Рассказ №21 Кулёма

Девчушка сосредоточенно возила канареечного цвета грузовичок по грязи. Туда-сюда, туда-сюда. Она не подняла головы, когда старушка, жившая в соседнем подъезде, повела своих внуков погодок домой. Детская площадка внезапно опустела. Её накрыло колпаком позднего вечера, поглощающего летние краски и звуки.

Город продолжал жить своей жизнью. Он говорил шорохом шин, схожим со звуком морских волн во время прилива. Задорным перекликом клаксонов, телевизором, с надрывом выкрикивающим последние новости. Хриплым звуком сабвуфа из помятой «Киа рио». Запах выхлопных газов и переполненной мусорки смешивался с запахом хлеба, жарящихся котлет, клопов и сирени. Всё это богатство и разнообразие города странно меркло перед детской площадкой, разом лишившейся цвета, запаха и вкуса.

Но девчушка не обращала на мир никакого внимания. Она прислонилась спинкой к синему деревянному коню на толстой пружине. Он устало скрипнул и мотнул головой. Рельеф глаз на его морде, закрашенный аспидно-чёрным, отражал свет вечерних фонарей.

Соболь стоял в тени дерева, придерживая натянутый поводок Бадди – маленького фокстерьера. Мужчина рассматривал девчушку.

На вид не больше пяти лет – идеальный возраст. Пухлые щёчки с россыпью морковных веснушек. Тонкие рыжие волосики сплетены в тощую косичку. Она растрепалась, и волосы торчали медной проволокой, образуя рыжеватый ореол вокруг головы. Маленький носик и влажные губки цвета карамели «барбарис». Можно представить, что и на вкус они такие же приторно сладкие.

Девчушка извазюкалась в грязи. Не испачкалась, не изгадилась, а именно извазюкалась. Так сказала бы мамочка Соболя. И голос у неё был бы тоже приторно сладкий, смешной такой и тёплый:
«Ээ-эх! Кулёма моя, где ж ты так извазюкался?»

Соболь присел на корточки и отцепил поводок.
– Давай, Бадди, работай, – тихо сказал он, и пёс радостно побежал к одинокой девочке.

Бадди был самым умным и обаятельным псом, какие только встречались среди фокстерьеров. Усатая мордочка выражала благодушие и игривость. Его не боялись дети, наоборот, они как заворожённые тянулись к нему, чтобы потрогать носик и погладить по короткой шерсти.
Бадди выделывал уморительные прыжки и строил умильные гримасы, нежно потявкивая. Девчушка бросила свою игрушку и залилась счастливым смехом, пытаясь поймать пса за уши.

Соболь осмотрелся. Мимо прошёл студент, выпускающий волну дынного дыма из вышедшего из моды вейпа. Он остановился перед металлической дверью, продолжая говорить по смартфону. Попинал крошащийся асфальт на дорожке, затем скрылся в подъезде.

Соболь вышел из тени, представляя себе, что он просто прохожий, который имеет полное право находиться здесь.
– Бадди, оставь эту конфетку, мы опаздываем в Парк аттракционов! – Громко произнёс Соболь, проходя мимо.
– Парк аттракционов? – Мгновенно заинтересовалась девочка.

Подсекай.

– Самый лучший в мире Парк аттракционов! Сладкая вата, воздушная кукуруза, карамель и пони. Я обожаю кататься на пони, а ты? – Соболь остановился напротив девочки. Она хихикала и отталкивала Бадди, который облизывал её лицо и тонкую шейку.
– А можно мне с тобой?
– Конечно, но мы должны идти прямо сейчас, иначе не успеем на представление дрессированных котиков, – Соболь протянул руку девочке. Она секунду колебалась, и он подсёк, – Если не хочешь…
Мужчина свистнул Бадди и они неспешно прошествовали мимо детской площадки. В мир, который не щадит одиноких пятилетних детей.
Раздался неуклюжий топот позади.
– Я с тобой! Подожди!

Веди.

Лиза, а именно так звали девочку, забиралась на заднее сиденье «Черри Амулет», когда Соболь выхватил из потайного кармана шприц, заряженный транквилизатором. Он подтолкнул девочку в салон, одновременно воткнув иглу сквозь тонкие штанишки. Выжал поршень. Лиза сказала «ой» и сразу обмякла. Соболь положил её в детское сиденье, пристегнул. Рядом устроился Бадди.
Небо затянуло невидимыми тучами, похоронившими звёзды. «Черри» подскочил на глубокой рытвине, пёс взвизгнул. Соболь бросил взгляд в зеркало заднего вида и увидел, как голова Лизы завалилась назад. Веки приоткрылись. Белки глаз сверкнули, будто паучьи яйца. Соболь вздрогнул, но тут же успокоился. Ореол тонких растрёпанных волос мягко покачивался над её головой в такт движению машины. Они ехали в пригород.

***
Женщина с вытянутым лошадиным лицом вышла из подъезда. Ветер трепал цветочный сарафан, слишком легкий для остывшего летнего вечера. Короткая юбка липла к худым ногам.
Женщина прошла по месту, где недавно сидела её дочь. Пластмассовый канареечный грузовичок, забытый в грязи, жалобно хрустнул под её обувью.
Женщина шла неспешно, не обращая внимания на редких прохожих. Она сосредоточенно смотрела вперёд, при этом правая кисть, похожая на бледного паука, совершала вращательные движения вокруг левой. Создавалось впечатление, будто она наматывает невидимую нить на запястье.
Женщина улыбалась.

***
Харза обещал подъехать ближе к трём часам ночи. Соболь бросил «Черри» у заросшей молодым клёном подъездной дорожки заброшенного дома. Лиза всё ещё спала – действия транка должно хватить до утра. Соболь уложил её на пыльный матрас. Полы в доме давно сняли, и матрас лежал на земле, будто в гнезде гигантской куропатки. Бадди радостно обнюхивал стены, просовывая влажный нос в горы мусора, оставленные ночными посетителями. При этом он ненароком втягивал пыль, что вызывало приступы неудержимого чиха.

Соболь велел Бадди охранять Лизу, а сам переставил «Черри» за гаражи через пару домов. Хозяева гаражей не появятся еще месяц. Он собирался вернуться, когда острая резь скрутила кишки. Боль была невыносимой, жаркой и знакомой. У него всегда сводило живот, когда он нервничал. Поспорив с организмом несколько секунд, Соболь сдался и присел в зарослях акаций.

Что будет дальше с Лизой, Соболь не знал. Да и не хотел знать.
Все дети, которых они с Бадди уводили из-под носа родителей, будто Гамельнский крысолов из старой легенды, всплывали лицами на столбах, кричавшими: «Помогите найти ребенка!». Мелькали в сводках новостей, в кратких очерках газет и вечернем лае подъездных бабушек.

Соболь отсутствовал минут двадцать, но когда он вернулся, подсвечивая себе фонариком на смартфоне, девочка уже не спала.

Лиза нашла в хламе пластиковую одноразовую вилку, которые обычно идут в наборе какого-нибудь «Роллтона». У вилки не было одного зубчика, но девочку это не расстроило. Она сосредоточенно водила ею по стене, углам, вставая на цыпочки, и кряхтя от усердия. Заворожено наблюдала, как вилочка цепляет серую, промасленную паутину и тащит её. Хрупкое, липкое полотно паутины тянулось за вилкой, как вуаль мертвой невесты, чьё платье истлело и тело покрылось распустившимися бутонами гнили.

Лиза покрутила вилкой, будто собирала на неё спагетти. Получился небольшой серый комочек с трупами пауков и мух.
Девочка открыла абсолютно беззубый рот, напоминавший маленькую розовую норку, и сделала «ам».

Соболь не мог пошевелиться, то, что высветил фонарь, казалось немыслимым. У этой девочки не было зубов. Она только что съела ком паутины и, о боже, продолжала водить вилкой, собирая себе вторую порцию.

– Будешь сладкую вату? – Спросила она, протягивая вилку с паутиной Соболю. От света фонаря глаза её приобрели потусторонний блеск. На щеках гуляли пятна теней.
«Трупные пятна», – подумал Соболь.

Медно-рыжие волосы теперь казались бесцветными и напоминали рыболовную леску. Лиза улыбалась, демонстрируя гладенькие, розовые десна. В уголке рта на тонкой нити повисла мумифицированная муха.

– Брось! Брось бяку немедленно, – дрожащим от отвращения голосом сказал Соболь. Он переборол оцепенение и приблизился к Лизе. Подошвой задел стеклянную бутылку, которая с оглушающим звоном покатилась в сторону. Тень девочки пауком ползла по облезлой стене. Лиза пожала плечами и отправила в рот вторую порцию дряни. Соболь накрыл ладонью её волосы, второй рукой оттянул губы, чтобы пальцем достать паутину. Для этой процедуры смартфон пришлось положить на землю. Фонарь светил в потолок, отчего личико Лизы становилось похожим на череп. Соболь почувствовал мелкое, щекочущее шевеление под ладонью. Словно там извивался тёплый комок аскарид, вывалившихся из разорванного желудка больного животного. Через мгновение ощущение сменилось. Теперь это было похоже на то, как прижимаешь руку к развороченному, осатаневшему муравейнику, спешно спасающему своё потомство и жалящему неприятеля. Соболь отдернул руку и увидел, как за ней потянулись тончайшие нити волос. Они впивались в ладонь, проникали под кожу, прошивали её насквозь. Он отшатнулся и инстинктивно упёрся свободной рукой в лицо Лизы, отталкивая её от себя. Расстояние было маленькое, и волосы продолжали держать его.

Соболь сделал два шага назад и упал на матрас, поднимая в воздух облако плесневелой пыли. Лёжа он задрал ноги и с силой пнул лёгкое тело девочки. Она упала в темноту.

Ладонь ныла, пульсировала нарастающей болью. Из крохотных проколов сочилась кровь. Соболь потянулся к смартфону и наткнулся на что-то тёплое и живое. Он вскрикнул от ужаса, но тут же понял, что это вернулся Бадди. Пёс прижимал уши к голове, скулил и жался к хозяину. Соболь подобрал смартфон и посветил им. Слабый фонарь едва разгонял абсолютную темноту. Сквозь забитые фанерой окна не проникал свет ночного неба. Соболь не услышал, скорее почувствовал движение позади себя. Резко развернулся, ненароком ударив Бадди, от чего пёс тихо взвизгнул. Смартфон высветил фигуру. Это была Лиза. Это была не Лиза.

Каждая крохотная пора девочки выпускала из себя тончайшую нить. Серебряные волоски вытягивались, тянулись к Соболю, мелко подрагивали, будто усики-антены огромного насекомого. Лиза словно состояла из тысяч нитей и на глазах Соболя она расплеталась, распускалась, будто шерстяная кукла.

Через секунду тело девочки распалось. В воздухе остался висеть клубок белёсых ниток. Он извивался, исполняя древний, как мир, гипнотический танец голода. Нити вились, танцевали, переплетались, но не путались. Они двигались в абсолютной гармонии друг с другом, так, как не мог представить себе даже самый ярый перфекционист.

Их движения не подчинялись законам физики, законам материи. Они существовали в своей реальности, такой же абсолютной и безумной, как сны шизофреника.

Нити танцевали. Соболь закричал от безграничного ужаса, охватившего его сознание. И крик его приводил нити в возбуждённый экстаз. Они вибрировали в такт, порождали мелодию. Прекрасную и ужасную в своей филигранной красоте. Мелодию Жизни и Смерти. Тысячи тончайших, чувствительных струн пели песню, как слаженный струнный квартет. Они кружились в воздухе, принимая различные формы. Движение нитей ускорялось. И вот уже человеческий глаз не способен различить их. Невидимые они надвигались на замершего в ужасе Соболя.
Сначала он увидел алый взрыв из мельчайших перемолотых частиц его живота. Затем пришла боль.
Последнее, что услышал Соболь – это свой крик, утонувший в прекрасной мелодии его смерти.

***
Харза почуял неладное, когда Соболь не ответил на второй звонок. Хоть обещанный товар и был лакомым, он предпочел уйти в тень, чем спас свою жизнь.

***
Женщина с лошадиным лицом ехала в такси. Она продолжала с невозмутимым видом накручивать невидимую нить на запястье, изредка показывая пальцем на нужный поворот. Водитель бросал на неё удивленный взгляд, но ни о чём не спрашивал.
Возле заброшенного дома женщина приказала остановиться и вышла из машины. Начинался рассвет. Мокрая, неухоженная трава била по её ногам, оставляя на коже капли росы. Женщина уверенно шла к дому с заколоченными окнами. В помещении стоял металлический запах. На земляном полу лежал ярко красный моток перепутанных ниток. Он походил на разорванную, спутанную сеть для брода.
– Кулёма* опять запуталась, – со вздохом сказала женщина. Присев на матрас, она принялась расплетать нити, наматывая их на запястье. Алые витки сливались с телом женщины в тот же миг, как только прикасались к её коже.

Где-то испуганно выла собака.

*Кулёма 1. Неловкий, неуклюжий, нерасторопный человек, 2. Ловушка для мелких и крупных пушных зверей (примечание автора)