Рассказ №28 Горсть диалогов о глупости, неволе и искусстве ныть

Осень.
Иева сидела за небольшим столом в уютной закусочной, но ничего не ела. Неуверенным движением руки она бросила в бумажный стаканчик кусок вываренного и спрессованного чая. На душе у Иевы было тревожно и одновременно тоскливо. Женщина скучала, ожидая свою подругу детства Виталию, у которой сейчас на работе должен был начаться обеденный перерыв. Наконец товарка появилась в поле зрения Иевы:
– Добрый день! – произнесла Виталия, уже взяв себе сосиску в тесте в качестве основного блюда и трубочку с варёным сгущённым молоком на десерт.
– Я бы так не сказала…
– Ты, что ли, опять решила отнять у меня свободное время, чтобы поныть?
– Не опять, а снова. Утренние новости видела?
– Слышала. Вроде всё, как обычно. Осень наступила, коммунальщики к зиме готовы, начался период простудных заболеваний…
– И?!
– Старухи массово записываются на вакцинацию, ибо по тысяче лет жить хотят.
– А самое главное?! Правительство вновь перенесло двадцать девятое февраля следующего года на конец года нынешнего. Помнишь, как это было двенадцать лет назад?
– Да, но тогда об этом говорили уже в начале года, затем провели международный референдум. Был выбор. К тому же после они к такой практике не прибегали.
– А вот сейчас прибегли. Освещают все свои регулярные неудачи и кризисы раз в четыре года, якобы это не они управленцы никудышные, а високосные года во всём виноваты. Вот, нафантазировали, что теперь даже сами в это поверили. И вообще, а был ли тогда выбор? Как я припоминаю, дюжину лет назад референдум проводился за тридцать второе декабря, а референдума против я не помню…
– Перерыв не резиновый, – оборвала монолог подруги Виталия, наспех заглотив вымазанную в майонезе сосиску. – В чём проблема-то?
– Как и все проблемы, моя имеет имя. И имя её – Артурас Голлапуди. Двенадцать лет назад, как ты помнишь, его призвали в войска. Сроки службы у нас тогда вели: ровно год для мужчин и круглый нуль для женщин. Голлапуди официально призвали тридцать второго декабря. Я думала, что Арт будет служить всего триста шестьдесят пять дней, и поклялась на Основном законе и портрете Императора, что дождусь его. Но электронная система всё это время не позволяла демобилизовать Арта не в какие в иные даты, кроме как тридцать второго декабря, которое скоро наступит, и Голлапуди, с большой долей вероятности, окажется на гражданке. А я, получается, так бесчестно поступила, став клятвопреступницей.
– Что ты гонишь-то?! При чём тут электронная система? Арт ещё уйти не успел, как ты уже с Рудольфом мутила. Не Рудя ли отец твоего одиннадцатилетнего ребёнка? – усмехнулась товарка. – Про честь какую-то вспомнила…Ты же её ещё в школе на бэушный карманный компьютер променяла.
– Всё-то ты знаешь! – огрызнулась Иева. – А что мне делать, не подскажешь?
– Пока ничего. Ждать. Зима осени мудренее – снег травы белее. Других мыслей у меня пока нет, но ты держись. Хорошего тебе настроения, всех благ. – Виталия жирно намекнула подруге детства на то, что хочет успеть съесть свой десерт, вернувшись на рабочее место без опоздания.
– Тебе совсем на свою подругу детства наплевать?! Проявила бы хоть капельку сочувствия, видишь же, как мне плохо. Мешки под глазами да морщины по всему лицу, хоть пластическую операцию делай.
– Пластическая операция уже не поможет. Всю жизнь с кислой рожей ходишь, вот она у тебя окончательно и деформировалась.
Иева встала из-за стола, резко бросила пустой стаканчик в урну и направилась в сторону выхода. Виталия достала свой карманный персональный компьютер, определила контакт «Иева» в чёрный список. Затем женщина переключилась на чат с другим пользователем и, чуть не поперхнувшись, заглотила трубочку со сгущёнкой.

***
Поздняя осень.
Штаб-сержант Голлапуди, подобно гордому орлу, восседал над турецким унитазом и читал сообщения, полученные на КПК. С одной стороны, мужчине было чем гордиться. Звание «штаб-сержант» военнослужащему-призывнику получить было практически невозможно, если учитывать, что основная масса призывников служила по одному году. Артурас Голлапуди заслужил данное звание, а также уже думал: «а не «заслужить» ли мне под финал службы звание «мастер-сержант»?». С другой стороны, мужчину терзали некоторые вопросы: «А нужны ли мне все эти звания, если я никогда в жизни специально не хотел быть профессиональным военными? И могу ли я даже сейчас считаться таковым?».
Артурас уже давно адаптировался к жизни в войсках. Да, положение солдата-призывника в его подразделении, как обычно, было незавидным: разваливающаяся от занятий по строевой подготовке и казённого гуталина обувь, полконфеты на праздники, денежное жалование в размере одного станка для бритья и половины зубной щётки в местном магазине, что не мешало подофицерам собирать с солдат деньги, якобы на различный инвентарь, постельные принадлежности и посуду, мол «это же вам самим надо». Ничего из того, что, по словам подофицеров, должно было быть приобретённым, Арт за всю службу так и не видел. Однако, несмотря на все трудности, мужчине удалось наладить свое существование, причём без серьёзного криминала. Он не спихивал на продажу имущество подразделения, не барыжил запрещёнными веществами, не отнимал ни у кого ничего силой. Просто иногда у других военнослужащих что-то пропадало. Например, полевая парка с вешалки в столовой. И часто лишняя подобная вещь имелась у опытного старослужащего, у которого незадачливые вояки и добывали просранные, но такие необходимые вещи.
Покинув уборную, Артурас направился к штабному писарю, чтобы узнать статус документов, подготавливаемых для демобилизации. У административного здания штаб-сержант встретил офицера из строевой части:
– Есть дело международной важности, – сказал офицер.
– А я скоро, вот, на гражданку ухожу, – ответил Голлапуди.
– В том-то и дело. На гражданке смутные времена наступают. «Свидетели тридцать второго декабря: Слово и Действие» повылазили, снова на улицах пенисы из снега лепят, вагины вместо «снежных ангелов» выводят. Вскоре возможны массовые беспорядки. Того и гляди, здесь казарменное положение объявят. Поэтому руководство в моём лице считает, что неплохо было бы такому опытному сержанту, как ты, ещё на месяцок-другой подзадержаться.
– Помню, в одном фильме сказали: «Опыт – это мудрость глупцов».
– Сержант, нам сейчас каждый штык важен. Объединение «Свидетели тридцать второго декабря: Слово и Действие» представляет реальную опасность для общества. Двенадцать лет назад на форумах они писали своё Слово. Там такое было… Сейчас даже сайты с теми форумами заблокированы, а их администраторы и модераторы до сих пор в лагерях или в международном розыске. И в этот раз «свидетели», скорей всего, начнут действовать.
– Какое объединение? Там было какое-то стихийное подростковое движение. Сейчас эти «свидетели» уже забыли, что они когда-то в этом «объединении» состояли. Потому что в настоящий момент они уже взрослые люди со своими загонами и затрахами.
– А у тебя какие заботы на гражданке? Чем по жизни заниматься собираешься?
– Не могу знать. Наверное, пойду в центр занятости, встану на учёт как безработный, а там, может, какую-нибудь бесплатную программу обучения предложат, например, на оператора капучинатора.
– На месяцок задержишься, присвоим звание «мастер-сержант», – не унимался офицер.
– Мне б на гражданку, а звания и награды совершенно ни к чему, – блефовал Артурас.
– Отлично, тогда разжалуем. Домой вернёшься в срок, пойдёшь в контору на учёт вставать, а там тебя вернут в войска, но уже подрядовым и в самое чуханское подразделение.
Артурас задержался на военной базе до весны.

***
Зима.
Социальные сети бурлили. Подростки, скучающие на зимних каникулах, вспоминали тезисы адептов «Свидетелей тридцать второго декабря» первой волны. Ключевая идея которых заключалась в том, что если после тридцать первого декабря не наступит следующий год, то мировое время исказится, и случится Апокалипсис. Из этого вытекало то, что, возможно, все социальные институты в скором времени будут разрушены, первые станут последними, а последние первыми, не за всё в этой жизни придётся платить, и так далее. И хотя двенадцать лет назад ничего такого не случилось, подобные тезисы вдохновили нынешних школьников, а также будущих квалифицированных рабочих и служащих. Правда, большинству участников данного движения хватало смелость лишь на цитирование адептов первой волны в Интернете и мелкое хулиганство. Так, фигуры из снега, напоминающие лингамы и йони из индийской культуры, но, по факту, к данной культуре не относящиеся, тоже являлись знаками подросткового протеста и непослушания.
Политики и представители духовенства были взволнованны данной ситуацией, но официально не провозглашали её чрезвычайной с целью предотвращения паники среди населения. Однако люди всё равно понимали, что ситуация в стране не совсем стабильная. Поскольку в средствах массовой информации неистово муссировали тему неудачных високосных годов, будто пытаясь старательно убедить население в правильности правительственного решения, касающегося повторения тридцать второго декабря. Тем временем отменялись массовые мероприятия, были ограничены поставки товаров в оружейные магазины, дембелей задерживали в войсках, курсантов переводили на казарменное положение, а большую часть студентов гражданских учреждений профессионального образования отправляли на досрочные каникулы. Страх перед будущим охватил общество. Многие индивиды бросились скупать всё, на их взгляд, самое необходимое: соль, сахар, махорку, дрожжи, мыло, туалетную бумагу, предметы женской гигиены, полотна для ножовок, стиральный порошок, батарейки, чернила, керосин, растительное масло и прочее.
Рудольф и Иева тоже приехали в гипермаркет, чтобы купит сегодня то, чего завтра уже не будет. В гипермаркете они взяли последнюю транспортную упаковку гранулированного чая, в которой было около сорока пачек, и положили её в магазинную тележку. К Руде и Иеве подошёл щуплый старикашка и решил вытащить одну пачку чая из тележки.
– Куда клешню тянешь, старый?! – произнесла Иева.
– Товар ещё не оплачен, а мне нужна пачечка чая, – ответил пожилой мужчина.
– Мы первые этот товар взяли, поэтому он наш, – возразила женщина.
– Есть два способа разрешения данной ситуации, – продолжил разговор старик. – Либо я сейчас беру для себя одну пачечку чая и иду с ней на кассу. Либо вы всё это тащите на кассу и оплачиваете, а потом я уже заберу у вас столько, сколько смогу унести.
– Шёл бы ты старый, а то огребёшь! – сказал Рудя и вместе с тележкой и Иевой пошёл в другой отдел.
Спустя минут сорок Рудольф и Иева, отстояв длинную очередь на кассе, грузили покупки в свой автомобиль, и тогда к ним подошёл тот самый старичок:
– Пора делиться чаем, – напомнил пожилой мужчина.
– Опять ты, урод?! – проорал Рудольф, схватил деда за грудки, встряхнул и со всей силы толкнул в сугроб.
Пожилой мужчина выхватил из-под старого пальто лупару и выстрелил Рудольфу в пивное брюхо. Иева обернулась на выстрел. Следующий заряд картечи дед отправил ей в наглую харю, навсегда избавив женщину от мешков под глазами. Жизнь на парковке перед гипермаркетом будто остановилась. Дед убрал лупару, достал авоську, бросил в неё несколько пачек гранулированного чая, потоптался на остальных пакетах галошами валенок, а затем растаял во тьме.

***
Весна.
На улицах таяли снежные пенисы, а снежные вагины превращались в обычные лужи. Мастер-сержант Голлапуди вернулся в родной городок. Мужчина шёл в доходный дом, в котором раньше жила его бывшая женщина Иева со своим мужем Рудольфом. Сейчас в их квартире хозяйничала подруга Иевы Виталия:
– Здравствуй, Артюша, как ты?! Наверное, не вериться, что спустя столько лет всё-таки вернулся? – поинтересовалась Виталия, впуская Артураса в квартиру.
– И тебе не хворать! Ничего, думаю, потихонечку привыкну к гражданке. А у вас тут чего нового? «Свидетели» не лютовали? Не сильно их движение повлияло на будничную жизнь? – почти вопросом на вопрос ответил мужчина.
– Нет, особо не повлияло. Они только в этих ваших интернетах пошумели, похабщины всякой из снега налепили, в столице несколько магазинов обнесли. А что касается будничной жизни…Лучше сядь.
– Зачем? Мы же с тобой всю мою службу переписывались. Знаю я и про брак Иевки после данной клятвы, и про их ребёнка, которому скоро уже будет двенадцать, в общем, всё, как говорится: «про веселую жизнь и нелепую смерть», – попытался отшутиться Артурас, но лицо его стало озадаченным, и он всё-таки присел на пуфик в прихожей.
– Дело в том, что ребёнок, не совсем их. Иева сразу мне как лучшей подруге по секрету сказала, что это твой ребёнок. И вообще, классика у неё только с тобой была. От кого-то другого она чисто технически залететь не могла. А ребёнка на Рудю записала, так как с тебя-то взять было нечего, ты в армию по призыву ушёл. Извини, что я сразу не сказала. Не хотела баламутить лишний раз. С одним ребёнком все равно от службы не освободили бы.
– Баламутить?! А как у Иевы всё так складно вышло?
– Просто Иева хотела гарантированных отношений, поэтому вступила в законный брак с Рудольфом. Затем родила. Руде советовали сделать ДНК-тест, тем более денег у него куры не клюют. Однако оле… – женщина осеклась, но моментально продолжила говорить. – Рудольф считал, что в отношениях главным является доверие, поэтому не стал проверять отцовство. Но тебе отцовство желательно подтвердить, если эта квартира нужна. Твой ребёнок здесь зарегистрирован, его до совершеннолетия отсюда выгнать не смогут, даже если за аренду платить никто не будет. А с ребёнком должен проживать хотя бы один его законный представитель. Сечёшь? Правда, у тебя, наверное, со средствами туговато?
– Да так, кое-как наскрёб в армейке небольшой капитал. В общем, смотрю в будущее с оптимизмом.
– Ладно, пойду я. Ты, возможно, устал от перенасыщения информацией.
– Постой. Может, выпьем по чашечке чая?
– Нет тут у Руди с Иевой чая. Будешь горячий кофе?
– Буду, если и ты его хочешь.
– Хорошо.
– Отлично!