовал свою «невесту»: нашел за плинтусом потерянную сережку, разобрал в коридоре старый шкаф на доски, зачем-то оттер пятно на потолке, хотя она его не видела, но знала, что пятно имеется. Затем уже по собственной инициативе на темной лестнице отлупил пьяного соседа-горлопана и прогнал инфернальную квази-крысу из подвала.
А потом подарил ей алую розу – от имени какого-то очень маленького бедного принца – и она обняла меня за шею…

– Ладно. Раз ты такой умный, то скажи, что имел ввиду Оскар Уайльд, когда утверждал, что тайна любви больше, чем тайна смерти?
Этот неизвестный мне Оскар был явным шпионом, ибо выведал то, о чем нельзя говорить людям.
Но она ждет ответа.
Я кашлянул. Вспомнил занятия у Осмодея Змеежора.
– Смерть есть величайшее из благ, но большинство людей боятся ее, как величайшее из зол. Каждый, умирая, создает свой личный конец света, и энергетика этого состояния привносит вклад в астральный банк Армагеддона. В какой-то миг банк переполнится энергетикой миллиардов смертей – и лопнет.
– Наступит конец света?
– Да. Назовем его так.
Она молча переварила эту новость, потом спросила:
– А в чем же тогда заключена тайна любви?
– Тут обратный процесс. Положительные эмоции всех влюбленных заполняют другой энергетический резервуар мироздания. Его энергетика уравновешивает пагубу наступающего Армагеддона.
– Пока существует любовь, конец света не случится, – ошеломленно прошептала она.
– Ну, примерно так.
Молодец, девочка, ухватила самую суть.
– Мой ад переполнен страданиями и злобой, но в нем есть место любви и даже благодати.
Неужели я высказал вслух то, о чем подумал?
– После смерти я попаду в ад, – сказала она серьезно. – Там прозрею и останусь жить вечно.
Чушь. АД НАДО ЗАСЛУЖИТЬ. Точнее, завоевать!

***
Она принимала душ. Я разглядывал на свет фиал с каплей любашиной крови. Вспомнить бы целиком то универсальное заклинание Парацельса от слепоты. Кто-то кашлянул.
Поворачивая голову, уже знал, кого увижу.
Мерзкая вонь. Подлый ухмыляющийся оскал. Братец Шлюпус издевательски выпятил челюсть:
– А ты неплохо устроился…
– Что тебе надо, – озон, искры, лиловые всполохи, во мне нарастал гнев.
– Ты сейчас же отправляешься домой.
– У меня еще четыре дня, я пока не выполнил наказ отца.
– И хорошо, что не выполнил, – Шлюпус наслаждался, – и не надо…
– Вон отсюда!
– А если нет?
– Ты оскверняешь честь семьи.
– Здесь нет семьи… только девка, – его лапа мелькнула, выхватила флакон с кровью Любы.
– Отдай!
Морда Шлюпуса превратилась в жуткую маску.
– Десять секунд – потом я сожгу фиал!

Я видел, как священная птичка абабиль прилетала и садилась на голову паломника Мекки и окружающие в изумлении и восторге простирали руки к избранному, который истово молился во славу Всевышнего.
Наблюдал, как Благодатный огонь сходил на руки верующих в Иерусалиме.
Как мироточили иконы и оживали смертельно больные…
И как приносили в жертву людей и животных, как рушились небоскребы и горели дворцы.
Все события сопровождались потоком человеческих эмоций – от пылкого ликования до исступления и отчаяния. Сам же оставался равнодушен. Но сейчас на меня обрушились все неиспытанные ранее переживания и муки.

…Третьи сутки сижу на границе Преисподней. Возмущенный моим безрезультатным возвращением отец окружил эстуарий запретным туманом. Наблюдаю сквозь завесу, чем занимаются родственники. Папаша раздражен и молчалив. Сарганна тщетно пытается доказать мою невиновность. Оба вяло переругиваются. Один только Шлюпус торжествует, подлец. Фиал у него. Пока нетронутый. Дорогой братец ждет, чтобы истек месяц – тогда будет всеадово извещено, что я не выполнил приказ отца. После этого Шлюпус станет единственным законным наследником семьи.

И вдруг…
– Именем вечной вящей славы Отверженного Ангела! – звенящий голос, казалось, заполнил все уголки эстуария. ¬– Именем сокрушенного Ангела света, огня, смерти и вечности!
Мерцающее синими и пурпурными искрами дворцовое зеркало дрогнуло, начало трескаться, как лед под копытами единорогов.
Сквозь защитное Пространство проникли две стальные иглы. Они казались прочнее клыков Цербера, смертоноснее жала Левиафана.
– …именем великого демона пожара и пламени Хабарила, – заветные слова обретали фактуру, цвет, массивность.
Отец подавился шаровой молнией.
Сарганна хищно выпустила когти, прическа ее взметнулась дыбом в стиле «Медуза Горгона».
Шлюпус взвизгнул и попытался заползти под трон.
Слуги растерянно замерли, глядя, как сквозь фиолетовый туман в зал протискивается худенькая ЖИВАЯ девушка. Раскаленные спицы в ее руках сверкали электрическими разрядами, что являлось запрещенной в Преисподней земной магией.

– Верните мне Тишку! – вой был так пронзителен, что саламандры попадали в корчах, а папаша зажал уши волосатыми лапами.
– Какую тишку?! – заревел он, фонтанируя лавой и пылая гневом в буквальном смысле.
– Моего жениха! – голосила Любочка. – Я ЧУЮ!!!
И размахивала спицами, кромсая мебель и стены.
– Слуги! Остановите эту чертову девку! – вопил папаша.
Дюжина несгораемых саламандр, пара вулканических ифритов и могучий ракшас, обжигающий, как кипящее золото, беспомощно суетились вокруг бушевавшей Любы.
– Хозяин! – причитали они. – Мы не можем коснуться принцессы! Она под защитой семьи!
Отец разразился потоком сочных выражений, из которых самыми приличными были «холодный анус ангела». Вот тогда старая карга Сарганна простерла свой плащ над Любой и торжественно прокаркала:
– Отныне истинная принцесса семьи Хабарила. Вкусившая кровь младшего отрока рода.
Отец запнулся, принюхался и как-то растерянно промямлил:
– Эээ… ну да, косвенное родство… честь семьи…

Любочка стояла перед нами, вытянувшись, как офицер пекла, ее изумительно красивые серо-зеленые глаза сверкали ярче углей на плечах отца.
Она простерла руку и с чувством продекламировала:
– Ад без Любви — это вечность без рая! Здесь одно последнее солнце на всех!
Сарганна всхлипнула или всхрапнула и обняла девушку.
– Я свяжу вам новый плащ, тетушка, – бесстрашно заявила ей моя сумасшедшая невеста. – В стиле нуар-огнь.
И Сарганна польщенно осклабилась всеми ста двадцатью клыками.