Рассказ №11 Сортирный талисман

– Вставай, бездельник! Пока ты тут бока вылеживаешь, твой хозяин сам пошел и работу нашел. Эх, если бы не клятва твоему батеньке, да не восстанет он из могилы в Ночь Грешников, давно бы тебя в портовой харчевне на вкусный обед променял.

Небольшое, серокожее создание, с длинными покусанными ушами, поспешило спрыгнуть с прикроватной тумбы, где успешно дремало уже несколько часов. Шмыгнув большим носом, создание доковыляло до своего хозяина и приняло от него потрепанный плащ и цилиндр. Трость – неотъемлемый атрибут каждого уважающего себя мужчины, выскользнула из нерасторопных лап существа и упала прямо на босую ногу мужчины, успевшего стащить с нее черные сапоги.

– Да что же ты за вредитель такой, а? Почему мне достался самый непутевый габлин из всех родившихся в этом треклятом городке?! Не отвечай, только хуже будет. – мужчина сел на край кровати, потирая ушибленное место на ступне. – Вон, у этого шарлатана Колдуйбая, какой помощник, видал? Как жонглирует яйцами? А как ловко кошельки вытаскивает у приезжих зевак? Эх, вот это польза!

Мужчина посмотрел на своего серолицего помощника, который только шмыгал носом и пожимал плечами. “Но, стоит отдать ему должное, кофе он варит великолепный” – конечно, вслух такая похвала не была произнесена. Тем более нога еще болела.

О, Ваше Мудрейшество, может вы все-таки позволите своему покорному слуге узнать о какой работе пойдет речь? – уловив незримый намек, габлин в развалку доковылял до маленькой металлической печи, в которой еще тлели угольки, подкинул пару поленцев и застучал посудой – пятнадцатиминутный процесс приготовления кофе начался.

Мужчина облокотился на подушку, перевел взгляд на заляпанное оконце и помолчав с минуту, все же решил посветить своего слугу в курс дела:

– Прогуливаясь по Бэкпэкерскому рынку, в поисках диковин, привезенных вчера с материков… – на мгновение он задумался, снова перевел взгляд на своего помощника и более грозным тоном продолжил, – то есть, выполняя твою работу, пока ты, башка длинноухая, задницу у моей подушки греешь…

Габлин чувствовал свою вину, поэтому сейчас его уши были прижаты к плечам, он всегда так делал, когда подводил хозяина, и старался вложить всю свою преданность и заботу в эту прекрасную чашечку кофе, которая хоть на несколько минут, но все же заставит его хозяина сменить гнев на милость.

– Так вот, прогуливаюсь я значит, смотрю на всякие паровые машины и диву даюсь. Ну умеют же в столице мастерить всякое, да? Ох, мне бы пропуск в столицу, я бы там зажил… И, если сегодня все срастется, не такой уж недоступной покажется материковая Империя! – мужчина разговаривал как будто сам с собой, но Шмыг все понимал, он терпеливо выжидал, не желая потревожить мысли хозяина.

– Стою, смотрю по сторонам, с продавцами разговариваю, как вижу – навстречу мне идет барон Шпон Штрямбель. Представляешь?

– Тот самый Штрямбель? – не выдержал Шмыг, на секундочку оторвав взгляд от закипающего кофе.

– Ага! Герой Парового сражения, первый командир заводных солдатиков, титулованный друг Королевства Безназвания и… как оказалось, состоящий в каком-то странном, но от этого не менее интересном родстве с моим одноклассником по базовой арифметике Дадлтом фон Пендюком.

– Тот самый Пендюк? – Шмыг второй раз отвел взгляд от кофе, который тонкой струйкой перетекал из турки в фарфоровую чашку с отколотой ручкой.

– А что ты знаешь о Пендюке? – недовольно покосился на слугу мужчина.

– Вообще ни разу не слышал, просто добавил для пафосности. – Шмыг шмыгнул носом и дружелюбно оскалился.

– Ох и бестолочь ты ушастая. Кофе готов?

После пары глотков настроение у мужчины сразу переменилось. Где-то глубоко в душе он знал, что ни за какие ловкие руки Кривохлюпа, ни за рецепты балдежных зелий бабки Ихи, он не продаст Шмыга. Разве что за пропуск в столицу. Но и это уже не понадобится.

– Так вот, Дадлт если и не такой титулованный, как Шпон Штрямбель, но на папенькином наследстве сделал хорошую карьеру в местном правительстве. Поговаривают он братается с самим принцем Острова. А еще ему перепала в наследство, только уже от маменьки, красавица сестра. Глупая, лево от право не отличает, но формами обладает божественными. Вот и приглянулась она барону. Свататься на островитянке он, конечно же, не стал, но как местную фаворитку вполне себе приметил. – еще пара глотков, мгновение, и блаженное тепло с ароматом сгнившего ананаса, разливается по телу.

– Ладно, вопрос не в том, кто с кем спит. Пендюк знает, что я самый успешный предсказатель на острове, – при этих словах Шмыг гыкнул и поторопился закрыть рот рукой, да зарыться в груду белья, которую требовалось перестирать, – Что головой качаешь, пень трухлявый? Или ты думаешь, что Всеволодус может мне составить конкуренцию? А может бабка Иха? Да они от одного вида барона уже бы портки обмочили, их предел мечтаний – в день Пьяного краба места на портовой площади выбить за пять марок. Тьфу, дилетанты подзаборные.

– Барон, тоисть, с Вашим Мудрейшеством сам заговорил? – Шмыг грыз переваренную рыбью кость, которую нашел в заднем кармане своего комбинезона, не сводя глаз с хозяина.

– Эх, нелюдь ты, чего с тебя взять, а? Не позволено по рангу Штрямбелям всяким с колдунами, да ведьмами якшаться. Слово он мне не промолвил. Мимо прошел, как меня и не заметил. А вот за ним фон Пендюк шел. Шел, шел, шел, и ко мне подошел. Я же говорил, что он из местной знати, так вот, и ему разговаривать в открытую с нашим братом нельзя, но он записку передал. В правом кармане штанов. Разворачивай и читай. Устал я. Вздремнуть хочу.

Шмыг доковылял до небрежно брошенных на пол штанов, поднял их, отряхнул и достал из кармана плотный черный конверт, с золотым контуром и надписью “В мир не возвращайся”. Такие конверты обычно покойникам в гроб складывают, чтобы они когда в Ночь Грешников оживали, письма от близких читали и не беспокоили их.

– Шифруются… – пробормотал мужчина, заприметив недоверчивый взгляд Шмыга. Габлин лишь пожал плечами.

Развернув конверт, помощник достал записку, сложенную ромбом, понюхал бумагу, лизнул ее. Она явно принадлежала кому-то богатому, Шмыг не прочувствовал нотки картофельной шкуры, из которой обычно делали желто-серую почтовую бумагу. Да и чернила имели цветочный аромат, никакого аммиака.

“Здравствуй, Фоланд.

Хочу предупредить, что это письмо необходимо уничтожить сразу, как ты его прочитаешь. Через час по его следу будет пущена ищейка. Если она приведет жандармов к твоему дому, но не залает, значит мы посчитаем, что ты принял наше предложение. Если же она пойдет куда-либо в другое место или залает возле твоего дома, то нам придется тебя арестовать за разглашение государственной тайны.

Не спрашивай какой, у государства много тайн, мы всегда найдем свободную для висельницы.

А теперь перейдем к делу. Дело деликатное и не требует отлагательств. Мы знаем твою репутацию, твои сомнительные связи, но ждать достойных предсказателей с материка времени нет. Нам придется довериться тебе и посвятить тебя в одну из государственных тайн.

Нет, не ту, за которую тебя повесят. Точнее, за нее могут повесить, но ты ведь не настолько глуп, чтобы болтать об этом на каждом углу?

Что касается оплаты, то небольшой аванс лежит в этом конверте, еще в пять раз больше ты получишь, когда выполнишь свою работу. Какую? Приходи в десять часов вечера в таверну “Бездонная глотка”, сядешь за столик у треснутого окна и громко, чтоб слышал весь зал, закажи кружку Барсучьего Эля. Потом жди.

Мы доверяем тебе, ты доверяешь нам.”

Свернув записку обратно в ромб, Шмыг уловил собачий лай где-то в двух кварталах от дома, и не мешкая бросил письмо на угли. Посмотрел на конверт, потряс его, но на пол ничего не вывалилось, и тоже бросил в печку. Запахло гвоздиками.

***

Фоланд проснулся ближе к шести вечера, отужинал приготовленной Шмыгом зажаренной голубятиной и стал проверять свои инструменты.

– Шмыг, ты что, раскладывал Безликую колоду? – несколько раздражительно поинтересовался хозяин у своего слуги. Ему очень не нравилось, когда перед его раскладкой кто-то трогает карты.

– Ваше Мудрейшество, исключительно из благих целей… Я вот что хотел сказать… Не стоит вам сегодня из дому выходить. – Шмыг ненавидел перечить своему хозяину, но сейчас того требовала ситуация.

– Неужто ты у нас в провидцы заделался? Видел смерть мою? Аль хуже чего, за работу мне не заплатят? – усмехнулся Фоланд, проверяя все ли масти в безликой колоде были на месте.

– Право ваше, хозяин, как называть меня, но позвольте я вам покажу. – Шмыг протянул руки к колоде. Его серая кожа никогда не меняла цвет, что днем, что в сумерках, оставалась такой же болезненно отвратной.

– Куда ты тянешь свои тыкалки?! – возмутился мужчина, хлопнул колодой по кисти габлина и сложил карты в деревянную шкатулку. – Словами опиши, что там было.

Шмыг решил все же изобразить карты и на небольшой меловой доске, которая предназначалась для репетиций хозяина, кое-как начертил мелом журавля, три звезды и закрашенный квадрат.

– Так-с, ну давай посмотрим, чего мне ты там сказать хочешь… Три звезды, как я понимаю, это градация домов Юпитера, от малого до большого, допустим… Последнее на Мрак похоже, ага? Ну с Журавлем понятно, вот только вопрос, ты первую карту из колоды как тянул, от себя или на себя?

Шмыг почесал в затылке, пытаясь вспомнить, но у него ничего не получилось.

– Ваше Могушество, пусть сам Бабульгам оттопчет мне пятки, но у меня плохое предчувствие! – взмолился слуга. Он достойно терпел все оскорбления от своего хозяина, не принимая его слова близко к сердцу, и искренне любил, и уважал его.

Когда-то Фоланд де Морк спас семью Шмыга, выкупил из рабства его сестру Смурфию и помог ей сбежать с этого острова вместе с другими габлинами, покинувшими Империю. А еще отец Шмыга, Брюхоблох, на смертном одре произнес последнее желание…

– Смотри, Журавль в колоде лежит головой от меня, как и положено. Знаешь, что это значит? Вытаскивать его нужно к себе, то есть переворачивая карту. При таком раскладе клюв птицы указывает на большую звезду, что считается Основным домом Юпитера и сулит богатство, а Мрак… ну тут все просто, за большими деньгами следует сладострастное забвение. Прошлая жизнь покрывается тьмой и зарывается в куче ненужных воспоминаний. Если обратить внимание, то обратная сторона карты мрака имеет серебряную букву Ый. Смекаешь?

Шмыг лишь пожал плечами, да пошевелил своим большим носом.

– Эх, с кем приходится работать?! А за Ый идет Уй, любой эфлийский школьник знает, что с подъемом Уя над горизонтом восходит Сиянь, то бишь солнце по-нашему. Теперь понятно?

Габлин закивал головой, улыбнулся и решил всем видом показать, что согласен с хозяином, но в его душе чувство тревоги не отступило.

Ближе к указанному времени волнение зародилось и у самого Фоланда, сопровождаемое обильным потоотделением, повышенной нервозностью и разыгравшейся ни на шутку диареей. Просидев чуть больше получаса в покосившемся сортире, обдуваемый сквозь прогнившие доски морским бризом, мужчина пытался взять себя в руки. Место не самое лучшее, но порой в минуты физического очищения приходит и душевное спокойствие.

Фоланд увидел знак – на деревянном полу, среди табачного пепла, застывшей глины и бумажных обрывков, он разглядел монету. Три имперских марки. Схватив ее, он выскочил из туалета, на ходу напяливая штаны, чувствуя, как и пот и дерьмо отступают под натиском стальной уверенности в завтрашнем дне.

– Шмыг, прощелыга ты габлинский, гляди, че я нашел! – он ввалился в дом с улыбкой на лице, глазами выискивая своего помощника.

Слуга сдувал пыль с самого дорого пиджака своего хозяина и испугавшись от неожиданности чуть не уронил его в таз с водой, в которой были застирано домашнее белье. Повернувшись, габлин сперва посмотрел на монету, которую Фоланд поднес чуть ли не к его носу, а потом на штаны хозяина, потом снова перевел взгляд на монету.

– Ваше Мудрейшество, ширинка.

Мужчина не сразу понял, о чем речь, потом глянул вниз, чертыхнулся и махнув рукой бросил монетку в таз с водой.

– Этот талисман должен быть сегодня чище меня. Плесни на него мой любимый аромат забродившего абрикоса, а я пока штаны сменю.

Слуга хотел, что-либо возразить, но видя, как его хозяин повеселел и перестал ругаться, решил не тревожить его и принялся выполнять поручение.

В десять часов вечера Фоланд, выискивал взглядом столик у треснувшего окна и заприметив за ним двух громил, ни капли не смутился, а наоборот, направился к ним уверенной походкой.

“На пути, к счастью, всегда есть преграды, сын мой” – вспомнились ему слова его отца священника, повешенного за веру не в того бога. “Отказываясь их преодолевать, мы показываем Богу, что мы слабы и не готовы идти за ним. А он и есть высшее счастье. Если нам не нужно счастье, зачем нам жизнь?”.

– Добрый вечер, господа. – Фоланд приподнял начищенный до блеска зеленый, почти изумрудного цвета, цилиндр, в знак приветствия, и поставил на пол свой чемодан предсказателя с глазом желтого цвета на откидной крышке. Глаз недоверчиво покосился на ухмыляющиеся лица громил.

– За господ можно и зубов не досчитаться, – рыкнул один. Второй загоготал, положив одну руку на живот.

– Прошу прощения, и в мыслях не было оскорбить вас. У меня к вам деловое предложение, готовы ли вы его выслушать? – Фоланд был как камень. Как стальной болт в бронетранспортере барона Шпон Штрямбеля, на котором тот отбивался от диких туземцев в Забытом краю.

– Че те надо? – огрызнулся громила, вдоволь посмеявшийся над шуткой своего друга. Но руку с живота так и не убрал, видимо ожидал еще какой-нибудь смешной фразы из уст приятеля.

– У меня за этим столиком назначена встреча. Понимаю, вы пришли раньше и знать этого не могли, поэтому, дабы не создавать неловкости в наших отношениях, я предлагаю вам пересесть во-о-о-он за тот столик… конечно, с денежной компенсацией, которая, я уверен, окупит всю мою дерзость и наглость. – Фоланд закончил и достал из кармана три бумажных банкнота с трехзначными числами. Это было чуть больше половины того аванса, который он получил от Пендюка, но, без сомнения, это мелочь по сравнению с тем, что он сегодня получит.

Громилы переглянулись, думали молча и не дольше десяти секунд. Потом синхронно встали, тот, что громко гоготал, взял из рук Фоланда деньги, и они зашагали к барной стойке, намереваясь сегодня упиться вусмерть.

– Барсучьего эля, пожалуйста! – крикнул Фоланд на весь зал.

Прошло двадцать минут и две кружки эля, прежде чем к нему подошла девушка в черном плаще с капюшоном на голове.

– Сир Фоланд де Морк? – спросила она. Девушка смотрела не на мужчину, а на зрячий чемодан.

– Это я. Чем могу служить? Предсказания и пророчества от известнейшего на острове…

Она оборвала его на полуслове, наплевав на все манеры и приличия.

– Пройдёмте со мной. Нас ожидает парета.

Последний раз он катался на парете лет пять назад, когда его везли в жандармскую крепость. Обратно он возвращался пешком.

Выбора не было, схватив задремавший чемодан и цилиндр, он поспешил последовать за девушкой в черном, перед которой расходились в сторону все, даже те двое громил, уже изрядно напившихся, с одного взгляда замерли на выдохе, когда она проходила мимо. Фоланд только сейчас сообразил, почему в таверне стало тихо – на плаще девушки был герб барона Шпон Штрямбеля, это действовало на здешних обитателей похлеще жандармских значков.

На улице их ждала черная, как ночь парета, тихо потрескивали поленца под сидушкой кучера, а за его спиной, из невысокой трубы валил черный дым. “На древесном угле” – подумал Фоланд, прикидывая в уме сколько стоит обслуживание такого аппарата.

Внутри пареты не было так мрачно, лампочка, работающая от вращающихся колес, хорошо освещала и бордовые стены кабины и лица всех собравшихся в ней людей.

Кроме Фоланда и белокожей девушки, чистокровной эфлийкий, чьи уши по нынешней моде были надломлены и касались плеч, в кабине их ждал фон Пендюк, пузатый аристократ, с двойным подбородком и жиденькими усами.

– Приветствую тебя, приятель. – Дадлт протянул ему руку, и они поздоровались впервые с момента изгнания Фоланда из школы.

Измена Единой Вере его отца отразилась на всей семьей. Еще вчера он был преуспевающий священник, который заслужил право проводить платные проповеди по четвергам и субботам, позволивший себе не только отдать сына на арифметику, но и оформить ему двухнедельный практикум в столице. А уже завтра, когда пропуск в столицу был на руках у мальчишки, отец стал предателем номер один на острове.

Так в тринадцать лет Фоланд остался один на улице без средств к существованию и будущего. Клеймо предателя Империи коснулось и его руки.

Парета ехала достаточно медленно, но никто не пытался нарушить повисшую в кабине тишину. Чемодан мирно дремал, эфлийка погрузилась в глубокий транс, а Дадлт, выкурив трубку, уткнулся в блокнот, что-то чиркая в нем карандашом. Фоланду оставалось заглянуть в себя и уловить суть происходящего. В руке он сжимал свой сегодняшний талисман – три марки из сортира в портовой части города.

Когда парета остановилась, предсказатель мирно храпел, уткнувшись в свой чемодан.

– Эй, приятель, мы на месте. – Дадлт сперва ткнул острием трости в ботинок похрапывающего мужчины, потом в голень, и только когда заостренная часть ужалила коленную чашечку Фоланда, тот проснулся.

“Вот беда, не помню сон. Дурной знак” – отметил про себя предсказатель, и стал усиленно натирать монетку. Сегодня от нее многое зависит.

Покинув парету, Фоланд сильно удивился, оглядевшись по сторонам – это был заброшенный парк старого города, в который запрещено входить под страхом смертной казни. Но, всматриваясь в лица здешних гостей, с каждой секундой он все больше и больше осознавал, что на них этот запрет не распространяется.

Возле горящего дерева стояли министры экономики и транспорта, на лужайке, чуть ниже по дороге к бывшей лечебнице, главный правозащитник островитян хлестал плеткой двух конелюдей. Их ржание было приглушено кляпами, крепко приделанными к шорам.

Чуть поодаль, на площади с полуразрушенным фонтаном, располагался стол, заваленный различными яствами: крабьи лапки в медовой панировке, потроха диких кабанчиков, поданные с винной подливой, зажаренный картофель, завернутый в сырой бекон и множество других блюд, ранее невиданных Фоланду.

Опершись одной рукой на стол, возле блюда с переваренными гусиными шеями, стоял широкоплечий барон Шпон Штрямбель, крепко сжимающий бутылку неизвестного для Фоланда происхождения. А возле него на скамье… нет, на человеке, стоящем на четвереньках, закинув ногу на ногу, сидел принц Острова. Вокруг фонтана стояли различные люди – представители власти, богатые купцы, дипломаты различных народов и королевств.

– А, вот и ты, Дадли! – весело воскликнул принц и помахал Пендюку рукой.

– Наступает твой час, Фоланд. – шепнул Дадлт мужчине и взяв его под руку, прошел по алее, освещённой свечами.

С каждым шагом Фоланд понимал, что Журавль, которого достал Шмыг, указывал не на большой дом, а на малый. Его еще называют Последним. И Мрак тут вполне уместен.

– Сир, это лучшее из того, что есть на острове. Несмотря на внешность, сущность способная. – фон Пендюк отошел от Фоланда и обратился к барону. Самого предсказателя с рыночной площади перестало существовать. Он, как выразился его бывший одноклассник, превратился в сущность.

Хотя мужчина предпочел бы стать червяком и зарыться в землю. “Вот и какого хрена я думаю об этом?!” – сам себе ужаснулся Фоланд. Сердце бешено колотилось, а дурацкая монетка давно уже выпала из рук. Как он мог не заметить, что она была старого образца, и послужила бы разве что подставкой под покосившийся скрипучий стол.

– Хорошо. Где там Зизи? – барон даже не посмотрел на Фоланда, чье нутро сжалось до размера той самой треклятой монетки. Чемодан на все смотрел с удивлением.

Стоя в полумраке, всего в нескольких шагах от сильных мира всего, предсказатель сейчас толком ничего не мог разглядеть. Чуть сгорбившись, одной рукой он до белизны в костяшках сжимал рукоять чемодана, а на второй нервно грыз ногти. Громко, с хрустом.

Через десять минут, тянувшихся для Фоланда вечностью, привели Зизи. Это была сестра Дадлта, она улыбнулась всем собравшимся мужчинам, сперва смачно поцеловалась с принцем, потом соприкоснулась языками с бароном, в конце укусила брата за щеку. На Фоланда же бросила презрительный взгляд.

– Что-то я сомневаюсь, что он справится.

– Вот сейчас и проверим! – весело усмехнулся Шпон Штрямбель. – Ставлю пять тысяч марок на то, что он угадает.

– Поддерживаю и добавляю свои три тысячи. – вставил Пендюк и подмигнул бледнеющему Фоланду. Ему стало плохо от таких цифр. И это явно не сулило ничего хорошего.

– Ох, ну вы и шалуны. Ох, негодники. – принц погрозил друзьям пальцем и пошарил в карманах своих обтягивающих лосин. – Но я отвечаю на ваш вызов. Готов дать утроение, если он угадает еще и мои…

“Что его?” – подумал Фоланд, обращаясь молча ко всем существующим и несуществующим богам, желая вызвать у себя какой-нибудь сердечный приступ.

Пендюк и Штрямбель переглянулись. Секунду поколебались и ударили по рукам. Только теперь все четверо, вместе с Зизи, повернулись к Фоланду, и она, указывая на принца и себя, спросила:

– Какого цвета белье на нем и на мне? У тебя три минуты.

Рука выпустила чемодан, он упал на землю и раскрылся. Внутри было много чего интересного: шар для спиритического сеанса, мантия вампира, позволяющая высосать хворь из любого живого человека, даже стеклянный баклажан, больше похожий на мужское достоинство, возвращающий страсть и любовь семейным парам. Но тут не было ничего, что могло помочь с пространственным взглядом сквозь материю.

Шкатулка с Безликой колодой лежала на самом дне, приоткрытая. И Мрак, той самой черной стороной выглядывал на Фоланда, наполняя душу мужчины животным страхом.

Он бы мог справиться с этим вопросам возьми с собой радужную колоду Фей, но без нее он как младенец, слепо барахтающийся в люльке.

Прислонив одну руку к голове, а вторую направив на Зизи, он решил положиться на шестое чувство. Да, сегодня оно его уже подвело, но возможно получится собраться. “Всегда есть преграды, сын мой” – снова зазвучал в его голове голос отца.

Но это не помощь. Такие мысли только сбивают. Фоланд попытался сконцентрироваться, но все тщетно. Ничего не видно. И мужчина решил довериться статистике.

– У принца белое белье, у мадам Зизи красное…

И потянулись мучительные мгновения, сопровождавшиеся поросячьим смехом принца, который похрюкивал от удовольствия. Стянув с себя лосины, он повилял голой задницей перед Фоландом и запрыгнув на человека, все еще стоящего на четвереньках, пнул того пяткой в живот и поскакал на нем во тьму аллеи, ведущей к старому особняку, который тотчас же ожил: загорелся свет в окнах, заиграла музыка, из тьмы вышли люди и зааплодировали своему правителю.

Зизи тоже усмехнулась, задрала юбку, показала всем, что на ней также не было белья, и побежала вслед за принцем.

Барон посмотрел на Фоланда, потом перевел взгляд на Дадлта, и скрылся во мраке аллеи.

– Неожиданно, да? – произнес последний, махнув рукой кому-то за своей спиной.

“Нет, как раз-таки ожидаемо!” – мысленно воскликнул предсказатель.

– Вот почему я ничего не видел, потому что ничего там и не было. Оно не подвело меня, это дурацкое шестое чувство! – но было слишком поздно.

Мужчина не сопротивлялся, он улыбался. Весь день он видел знаки, которые могли спасти ему жизнь, но он игнорировал их, как слепец, коему всю дорогу твердили повернуть направо, а он пошел налево.

В сознание он пришел, когда что-то упало ему на голову. Быстро посмотрев по сторонам, смахивая с волос сырую землю, он задрал было голову вверх и хотел что-то прокричать, но очередная порция земли заполнила открывшийся рот.

“Теперь ты червяк. Как и хотел” – произнес голос в его голове и замолк.