Рассказ №15 Изолента времени

Индикатор замигал зеленым. Мозес переключил систему на вход. В импровизированном кресле, в углу плохо освещенной лаборатории материализовался Глеб. Он был уставший и злой.
— Ну как? — спросил он первым делом.
— Подожди, сейчас сравню матрицы, — ученый поспешил к устройству и споткнулся о кабель.
— К черту твои матрицы! Лучше стало? Что там снаружи?
Мозес демонстративно включил камеру внешнего наблюдения:
— Город разрушен, ядерная зима бушует.
— Я так и знал, фигня это все. Вся твоя затея ни к чему не приведет. Я больше не пойду на задание. Ищи себе другого дурака.
— Подожди, не кипятись, давай проверим.
Ученый вынул матрицу из подножья машины, вставил ее в свой компьютер и запустил сравнительный анализ данных:
— Так, предыдущего лидера, которого ты устранил, звали Нельсон, премьер министр Англии, дата начала второй мировой 1943 год. Сейчас во главе оказался Гитлер, Германия, 1937-й. Следующая цель он.
— Нет, я сыт по горло этими убийствами. Меняются имена, страны, даты. Не меняется лишь одно — вторая мировая и ядерная зима. Ты зря соорудил свою машину времени, она ничего не меняет. Это какая была по счету операция? Тридцать девятая или сороковая? Сколько еще тебе нужно проб, чтобы понять, что твоя теория не верна? Мы не можем изменить прошлое. Только детали.
— Пойми, то что мы делаем слишком важно, чтобы вот так запросто все бросить. Это единственный способ исправить ошибки наших предков и дать человечеству еще один шанс. У нас нет других возможностей. На восстановление Земли уйдет слишком много времени, через несколько поколений знания уйдут совсем, и, даже если мы сохранимся как вид, то человечеству придется все начинать с нуля.
— Я слышал это миллион раз и тоже переживаю за судьбу человечества, но твой метод не работает. Это все БЕСПОЛЕЗНО!!!
— Рано или поздно все получится, нужно пробовать.
— Ты знаешь? Я ухожу. Я устал. Я не хочу больше слушать твою теорию о «бабочке», — Глеб взял причитающуюся ему бутылку крепкой настойки со стола, громко хлопнул дверью и отправился к себе в комнату.

Конечно, он не мог далеко уйти, да и куда же ему идти, когда на улице бушует ядерная зима. В глубине души Глеб Гольцев знал, что пойдет на задание еще и еще. По сути дела, ему ничего другого и не оставалось в этом разрушенном мире без будущего, без надежды. Но сейчас он жутко устал, он хотел, чтобы его оставили в покое.

Они жили в подземном бункере, который был специально разработан и построен для исследований. Помимо этих двоих в подземном убежище находились и другие люди. Так или иначе, они все были потомками ученых, работавших в лаборатории и сумевших пережить великий ядерный катаклизм благодаря особой конструкции их здания: двойные бетонные стены, собственный генератор энергии и запас продовольствия – полностью замкнутая система.

Для одних бабушки и дедушки, для других родители, еще пятьдесят лет назад, начали работать над проектом «машина времени», но лишь недавно под руководством Александра Мозеса удалось закончить разработку. Теперь они регулярно ныряли в прошлое, чтобы попытаться предотвратить катастрофу. Он помнил, сколько энтузиазма было у всего их маленького сообщества во время первого погружения. Как первая неудача была принята по-философски, и как, примерно, после пятнадцатой попытки, желающих отправится в прошлое становилось все меньше. По сути дела Глеб был последним добровольцем – темпонафтом, но у него тоже заканчивалось терпение.

Глеб поднялся по обшарпанной лестнице к жилым комнатам. Все уже спали. Он уныло посмотрел на холл: после внешнего благополучия прошлого, их приют казался особенно мрачным и непривлекательным. Все, что могло проржаветь — проржавело, краска облупилась, бесконечные провода покрылись пылью и изолентой. Глеб вошел в свою спальню, сделал несколько больших глотков настойки, лег в кровать не раздеваясь, закутался в одеяло и заснул.

А Александр Мозес не спал. Он нервно ходил по лаборатории, пытаясь найти решение. Ученый давно подозревал то, о чем Глеб наконец-то сказал вслух: «Мы не можем изменить прошлое. Только детали». Все это время он просто отгонял от себя эту мысль, чтобы не впасть в отчаяние. Нужно было что-то придумать, нужно было найти что-то, что они упустили из виду, не заметили.

«Так, успокойся, — уговаривал себя Александр, — еще раз подумай, подумай!!! Мы пробовали убивать лидеров, идеологов, командиров, когда они еще были детьми, и каждый раз на их месте оказывался кто-то другой, и каждый раз эта гребаная война повторялась, и каждый раз чьи-то нервы не выдерживали, и начиналась ядерная катастрофа. Как будто фашизм это какая-то зараза в воздухе, которым заболели сразу все. Но мы не можем убить всех, не можем, да и глупо это как-то, мы же хотим всех спасти».

Тут взгляд ученого упал на атомный распределитель энергии:
«Нет, только не это, не может быть! А как же научно-технический прогресс? Мы же откатимся назад!» — он огляделся вокруг, будто ища защиты, но не увидел ничего, кроме тусклой и захламленной лаборатории.

Утром Мозес постучал в комнату Глеба. Ученый выглядел уставшим. Его красные глаза говорили о том, что он не спал всю ночь.
— Я определил твою следующую цель, на этот раз должно сработать.
— Я не пойду на задание, иди сам, — ответил Глеб недовольно.
— Поверь мне, я бы пошел, но кроме меня никто не сможет провести человека в нужное время безопасно. Ты же знаешь, сколько крыс я убил, пока отработал все нюансы.
— Я не твоя крыса, я не хочу, я больше не верю тебе, — молодой человек демонстративно отпил большой глоток из вчерашней бутылки.
— Послушай, ты даже не знаешь какова цель. Это сто процентов сработает, — Мозес произнес это с такой обреченностью, что Глебу даже стало его жалко.
— Ну и какая же цель? — как можно ехиднее постарался спросить темпонафт.
— Герберт Джордж Уэллс.
— Итить-колотить, — Глеб уронил бутылку с остатками настойки на пол, — ты сошел с ума! Причем здесь этот ученый?
— Глеб, ты сам говорил, мы можем изменить только детали в прошлом. Так вот, что уничтожило наш мир?
— Фашизм.
— Да, конечно, фашизм, но как именно? — Мозес прищурил глаза.
— Они устроили вторую мировую и забросали всех ядерными бомбами, их забросали в ответ. Мы называем тот период ядерным катаклизмом.
— Правильно, — Мозес чувствовал себя опять на коне, — а что если мы сделаем так, что наш знаменитый Уэллс не откроет радиацию в 1888 году?
— Ее откроет кто-то другой, но позже.
— Вот именно, позже. У фашистов не будет ядерного оружия, и вторая мировая закончится как обычная война.
— Ну, тогда война тоже начнется позже, — ответил Глеб разочарованно.
— Так мы же не будем убивать лидера, войну по любому начнет Гитлер плюс минус пару лет. Это может сработать.

Глеб посмотрел на своего друга, глаза ученого горели энтузиазмом, было похоже, что он действительно надеялся и верил.
— А как же наши технологии? Ведь развитие замедлится.
— Я сделал свой выбор, Глеб. Оглядись вокруг и сделай свой. Я буду ждать твоего решения внизу.

Мозес вышел и закрыл за собой дверь, он был уверен, что Глеб Гольцев примет правильное решение.

Действительно, через полчаса темпонафт вошел в лабораторию, он был готов для очередного прыжка в прошлое. Обговорив детали, друзья решили, что не будут ставить остальных в известность, ни к чему будоражить их очередной надеждой. Если все выйдет, они и так об этом узнают.

Наконец, Глеб сел в кресло, Александр помог ему пристегнуться, проверил еще раз состояние блоков, вставил матрицу текущего прошлого для сравнения ее с будущим прошлым, подошел к своему пульту и начал отсчет:
— Десять, девять … три, два, один.

* * *
Солнечный луч засветил экран монитора. Мозес поднялся, чтобы опустить жалюзи, когда в новенькую дверь кабинета постучались:
— Войдите.

Дверь открылась, на пороге стоял молодой человек, в руках он держал письмо.

— Здравствуйте, вы господин Александр Мозес?
— Да, что вы хотели? — ученый был немного раздражен тем, что ему не дают работать.
— Я Сергей Гольцев, пра-правнук Глеба Гольцева, он оставил вам письмо в наследство.
— Гольцев, знакомая фамилия, кажется, так звали друга моего отца, но он давно умер, и у него, кажется, не было детей.
— Наверное это совпадение.
— Скорее всего. Но тогда я вообще ничего не понимаю,— Мозес удивленно посмотрел на юношу.
— Я тоже. Я вообще был уверен, что вас не существует, что мой предок немного спятил перед смертью. Он оставил письмо человеку, который еще не родился, но обязательно должен быть ученым и работать в институте в этом городе. Причем на конверте стоит год вместо адреса. Вот посмотрите.
На пожелтевшем конверте старого образца виднелась немного выцветшая надпись: «Вручить после 1999 года».
— Да уж, совпадение на совпадении, — весело сказал Мозес.
— А я как удивился, когда мне сказали, что человек с таким именем и фамилией здесь работает, — засмеялся Сергей
— Оно ваше,— сказал юноша, протягивая письмо, — только у меня просьба, раз уж так вышло, то прочитайте его вслух.
— Вообще-то я работаю, — с сомнением в голосе сказал Мозес, но взглянув на горящие любопытством глаза Сергея, согласился.
Он аккуратно открыл конверт и начал:
— Дорогой Александр.

Прости, я не смог убить Герберта Уэллса, он оказался очень хорошим юношей, я рассказал ему о нашем с тобой будущем, и он отказался от карьеры ученого, все понял и решил стать писателем. Если ты не слышал о его книгах, то почитай, у нас они очень популярны.

Теперь обо мне. Я пишу тебе из 1931 года, сейчас я стар и умираю. Когда прошел 1888 год, год знаменитого открытия, и я убедился, что Герберт окончательно выбрал карьеру писателя, я решил вернуться назад, но устройство не сработало. Для меня это означает лишь одно, история все-таки изменилась, никто так и не изобрел атомарный привод, без которого машина времени не сможет работать. Учитывая, что радиоактивный распад открыли только 1902 году, а ядерную бомбу даже не начали конструировать, я уверен, что твоя затея сработала, фашисты не успеют ее построить, поэтому я сплю спокойно. Я нашел себе здесь прекрасную спутницу жизни и у нас двое чудесных сыновей. Я умираю счастливый. Надеюсь, что и у вас там все хорошо. Жаль ты не можешь мне ответить.
С уважением Глеб.

— Я так и знал, что старик просто спятил, — сказал Сергей со смешком, – ничего не понятно.
— Не думаю,— задумчиво произнес Мозес, — откуда твой пра-пра в 1931 году мог знать о ядерной бомбе, или это не настоящее письмо?
— Клянусь, письмо настоящее, да действительно, я как-то не подумал, неужели он…
— Давай не будем придавать большого значения письму, я оставлю его себе на память оно ведь мое, к тому же хочу кое-что проверить.
— Конечно, как скажете, до свидания.

Юноша ушел, а ученый бережно сложил письмо, положил его в стол и продолжил работу.