Рассказ №6 Персональный ангел графини Машки

Яркий свет бил в глаза. Силы у Машки были на исходе. Охрипшая от криков, вся потная, со слипшимися и перепутанными волосами почти пять часов трудилась она на гинекологическом кресле. От боли, раздирающей тело, Машка перестала контролировать ситуацию. Вокруг суетились врач-гинеколог и акушерка. Все чего-то от неё требовали: не то дышать, не то тужиться… Машка всхлипнула и стала проваливаться в спасительное беспамятство. И тут же (как и всегда в самых трудных моментах жизни) рядом с ней оказалась бабушка Мария.
– Какая ты, Марийка, неволошная, – ласково поглаживая внучкино плечо, проговорила бабушка. – И родить-то не можешь по-человечески! Давай-ка, внученька, постарайся!
– Баб, а ты не уйдёшь, побудешь рядом? Спой мне, бауш, песенку свою волшебную. Редко ты ко мне приходить стала, скучаю я, – прошептала Машка.
– Теперь почаще видеться будем, нужна я мальчонке твоему. А песенку… Спою, отчего ж не спеть.
Видимая только роженице статная пожилая женщина с белыми косами, уложенными на голове венком, тихонько и протяжно запела:
“Ой летели утицы Далеко-далече
Не бери ты, девица,
Ведьмино колечко,
Да не пей из ковшика
Мёртвую водицу…
На закате солнышка
Ангел народится…”
Потом провела осторожно ладонями по круглому Машиному животу и растворилась в воздухе.
Машка выпала из забытья, закричала от боли. Замотала головой из стороны в сторону. В верхней фрамуге окна мелькнул перед глазами необычайной красоты закат. Будто малиновый сироп тягуче разливался по темно-синему небу.
И в этот миг почувствовала Машка дикое облегчение и восторг… и снова провалилась в черноту… В лоток из Машки тонкой струйкой текла и текла кровь. Но никто не смотрел в её сторону. Все восхищённо замерли над новорождённым.
В родовой на несколько секунд повисла тишина. А потом и акушерка, и молодой гинеколог, и врач-неонатолог хором выдохнули: “Ангел!”
На руках медсестры покоился необыкновенный младенец. Не красного, сморщенного червячка, измазанного в материнской крови, бережно держала сейчас акушерка. На её ладонях лежал малыш-совершенство: с чистой молочной кожей, с изумительно тонкими чертами лица. У сестрички рука не поднялась шлёпнуть его по попке, чтобы вызвать первый крик. Но в этом и не было необходимости: малыш дышал ровно, глубоко и чувствовал себя прекрасно. Маленькую головку покрывали светлые волнистые волосики. Большие глаза, подернутые младенческой плёночной, были цвета спелой вишни.
Неожиданно малютка издал странный протяжный звук, похожий на плач старинной жалейки.
Все вздрогнули и наконец обратили внимание на Машку, истекающую кровью. Забегали, засуетились. Зазвенели мединцинскими инструментами, стали устанавливать капельницу, делать переливание крови, зашивать разрывы…
Неонатолог, проведя первичный осмотр малыша, завернула его в мягкую байковую пеленку и понесла в детское отделение. В дверях кроха снова загудел жалейкой. И кровь, которую медикам никак не удавалась остановить, стала свертываться на глазах. Кровотечение остановилось. Все выдохнули. Машка медленно выплывала из чёрной липкой жижи небытия, в которой уж было совсем захлебнулась. И выбиралась она оттуда, цепляясь за светлый луч, который тянулся к ней от кого-то теплого, невероятно родного и близкого. От маленького живого комочка счастья.
…Почти всю ночь рядом с Машкой на больничной кровати сидела бабушка. Ласково смотрела на спящую кровинушку, утомленную трудными родами.
“Спи, сиротинушка моя! Спи, набирайся сил, Машенька! Великое дело ты сегодня спроворила, страдалица. Теперь и в твоей судьбе счастье случится. Родила ты себе, Машенька, своё счастье!”- тихонько нашептывала бабушка и гладила невесомой рукой спутанные волосы внучки. А Машка, свернувшись калачиком под казенным байковым одеяльцем, светло улыбалась во сне…
Тринадцать лет назад у пятилетней Машеньки, Шуваловой была счастливая, беззаботная жизнь. Жила малышка с мамой и папой в огромной квартире, окна которой выходили на Грибоедовский канал. Была девчушка развита не по годам. Умела читать и рассуждала, как взрослая. Папа Маши занимал большой пост в администрации Санкт-Петербурга и возглавлял партию “Справедливость и Россия”. Мама нигде не работала, вела хозяйство воспитывала дочку.
О том времени у Маши остались смутные воспоминания. Помнила сияющие, полные любви взгляды, которыми обменивались родители. Помнила папины руки и его красивое, благородное лицо. Помнила мамины волосы: почти белые, густые, волнистые. Помнила её тёмные, как спелые вишни, огромные глаза под черными дугами бровей, опушённые густыми ресницами.
Машка тогда искренне верила, что мама – сказочная фея. Ещё помнилось, что они никогда ни к кому не ходили в гости, и к ним никто не приходил посидеть, попить чайку по-соседски. И гуляли они с мамой всегда вдвоём, другим ребятам почему-то не разрешали играть с Марийкой.
Помнилась соседка напротив. Со злым, брезгливым лицом, если встречали они её вдвоём с мамой. И приторно добродушная, если с ними был папа. Когда отца не было рядом, соседка шипела сквозь зубы: “Ишь, ведьминские отродья! Припёрлись из своей глухомани! Губа не дура, на графа позарились”.
“Мамочка, а ведьминские отродья – это мы? А почему ведьминские? А на какого графа мы позарились?” – с жадным любопытством спрашивала Маша каждый раз. И каждый раз мама игнорировала первую часть вопроса, а на вторую спокойно отвечала: “Граф – это наш папа. Он – потомок старинного рода Шуваловых. Помнишь, мы гуляли на Фонтанке и я тебе показывала красивый дом-дворец? Раньше там жили предки нашего папы. И ты тоже маленькая графиня. Графиня Мария Шувалова”. Машеньке нравилось быть графиней.
Отчётливо запомнила Маша день, когда закончилось её счастливая жизнь.
Накануне вечером, перед сном, мама почему-то вместо прочтения истории из толстой книги “Тысяча и одна ночь”, стала рассказывать Маше сказку сама. По сей день помнила Маша эту историю.
“… В карельском лесу, у Ладожского озера, стоял небольшой дом. И жили в этом доме женщина по имени Мария и девушка, которую звали Лада…”
– Ой, мамочка, а эту девушку звали как тебя, а тетеньку как меня, да? – спросила Маша.
– Да, доченька! Не перебивай. Слушай внимательно, запоминай – это важно.
“Мария и дочка ее Лада умели многое, что другим не дано: травки от разных болезней знали, могли боль руками снимать, тяжелые хвори вылечивали, чувствовали приближение беды, да предупреждали о ней людей из ближней деревни. А ещё могла Мария сказать, кто кому судьбой предназначен. Сильная ведунья она была и постепенно науку Ладушке своей передавала. А девушка, как школу окончила, никуда из родного гнезда не поехала. С мамой осталась, потому что чувствовала, что судьба её в родном доме найдёт.
Но сначала не любовь в дом пришла, а беда. Приглянулась Ладушка недоброму человеку по имени Прохор. Захотел он её в жены взять. Да отказала ему Мария, чувствовала, что с таким мужем боль да обиды её голубушку ожидают. Затаил Прохор обиду чёрную. И как-то на зорьке ранней, когда сон у людей особенно крепкий, облил он крыльцо дома Марии и Лады бензином, подпер дверь железным ломом, да и поджёг. И не убежал, а в стороне затаился. Хотелось ему насладиться мучениями невинных…”
Машка испуганно притихла. Мама погладила её по голове, прижала к себе.
– Знаю, Машенька, не по годам страшную сказку я тебе рассказываю, но нет у меня другого выхода, донюшка. Слушай, малышка, запоминай всё крепко. Время придёт, многое прояснит тебе эта сказка.
“Проснулись Мария с Ладою, когда огонь уже в сенях бушевал. А окна, по северному обычаю, ставнями снаружи на щеколды закрыты были. Собрала Мария все свои силы внутренние, знания тайные призвала. Вытянула вперёд руки с раскрытыми ладонями, сдерживает огонь. И пламя покорилось, утихло. Да хоть и ослабел огонь, но продолжал лизать сухие брёвна. Встала рядом с матерью и Лада, сосредоточилась, тоже огонь укрощает. “Ох, Ладушка, рано, рано тебе родимая, – запричитала Мария. – Не исполнилось тебе ещё восемнадцати, израсходуешь сейчас дар, не восполнить потом его. Да делать нечего, мне одной не справиться. Я огонь сдерживать буду, а ты, Ладушка, зови суженого своего, рядом он где-то. Чувствую я твоё счастье. Ох, не так должны вы были встретиться!”
Лада послушалась матушку. Протянула она от сердца своего лучик через горящие стены, через кусты, в которых Прохор-злодей стоял. Мазнул луч по Прошкиной левой щеке, оставил рану глубокую, кровавую. Заорал благим матом негодяй, зажал порез руками и, оставляя капли крови на траве, побежал в деревню. Торопился, не смотрел под ноги, свалился в овраг, да сломал себе шею. Так в овраге и умер, как бездомный пёс.
А лучик от сердца Лады по лесу дальше полетел и нашёл в чаще молодого охотника. Только не дичь мужчину интересовала. Любовался он зорькой ранней, да пение птиц слушал. Лучик тихонько коснулся сердца мужчины. Тот вздрогнул, прислушался. Показалось ему, будто зовёт его кто-то, плачет. И неожиданно для себя бросился охотник бежать на этот зов, будто тянул его кто на верёвке. Выскочил на поляну и увидел дом, объятый пламенем и дверь, подпертую ломом железным. Подобрался он к крыльцу, вышиб лом ногой. И тут же дверь открылась. Из последних сил вытолкнула Мария из горящего дома Ладу. Едва успел охотник подхватить девушку на руки. А в следующий миг обрушилась крыша. Огонь, будто ждал этого момента, взметнулся до небес. И от домика в считанные минуты остались одни головешки.
Забилась в руках мужчины девушка, закричала страшно: “Мамочка!!!” Обмякла, потеряла сознание.
Пробыла Лада в беспамятстве трое суток.
А когда пришла в себя, увидела своего спасителя, сидящего в больничной палате .
Глаза их встретились, и поняли они, что друг без друга не жить им теперь. Суженым Лады оказался потомок рода Шуваловых – Андрей Шувалов, молодой политик. Увёз он свою любимую в Северную столицу. Стали они мужем и женой, а в положенный срок родилась у них доченька Машенька… ”
Марийка восхищённо ахнула:
– Мамочка, так это же сказка про нас: папу, тебя и меня… А почему ты мне её раньше не рассказывала?
– Марьюшка, да я бы и сейчас не стала тебе её рассказывать – мала ты ещё… Да не получается по-другому, – мама тяжело вздохнула и так печально посмотрела Маше в глаза, что сжалось у девочки сердце в дурном предчувствии.
– А бабушку, бабушку-то как жалко! – всхлипнула Машенька.
– А бабушка не исчезла совсем, Машенька! Будет она за тобой приглядывать, когда нас с папой рядом не будет.
– Как это вас с папой не будет? Вы будете всегда, – сонно пробормотала Машенька, засыпая.
Лада перебирала тёмные волосики дочери и радовалась, что пошла малышка в своего отца, не стала носительницей семейного дара. Не достались ей ни белые косы, ни глаза цвета спелой вишни. Конечно, какие-то способности и у Марийки были. Но не те, которых боятся и из-за которых убивают…
Настало утро. Последнее утро счастливой жизни Марийки.
Мама ходила по квартире задумчивая. Будто она не рядом с Машей была, а где-то очень далеко. Девочка слышала, как сигналила во дворе служебная машина, приехавшая за папой. Мама пошла проводить его на улицу, как обычно. В дверях она порывисто обняла Машу, поцеловала крепко и прошептала:
– Прости меня, доченька! Не могу я по-другому! Связаны мы с папой крепко-накрепко. А к тебе бабушка придет. Будь умницей. И помни: ты графиня Шувалова. Графиня, а не ведьма!
И мама с папой ушли. Навсегда. Марийка слышала, как заурчал мотор служебной машины, как раздался громкий взрыв…
А дальше воспоминания теряют чёткость, память как будто пеплом присыпало.
Помнит Маша: телевизор всё время работает, возбуждённые комментаторы кричат в микрофоны: “Совершено заказное убийство. Взорвана машина Андрея Шувалова, лидера партии “Справедливость и Россия” . В результате взрыва погиб потомок рода Шуваловых, его супруга, оказавшаяся рядом, и водитель служебной машины…”
Вокруг все время сновали какие-то люди, что-то говорили, спрашивали.
Потом девочку определили в детский дом. И всё там было чужое и враждебное. Даже имя у неё отняли. Все вокруг называли её не Машенька, а Машка. И хорошо, если не добавляли: “Чокнутая”.
Потянулись дни, недели, месяцы, годы печальной Машкиной жизни… Одна радость: навещала её бабушка. Сказки рассказывала, песни пела, советы давала. И столько любви от неё исходило, столько нежности и доброты, что выдержала девчонка беду, не сломалась.
А когда обидчики входили в раж, и их дразнилки и тычки становились особенно жестокими, выпрямляла Марийка спину и бросала им в лицо:
– Я графиня Мария Шувалова! А вы кто?
И столько гордости, столько достоинства было в ней, что обидчики отступали и бормотали себе под нос:
-Ну, её! Свяжешься с этой чокнутой графиней – себе дороже будет!
Шли годы, повзрослела Маша, оформилась в статную, красивую девушку.
Стали парни на неё заглядываться, а в сердце уже один-единственный поселился. Детдомовский же парнишка, на год постарше. И имя у него было такое родное – Андрей. Никогда не дразнил он Машку, не задирал. Смотрел на неё глазами орехового цвета и с придыханием выговаривал:
– Марийка, пойдём я тебе чего-то покажу!
Брал её за руку и вел показывать гнездо малиновки с голубыми яичками. Или рассматривали они маргаритки, что расцвели за детским домом. Один раз спасли они от голодной смерти бездомного котёнка, передав котейку в добрые руки поварихи тёти Клавы…
С лёгкой же руки поварихи стали все вокруг называть их “Андрей да Марья”.
После окончания школы Маша осталась в детском доме работать нянечкой. В этот же год, по весне, призвали Андрея служить в армию. И была у влюбленных единственная сладкая, сумасшедшая, “взрослая” ночь перед разлукой.
Очень скучала Маша по суженому, спасали лишь письма да фотографии… Два месяца спасали… Каждый день…
А в начале августа пришло Марийке последнее письмо, написанное чужой рукой. И были в нём страшные, жестокие слова, что погиб ее Андрей в далёкой Чечне. На непонятной и никому ненужной войне.
Завыла Машка раненой волчицей, упала на землю, как подкошенная. Колотила по жухлой траве кулаками и кричала: “Не успела! Не успела я! Андрюшенька, родненький! Как же так?! Не успела я!!!!”
А не успела Машка написать любимому о том, что ждёт ребёнка. О том, что будут они самыми лучшими родителями…
Вытянула Машку из страшного омута беды бабушка Мария. Сидела рядышком с оцепеневшей, окаменевшей и безучастной ко всему внучкой. Песню волшебную пела. Руки на живот накладывала, чтобы спасти невинное дитя в утробе. И говорила, говорила, говорила. Упрашивала внучку жить ради малыша, который принесёт ей, Марийке, счастье и смысл жизни. Уверяла, что будет у малыша сила необыкновенная.
Мало по малу стала оживать Машка. И в положенный срок, чуть не отдав Богу душу, родила сына Андрея. Андрея Андреевича Шувалова.
…На следующее после родов утро пожилая сестричка принесла в Машину палату кювез, пелёнки, памперсы. Спустя несколько минут торжественно, будто фрейлина при принце крови, передала на руки ошалевшей от нового своего статуса Машке новорождённого сына.
– Держи своего королевича! Чистый ангел народился, никогда таких красивых пацанят не видела. Тьфу-тьфу-тьфу, чтоб не сглазить, – суеверно сплюнула через левое плечо медсестра.
– Он не королевич. Он граф. Граф Андрей Шувалов, – гордо поправила Марийка.
– Вона как, а ты стало быть – графиня, – не удивившись, проговорила нянечка.
– Да. Графиня Мария Шувалова. Дочь убитого политика Андрея Шувалова, – спокойно сказала Маша. Бережно прижала к себе сына, приложила к груди.
– Кушай, сыночек, набирайся сил. Они нам с тобой понадобятся. Всё теперь у нас будет хорошо, мой маленький, – ласково ворковала она, укачивая малыша с белыми волосиками и огромными глазами-вишнями.
И, казалось, перетекает из материнского тела в маленькое тельце генная память всех ведунов и колдуний материнского рода. А сын, в свою очередь, пробуждал в Марии аристократизм и гордость предков по линии деда.
Рядом со своим персональным ангелом расцвела молодая женщина: распрямила плечи, величественно держала голову. Серые отцовские глаза ее смотрели на мир с достоинством и женской мудростью.
И приятные измения в жизни не заставили себя ждать. Прямо в роддом приехал к ней нотариус. Сообщил, что по закону является она владелицей отцовской квартиры. И ещё причитается ей большая сумма денег, оставленная родителями в наследство.
После выпискитиз роддома ждал их с сыном свой дом. Андрейка оказался идеальным младенцем. Хорошо ел, спокойно спал, набирал вес.
Не плакал совсем, а только один раз загудел жалейкой.
Перед выпиской пришёл в к ним в палату Иван Сергеевич, заведующий детским отделением, чтобы провести плановый осмотр младенца. Педиатр машинально выполнял положенные действия: выслушивал легкие малыша, проверял рефлексы, осматривал кожные покровы. Но мыслями мужчина был в другой палате, в другой больнице.
Там, в отделении реанимации, подключенная к разным аппаратам, вся в ссадинах и гематомах, без сознания, лежала его единственная дочь. Какой-то подонок на крутой иномарке сбил пятнадцатилетнюю девочку прямо на пешеходном переходе и скрылся.
В своих мыслях доктор скатывался от робкой надежды к беспросветному отчаянию. Жена его переселилась в больницу, день и ночь дежурила у постели дочери.
От мрачных мыслей Ивана Сергеевича отвлёк звук, похожий на плач жалейки. Малыш, которого он сматривал, тихонечко гудел на одной ноте. Тепло заскользило по пальцам доктора. Ниточкой света дошло до сердца, вспыхнуло там огоньком, и от этого огонька потянулся яркий лучик. Через город, вдоль скоростной трассы. На секунду луч задержался, чиркнул по глазам одурманенного наркотиками водителя “Порше” и полетел дальше. Проник в палату интенсивной терапии. Тихонько скользнул по загипсованным рукам, разбитому лицу юной девушки. Добрался до почти остановившегося серца и затеплился там огоньком. И побежали по лучику, как по проводу, жизненные силы ангелочка Андрейко, его мамы и доктора Ивана Сергеевича. Наполняли собой переломанное хрупкое тело. Девушка открыла глаза, увидела рядом поседевшую мать, держащую её за руку, чуть пошевелила пальцами.
– Доченька! Очнулась! – захлебываясь слезами, прошептала женщина, торопясь набрать номер мужа.
– Ваня, Ванечка, малышка очнулась!
Отбросила телефон, опустилась на колени перед больничной кроватью и стала целовать пальчики дочери.
Вокруг вышедшей из комы девочки суетились врачи, выполняя необходимые процедуры.
В роддоме, в кабинете заведующего детским отделением рыдал Иван Сергеевич и облегченно смеялся сквозь слезы.
Маша кормила сына грудью и строила планы на будущее. А из неведомой дали ласково смотрели на них отец, мама и бабушка.
…А на обочине скоростной трассы полыхал “Порше” с мёртвым водителем. Камеры видеонаблюдения зафиксировали, как автомобиль, внезапно потеряв управление, на полной скорости врезался в бетонное перекрытие.