Рассказ №3 Тьма между ними

Песчинка. Мельчайшая пыль на поверхности хрустального шара. Меньше чем ничто.
Млечный путь неспешно двигался мне навстречу. Никогда я не думал, что он такой глубокий. Мы были уверены, что там кто-то есть. Такой же, как мы.
Я обернулся, стараясь отыскать корабль. Он был все там же. Красный маячок показывал пожарный выход где-то по левую сторону сцены великого спектакля.
Корабль разбудил нас по очереди, как подсказывал ему самый эффективный алгоритм. Сначала проснулся физик Лаврентьев. Он прожил дольше всех. После пробуждения 48 лет. Он был уверен, что справится. И был одержим задачей все эти годы. Он работал по 18 часов в сутки. Печальный конец. От усталости разжать пальцы осознавая, что под тобой пустота. Бессильный помочь себе и своим товарищам. Фиаско. Я не смотрел его прощальное видео. К тому моменту, когда проснулся я, было понятно, что задача не решаема. Думаю, ошибка закралась в условия. Правильная постановка задачи есть половина решения, так меня учили. Следуя самому эффективному алгоритму, корабль пробудил лингвиста последним. Видимо, чтобы я сказал что-то правильное на прощание.
Думаю, депрессия – это зов бездны. Здесь в пустоте, ты можешь часами восхищённо вглядываться в любой уголок мира и забыть про себя. Больше ничего не нужно, ты на месте. Куда бы ты не двинулся, на биллионы километров вокруг ты будешь оставаться в той же точке. Потому что вселенной ничего не нужно от тебя. А ты можешь в отведенное время только любоваться ей и всё.
Мы отправились за сигналом куда-то к центру Млечного пути. Не дожидаясь расшифровки. Просто поняв, что сигнал содержит информацию.
Кораблю стоило напоследок оставить математика. Математики ни в чем не уверены. Если бы, вдруг, они умели считать только до десяти, то небыли бы уверены, что существует число одиннадцать. А наконец дойдя до него в счёте сомневались бы на счёт двенадцати и тринадцати. И тут, в биллионах километров до ближайшего камня, математик бы воскликнул: “А я ведь говорил! С чего вы взяли, что глядя в бездну с Земли, вы можете что-то о бездне утверждать?!” Записал бы послание и злился, что его разбудили ради констатации такой банальной истины. А ведь это точный вывод по итогам всего нашего пути. Мы ничего не можем утверждать, так как не знаем ничего. Сигнал менял источник многократно, и мы пересчитывали наш путь между звёзд столько раз, сколько позволяли вычислительные мощности корабля. Математик Никитин проснулся вторым и посвятил жизнь расшифровке первого и второго сигналов. К тому моменту было уже два сигнала. Сейчас сигналов тысячи и их не нужно расшифровывать. Они стали предельно понятны.
Я вспомнил тот день когда ее встретил. Волны с шелестом накатывали и тут же отступали и таяли на черном как уголь вулканическом песке. Океан был спокоен. На расстоянии примерно километр от берега он сливался с небом. Было светло, уже девять утра, но солнца не было видно. Позади меня громоздились голые скалы. Я скинул вещи на рюкзак и одевал гидрокостюм. Он был теплым, и я старался скорее застегнуть молнию на спине. Ступни тонули в холодном песке.
– Помочь?
От неожиданности я вздрогнул и обернулся. Она стояла совсем рядом и с улыбкой смотрела мне в глаза.
– Фух, испугали меня. Он легко застёгивается, нужно потянуть за шнур вверх, – я старался нащупать шнур, который куда-то пропал.
– А плавать в таком глухом месте одному не страшно? – она положила свой рюкзак на песок рядом с моим.
Удивительные зелёные глаза, отметил я про себя.
– Захватывает дух.
– У меня такое чувство, что сегодня будет шторм, – она достала свой гидрокостюм. Он был темно-зеленым. Ветер раздувал ее волосы. Они пахли цветами.
– Мы успеем, – ответил я.
Мне кажется, мы уже тогда покинули Землю и больше не возвращались.
Я плыл сосредоточенно. Вдох, рывок, черная бездна подо мной, скольжение и желание хоть что-то разглядеть в холодной тьме, выдох, замедляюсь, поверхность воды колышется прямо перед глазами, вдох. И так довольно долго. Отсутствие мыслей в голове. В какой-то миг я понял, что не слышу всплесков воды рядом и испугался, что большее не увижу ее. Я остановился и крутился на месте. Видно было скалы на берегу. Она вынырнула у меня за спиной.
– Ты знаешь что под нами? – спросила она.
– Дно океана, камни и песок.
– Там тысячи звёзд. Это удивительное место. Самая большая колония морских звёзд, которую я видела.
Она была биологом и здесь на Камчатке готовилась к участию в космическом проекте. Тогда я ещё думал, нужно ли мне участвовать и приехал читать лекции о коммуникативной системе афалин для команды проекта. Меня заманили возможностью впервые увидеть Камчатку и окунуться в холодные воды Тихого океана.
К моменту моего пробуждения на корабле скопились терабайты информации, созданной людьми, которых я знал и которых никогда не увижу. Пока я приходил в себя после криосна, прошло две недели. Корабль скрывал от меня, где мы и что с нами. Это было частью его алгоритма. Несмотря на все старания психологов и физиологов я чувствовал неодолимую тревогу. И если бы не условия, которые я принял изначально, то сорвал бы шлюзовую дверь сразу. Когда пришло время, я узнал про наши многовековые блуждания в пустоте, про тщетные попытки моих товарищей исправить ошибку в расчетах. Они просыпались один за другим, жили здесь и не в силах что-либо сделать умирали.
Биолог была третьей. После смерти Никитина автоматический алгоритм смог расшифровать новые сигналы. Корабль принял решение разбудить биолога, чтобы она могла сделать вывод о форме жизни создателей сигнала.
Никакая сила не смогла бы меня заставить детально изучать отчёты моих товарищей. Я не смог открыть ни одного ее видеофайла. Я не мог заставить себя услышать ее голос. Единственное, на что хватило моих сил, это разглядеть инициалы в конце последнего отчёта. Я решил сосредоточиться только на своей работе.
Когда мы бродили по берегу океана, держались за руки и о чем-то без умолку болтали, первых членов команды уже погрузили в криосон. Подготовка к полету занимала ни один год. Была надежда, что сигнал будет расшифрован до начала экспедиции. Так не случилось. Мы жили все это время на краю мира и были счастливы, забыв про время. Лена каждый вечер разговаривала по видеосвязи со своей семьёй. Ее сестра Лиза постоянно спрашивала, чем мы заняты. Она рассказывала, про свои планы поступления на биологический. Мама Лены переживала, как мы там живём и что едим, не слишком ли там холодно. Отец рассказывал про свои северные экспедиции и расспрашивал о своих знакомых в наших местах. В то время мне удалось сделать удивительно многое. От перевода биографии Ли Ян «Разглядывая тигра в камышах», про расшифровку манускрипта Войнича, до статьи в «Вопросы квантовой криптографии» о генераторах псевдослучайных последовательностей.
Когда пришло время нам уснуть, Лена логично рассудила, что хочет быть младше меня, когда проснется. Так началось время моего одиночества. Мне сложно что-то об этом вспомнить. Помню, что сидел в пустом зале аэропорта, когда проводил Лену и возвращался из криоцентра. На сиденье рядом нашел забытый кем-то калейдоскоп. Крутил его и разглядывал бесконечные причудливые узоры. Очнулся от того, что громкоговоритель требовал срочно явиться на посадку.
Биолог после пробуждения поняла, что мы принимали земные сигналы. Отраженные и искаженные в недрах галактики благодаря ещё неисследованным процессам. Искаженные сигналы опережали свет и являлись нам раньше, чем наш корабль могла достигнуть радиопередача из Центра управления проектом с Земли. К моему пробуждению физик Антонов положил корабль на обратный курс. “Мы летим к Земле”, – сказал он в своем прощальном видео. Вполне логично. Наша экспедиция готовилась к первому контакту. Преломление волн в глубоком космосе – не наш профиль. Первое, что я сделал после выхода из посткриогенного изолятора, это выяснил, сколько времени лететь назад. Обратный путь займет сотни лет. Корабль пройдет эту дорогу по инерции. Системы жизнеобеспечения будут отключены на середине пути. Мы слишком много потеряли на маневрах в поисках верного курса. Млечный путь кружился вокруг меня. Я слышал только свое дыхание. Пустоте, наконец, удалось напугать меня. Чтобы справиться со страхом я решил посчитать. Попробовал прикинуть расход ресурсов на обратный путь. Расход кислорода совпадал с данными корабля. Расход топлива и энергии отличался. Я запросил корабль и выяснил, что на борту есть ещё один активный криоконтейнер. Оказалось, нас шесть. Всё-таки я лингвист, и вычисления – это не моя сильная сторона. Что это меняло? На корабле был ещё один несчастный, чьего имени я не знал. Думаю, я поставил точку в нашей истории. Мы поймали сигнал из глубокого космоса, который содержал информацию. Мы отправились к его источнику, надеясь установить первый контакт. Мы поняли, что это земной сигнал, который преломляется и искажается где-то в глубоком космосе. Он менял направление и становился ближе. Мы следовали за ним, пока не осознали, что гонимся за призраком. Может быть даже, мы могли бы настигнуть источник. Но тогда бы мы не смогли передать на Землю собранную информацию. Поняв это, мы легли на обратный курс, чтобы спустя столетия люди получили собранные данные и такой ценой лучше узнали вселенную. За столетия экспедиции, человечество изменилось. Но моих знаний было достаточно, чтобы опознать человеческие языки. Это люди. Выводы мои были записаны. Я вдохнул в последний раз и поднял щиток шлема, чтобы кожей почувствовать тьму.