Вне конкурса! Перо, засунутое в сердце зебры

Положа руку на сердце – кто я? Путешественник по жизни, которому ни одна девушка не то что душу и тело не даст, но и ручку подержать? Или никем не признанный гений, которому надо ещё несколько сот лет, чтобы его признали?
Не знаю. Не хочу знать. Нет сил…
– Никифоров, верно? – издатель поднял на меня взгляд – испепеляющий, Сартровский. – Что ж, отличная работа. Эта ваша книга. Но… почему перо засунуто именно в сердце зебры?
– Так сказала жена, – ответил я, польщённый до самых печёнок его комплиментами. – Моего друга жена. Точнее, даже не друга, а приятеля.
– Эк вы так загадочно говорите! – он поднялся, подошёл к окну, почтил своим взглядом народ, курящий снизу у фонтана. – Но, скажу вам прямо, – он продолжил свою глубокую, как душа слонихи, мысль. – Вы нам не подходите как автор детективов. Во-первых, ваше творчество с трудом-с можно назвать детективным. И, во-вторых, вы пишете, как школьник. Обчитавшийся Сартра. А, если вы его вовсе не читали, то я вам соболезную – у вас впереди длительная жизнь без единого просвета.
«Подлец, сучара, сволота», – обзывал я его в мыслях. «Да как ты смеешь?! Я посвятил литературе девять безвылазных из дома лет! Я обложился книжками, выискивая секрет великих мастеров. А ты, сволота из издательства «Э», ещё мне тут втираешь дичь!».
– Неужели вас не цепанула моя метафора в самом начале книги? – я недоумевал, потому что, образно говоря, меня лишили моего панциря. – Неужели слова «комната была обставлена, как кальянная Достоевского» вас не поразила?
– Не-а, – он потерял, похоже, ко мне всякий интерес. – Слишком вы линейно пишете. Как какой-то… графоман. Вы уж простите.
– Графоман?! Я?! – я взял в руку пепельницу, но поставил её на место. – Я докажу вам, что я – не графоман, а пироман! Ой, точнее, писатель. Да какая к чёрту разница! Пошли вы, Игорь Валерьевич, в задницу! А своё «перо, засунутое в сердце зебры» я забираю. И вы больше ни слова не прочитаете моего. Пошли вы в…
– Куда? – в нём проснулся интерес, но вялый. – Хочу увидеть вашу мысль. Ну, в писанине у вас мыслей нет. А вот может вы вслух говорите хорошо… И вам бы в комментаторы, а не в писатели…
– Пошли вы в вагину! – я сказал самое умное, что пришло в голову.
Всегда коробило слова «вагина». Какое-то оно не из нашей реальности. Как, впрочем, и все женские вагины. Да и мужские тоже.
– Блестяще, – он вяло поаплодировал, а потом прокричал в трубку. – Охрану сюда! Уберите этого графомана из этого офиса!
К слову, говорить о том, что ночью мне негде было ночевать, наверное, не стоит. Я ведь приехал в Москву с целью сразу, одномоментно издаться. Как я себе это представлял? Захожу я в офис в это издательство «Э», даю свой распечатанный на жёлтой бумаге томик – и всё, новая жизнь.
На деле получилось, что меня поимели. Поимели все мои семь лет жизни, что я потратил на этот роман.
– Вы плачете? – остановилась старушка, видя меня, писателя. – У вас что-то случилось?
– Да нет, ничего не случилось, – ответил я и вдруг понял, что это не старушка, а вполне молодая милфа.
– Вас подвезти?
– У вас все в Москве такие гостеприимные?
В общем, и поездочка эта выдалась «московской». Девушка предложила мне купить фильтры для воды. И оказалась вербовщицей. Но не как в фильме «Рекрут», а как в репортажах про чрезвычайные происшествия.
И, забрав мои последние семьсот семьдесят семь рублей, она завела машину, выдула струю сигаретного дыма – и отправилась куда-то, наверное, в свою реальность милфы.
А наступила ночь, паскудная, как хвостик на голове Пушкина. И я прилёг на скамейку, закрыл глазки, но сон не взял меня и через два часа. Зато я потратил время. Это пустое, как обложки книг, время.

На следующее утро я снова ломился в издательство. Я хотел получить рецензию. Что с ней сделаю? Подотру задницу!
– У меня сегодня встреча, – сказал я секретарше, обсасывающей краешек карандаша. – С Игорем Валентиновичем. Редактором.
– Он с сегодняшнего дня в отпуске, – ответила она, не поднимая на меня взгляд заинтересованных глаз. – И, наверное, уже не вернётся.
– А что с ним? – я обомлел, потому что этот самодовольный, как варенный рак, редактор был моим билетиком в новую жизнь.
– Сказал, что завязал с литературой.
– Как?! – я схватился за краешек стола, чтобы не упасть (да, даже в этом рассказе я пользуюсь штампами). – Да он же – профессор литературного института! И его имя знают все…
-… графоманы? Вот это он и сказал – это опасно для здоровья – общаться с графоманами. В общем, не найдёте вы его в Москве уже. Он уже на Бали.
– Сволочь… – протянул я.
– У вас – хороший роман? – спросила девушка, оживившись.
– Ну как… – начал я. – Там описано «перо, засунутое в сердце зебры». Знаете, что я хотел этим сказать?
– Хм?
– То, что писателю не нужно перо, когда можно взять – и всё скопировать. Вот знаете, скажу вам откровенно, что стало основой для моей этой книги?
– Кофеёк возьмите. Мне интересно вас слушать. Будто встретила родственную душу.
– Спасибо, мадам. Итак, основой для моей книги стал анекдот, опубликованный в сельской газете в восемьдесят четвёртом году. А основой того анекдота стала книжка Сартра.
– Сказочник вы, но бровки красивые.
– Спасибо, леди. Вкусный кофе. Как будто желатиновый какой-то.
Затем мы с ней погуляли по парку возле издательства. Оказалось, что у неё целая трагедия в жизни – зарплату не платят вот уже три года, и она в этом издательстве работает только потому, что оно публикует её имя в числе корректоров. Так у Лизки (пальчики её слизки) вышло восемьдесят четыре романа.
Но она ни одного не читала.
– Не хочется с вами прощаться, – шептала она мне на ушко, до этого поцеловав меня в лоб, словно мачеха. – Вы такой настоящий. Знаете, что? Валите из литературы. Хуже места на свете нет – даже в логове змей лучше.
– Вы думаете? – спрашивал я, ощущая себя героем книг Буковски.
– Литература – это просто бумагомарательство. Так, кстати, записано в стратегическом плане развития издательства. Да-да, эти дядьки знают цену литературы. И нет её в России и никогда не будет.
– Это почему?
– Молчи, давай поцелуемся.

Она поселила меня у себя в квартире. Днём она ходила на работу, а по ночам я читал ей свои романы. Один ей особо нравился – роман про чёрную кошку, которая превратилась в чёрную пантеру. Помогло ей в этом превращении Осознание.
– Классная вещь, – говорила Лизка в перерывах между утехами. – Как будто сделанная в другом мире. В другой реальности. Умеешь же писать.
– Я польщён, – отвечал я, гладя её волосы. – А в интернете роман мой раскритиковали. Форум был проверенный – назывался «Сад и огород».
– Да плюнь ты на интернет-критику, – она засмеялась, и затем я почувствовал её «ёжик» на своём животе. – Форумы созданы завистливыми писателями. Да вообще все писатели завистливые. Да и, откровенно говоря, это твоя фатальная ошибка – выбрать литературу в качестве самовыражения. Выбирай секс. Или, если так фанатеешь от букв, выбирай профессию прораба. Стройка есть всегда.
– Почему я тебя не встретил раньше?
– Потому что я – не Лиза, а литературный богиня, которая не потерпит конкуренции. Слишком уж ты хорош в литературе, Никифоров. Поэтому поступай-ка в техникум на сантехника. Хорошие плиточники в Москве на вес Достоевского.
Затем мы занимались любовью, после этого я, напоённый китайскими чаями, уснул. А проснулся уже дома, в Сибири, в Леопольдовке, и не в это время, а почти десятью годами ранее.

– Ну, сегодня тебе поступать. Нафиг тебе литература? – мама была как обычно нетороплива.
– Думаешь, отнести документы в техникум сантехнических работ? Или как он там? – спросил я, уплетая вкусную, как вяленое мясо, кашу.
– Будешь буквами жонглировать, и смысла не будет за твоими буквами. Давай отцу позвоним – он тебе быстро мозги вправит.
Вышел из дома я в двенадцать тридцать. Доехал до здания техникума, постоял там, покурил, посмотрел на людей. А потом вспомнил ту литературную богиню, которую видел в своём долгом сне. Долгом потому, что обычно я спал пару часов ночью (тусовки, мля), а тут проспал часов четырнадцать.
Она такая… литературная. Эта богиня…. Ну такая нежная! Как будто она поступила на филфак – и лет десять там училась! Ну, знаете, она – серенькая мышка, но такая мышка, которую хочется днём и ночью…
Поступил я на филфак. Отец дал затрещину, сразу раскусив меня. «Тёлок хочет», – объяснил он маме. А мама смеялась, пока ей вдруг не стало грустно.
– Ничего, грузчиком после вуза точно возьмут – там знания о литературоведении как раз пригодятся, – сказала мама, делая вид, что сама заканчивала физтех, а не филфак.

Время полетело, побежало. Бежали буковки по экрану, составляя детскую мазню. Девять лет у меня ушло на новый роман. Не буду ведь я писать то же самое, что видел в том сне.
В двадцать девять я впервые поехал в Москву представить издательству свой роман. Там, как и в том сне, меня вышвырнули, как дворняжку.
В тридцать я уже был учеником лучшего сантехника города. Он ещё удивлялся, что я писал книги. И под конец обучения мы с ним условились – он скидывает мне заказы по сантехнике, а я, так и быть, через год закончу книгу о его жизни.
Вроде и стал писателем, но даже себе такой писатель не нужен. Хотя…