Рассказ №11 Планета самоубийц

Олаф нервозно перекатывал леденец во рту и по обыкновению недовольно зыркал глубоко посаженными антрацитовыми глазками. Нервировало почти всё: яркий свет, узкое кресло, медлительный персонал, до сих пор не удостоивший вниманием. Жутко бесила пожилая пара, скрытая за спинками кресел. Каждый раз, когда те безмолвно, через проход, соприкасались костлявыми руками, Олафа охватывал приступ ксенофобии.
Справа одноногая старуха с морщинистой жёлтой кожей и впалыми щеками своим невозможным тремором доводила Олафа до истерики. Когда становилось невмоготу, на время зажмуривался, прикусив нижнюю губу. Иногда для утешения высматривал между кресел миловидного шатена с эспаньолкой.
Немногим позже возле Олафа остановились двое в синей форме: высокая блондинка с силиконовыми губами и бюстом и среднего роста коренастый стюард с анемичным лицом.
Стюардесса, источая слезоточивый парфюм, надменным взглядом полуопущенных невозможно длинных ресниц смерила тучного пассажира:
– А что это мы так удивляемся? А?
Сальные щёки пассажира вспыхнули багрянцем. Олаф вновь почувствовал себя ущербным. Природа одарила его высокими бровями домиком, отчего лицо приобретало выражение удивления. Грустил или радовался – всегда удивлённая физиономия.
– И вовсе я не.., – сдерживая чих, замялся Олаф.
– Аллергия на обезболивающие, не совместимость с квагистами*? – сказала стюардесса.
Олаф смутно представлял о чём речь, но усугублять уточнением не решился и как можно убедительней замотал гривой.
– Сплюнем, – блондинка поднесла к лицу пассажира руку в одноразовой перчатке.
Олаф, повинуясь, чуть наклонил голову, стягивая двойной подбородок на бок, и застенчиво выдавил капельку слюны.
Блондинка невозмутимо вытерла ладонь о подголовник и вновь ткнула раскрытой перчаткой под нос пассажиру.
– Жвачку.
Олаф покорно сплюнул леденец.
Стюардесса стряхнула жёлтую карамельку в корзинку с использованными ампулами и отодвинулась. Стюард, игравший в мебель, враз ожил. Опустил спинку кресла, открывая доступ к затылку пассажира. Пальцами отмерил нужное расстояние от позвонков и приставил шприц-пистолет к студенистой шее. В тот самый момент, когда стюард нажал кнопку, Олаф неожиданно чихнул.
Пассажир моментально вырубился. Стюарды нервно переглянулись.
– Ты, похоже, ему в позвоночник засадил, – косясь по сторонам, прошептала блондинка. – Может, медиков?
– Без премии останемся, – процедил сквозь зубы стюард. – Глянь, где он сходит?
Блондинка проверила список и расплылась в злорадной улыбке.
– На конечной.
Стюард хмыкнул и приковал пассажира ремнями безопасности к креслу.

(Квагист* – микроскопический паразитирующий экстремофил. В качестве симбионта способствует носителю преодолевать катастрофические перегрузки при около световых скоростях. Без возможности питаться энергией центральной нервной системы носителя погибает в кратчайшие сроки.
Инциденты с квагистами не зарегистрированы.)
***
Костлявая рука ухватила берцовые кости, словно гриф гитары. Другая костяшками елозила по двум спиральным нитям. Скелет омерзительно трясся и отвратительно бренчал на собственной ноге. Временами одна из струн рвалась, и связующий сегмент обращался в прах. Тогда скелет вынимал новый элемент из воздуха, будто фокусник монету, и скреплял повреждённую цепочку. С каждой починкой тональность менялась, звучание обретало стройность, складываясь в осмысленный мотив.
Назойливая мелодия в тысячи куплетов вмиг выветрилась из головы, когда Олаф пришёл в себя.
***
В момент мучительного пробуждения всё тело ныло одной сплошной зубной болью. Вяло, как после продолжительной болезни, Олаф разлепил веки и тут же зажмурился, притворяясь спящим.
– Мистер Андварафорс. Сэр? – прозвучал электронный голос.
Олаф приоткрыл один глаз. На него по-прежнему пялилось лишённое век око.
– Мистер Андварафорс, приветствую вас в Последнем Приюте. Я ваш персональный помощник. Будьте добры привести себя в порядок и переодеться. Буду ждать вас за дверью.
Олаф осмелился распахнуть оба глаза.
Цилиндрический робот с внушительным глазом на гибкой ножке выкатился из комнаты. Его центральное большое колесо слегка виляло, а позади поскрипывали два маленьких опорных колёсика.
Олаф опустил ноги на пол и осмотрелся. Встряска явно пошла на пользу. Сперва Олаф решил, будто накануне крепко надрался и, обутый, уснул в одежде. Чистота и аскетичный интерьер комнатки кардинально отличались от его жилища. Олаф сосредоточился на обрывках памяти, восстанавливая картину прошлого.
Болью в сердце отозвались воспоминания о смерти матери, нянчившейся до конца своих дней со скрытым гинофобом. Об унизительном сокращении на работе, где без пользы проволынил всю сознательную жизнь. Вспомнилось прозябание на пособие в зловонной комнатушке с соседями дебоширами за стеной.
На фоне обострения социофобии, принял окончательное решение закончить жизнь роскошно и безболезненно. Рекламный ролик привёл на рейс до планеты ОЦ17.21, или попросту “Планеты самоубийц”.
Ещё дома на сбережения оплатил перелёт и недельное проживание в дешёвом номере гостиницы единственного на планете города с умиротворяющим названием “Последний Приют”. Остаток средств планировал прокутить с размахом в казино, где считалось за правило, прежде чем добровольно уйти из жизни, эффектно освободиться от всего ценного.

Сбривая многодневную щетину, Олаф подумал: “Неужели похудел?” – опустил взгляд и разочарованно выдохнул.
После душа, зачёсывая набок волнистую непослушную шевелюру, Олаф узрел в отражении нечто на руке. Прозрачный тонкий браслет плотно обволакивал запястье и не поддавался ковырянию ногтем. Олаф догадался, что невесомый аксессуар – всего лишь стандартный ключ к аккаунту постояльца.
В угоду былого ритуала достал из багажа и надел новенький костюм в серо-чёрную косую штриховку. Точь-в-точь старый только на размер больше, в котором выходил к гостям на смотрины. Неугомонная мамаша до последнего пыталась пристроить нелюдимого сынка в женские руки.
В коридоре глазастый робот предложил занять место в левитационном кресле. Под весом Олафа потёртое кресло шлёпнулось, но тут же с жужжанием взлетело, зависнув так, чтобы ноги пользователя не касались пола. Кресло сохранило настройки и перешло в беззвучный режим.
Олаф быстро освоил ручное управление на правом подлокотнике и перешёл к голосовому. Зажав кнопку, Олаф чётко произнёс: “Игровой зал”.
Кресло самостоятельно нашло путь к лифту. Находясь в кабине, Олаф улучил момент перед закрытием дверей и пинком избавился от потрёпанного робота. Тот неуклюже плюхнулся и, казалось, застонал.
Торжествующая ухмылка зачахла в зародыше. Олаф призадумался. Сколько раз украдкой глумился над соседскими роботами и всегда добивался неизменного результата – наслаждения. А сейчас пустота. И что-то в душе заскребло. Совесть?
Олаф не успел как следует поразмыслить – лифт открылся на этаже казино, под самым куполом. Кресло зависло на развилке. По центру огромное ярко освещённое пространство. Слева расположился зал поменьше, с умеренной иллюминацией. Сумерки третьего помещения поманили вправо.
В полумраке игровым автоматам не было счёта. Олаф проскользнул мимо десятка рядов, разбавленных главным образом игроками в возрасте, и таки нашёл безлюдное место. Приглушённый свет лился сквозь защитный прозрачный купол прямиком от звёздного неба. Олаф, оставаясь равнодушным к блистательным россыпям и мерцающей пустоте, сосредоточился на реализации своего плана.
Растрата сбережений проходила с переменным успехом. Мелкие проигрыши не будоражили чувства, не затеняли боль утраты, ту, что носил с собой. Скитания по залу привели к аттракциону “Колесо Фортуны”. Олаф загадал свой возраст. Однако вместо цифры сорок два, пальцы сами по себе скользнули по клавише с номером три.
Выглядело так, будто сработал некий безусловный рефлекс. Олаф не придал этому значения. Какая разница? При ставке один к двумстам пятидесяти шанс проиграть стремился к неизбежности. Какие уж тут эмоции?
Автомат принял крупную ставку и медленно раскрутил барабан.
Олаф не стал дожидаться результата. Почувствовал, что созрел для посещения зала побольше и по ярче. Когда Олаф покидал помещение, браслет высветил зачисление заоблачной сумы.
“Охренеть!” – вырвалось у Олафа. Неожиданный успех вскружил голову. Жизнь ещё никогда не подкидывала столь сногсшибательного сюрприза. Как все неудачники, Олаф ощутил потребность немедленно щегольнуть своим успехом и выслушать поздравления. Одна беда – он никого не знал, кроме глазастого робота. Делится радостью с роботом, от которого непростительно избавился, всё равно что исповедоваться шкафу. А навыка заводить знакомства не имел за ненадобностью. Этим социальным пунктом, как и всеми остальными, заведовала мама. Олаф заметался внутри себя. Всепоглощающее желание похвастаться одержало верх, и Олаф решился на невозможное – по своей воле выйти на публику.
***
Один взгляд на ослепительное шумное пространство, и Олафа, как прежде, потянуло укрыться в раковине и залечь на дно. Суета роботов раздражала. Обилие стариков напоминало дом престарелых. Сплошь напускное веселье и фальшивое дружелюбие.
В момент отчаяния Олаф почувствовал, как пальцы самостоятельно повели кресло через зал. Этот момент потери самоконтроля казался настолько органичным, что совершенно не вызывал опасения. Олаф с добрым предчувствием лишь по привычке зажмурился и прикусил губу.
– О! А я вас помню.
Олаф немедленно открыл глаза. Кресло застыло у игрального стола. Голос принадлежал тому самому пассажиру с эспаньолкой.
– Кажется, это вам неудачно сделали укол?
Олаф многозначительно поджал губы.
– Какой кошмар. Там одни недоумки. Как вы?
Незнакомец смотрел так спокойно и бесхитростно, что, казалось, знал Олафа всю жизнь. Олаф выдавил подобие улыбки.
– Впрочем, по вам видно. Выиграли?
Олаф, вспомнив о выигрыше, расцвёл:
– Не поверите, выиграл баснословную сумму!
– Отчего не верю? Охотно верю. Кстати, я Кристиан.
Олаф представился и радушно пожал протянутую руку.
– В этом казино, кроме меня, выигрывают все. Даже те, кто задумал избавиться от всего, – Кристиан покосился на итог своей ставки и махнул рукой на рулетку. – А вы, простите, чего тут? Гость или сопровождающий?
Олаф задумался:
– Считал себя гостем. Теперь не уверен. А вы?
– Сопровождающий, – Кристиан кивнул в сторону мирно сопящей за столиком с напитками одноногой старушки.
– Родственница?
– Не, – цыкнул Кристиан и плотоядно ухмыльнулся. – Не терплю стереотипы. Скажу проще – люблю деньги и пожилых инвалидов богачей. Придерживаюсь пословицы: “Люби калеку, и Бог добавит тебе веку”.
Олаф изобразил на лице понимание. Он всегда завидовал таким как Кристиан. Завидовал их смелости принять свою извращённую натуру как есть и открыто вдыхать жизнь полной грудью. На свою беду, Олаф так не умел.
– Вы смелый человек.
– Не то слово, – Кристиан подмигнул. – Готов хоть сейчас ради солидного гонорара приударить за счастливчиком вроде вас.
Олаф нервно сглотнул. Ещё там, на Земле, он и думать не мечтал о подобном искушении. Однако сейчас его покоробило при мысли однополой любви. Самое странное то, что Олаф не мог разгадать, в чём причина столь радикальной перемены ориентации.
– Шутка, – Кристиан заразительно рассмеялся, заметив реакцию Олафа.
– Кри-кри, – подала царапающий голос одноногая. – Где ты, любовь моя?
– Здесь я, рядом, моя подслеповатая курочка, – приторно сладким голоском ответил альфонс.
Старушка поправила вставную челюсть, пристроила сморщенную щёку в ладонь и под аккомпанемент сопения продолжила пускать слюни на столешницу.
– Она ещё и плохо слышит, – хмыкнул Кристиан. – Знаете, я тут уже третий раз и понял одну важную вещь: разбогатеть несложно. Трудно оставаться богатым.
В этот момент раздался гонг, и последовало объявление: “Мистер Карл Перкинс удачно проигрался и готов покинуть Последний Приют”.
Зал откликнулся немощными аплодисментами и хилыми одобрительными возгласами. Скопище кресел вразнобой взмыло в воздух.
Кристиан уловил недоумение на лице Олафа.
– О, на это стоит хоть раз взглянуть, даже если вы передумали добровольно покинуть этот мир, – заявил Кристиан и, не оставляя шанса на раздумье, зажал кнопки. – Балкон!
Два кресла послушно воспарили под купол и заняли свободное место на обзорной площадке.
– Глядите, – Кристиан указал наружу.
Снизу широкий луч прорезал наползающую мглу и обнажил широкую полосу береговой линии, вымощенную разновеликими буграми всех оттенков тёмного. Смолянистые тягучие волны лениво ощупывали берег, оставляя после себя глянцевый отблеск на валунах. Казалось весь окружающий мир уменьшился до этой не слишком надёжной полоски света.

***

Загадочный и враждебный мир планеты ОЦ17.21 размером с Марс вращался вокруг карликовой коричневой звезды. Инфракрасное излучение согревало планету достаточно для поддержания воды в жидком состоянии. Этот фактор явился решающим для колонизации. Однако естественная среда оказалась непригодной для существования человека. Океан – кислотно-щелочной коктейль, в котором жизнь эволюционировала лишь до простейших экстремофилов. В атмосфере с подходящим давлением присутствовал кислород, но наличие ядовитых газов делало её непригодной для дыхания. Предприимчивые земляне даже такому “кактусу” нашли применение. Автономный город под куполом в виде огромного здания, разделённого на зоны, стал олицетворением роскошного перехода в загробный мир. Отсутствие естественного освещения только усиливало мистический шарм. Дряхлые толстосумы, неизлечимо больные и просто разочарованные в жизни, слетались в Последний Приют, чтобы ярко и безболезненно отправиться в мир иной.

***

Сперва появилась узкая тень, бегущая навстречу губительной черноте океана. Затем в луче прожектора показался человек в летающем кресле. Олаф нахлобучил очки, и добавил кратность увеличения. Старик, развернувшись лицом к городу, смотрел вверх. Наверное, среди зрителей под куполом были те, кому он посвящал свой последний взор. Старик помахал рукой и поник. Казалось, на его изъеденном старостью лице застыла блаженная улыбка. Кресло пролетело по инерции ещё несколько метров и зависло над безликим пустырём. Голос сверху объявил, что мистер Карл Перкинс счастливо прекратил жить.
Гул одобрения пронёсся под куполом.
Олафа так заворожил этот момент, что не сразу обратил внимание на странное оживление вокруг.
– Это ещё не всё, – Кристиан толчком в плечо вывел Олафа из ступора и тут же активно вступил в торг с двумя пожилыми джентльменами, зависшими поблизости.
– Ставлю сотню, что не долетит, – заявил седой мужчина с пигментными пятнами на высушенном лице.
– Сотня, что долетит, – парировал Кристиан.
Третий пожилой джентльмен с трубочкой вносу засвидетельствовал пари.
В это время из тьмы на световую дорожку выползла большая многоножка. Гибкие манипуляторы бережно вынули из кресла бездыханное тело старика и поместили в ложе по центру механического организма.
– Самое интересное, – анонсировал Кристиан. – Ритуал погребения.
Ложе рванулось чуть наискосок вверх и застыло на телескопической ножке. Мертвец кувырком по дуге пролетел над берегом и плюхнулся в обсидиановую пучину.
Гости немного пошумев разлетелись по залу. Берег погрузился во тьму.
Кристиан, довольный результатом, повернулся к Олафу.
– Я был обречён на выигрыш. Старик совсем лёгкий. Будь там вы, я бы спорил, что не долетите.
Олаф, усилием воли, проигнорировал издёвку:
– И такое бывает?
– Случается, – сказал Кристиан.
– Почему старик не сразу умер? Ведь снаружи ядовитая атмосфера.
– Ужасно ядовитая, – подтвердил Кристиан. – Но смешанная с нашим воздухом, она действует как сильный анестетик. Первые вдохи вызывают эйфорию, затем наступает забытьё, а уж потом всё.
Олаф задумался.
– Простите, дружище. Задержался я тут с вами, – спохватился Кристиан. –Дела. Приятно было познакомиться.
– Взаимно, – Олаф чистосердечно улыбнулся.
Кристиан удалился к своей престарелой обладательнице длинного кошелька. Олаф ещё раз всмотрелся в чернеющую пустоту, безмолвную свидетельницу безумия. Безумия возведённого в ранг обыденности, принявшего циничную развлекательную форму. Олаф окончательно согласился, что покамест не готов оказаться по ту сторону жизни. Это откровение пробудило зверский голод.
Олаф снова доверился шестому чувству и ничуть не удивился, когда кресло припарковалось в уединённом уголке.
Множество столиков, расположенных между игровыми площадками и по периметру зала, заменяли привычные рестораны и кафетерии.
Один из оравы снующих роботов-официантов прикатил на тележке заказ: огромный гамбургер, большую вазу жареной картошки и колу. Олаф со звериной жадностью проглотил увесистый кусок бутерброда. Вдогонку отправил охапку чипсов и потянулся за стаканом, как вдруг… его безжалостно стошнило.
Мелкие роботы гурьбой накинулись на место несчастного случая и спустя минуту, удовлетворённые чистотой, скрылись за потайной дверцей в стене неподалёку.
Олаф вновь озадачился. Скрытые перемены в организме теперь коснулись и гастрономических предпочтений. С отвращением посмотрел на фастфуд. На колу рука не поднималась. В отчаянии пнул столик. Гамбургер развалился, высвобождая начинку. Взгляд задержался на листиках салата и луковых кольцах. Олаф распробовал зелень, отведал ломтики овощей и остался в восторге. Стакан чистой воды утолил жажду и прибавил аппетита. Несколько отдельных порций салата притупили чувство голода и тревожность.
Олаф откинулся в кресле и некоторое время бесцельно глазел в зал, неторопливо размышляя, как быть дальше. Постепенно взгляд стал меняться, будто назревало прозрение. Губы задрожали, блеснула одинокая слеза. Ещё мгновение и Олаф, спрятав в ладони упитанное лицо, разрыдался, как ребёнок.
Олаф не стал другим человеком. Нет. Нечто постепенно избавляло его от чудовищного нароста психологических травм, от вечного ожидания худшего. Олаф по-настоящему оживал. Всё вокруг становилось удивительным. Женщины больше не пугали. Старость перестала казаться омерзительной. И до чего же было приятно не чувствовать боль там, где прежде долго болело.
– Люди! Я вас люблю! – импульсивно возликовал Олаф.
Шумный зал, видавший немало эмоциональных признаний, остался безучастным.
– Чего кричишь, любилка?
Конфуз подкрался со спины. Олаф обернулся креслом. В открывшемся проёме возникла дородная тётка. Серый комбинезон подчёркивал широкие бёдра, массивную грудь и обнажённые крепкие плечи. Кривенькая ухмылка, нос горбинкой, живые глаза. Высокий лоб венчался гулькой соломенных волос. От неё веяло грубой силой, радушием и чудаковатостью.
– Ты, что ль, салаты заказывал?
Олаф затряс двойным подбородком.
– Ходь сюда. Да не бойси. Не укушу.
Олаф подкатил ближе.
– Добавки?
– Можно, – сказал Олаф скорее из любопытства.
– Давай за мной, – и строго уточнила: На своих двоих.
Олаф почувствовал облегчение, когда выбрался из кресла. Мысль о том, что когда-то в нём катался мертвец, и не один, скрытно грызла его изнутри, препятствуя сполна насладиться нахлынувшей гармонии.
В закромах Последнего Приюта царствовала деятельная атмосфера. Олаф почувствовал это сразу, как только позади бесшумно задвинулась потайная дверь. Эта среда, наполненная партитурой механического шума, ароматными испарениями и ощущением пользы, сходу полюбилась Олафу.
– Тут нельзя с браслетом.
Женщина неудержимым выпадом перехватила руку Олафа и укусила браслет. Тут же плюнула на обруч и растёрла слюну. Браслет зашипел и, как пиявка, осыпанная солью, отвалился.
Олаф очумело посмотрел на свою руку, затем на сумасбродную особу.
– Тебе новый дадут. Потом. Если захочешь, – женщина небрежно отшвырнула ногой сломанный гаджет. – Я Мая. Тебя как звать?
Олаф смутился, но выдержал взгляд широко посаженных глаз, беспардонно рассматривающих его лицо.
– Олаф, – выдавил он. – Олаф Андварафорс.
– Занятные у тебя брови, Олаф. И шишка на шее, как у меня, – Мая оголила шею, демонстрируя небольшую опухоль у основания затылка.
Олаф ощупал затылок и задумчиво уставился в пустоту.
– Чего задумался? Будешь думать – жить не захочется. Все, кто думает, несчастные. Идём, – Мая решительно завиляла тяжёлым задом, ловко маневрируя меж агрегатами производственной зоны.
Обезоруживающая простота и детскость немолодой дамы совершенно очаровали Олафа. Её напор, резкие движения пугали и завораживали одновременно. В манере говорить, навязчивой заботе проглядывало что-то до боли родное. Олаф с оптимизмом последовал за энергичной женщиной.
Всюду разнообразные роботы, не покладая манипуляторов, колдовали над продуктами питания, создавая стандартное меню.
Мая захватила чистую посуду и остановилась у конвейера. Протянула Олафу глубокую тарелку.
– Делай, как я, – Мая принялась охапками выбирать из ползущих по ленте поддонов нарезанные овощи и зелень. Олаф повторял за ней.
– Я быстро, – пристроив тарелку, Мая вскоре вернулась с солонкой, оливковым маслом и парочкой пышных булочек с кунжутом.
– Бовевсвено, – с набитым ртом Олаф выразил восхищение.
– Тебе нужно похудеть, – вдруг заявила Мая.
Олаф перестал жевать.
– Ешь, ешь. Чего застыл?
Олаф осторожно зашевелил щеками.
– Ты, конечно, и так симпатичный. Но чуток стройности не помешает, – Мая будто прочитала мысли Олафа и посмотрела на себя. – Считаешь, я толстая? Я просто широкая. Толстая была, когда прилетела сюда, чтобы того… Будто в прошлой жизни. Дура дурой. Противно вспомнить. Теперь вот нашла себя в этом.
– В чём этом? – сказал Олаф.
– Заведую теплицей. Кормлю подопечных.
– В смысле кормлю? Поливаю, ухаживаю?
– И это тоже. А хилых подкармливаю. Не веришь? – Мая выхватила посуду из рук Олафа. – А ну пошли. Сам увидишь.
Олаф с восторгом от собственной смелости бодро затрусил следом.

Теплица оказалась удивительным местом. На огромном пространстве в несколько уровней произрастало множество видов съедобных растений. Под лампами будущая пища нежилась исключительно в лотках с жидкими питательными веществами.
Мая остановилась в овощном ряду.
– Видишь эту морковку? – она бережно провела пальцами по увядшим стебелькам. – Гляди.
Мая ловким движением спустила комбинезон до пупка.
Олафу захотелось зажмуриться, но вместо этого он вытаращился на свисающий пышный бюст.
Мая без стыда макнула сосок в питательный раствор и склонилась над растением. Поникшие листики воспряли и потянулись вверх.
– Видал? – Мая, натягивая комбинезон, с подозрением взглянула на Олафа. – Тоже хочешь?
Олаф задрожал, лихорадочно подбирая варианты: бежать, отбиваться?
Вибрацию второго подбородка взбалмошная дамочка расценила как согласие и, став на цыпочки, решительно поднесла оголённую грудь под нос испуганному толстяку.
Олаф уловил запах Маи. Ощутил волнующее тепло её тела. Заглянул в озорные глаза.
В этот момент что-то случилось с той мерзостью, что долгие годы разрушала Олафа, сжимала в тисках страха и ненависти. Будто последняя печать зла треснула и канула в небытие.
В голове Олафа прояснилось. Тотчас он почувствовал и к своему стыду понял, что это же почувствовала она.
Мая опустилась на пятки, не спеша застегнула комбинезон и задумчиво посмотрела вниз. Олаф вздрогнул, ощутив посторонние крепкие пальцы на ширинке.
– А ну пойдём ко мне, – с нескрываемым энтузиазмом произнесла Мая и, не отпуская брюки, потянула за собой Олафа.
Стыд начал вытесняться вожделением. Нелепо ковыляя за госпожой, Олаф скривил робкую улыбку, вспоминая сказку, где девочка водила за хобот слонёнка…

Олаф проснулся. Сладко потянулся в одиночестве. Внезапно осознал, что отныне вынужден провести свою жизнь здесь, в коробке с голыми стенами. Вместе с простодушной чудачкой, обслуживая самоубийц. Что раньше им руководила мама, а теперь невольно повторяется та же история. Понял главное – ему это по душе.