Рассказ №5 Иван-дурак и коровий рожок

По мотивам многочисленных народных сказок об Иване-дураке (например, Иван – коровий сын)

Записался в столичный бар, что близ самой Красной Площади, ходить один паренёк. Да видом таков, что без слёз не взглянешь – одёжа – секонд хенд, телефон – на кнопках. Сидит с утра до вечера в дальнем углу, вино потягивает, да хлебом заедает.
– Кто таков? – спрашивает бармена питейный народ, – Как расплачивается? Чай тут не социальная столовая: стакан вина от пятисот рублёв, и брускета в таку же цену.
– Да пёс его разберёт, – отвечает бармен, – платит исправно, но чудно так – кольцом своим.
– Как кольцом?
– Да говорит, мол там у него чип с карты пластиковой. Говорит, для понтов сделал.
– А-а-а… Ну ладно.

Подсел как-то к тому пареньку молодой знатный барин:
– Тебя как звать-величать, селянин?
– Иваном-дураком в деревне звали, – отвечает паренёк.
– Поди ж ты! Как в сказке! Не тот ли ты самый Иван-дурак, про которого народ сказывает?
– Я и есть.

Рассказал молодой барчук своим дружкам, про разговор свой – сидят смеются. Дело – к вечеру. Молодые мажоры захмелели и ну к Ивану приставать, за свои слова отвечать требуют:
– Чем докажешь, что ты тот самый Иван-дурак? Коль докажешь, сделаем тебя селебритем, а коли нет – зведюлей огребёшь.
– Так и быть, говорит Иван, – и достает из кармана коровий рожок. (А рожок тот непростой был.) – Загадывайте чего хотите душой пережить под музыку рожка моего, – говорит Иван.
Задумались баря, а из главарь возьми, да ляпни:
– Хотим вспомнить что такое любовь к миленьким нашим.
Заиграл Иван на коровьем рожке, да так душевно, что все вокруг вспомнили свою первую любовь или ту, которая была у них главной в жизни и которую многие из них потеряли. Заплакали и мажоры, а пуще всех ревел их предводитель, который и просил Ивана сыграть.
Когда все проревелись, да сопли утёрли, что делать? Никто не может сказать, что Иван впустую на своем рожке играл, язык не поворачивается. Надо обещание свое выполнять.
– Ладно, так и быть, – сказал предводитель мажоров, – сегодня вечером в прайм-тайме, селянин, тебя покажут. Готовься к селéбрячеству, – а у самого глаза злые.
Еще до сумерек приехали в бар журналисты с кинокамерами, расспросили Ивана всё про него, да про коровий рожок, отсняли кино, да и уехали. А на вечер в прайм-тайме по самому главному каналу вышли про Ивана новости – вся страна смотрела.
Смотрел в тот вечер новости и главный поп. Как увидал какое кино, кулаками замахал, ногами засучил, да тут же велел позвать своего пиар-дьякона.
– Слушай меня, любезный, объявился у нас в стольном граде, да близ самой Красной Площади, смутьян и безбожник. Себя Иваном-дураком кличет, народ в блудняк вводит, на коровьем рожке играет, да всех волею Веельзевула плясать срамные танцы да реветь почем зря заставляет. Что хошь делай, а чтоб назавтра он уже в остроге был за оскорбление чувств всего крещённого мира. Иди, работай!
Пиар-дьякон поклонился главному попу и говорит:
– Не гневайся, владыко, дозволь слово молвить?
– Ну говори!
– Чует мое сердце, быть с этим Иваном большой беде. Неспроста он сюда явился, а за грехи наши послан из самого сердца Руси-матушки из-за гор Уральских, из-за рек Сибирских. Послала его сама Мать-Земля и дала ему тот коровий рожок.
Задумался главный поп, почесал толоконный лоб, а потом и говорит:
– Ну пусть государь тогда им занимается, сообщи через управу государеву, пусть его под белы ручки полицаи возьмут, да в острог.
– Слушаюсь, владыко!
Завыли сирены, замигали мигалки, явились в бар близ Красной Площади полицаи, взяли Ивана под белы ручки и повели на площадь Лубянскую на допрос.
Из-за просьбы главного попа и особливой важности дела, взялся допрашивать Ивана главный полицай.
– Как звать-величать тебя селянин? – спрашивает главный полицай.
– Иваном-дураком кличут.
– Сколько годов тебе от роду?
– Тридцать три стукнуло.
– Род занятий?
– Послан есмь спасать землю русскую.
– От кого же спасать землю русскую надобно, позволь узнать, милейший?
– От лжи и кривды бесовской, от фарисейства и лицемерия бояр и дворян.
– Знаешь ли ты что слова твои подпадают под статью об экстремизме и оскорблении чувств верующих?
– Знаю, как не знать? У вас всякая правда вне закона, чудеса божии оскорбляют чувства верующих, а призыв бить врагов – 282-я статья уголовная.
– Молчать! Кто тебе сказал, что ты тот, кто спасти землю русскую должен?
– Да весь народ сказывает. Али тебе, дорогой главный полицай, мамки да няньки в детстве сказок не рассказывали, и ты не знаешь кто я таков? Или тебе перед сном не про меня сказывали, а псалмы пели, да акафисты читали?
Задумался главный полицай: сказать-то ему нечего, а дело вести надо.
– Складно поешь, селянин, – говорит главный полицай, а сам думает: Вот я сделаю сейчас вид, будто он меня уел, а там его своим интеллектом-то и прихлопну.
– Всё так, дорогой, и про Ивана-дурака и про Змея Горыныча, и про Кощея Бессмертного в детстве мне рассказывали, ну а сам-то чем докажешь, что ты тот самый Иван-дурак. Коли докажешь, так и базару нет, а коли нет, не обессудь, не сносить тебе головы.
– Воля твоя, барин, вели принесть рожок мой коровий.
Принесли Ивану рожок его, заиграл он на нем, да так, что главный полицай всем умом своим будто в детство погрузился. И видит главный полицай, будто он маленький мальчик и мамка сказывает ему сказку про Ивана-дурака, и будто сам главный полицай в сказке той прямо очутился и видит всё своими глазами. И видит главный полицай, что Иван-дурак и есть тот самый Иван, что сидит сейчас перед ним.
Заплакал главный полицай и говорит Ивану:
– Не могу я тебя в острог забрать, сердце и душа моя противится тому. Видать и правда ты тот самый Иван-дурак, что спасет землю русскую. Пусть главный поп сам разбирается с тобой, а я не возьмусь. Взял главный полицай пачку со влажными и салфетками, отер лоб и руки и бросил салфетку на стол и тотчас потекла из той салфетки кровь. И закричал главный полицай не своим голосом:
– Уведите! Уведите его! Пусть главный поп с ним разбирается!
И повела стража Ивана обратно к главному попу во дворец его. Главный же поп восседал на троне своем и судил прочих попов и дьяков. И когда привели к нему Ивана, то черен сделался лик главного попа. Тогда же некто приступил к главному попу и шептал ему на ухо:
– Этого человека видели, как он исцелял бесноватых не святой молитвой а игрой на коровьем рожке.
– Приведите ко мне грешника этого, вскричал главный поп.
И тут же слуги его и дьяки подвели к нему Ивана.
– Известно ли тебе, что всякая власть от Бога? – гневно спросил главный поп.
– Известно.
– Тогда как же ты исцеляешь не силой Отца Небесного, а рожком коровьим?
– Так у каждого человека не только отец есть, но и мать. И отца не знает никто, а мать всегда всем известна, потому что вот она: все что ты можешь потрогать или увидеть и есть Мать. Ничто не родится без Матери, ни хлеб, ни скот, ни нефть, ни газ, ни уголь. Открой любую книгу , что народ издревле сказывает и найдешь там, что завсегда на земле Мать олицетворяла корова: она дает и мясо и молоко и шерсть и шкуру. Скажи корове свои чаяния и услышит их Великая Мать Земля и будет тебе по воле сердца твоего, так что никакой Бог отменить того не сможет, потому что Бог прежде уважает Мать и творит свою волю через нее.
Схватил же тотчас главный поп свою корону и грянул ее оземь:
– Вы слышали это?! Какое свидетельство вам еще надо? Стража! Немедля взять этого грешника и в темницу, а завтра четвертовать его на Красной Площади!
Ивана увела стража, а к главному попу подошел его пиар-дьякон:
– Не гневайся, владыко, дозволь слово молвить?
– Говори!
– По конституции у нас мораторий на смертную казнь введен. Что делать прикажешь?
– Пиши письмо в Госдуму, завтра с утра у них пленарное заседание, пусть сразу в первом, втором и третьем чтении примут закон об отмене моратория на смертную казнь для таких, как этот Иван-дурак.
– Слушаюсь. владыко, – поклонился пиар-дьякон.

На завтре к обеду уж и закон готов был и аккурат к пяти часам повели Ивану на Красную площадь на четвертование. Народу – видимо-невидимо собралось и всю процедуру по всем главным каналам транслируют. Вели Ивана через всю Тверскую улицу в одном исподнем и побивали плетьми, а народ плевал ему вослед.
Когда же возвели Ивана на эшафот, то ведущий церемонии известный телеведущий подал Ивану микрофон и спрашивает:
– Какая будет твоя последняя воля?
– Пусть на могиле на моей поставят шест с крюком, а на крюк тот на веревке рожок коровий подвесят мой.
И тогда махнул телеведущий красным платком и пришпорили лошадей всадники-палачи и встали на дыбы лошади и рванулись оне вперед. Одна же лошадь была белой, другая вороной, третья рыжей, а четвертая сивой – и разорвали они Ивана на четыре части.
Когда же народ схлынул с Красной Площади, то к останкам Ивана подошел бармен тот, который подавал ему хлеб да вино. И собрал бармен тот куски тела Ивана и главу его светлую и положил все сие в полотняный мешок. Отправился бармен тот на кладбище на заходе солнца, где загодя уж прикупил место и справил все необходимые документы и могила была уже вырыта. Положил он мешок с останками Ивана в могилу, забросал сырой землей, а на могилу вбил шест с крюком на который привесил на веревке Иванов коровий рожок.
Долго ли коротко ли, к полуночи поднялся над стольным градом ураган, да такой, что ломал кресты на куполах, да срывал звезды с башен кремлевских. На дворец же главного попа налетел смерч и разметал его вместе с попом и его слугами на сорок километров. А как дошел ветер до кладбища, где Иван зарыт, так стал он в коровий рожок свистать. Да так свистал на разные лады, будто человек играет. И музыка та была торжественна и мощна, будто пионерский горн и зашевелилась земля на могиле Ивана-дурака и показались оттуда руки, а затем и голова Ивана. И облекся Иван-дурак в мешок тот полотняный, куда сложил его бармен, как в пречистый хитон и не властна была над хитоном тем грязь кладбищенская и светился он белым светом нездешним.
Сорвал Иван с крюка свой коровий рожок и зашагал в сторону Красной Площади.