Утро в марине
Я проснулся от тишины, от отсутствия привычного гула – за стеной не урчал фен, не звенела посуда. Только чайка на козырьке яхт-клуба орала, будто торопя меня. Завтра мы отходим.
Кофе я заварил прямо в кружке, стоя у иллюминатора. Мой красавец-корабль покачивался у поичала, сверкая свежевымытым бортом.
Последний день на берегу. Вернее, не на берегу – мы уже на рейде, в тесной, пахнущей краской, соляркой и туманом марине. Последний день суеты.
Я перепроверил все. От паспорта яхты до запаса спичек в герметике. Заполнил журнал, подписал бумаги в офисе. Рутина, но без нее – никуда. Море ошибок не прощает. А я ему за это и благодарен – за его безжалостную честность.
Потом я не выдержал. Собрал воздух в легкие, крикнул:
– Отдай швартовы!
Сам же с удивлением поднял бровь: кому отдаю команду? Кораблю? Похоже себе. Мне надо было. Не проверить – прощупать. Подышать.
Выход
И вот мы за молом. Сразу – другое дыхание. Не у меня, у приятеля, моего кооабля. Он ожил, накренился на первом же порыве ветра, жадно погружаясь форштевнем в воду. Я встал к штурвалу, и все внутри затихло, кроме одного, главного чувства – я дома.
Я всегда любил смотреть на Финский залив, вот так, один. Не как курортник на картинку. А как на живую, дышащее существо. Вода сегодня не синяя и не зеленая – цвета оружия. Свинцово-серая, с бархатистыми разводами пены. Ветер норд-ост, резкий, без дипломатии. Он не ласкал, а проверял меня на прочность. И волны – не те плавные качки, что баюкают в полный штиль, а короткие, колючие, «злые», как мы их зовем. Они бьют точно в борт, испытывая сцепление с водой квышвырнетаждой планкой обшивки.
Но в этом холоде и колючести – настоящая морская душа. Никакого притворства. Он либо примет тебя, либо нет. И в этом его страшная, честная красота. Я вдыхал соленый, холодный воздух, и он жёг горло сильнее любого крепкого напитка. Это моя стихия. Моя страсть.
Возвращение
Два часа пролетели как один вздох. Корабль ответил на все мои неозвученные вопросы идеально. Рули, такелаж, двигатель – все пело. Можно возвращаться.
Возвращались другим курсом, уже в сумерках. Огни марины замигали впереди, обещая уют и покой. Но я знал, что покой этот – обманчив. Завтра мы уйдем по-настоящему.
Подходя к нашему месту стоянки, я увидел, что сосед, широкобортный дурила, встал неаккуратно, заняв добрую половину моего кормового сектора. Места для моей классической циркуляции почти не оставалось. Дежурный на пирсе уже приготовился ловить мой швартов, ожидая, что я буду маневрировать на моторе.
Но я заглушил двигатель еще на входе в акваторию клуба.
Тишина, нарушаемая только шелестом воды по борту, показалась оглушительной. Развернул корабль против ветра, используя его и остаток инерции. Он скользнул вперед, словно призрак, не издав ни звука. Борт встал к борту с дурилой, я прошел так близко, что мог бы разглядеть зачехленные иллюминаторы. В последний момент переложил руль, и корма мягко легла к пирсу как раз в том месте, где стоял дежурный со швартовом в руках. Он разинул от удивления рот, а я просто перебросил ему конец.
– Все в порядке, – сказал я, заглушая голосом стук своего сердца. – Завтра – в море.
И, поймав его восхищенный взгляд, понял, что это была не просто швартовка. Это было прощание с прежней жизнью и обещание новой. Корабль замер послушен и горд. Он готов. Как и я.
Проснулся от тишины. Но теперь она была другой – не пустой, а насыщенной, полной ожидания. Завтра мы отходим.
Очень реалистично!