Рассказ №11 Мир-суснэ-хум

Ҡара ла ғына урман, ҡараңғы төн,
Ниндәй юлдар менән үтербеҙ?

*Темная ночь и лес пред тобой.
Как нам проехать, какою тропой?
Строчки из Башкирской
народной песни «Иҫке Ҡара Урман»
(пер. Старый Дремучий Лес)

0
Они и не прощались.

Стоя на самом краю леса, мужчина и юноша ещё раз взглянули друг на друга, кивнули, каждый каким-то своим мыслям, а после отвернулись друг от друга.

Мужчина зашагал к нартам. Невысокий, сбитый, он шёл по выпавшему за ночь снегу.

Юноша двинулся к лесу. Лук так и висел за спиной, перекинутый тетивой через плечо. Рядом – колчан с тремя стрелами. Была ещё одна, но о неё юноша вспоминать не хотел.

Там, у самого края леса, или у самого его начала, он услышал, как застучали копыта оленя. Слышал, как мужчина даёт команды на своём родном языке. И как эти звуки стали уноситься вдаль.

Юноша подошёл к своим нартам. Олень, запряжённый в них, был куда старше самого мальчика. Скакун был опытный. С таким скакуном не страшно.

Мальчик сел в нарты. Рядом с ним был небольшой груз – шесты и накидка для чума. Ночью в здешних лесах куда холоднее, чем днём.

Ни юноша, ни мужчина, так и не обернулись. Да и зачем, они же не прощались.

Митри отправился в лес.

1.

Мужчину, который сейчас уезжал в противоположном направлении, звали Санка. Он не был отцом Митри. И, наверное, никогда не станет. Это понимали оба, и мальчик, и мужчина.

Хоть Митри и уважал своего дядю, никогда не обращался к нему «аси», что значило «отец». Но мужчина того и не требовал. Дядя всегда говорил «ратн хоятат». Это значило «люди одного очага».

Дядя Санка всегда разговаривал на хантыйском языке. Потихоньку учился и Митри, тогда ещё малыш. Правда, ему очень помогала Луща, жена дяди Санки. Она подсказывала, что значит то или иное слово на русском, и как правильно произносить что-то на хантыйском.

Дядя Санка был настоящим хантом – мало говорил и много трудился. Жена его наоборот – любила разговаривать. Особенно на русском, когда дяди рядом не было. Иногда она любила петь.

Здесь, в холодном лесу, Митри улыбнулся. Он вспомнил её песни. Обычно в них было мало смысла – женщина просто перечисляла всё, что произошло за день. Она пела, сколько рыбы поймал муж, какую добычу тот подстрелил в лесу.

Но как же она красиво пела.

Митри только въехал в лес, его испытание, его путь только начался, но на душе его уже стало невыносимо тошно. Словно там, в родном чуме, в деревне за сто километров от Ханты-Мансийска он оставил что-то очень родное.

«Ничего», успокаивал он себя, «это ненадолго».

Об этом испытании впервые заговорил именно дядя. О том, что мальчик должен пройти этот путь, чтобы стать мужчиной.

Тогда Митри первый и последний раз слышал, как Луща спорила со своим мужем. Она много говорила, а он только отмахивался.

Сошлись на том, что мальчик пройдёт испытание в следующем году. А этот будет посвящён его подготовке.

Тогда в первый и последний раз Митри услышал слово «атәм». Его прошептала Луща. И слово это одновременно означало и «дурной», и «злой».

Мальчика и правда готовили к испытанию. И спустя год он отправился в путь. В тёмный-тёмный лес. Чтобы стать мужчиной.

2.

На каждой вечеринке, куда он приходил, непременно была Паулина. Высокая рыжая девушка с пресной улыбкой и чудесными синими глазами. Дима всегда старался сесть к ней как можно ближе. Приходить с ней в одно и то же время. Присоединяться к беседам, в которых она участвовала.

Но один на один он с ней ещё ни разу не оставался.

Все такие «вечеринки» – а это слишком громкое слово даже для студентов – проходили на квартирах. Первокурсники старались не использовать старомодное «квартирники», хотя порой ребята приносили гитару и вместе пели песни.

Но это всегда были именно Вечеринки. Хотя вместо проигрывателя музыка звучала с колонок от компьютера (строго до 22:00), пили все то, что принесли с собой (и коктейли лучше не мешать, туалет всего один), а курили на балконе.

Паулина и Дима всегда курили в разное время. Он не хотел навязываться девушке, оттого шёл на балкон только тогда, когда она его покинет.

Но не сегодня. В двенадцатом часу ночи, когда сигарета наполовину истлела, на балкон пришла Паулина. На себя она накинула чью-то зимнюю красную куртку, голову украшала чёрная шапка.

Паулина подошла к окну, достала пачку сигарет, и прикурив, сказала:
– Луна дом строит. Это к морозу.
– Что, прости? – Спросил Дима.

Заговорили они впервые.

– Видишь, – Паулина указала тонкой сигаретой на Луну, – вокруг неё круг. Ханты считали, что это к морозу.

Паулина пододвинула пепельницу к себе.

– У хантов всё к морозу, – сказал он, – нам в школе на уроках культуры преподавали. Ну, обычаи их.
– «Обычаи», – произнесла девушка, поддразнивая Диму. Она даже слово специально растянула «обы-ычаи», – говоришь, будто о тёмном народе каком. А они вот, в тех лесах где-то живут.

Девушка махнула сигаретой куда-то вдаль.

– В тёмном лесу живёт тёмный народ, – сказал Дима.

Паулина улыбнулась:
– Знаешь, как на языке хантов «тёмное»? – Девушка сама ответила, – Кара. Только это не просто «Чёрный». Кара значит также и «древний», «священный». А ещё «чистейший».

– В древнем лесу живёт священный народ, – перефразировал сам себя юноша. Он повернулся к Паулине, – меня Дима зовут.

– Я знаю, – ответила девушка, – а я Паулина. Вот и познакомились наконец.

Она протянула ему руку. Прикоснувшись к ладони девушки, Дима подумал про себя, что хоть на улице и большой минус, рука у девушки горячая.

– Ханты и правда древний народ, – сказала девушка, убирая ладонь, – представляешь, у них до сих пор есть ритуал посвящения в мужчины.

– Что? – Спросил Дима.
– Юношу отправляют одного в лес. Раньше давали лук и стрелы, сейчас, может, ружьё. И пусть охотится.

Дима застыл. Всего одна мысль крутилась в его голове: «прямо как в моём сне». Одинокий мальчик. Лук и всего три стрелы. И огромный лес. Тёмный. И священный.

Но он ничего не сказал.

– Мальчику давали пару стрел, представляешь, – Паулина стряхнула пепел с сигареты, – а знаешь почему?

Он знал. Хоть из своих снов, но Дима знал правильный ответ.

– Чтобы не расходовал понапрасну, – Паулина ответила сама, – и стрелял только тогда, когда был уверен, что попадёт.

Девушка ткнула сигаретой в пепельницу. Угольки потухли.

– Пойдём внутрь, – сказала она, – мне становится холодно.

3.

Утром и правда похолодало. Митри проснулся в чуме, который построил себе прошлым вечером: деревянные шесты, воткнутые пирамидкой, вокруг которых натянут брезент.

Верный олень был неподалёку.

На завтрак у Митри была строганина. Оленя мальчик тоже угостил.

«Скромный завтрак», подумал он. Обязательно надо что-то припасти.

Охота заладилась не сразу. Мальчик ушёл в лес, взяв с собой весь свой арсенал – три стрелы.

Плюс ещё одна, о которой при свете дня не хотелось думать.

Мальчик выследил белку. Та ловко скакала с дерева на дерево. Он натянул тетиву, прицелился. Но так и не выстрелил. Белка была слишком быстрой. А в своей белой шубке легко скрывалась меж заснеженных веток.

Прыг – и вот её не видно. Движение, и вот она уже бежит по другому дереву. Мальчик проводил её взглядом, и пошёл дальше.

Он вышел на след зайца. Дядя Санка рассказывал ему, как читать этот след. Но Митри казалось, что урок этот был давно, словно в другой жизни. Хотя прошла всего одна ночь. Одна долгая тёмная ночь у костра, когда на небе была сотня звёзд, а лесные духи шумели вокруг. Дядя сказал, что называют их «вонт утат», только строго настрого запретил повторять это слово. Ведь духи могут услышать о себе, и навредить человеку.

Потому Митри, выслеживая зайца, даже в голове произносил «лесные духи», а не то, другое. Запрещённое.

Уроки не прошли зря. Зайца мальчик выследил довольно быстро. Также быстро он выстрелил. И первая же стрела убила животное. В тот момент мальчик пожалел, что первым ему попался именно заяц. Он достал стрелу, вытер кровь, и спрятал ту в колчан.

А зайца, с короткой молитвой, оставил в дар лесу. Так принято, говорил дядя. И сейчас, в холодном зимнем лесу, эту традицию Митри не хотел нарушать.

С охотой ему повезло – за весь день мальчик убил двух зайцев. «Будет ужин», сказал он сам себе. И будут сны. Главное, чтобы понятные. А не как в прошлую ночь.

4.

Экзамены были каждый день. В деканате настояли на том, чтобы сессию закончить до холодов. Вот и поставили экзамены и зачёты один за одним. Потому и вечеринок тоже было много. Порой даже ребята не расходились домой. Они оставались ночевать у хозяина, а утром, приодевшись, шли сдавать очередной экзамен. Готовились же в автобусах и маршрутках, читая шпаргалки с экрана телефона.

А вечером снова собирались на квартире – у старого или нового одногруппника. И снова пили, и снова курили на балконе.

– У меня «хор.», – сказал Дима, – хотя на экзамене отвечал я куда лучше.
– Молодец, – похвалила Паулина, – а у меня «отлично». Без сокращений.

Они снова курили на балконе. За окном было минус двадцать три, и юноша с девушкой лишь слегка приоткрыли окна, чтобы окончательно не замёрзнуть.

– А я всё думал, – сказал Дима, – ханты эти практикуют ритуал мужества до сих пор?

Паулина не сразу поняла, о чём речь. Затем кивнула:
– Скорее да, чем нет. Может, сейчас где по лесу бродит какой-нибудь парень, твой ровесник. Надеюсь, с ружьём.

Дима снова вспомнил свой сон. Там, у мальчика были стрелы. Всего три. Правда, орудовал он с ними умело. Даже животных подстрелил.

– Откуда ты так много знаешь? – Спросил Дима.

Паулина положила ладонь себе на грудь и ответила:
– Краевед. Изучаю историю и культуру.

Дима стряхнул пепел с сигареты:
– Юрист.
– Ну, значит оба на первый год после выпуска официанты, – сказала девушка.

Они засмеялись. Дима хотел снова заговорить. Снова что-то сказать, чтобы Паулина ему ответила. Не важно что. Ему хотелось говорить с ней. Быть с ней рядом.

– А ещё одна стрела, – сказал Дима, – зачем она?
Паулина затушила сигарету. Новую доставать она не стала.
– Забавно, – сказала она, – про неё я не рассказывала.
Дима пожал плечами.

– Ханты считали, – начала девушка, – что во время такого испытания к ним обязательно явится злой дух. Он может принять любое обличье: кролик, белка, медведь. Даже человек. И убить его можно только особой стрелой. Так что главное понять, что перед тобой злой дух. И не промахнуться.

Дима потушил сигарету:
– А если он не придёт, то просто нужно охотиться?
– Придёт, – сказала Паулина и шагнула к юноше, – он обязательно придёт. Как бы тебе этого не хотелось.

5.

Сегодня Митри снова приснился дурной сон. Мальчик вышел из чума, чтобы умыться снегом. Следуя присказке, которая помогала избавиться от дурного наваждения.

«До идущих облаков», говорил он, вытирая снегом глаза, «до бегущих ручейков, забери печали сон». Митри повторил всё это три раза. После вытер воду с лица рукавом левой руки.

Он вспомнил, как говорила Луща: «рядом с деревней много злых духов. А в лесу их ещё больше».

Он достал ту самую, специальную стрелу. Которой нужно было поразить злого духа.

Мальчик её раз осмотрел её, взвесил в руке. Вот она, обвитая тканью вокруг древка. Было и оперение. Притом казалось, что это перья настоящего орла. Тётя Луща заговорила стрелу, чтобы она поразила злого духа сразу. Осталось только понять, в кого её выпускать.

Митри убрал стрелу. И только тогда он заметил следы вокруг чума. Человеческие следы. Кого-то не такого уж и тяжёлого, снег не был глубоко продавлен. Их можно было бы спутать со следами самого Митри, больно близко они были расположены друг к другу. Словно этот некто шёл след в след мальчику. А точнее, пытался идти.

Но вот следы самого Митри ведут внутрь чума. А этот некто остановился перед входом. Казалось, он как незваный гость, так и не решился зайти внутрь. Или просто заглянул.

Мальчик разобрал чум. На этом месте больше нечего делать.

Тётя Луща не хотела отпускать мальчика. Были вещи, которые она не говорила никому. Но мало секретов удавалось затаить от мира.

Санка, дядя мальчика, был приверженцем старых традиций. Он читал молитвы перед лесом, пел песни на праздники, играл мелодии, которые звучали в этих краях сто лет назад. Слова и мелодию песен дед передавал отцу, отец сыну, и так целую вечность. Одни и те же мелодии, одни и те же строки – всё оставалось неизменным в этих лесах.

Другие забывали свои корни. Кто-то мог не помолиться лесу. Не сказать доброго слова богини. Не задобрить её.

Дядя смотрел на таких людей с презрением. Точно также они смотрели на него.

Кто-то забывал о своих корнях. Другие же помнили их вечно.

Митри с Санкой были ратн хоятат, люди одного очага. И мальчик во всём слушался дядю. Потому и отправился в лес. Чтобы вернуться назад другим человеком. Взрослым.

И продолжить хранить то, что хранил его дядя. Нести в себе слова предков.

6.

– Мне снится, что я охотник, – сказал Дима.

В этот вечер он провожал Паулину до дома. Они не остались до конца вечеринки. Решили прогуляться, ведь погода позволяет.

Всего минус семнадцать, сказала Паулина. Тогда они посмеялись.

Сейчас холод уже начал пощипывать, даже через термобельё.

– Охотник? – Спросила Паулина.
– Да, – Дима кивнул, – знаешь, я же мог им стать. Чёрт, вот ведь никому не рассказывал, а тебе говорю.

Он улыбнулся. Она тоже.
– Знаешь, – продолжил Дима, – у меня родители погибли, когда я совсем маленьким был. И отец, и мать, сразу. Бабушек у меня не было, только дяди-тёти. Тогда тётка, мамина сестра, кое-как надо мной опеку оформила. Вот я и остался в городе.
– Прости, – сказала Паулина, – а в какой части этой истории ты становишься охотником?

Дима улыбнулся:
– У отца был брат, двоюродный, правда. Он вот как раз из тех, – Дима махнул рукой куда-то вдаль, в леса, – пытался ему под опеку взять. Но тётка победила. А так бы был я сейчас не Димой, а каким-нибудь Ойкой.
– Нет, – ответила Паулина, – ты был бы сейчас Митри. Так звучит имя «Дима».
Дима повторил имя вслух. Послушал, как это звучит, и улыбнулся.
– А если бы мог, – начала Паулина, – стал бы?
– Кем? – Спросил Дима.
– Охотником.

7.

Митри открыл глаза. Он задремал прямо перед чумом. Сегодняшний день его вымотал, охота была удачной. Вся добыча лежала на нартах. Ожидала скорого возвращения домой.

Митри не проснулся окончательно. Перед глазами ещё стоял лёгкий туман. Но он видел, что костёр почти погас. Вокруг лишь тусклые оранжевые отблески на снегу. Он потянулся за толстым сучком и бросил его в костёр. Пламя ярче не разгорелось.

– Не загорится, – услышал он женский голос.

Мальчик встал. Он отступил назад, к чуму. При этом рука его сразу потянулась к луку.

– Не бойся меня, – сказала гостья.

Сон как рукой сняло. Мальчик понял, что стоит у самого входа в чум. В руках он держал лук с вложенной стрелой. Всё это он сделал неосознанно.

Митри пригляделся. На нартах сидела девушка. Именно она и отбрасывала оранжевые отблески. Словно она и была пламенем.

И волосы. Волосы были огненными. Поверх, на голове – чёрная шапка. На теле – накидка будто из красной ткани.

«Услышь меня Торум, мой час отмеривший», зашептал Митри.

– Давай познакомимся, – прервала молитву девушка, – меня зовут Пай-Ими.

Мальчик ослабил тетиву.

Луща рассказывала ему про Пай-Ими. Что это богиня огня. Что с помощью её пламени можно отогнать злых духов. Или узнать будущее.

– А я, – услышал он мужской голос позади Богини, – Дима.

Глаза мальчика привыкли к тьме. Там, позади Неё, сидел юноша. Волосы чёрные, как смоль. На нём – тёплая-тёплая куртка.

– Вы так похожи, – сказала Пай-Ими.

Мальчик взглянул на юношу. Тот тоже вгляделся.

– Вам снятся сны, – продолжила Пай-Ими, – сны о другой жизни. Сны друг о друге. Что было бы, если бы вы выбрали другой путь. Остались ли навечно здесь, в ста километрах от города. Или, наоборот, оставили бы охоту, учились бы. От вас зависит, какой экзамен вы бы сдавали.

Митри словно смотрел в зеркало. Только в искривлённое – Митри видел сам себя через несколько лет. Как вытянулось его лицо, как щёки и подбородок покрылись лёгким пушком. Какими большими стали его плечи. И какими тонкими остались пальцы.

– Тебе решать, – сказала Пай-Ими, – решать, кем ты станешь.

– Я остался с тётей, – сказал Дима, – живу почти в центре города. Хорошо учусь даже.

«Ими-хиты», сказал Митри. Пай-Ими засмеялась.

– Да, – сказала она, – тётин мальчик.

Митри убрал стрелу в колчан. Из другого отдела своей сумки он извлёк свёрток со своей особой стрелой. Той, которая украшена тканью и перьями. Той, которая была против зла.

Митри редко когда думал о другой жизни. Редко когда понимал по-настоящему, какой она могла быть.

«У меня мало добычи за эти три дня», сказал Митри, «пока я плохой охотник».

Редко, но он думал о жизни без песен Лущи. Без уроков Санки.

«Но скажите мне», продолжил мальчик.

– Что сказать? – Спросила Пай-Ими.

– Я буду хорошим студентом? – Начал Митри.

Пай-Ими пожала плечами:
– Как будешь учиться. Станешь ли ты хорошим студентом или охотником, или кем бы то ни было – на этот вопрос отвечают не боги, а ты сам. Сколько труда ты вложишь в свои дела. Сколько всего себя посвятишь этому. Вот тогда и будет ответ, хороший ты или нет.

– Санка хороший, но его не все любят, – сказал Митри.

– А ты его любишь? – Спросила Пай-Ими, – А Луща любит его?

Митри кивнул.

– Потому и не так важно, что ты решишь, – сказала Она, – важно каким ты человеком ты останешься при своём выборе.

8.

«Я рассказывала тебе про Ими-хиты?», – спросила однажды Луща, – «Его ещё называют Мир-суснэ-хум. Мальчик, следящий за миром».

Митри покачал головой. Луща продолжила:
«После рождения отец – Торум – изгоняет мать на землю. Однако родители мирятся, и мать возвращается обратно. А племянник остаётся с тёткой, которая и ушла с ним на Обь. Мальчик этот – наш богатырь. Даже луну и солнце из нижнего мира освободил, да нам принёс. Вот, светят как ярко».

В тот вечер она вышивала, украшала бисером его одежду.
«Он был необычным мальчиком. Силой обладал огромной. И при этом хитрым. Именно он создал первого человека. Именно он, говорят, создал всё живое».

И теперь, возвращаясь домой на нартах, Митри понял, о чём была та история. Нашёл свой смысл в её словах.

Для Митри это была история о человеке, который создал свой мир вокруг себя. Мир, в котором можно было жить. Мир, в котором ему хорошо.

Мир с духами, которые изначально были злыми или добрыми. И мир с людьми, которые сами решали, какими им быть.