Видно, Пророком не был
Я, отправляясь ввысь,
Падал я мордой в небо
Да помешал карниз
(Илья Славицкий)
Зеркало в серебряной оправе
В нашем городе не бывает солнца. Оно где-то там за тучами, поэтому здесь чахлая зелень, почти нет цветов, а дома и люди серого цвета. Бывают, конечно, исключения. Начальство, например, любит чёрное, а женщины носят не только серое, но и коричневое. Всё из-за погоды. Ночью ещё бывает – облака редеют, луна выглядывает, а днем глухо, как под подушкой. Почему погода такая – разные версии. Одни считают, что из-за масонов, другие – про всемирный заговор, третьи верят, что это такой наш особый климат и стезя. Наука говорит, что во всем виноват застрявший над городом Псевдостабильный Мелкоевразийский циклон. Прилип падла, и ни в какую уже седьмой десяток лет. Лично я считаю – да и черт с ним, жалко только, солнышка не видно.
Представлюсь. Зовут меня Стас, работаю в журнале «Зорька», холост, приводов и судимостей не имею, на учёте в кожвендиспансере не состою, член профсоюза и ВЛКСМ, за серию репортажей о Московской олимпиаде, награжден денежной премией в шестьдесят рублей и почетным знаком «За укрепление мира, дружбы и солидарности молодежи». То есть, все у меня хорошо, кроме жилплощади.
Оно, конечно, грех жаловаться. Другие по съемным квартирам полжизни маются, а мне квадратные метры в центре города, можно сказать, сразу на блюдечке. Но коммуналка, она и есть коммуналка. Ни с друзьями погудеть, ни девушку привести. Отчасти это, конечно, мой характер. Шеф говорит, что я рохля. Это, наверное, ерунда, никакой я не рохля, но считаю, что нормальная девушка в гости в коммуналку не пойдёт и правильно сделает.
Собственно, мне и на соседей грех жаловаться – не скандальные. Один, по имени Федя – хотя мужику пятый десяток – вообще тихий. Доцент в каком-то институте при Академии наук. Шмыгнет к себе в комнату – ни видно ни слышно. На позапрошлой неделе сиганул с балкона головой вниз. Четыре этажа свободного полета, и тоже никому ни слова. Вернулся своим ходом, опять же молчком. Это мы уже потом, когда милиция нагрянула, узнали и про сугроб на крыше гаража. И про волгу, в тот хлипкий гараж зарулившую. И про её водителя, которому не смогли пальцы разжать – так и увезли в лечебницу вместе с рулем.
С другим соседом, Яном Юрьевичем Сявкиным, приключилась иная история. По его словам, однажды, по пути из ближайшего продовольственного магазина в сторону дома, он каким-то неясным образом попал на заброшенную стройплощадку, очень этому удивился и немедленно потерял сознание. Что случилось дальше, решительно не помнил. Очнулся уже под вечер на скамейке у родного подъезда, с зажатым в руках свертком. Развернув кусок материи, Ян Юрич с изумлением обнаружил внутри ключ от собственной комнаты. Материя оказалась вся изрисована каббалистическими или ещё какими знаками, поэтому он её сразу выкинул. Да и ключ тоже потом, от греха, выкинул, благо имелось несколько дубликатов. И вроде бы никаких последствий, однако таинственное происшествие занозой сидело в его памяти, и, можно сказать, преследовало. Он даже в поликлинику ходил на предмет обследования мозга, но там отшили.
* * *
Связь между инцидентом на заброшенной стройке и полетом в гараж Ян Юрич разъяснил, когда все уже произошло, а ему не с кем было выпить.
– Нечистая сила в квартире, – убедительно рокотал он, разливая по стаканам порцию грузинского коньяка. – Ты, как журналист, это понимать должен! Да садись уже.
– Журналист, – я осторожно уселся на единственный в комнате стул.
Сам хозяин располагался в глубоком, поистине необъятном кресле рядом с письменным столом, сильно замусоренным щепкой.
– Как я мечтаю из квартирки этой поганой съехать! Передать не могу! – продолжал он. – Вот, за то она и мстит, вот и заблудила, и мой же ключ подсунула, де мол: «Не рыпайся».
– Кто? – вяло спросил я, разглядывая включенный без звука телевизор. Ничего интересного там не показывали – пожилой Леонид Ильич встречался с бодрым на вид иностранным гостем
– Да квартира! А я ведь солидный человек, – он ожесточенно потер лысину. – Вот, что ты видишь? Солидный?
Я молча кивнул. Ян Юрич, несмотря на возраст, весил не меньше центнера.
– Видишь ты уважаемого ветерана, ударника производства! – пояснил сосед и глухо постучал рюмкой по пластиковой канистре с коньяком. – А я засыпать боюсь. Мало, что сны снятся, извиняюсь какие, так и днем покоя нет. А мне-то за шестьдесят, и здоровье сказывается, и на пенсию не особо с барынями погуляешь. Значит две статьи из трех, считай, выпали.
– С барышнями? – на всякий случай уточнил я.
– С ними. Да. Но они-то сразу три вещи в мужике смотрят, стало быть: молодость, харизму и деньги.
– Больше ничего?
– Остальное потом, – отмахнулся Ян Юрич. – Интеллектом там, удалью поразить – это все дополнительно. Главное, чтобы по основным статьям положительное сальдо сошлось. Нет ни денег, ни харизмы – молодостью бери, а коли молодость прошла – так наоборот. Но уж будь любезен, общий итог подбей!
Товарищ Сявкин последние тридцать лет трудовой биографии служил бухгалтером какого-то крупного треста, потому часто изъяснялся в терминах финансовой отчетности.
– А у меня же что? Одна харизма осталась.
Я мельком взглянул на посеченную морщинами физиономию Ян Юрича и подумал, что такой харизмой сальдо не выправить. Однако же, припомнил, что пару раз наткнулся в нашем коммунальном коридоре на какую-то незнакомую даму. Или двух разных дам – я не разглядел, но совершенно точно – ни одна из них не была Зинаидой Адамовной.
– Поэтому приходится много работать, – туманно объяснил сосед. Потом он выпил, крякнул и, неторопливо закусив огурцом, принялся наклонять канистру, чтобы налить еще. – Гх-м. А квартирка-то как есть – на мужиков озлобленная. Вот и гнобит. Уж не ведаю, чем она Федю достала, да только – слабак оказался. То есть, я хочу сказать, что в квартирочке нашей нечистая сила, и ты дурак, что сюда прописался.
– Не гнобит, – заявил я и тоже выпил. Вообще-то, от спиртного я практически не пьянею и, как говорит мой шеф, только бесстыдно перевожу продукт, но не пить в пьющей компании неудобно.
– Да, ты когда приехал-то к нам? Без году неделя! Дай срок. Ежели к следующей зиме из окна не бросишься, так это от лени только.
.
* * *
В силу репортерской профессии, знания мои обо всем на свете разнообразны, но прискорбно поверхностны. Однако, что касается домовых, кикимор или, к примеру, речных русалок, могу много чего рассказать и даже проконсультировать.
Вообще–то, журнал, где я служу, предназначен для молодежной аудитории. И само-собой, у нас строго следят, чтоб никакая антинаучность не смутила неокрепшие в марксизме-ленинизме умы. Главред – и не только он – головой отвечает за правильную линию. Ну и я, конечно, не дебил, чтобы против идеологии возражать. Когда надо, строчу как из пулемета и про философский материализм, и про гордость за коллектив. Другое дело, что непосредственный мой шеф на вещи смотрит шире, не мешает собирать материал про то, что действительно интересно. Пару раз отправлял под благовидными предлогами с нестандартными, условно говоря, заданиями.
Так что нечисть, можно сказать, истинное мое призвание. Но, черт побери, на работе, а не дома. Квартирка действительно мрачновата. Длиннющий темный коридор, звуки вечно какие-то непонятные, а главное затхлость. С улицы – будто в склеп входишь. Если бы не обстоятельства, черта-с-два я бы тут поселился. Конечно, ни в какую инфернальную «озлобленность на мужиков» со стороны тутошней недвижимости я ни секунды не верил. Другое дело, соседи, точнее соседка.
Последнюю комнату нашей коммуналки занимает Зинаида Адамовна Плёнкина. На первый взгляд, да и на второй тоже – типичный секретарь парторганизации какого-нибудь средней руки учреждения. Лет под сорок. Невысокая. Фигура – тумбочкой. Взгляд вдумчивый, голос ровный, прическа гладкая с пробором, косметики почти нет. Самое смешное, что она и правда партсекретарь треста «Облобувь». Мне знакомый райкомовец рассказывал, что в том тресте от неё на стенку лезут, да и в райкоме уже потеют от Зинаидиных инициатив. В нашей квартире она блюдёт железный порядок и спорить с ней затруднительно. И все-таки, проскальзывает в ней кое-что странное.
Захожу как-то вечером на кухню, она стоит там посередине и молча на меня смотрит. Я – Здрасте! Она молчит. – Все в порядке? Кивает. Смотрит. Мне надо до стола своего добраться, а встала – не обойдешь. – Разрешите? – говорю. Опять кивает, потом медленно-медленно к себе уходит. Ну, как бы ничего такого, задумался человек, но я уже видел такой взгляд. Именно такой. С прозеленью.
И вот, той же ночью приспичило мне до ветру. Выхожу в коридор, а там она стоит в ночнушке. Я – Здрасте… А она берет меня за руку и назад в мою же комнату заводит.
– Станислав, – говорит официальным тоном, – должна поставить вас в известность. Вчера меня ограбили.
– Как? – бормочу, хотя какое мое дело, и, вообще, причем здесь я. Но мне уже и писать расхотелось, вижу, что Зинаида Адамовна оказывается вовсе не «тумбочка», но вполне себе округленькая секси, а сорочка на ней короткая и тонкая до неприличия.
– Возвращаюсь с работы, у нас открытое партсобрание было, потом еще с товарищами оргвопросы обсудили. Иду. Лифт, разумеется, не работает. Поднимаюсь по лестнице, и на площадке второго этажа меня грабят.
– Как? – повторяюсь бессмысленно.
– Подробностей я не знаю. Меня сзади по голове ударили тяжёлым, тупым предметом. Когда очнулась, никаких моих вещей уже не было. Ни сумочки, ни одежды. Все взяли, даже заколки из волос. Не знаю, зачем им понадобилось моё бельё, но заколки – это издевательство.
– Да, – осторожно согласился я, – уроды. И что же вы?
– Я… – она вдруг шмыгнула носом и сказала не обычным своим партийным, а живым голосом испуганной девушки, – я растерялась… никого ведь не позовешь… и боюсь, вдруг кто выйдет… и холодно на лестнице в голом виде…
– Действительно, – я подумал, что, наверное, надо как-то её успокоить, взять, например, за другую ладонь или, может, поцеловать? Но не решился. Она сама повернулась ко мне лицом. Я увидел, что глаза у неё светятся, и спросил, – Что же было дальше?
– Поднялась на цыпочках к нам на этаж, – прошептала она. – Стояла, стояла. Ну, что делать, решилась уже в дверь звонить, а гляжу, из-под коврика торчит что-то. Вытащила, а это ключ. Я сунула в скважину – как родной, дверь открыл. Он и к моему комнатному замку подошел удивительно… Только вот в коридоре я на Фёдора налетела. Он больше моего перепугался.
Тут она вдруг тихонько заплакала, – Ну почему так?! Зачем именно он? Я так давно… так давно всё собиралась… и, как дура последняя, нагишом.
Не выпуская руки, она резко села на мою койку. От неожиданности я потерял равновесие, упал… и проснулся.
В дверь громко стучали.
– Напоминаю, что текущая неделя закреплена за вами, – раздался твердый голос Зинаиды Адамовны, – вам следует привести в порядок места общего пользования.
Я лежал на полу рядом с кроватью, пялился в утренний потолок и тихо хихикал. То есть, у меня полное впечатление было, что всё приснилось, пока не увидел на собственной подушке ключ. И да. Он, конечно, был от входной двери, я специально сходил проверить. Кстати сказать, он и к моей подошёл.
* * *
Я эксперт в области всякого инфернального, в том смысле, что могу кому угодно всё про это дело разъяснить. Но в практической плоскости опыта у меня не так много. Собственно говоря, один. И не сказать, что удачный. На память от него осталось маленькое «Лунное» зеркало в серебряной оправе. А ещё образ девушки с робкой надеждой в изумрудных глазах. И понимание, что я всё просрал. Может не до конца, может меня там ещё ждут. Но я ни за что не вернусь.
И вот, поразмыслив над ключом, я решил действовать, как меня пыталась научить та девушка. Очевидно же, что все эти «ключные» происшествия не только вполне инфернальны, но связаны. Значит, есть узел. Его надо разрезать. Нож – в смысле Лунное зеркало – у меня имеется. И в этот раз я не струшу.
На следующую ночь я положил Лунное зеркало на пол своей комнаты, сверху тот самый ключ, уселся на стул и принялся ждать. Утром невыспавшийся и злой потащился на работу, дежурный отчет о слете сантехников-передовиков наваял так, что шеф пару раз хохотнул, потом велел всё переписать и не выпендриваться. В следующую ночь я заснул под утро, и шеф со словами «Ах, молодость, молодость. Завидую» дал два дня отгула.
Теперь можно было не переживать за ранний подъём. Я напился крепкого чаю для бодрости, положил ключ на зеркало, зеркало на пол и устроился поудобнее. И тут же заснул, как убитый.
Проснулся от того, что кто-то светил фонариком мне в лицо. Но это был не фонарик, это сияла отражённая зеркалом луна.
– Я тебе ключ для баловства дал?! – каркнул из темноты хриплый голос.
– А… – я сразу понял, что затея с зеркалом удалась, и судорожно пытался вспомнить, как теперь надо отвечать. То есть, накануне специально повторял, а тут из головы вылетело.
– Ты не жрец Изиды, не из Ковчега Согласия, не философское Яйцо, значит дурак.
– Да! – вспомнил я. – Экзорцизамус тэ! омнис иммундус спиритус…
– Спиритус, – подтвердил тот же голос, – сейчас самое оно.
Я понял, что дело дрянь и замолчал.
– А может и к лучшему, – прервал тягостное молчание голос. – Как-никак натуральный портал. Сейчас всё и порешим, наконец.
Сквозь слепящий лунный свет я пытался разглядеть фигуру, сидящую за моим же письменным столом. Это определённо была не Зинаида Адамовна. Силуэт мерцал и расплывался, но явно принадлежал кому-то худенькому и мелкому.
В коридоре раздались голоса. В распахнувшуюся дверь, друг за другом вошли соседи. Они громко говорили, но не между собой, а каждый сам по себе. Причём, несли какую-то ахинею.
– …двумерное пространство текста, обладает анизотропными свойствами только в информационном смысле… но наш партийный комитет, вдохновлённый решениями, ставит задачу по углублению… Арифмометр – устройство для арифметических операций, а не чтоб чинить…
– Что у вас в мозгах? – заорал силуэт, и все моментально заткнулись. – Придурки!
– Стас, – нерешительно проговорил Федя, – вы же интеллигентный человек…
– Ты зеркало подвинь, – негромко посоветовал силуэт, – а то всем только рожу твою видно.
Щуря слезящиеся глаза, я нащупал холодный овал зеркала и отпихнул подальше. Прожектор, лупивший мне в глаза, померк, сменившись холодным сумраком.
– Ах, – негромко произнесла Зинаида Адамовна. Послышались торопливые шаги.
– Пара объявлений. Во-первых, отсюда никто не выйдет… Зинаида, не пытайтесь вышибить дверь, я её закрыл, – силуэт чуть повысил голос, – пока не решим вопрос. Во-вторых…
– Откройте немедленно!!
Я оглянулся. Зинаида Адамовна пританцовывала у двери в ночной сорочке, на сей раз длинной до щиколоток, безо всяких кружев, целомудренно непрозрачной.
– Немедленно! – завопила Зинаида Адамовна
– Это сон, – успокоил её Федя. – Зина, это просто сон.
Как ни странно, Зинаида Адамовна тут же успокоилась и со словами: «Бессмысленный, никчёмный сон» вернулась и встала рядом с Федей.
– Во-вторых, это не сон.
Силуэт многозначительно умолк, но, похоже, никого не убедил.
– В чём вопрос-то? – пробурчал Ян Юрич.
– Вопрос, – силуэт прочистил горло. – Гх-мм… Почему не совокупляетесь?
Вот теперь настала полная тишина.
– Глупость какая-то, – наконец, произнес Федя. – Это ж не стакан воды выпить.
– Или водки, – поддержал Ян Юрич, – для секса здоровье нужно иметь и обстоятельства.
– У нас секса нет! – вмешалась Зинаида Адамовна.
– Вот именно, – опять поддакнул Ян Юрич, – ни секса нет, ни презервативов.
– У нас нет секса, – настаивала Зинаида Адамовна, – у нас любовь!
– С кем это? – силуэт привстал. Стало видно тщедушное тело в чём-то вроде халата. – Да и как заниматься любовью без секса?
– Трудно, – поразмыслив, вздохнул Ян Юрич. – Любовь без секса – деньги на ветер. но твоё-то какое дело?
– А такое, что сдохну скоро. Нельзя мне без веселия… хоть иногда. И сагитировать вас не могу. Ну, никак.
– А-а… – подал я голос, – поэтому ключи?
– Хитрый, хоть и дурак, – кивнул силуэт. – Поэтому. А что толку?!
– Та-ак… – Зинаида Адамовна набрала воздуха и завизжала, – Так это ты, мерзавец, меня по голове?! И голой на лестнице бросил!!!
– Я…
Силуэт не успел полностью сформулировать ответ. Федя метнулся молнией и вмазал кулаком по мерцающей физиономии. Или не вмазал. Непонятно. Силуэт моментально растаял, Федя врезался в стол, но перед этим всё-таки прозвучало что-то похожее на оплеуху.
– Ай да Федя-тихоня, – одобрил Ян Юрич. – А что, Зин, ты правда голяком по лестнице бегала?
– Вы бы Фёдор Николаевич, поостереглись кулаками махать, – скрипучий голос теперь раздавался со стороны люстры. – Я ведь и обидеться могу.
Федя промолчал, внимательно разглядывая потолок и определённо что-то прикидывая в уме. Ян Юрич звучно почесал лысину, запрокинул голову и спросил:
– Так значит, это ты меня на стройку завёл? И на хрена мне чёртов ключ был?
– И меня с балкона толкнул, да? – Федя с ногами забрался на стол. Я с беспокойством заметил в кулаке у него чернильницу, изящно украшавшую моё, можно сказать, почти рабочее место. За спиной Феди возникла тень, и он кубарем полетел на пол. Чернильница ускакала в угол, но вроде бы не разбилась. Тень тут же исчезла. Скрипучий голос сверху пояснил, – Могу ещё.
Федя охнул, потирая пострадавший лоб. Крови не было, но я со своего места уже видел стремительно набухающий фингал. Потом он охнул ещё раз, похоже, осознав, что во сне больно не бывает и испуганно уставился на нас. Мельком глянув на меня, Ян Юрич ущипнул себя за щеку и тоже охнул. Зинаида Адамовна опустилась на корточки рядом с Федей и принялась говорить что-то утешающее.
Под потолком завозились, посыпалась побелка.
– Значит, по порядку, – проговорил голос. – Для тебя Ян Юрьевич главным посланием была материя со знаками. Ты перепугался и совершенно правильно побежал к единственно знакомой тебе ворожеи, бывшей налоговичке.
– И что толку? Заставила каких-то деревянных истуканов выстругивать.
– А я знал, что она с давних пор к тебе неровно дышит. Она ж к тебе дважды в гости наведывалась, якобы за вольтами деревянными. А ты?! Между прочим, до сих пор ждёт, что ты сам к ней гости заявишься.
– Правда, что-ль? Так я пойду тогда… да?
– Иди уже. Теперь вы, голуби. Фёдор Николаевич, вы сколько раз собирались пригласить Зинаиду Адамовну на чай?
– Не ваше дело!
– Ты правда хотел пригласить меня?
– И когда вы, Фёдор Николаевич, очередной раз не решились постучаться к Зинаиде Адамовне, а вернулись к себе и вышли на балкон покурить, моё терпение иссякло. Однако, прошу заметить, вы практически не пострадали.
– Федя, ты правда хотел пригласить меня?
– Да, Зинаида Адамовна…
– Просто Зина. Пригласи меня сейчас же.
* * *
– Ну вот, – проскрипел силуэт, когда соседи ушли, и он снова материализовался в моём кресле, – спровадили всех, теперь и поболтать можно. Откуда, говоришь, у тебя зеркальце?
– Подарили, – пробурчал я, чувствуя, что серьёзный разговор только начинается.
– Давай уже колись, где взял. Светает уже. Вижу, что девушка подарила, но где это было-то? У каждого места хозяин есть. Имя знаешь?
– Знаю. Липкий Дед.
– Ты мне не ври только! – подскочил в кресле силуэт. – От него живым не выходят.
– Он выбор предложил: или уйду сразу, или останусь, но уже навсегда.
– Забавно… – силуэт привстал, потом снова уселся, – и ты, значит, ушёл?
– Да.
– А девушка та осталась?
– Да.
– Тогда рассказывай сначала.
– Да, что рассказывать. Вызвал шеф, сказал: «Съездишь завтра в старое паровозное депо. Нужен материал «По следам трудовой славы», а там этих следов – вагон и маленькая тележка с паровозом. Наваяй что-нибудь, у нас конференция на носу». Я уже повернулся уйти, а он так, между прочим: «Там, говорят, кошка полосатая повадилась сквозь стены ходить. Ты, заодно и суеверия разоблачи».
– Ненужные подробности, – перебил меня силуэт. – Как в государство к Деду попал?
– Так и попал. Побежал за кошкой этой драной, ну и провалился. Да не помню я ничего. Головой стукнулся.
– Но девушку-то помнишь?
– Помню.
– А Деда?
– Ещё б не помнить. Вроде и никакой. Низенький, плешивый, глазки мелкие, серенькие, от любого постороннего звука вздрагивает, сам говорит тихонько. Но власть имеет жуткую. Любая тамошняя шмокодявка перед ним на цыпочках.
– Так что ж. Его государство, значит и власть в руках государственная. Но, конечно, мразь та ещё. Ему мгла над нашим городом только на руку. Он в ней жиреет, сил набирается. Солнце для него – нож острый. На свету-то дерьмо быстро сохнет, – силуэт неожиданно перешёл на шёпот. – Ты думаешь, почему его Липким зовут? Это ж он тучи к городу нашему приклеил. Не веришь?
Я помотал головой.
– Ну и дурак. По-научному оно, конечно, по-другому объясняется, а на деле так и есть. Он в городе много чего накрепко повязал. Теперь и сам не рад, – силуэт поднял с пола мою декоративную чернильницу. – К примеру, кокну я эту цацку, а у него все зеркала лопнут или стены попадают.
– Правда что-ли?!
– Навряд ли. Но риск есть, и, сдаётся мне, очень он от того переживает-дёргается. Ты прикинь, столько лет строил непотребство своё, а в одночасье всё рухнет, – силуэт вздохнул. – Но это пустое, конечно. А девушку твою тамошнюю случайно не Марьей звать?
– Да-а.
– Вот ведь загадка. Что ж она такого в тебе увидела?
– Да, ничего она не увидела. Он же её сторожит, выйти не даёт, хоть и права никакого не имеет! Понадеялась просто, что помогу…
– Не бери в голову. Чем ты ей поможешь? Давай лучше меняться. Ты мне зеркальце, а я, может, какую-нибудь мечту-желание исполню. А?
– Шикарно! – неожиданно для себя я расхохотался. – Ладно, но чур ты вперёд. К примеру, хочу я на солнышко взглянуть…
– Это нет.
– Солнышко! Хоть одним глазом!
– Да никому это не надо. Вот, случись чудо – Липкий Дед ласты склеит и солнце выглянет – думаешь все обрадуются? Ни хрена похожего. Ты только прикинь, чего тогда наружу попрёт. Так что, если и выглянет, то ненадолго. Помяни моё слово. Мгла – она уютней.
– Тогда Марью освободи. Пусть она здесь окажется.
– Это тоже нет.
– Не можешь, тогда проваливай!
– Ого, какие мы смелые.
– Тогда я пойду. Мне в одно паровозное депо ещё заскочить надо.
Подхватив с пола зеркало в серебряной оправе, подошёл к двери, но открыть не смог. Разбежался и со всей дури врезался боком. В плече что-то хрустнуло, но дверь устояла.
– Выпусти!!
– Желания у тебя всё какие-то несбыточные. То на солнце поглядеть, то девушку спасти, а то и вовсе дверь высадить. Ты ж пойми, не по силам тебе ничего такого. У того, кто девушку сторожит, государственная власть в руках, а значит безнаказанность. На солнце смотреть для глаз вредно. Дверь дореволюционная, дубовая, значит крепкая. А у тебя? Не то что любви никакой – отчаяния даже нет. Ты тщедушен, стеснителен и со всем уже примирился. Так что, мечтай себе дальше, журналист. Каждому, как говорится, своё.
– Ладно.
Я потёр больное плечо, мельком подумал, что сугробы с моей стороны дома тоже должны быть, и прыгнул сквозь окно. Мудрый силуэт, конечно, прав – я не боец, не герой и никогда не был ни тем, ни другим. Но… девушка с зелёными глазами… всё-таки… надеялась на меня…
Хриплый вскрик силуэта смешался со звоном стекла и тут же потонул в мощном, торжествующем громе, прокатившимся над городом. Небо успело два раза перевернуться перед моими глазами, прежде чем я грохнулся. Я не мог шевелиться и ничего не чувствовал. Только смотрел, как тают облака, и огромное оранжевое солнце светило мне прямо в глаза.
