Рассказ №31 Потребна ли канарейке…

Семен сидел за новогодним столом, когда ум его воспарил, а тело рухнуло лицом в оливье. Нельзя сказать, что произошло это внезапно. Супруга его – Анна Петровна, предвосхищала такой разворот, всячески мешала мужу веселиться, то есть – пить, но все зря.
– Брось, Анют, – сказала ей старшая сестра чуть погодя, – галстук все-равно не спасешь, а рубашка отстирается.
– Навряд ли, – вступила в разговор сестра средняя, муж которой хоть и сидел более-менее прямо, но признаков сознания не подавал, – сатин от майонеза хрен отстираешь.
– Не о том, девки, размышляете, – вступил в разговор Юлий Евсеевич, и безмолвный, но чуткий Семен ощутил горячее желание дать ему в рыло.

В лазоревой дали мчался экспресс. Там в вагоне-ресторане за столиком с хрустальным штофом водки и салфетками, под сверкающим бронзой светильником сидел ум Семена, в окно всё видел и понимал.
– Сука этот Юлий, – пояснил он подошедшему откуда-то сбоку мужу средней сестры, – А ты зачем здесь?
– Даже не представляешь, – ответил тот, усаживаясь напротив, – просто редкостная.
– Ты о чем?
Тарас, а именно так звали мужа сестры жены… короче – Семенова свояка, ничего не ответил. Он взял со столика штоф и принялся неодобрительно рассматривать содержимое на просвет.
– Хорошо, что плоский, – вымолвил он наконец, – но экстинкция нехороша.
Теперь промолчал Семен. Тараса он уважал и как мужика, и как бывшего физика-теоретика, но заумных слов не любил в принципе.
– С мужьями беда вашими, – продолжал внизу за окном Юлий Евсеевич, – беда бедовая.
– Дак, не больше других пьют, – отмахнулась Анна Петровна.
– Алкоголь – дело десятое. Пагуба не за горами, вот что скажу.
– Тут не поспоришь, – кивнул Тарас. – Не за горами. И не нам одним.
Экспресс загудел протяжно и влетел в туннель. Теперь за окном осталось только смутное мелькание. Семен с беспокойством взглянул на посуровевшее лицо свояка. В мягком, янтарном свете, заливавшем пустой вагон-ресторан, облик Тараса жутковато переменился. Так мог бы выглядеть снайпер перед выстрелом или сапер над фугасом.
В принципе, Семен довольно хорошо знал Тараса, во всяком случае, давно. К моменту бракосочетания Семена и Анны Петровны, Тарас был уже давно и крепко женат на Нине Петровне. Новоприобретенный родственник понравился Семену и неспешной рассудительностью, и внешностью боксера-тяжеловеса, хоть это и не вязалось в представлении Семена с экзотической профессией физика-теоретика. Тарас тогда писал уже докторскую, но ничуть собственным интеллектом не кичился, искренне жену любил, да и понятно за что. Нина была прелесть, как хороша и лицом, и статью, а соображала, может, и получше мужа. Когда материальные проблемы подкосили отечественную фундаментальную науку, Тарас заявил, что не видит себя никем, кроме как ученым, и Нина ни разу не посетовала на мужнину финансовую несостоятельность. Зато потом, когда времена изменились, с деньгами стало легче, но «закрыли» сначала одного его коллегу, потом другого, а потом третьего – всех по статье «Измена родине», Нина поставила вопрос ребром. Тут Тарас повнимательней присмотрелся к отечественной мускулистой Фемиде и довольно быстро увидел себя техническим сотрудником Би-Лайна. На новом поприще у Тараса оказалось много свободного времени, и он занялся поисками смысла жизни. Прочел библию на греческом, коран на арабском, тору на иврите, веды на санскрите, по итогу сказал, что евклидова квантовая гравитация отдыхает и увлекся сначала духовными практиками, потом водкой.
– Везде истина, – сообщил он Семену за очередной рюмкой. – Можно расслабиться.
Нина придерживалась другого мнения, поэтому Тарас не спился. Правда, на вид стал смурной и в суждениях о большом начальстве излишне резким. Нина всерьез начала тревожиться, но, к счастью, Тарас сдружился на работе с бывшим монахом, и как-то все успокоилось.
– Удивительный человек, забавный, но интересный, – поделился он с Семеном. – На все у него неожиданное мнение.
– Да, таких пруд пруди, – пожал плечами Семен, – которые во всем подряд академики.
– Я ему запись дал послушать, где ты на губной гармошке пиликаешь…
– Нафига?
– Разговор зашел о музыке, точней – о гармонии, я и вспомнил. Так у него от восторга аж лысина вспотела. Познакомь, сказал, с мастером, очень прошу.
– А я тебе сразу говорил, чтоб ту запись потер, – проворчал Семен. – Спьяну чего ни учудишь, потом стыдоба.
Но на самом деле был он, конечно, польщен и ничуть не возражал, когда Тарас пригласил эксмонаха на семейные посиделки, которые раз в месяц обязательно устраивала какая-нибудь из сестер. Так Семен и познакомился с Юлием Евсеевичем.

Экспресс выскочил из тоннеля. За окном теперь летел белесый туман вперемешку с невнятными тенями. Снизу больше не слышались голоса. Явственно потянуло землей и сыростью.
– Я тут кой-чего поизучал, и родилась у меня безумная теория. Даже две, – заторопился Стас. – Одна – что музыка, не всякая, конечно, а грубо говоря «музыка сфер», придает цивилизации гармонию, без которой та давно бы крахнула. Вторая – что кто-то этой самой музыкой в разных странах рулит, причем определенно это не бог.
– Ну-у… допустим, – Семен облизал губы и явственно почувствовал вкус оливье. – А почему Новый год? Ведь это ж условность.
– Условности не случайны, – нахмурился Тарас. – Короче, есть разные точки бифуркации, и есть разные уровни наблюдаемой вселенной. Сейчас, с этой штукой, – он постучал пальцем по штофу, – мы высоко подпрыгнули. Тут есть шанс найти всё, что надо. Он, конечно, везде есть, но тут вероятность выше.
– Чего найти-то?
– Не знаю я! – Тарас нервно оглянулся. – Может пианино, может саксофон, может саму музыку. Главное – до курантов успеть…
Вагон ощутимо качнулся, где-то зазвенела посуда, хлопнула дверь тамбура. Семен оглянулся и увидел двоих затянутых в синие мундиры мужчин.
– Ваш билет? – один из пришедших – долговязый очкарик – навис над столиком, другой держался поодаль, поблескивая розовой лысиной. Дверь тамбура еще раз хлопнула, однако больше никто не явился.
Семен точно знал, что никакого билета нет. Он взглянул на Тараса, но увидел лишь пустое кресло. Свояк будто испарился в одну секунду. И штофа с водкой тоже не стало.
Семен растеряно пошебуршал салфетками на столике, пытаясь сообразить, чего ж теперь делать. Тот, что нависал, протянул руку и вытащил из-под салфеток отливающий глянцем билет.
– Багажа нет? – осведомился он. – Электронных устройств, музыкальных инструментов?
– А попутчик ваш где же? – дружелюбно спросил другой.
Семен только руками развел.
– К вам у нас вопросов нет. И билет ваш в порядке, – лысый подошел, неторопливо уселся напротив Семена, – и человек вы ответственный. Глупостей всяких в интернете ни по какому поводу не пишете, работаете технологом на заводе, да и любовниц у вас ни одной.
– А тебе какое дело? – окрысился Семен. – Вопросов нет и ступай с богом.
Еще когда мужчина усаживался, Семен перехватил взгляд спокойных серо-голубых глаз и враз понял – жди неприятностей! Страха он не почувствовал, одну лишь бессильную злость.
– Грубить не надо, – посоветовал тот, что проверял билет.
Семен вдохнул, выдохнул и ничего не сказал. Хорошим разговор не мог кончится. Плохим – запросто, но это наверняка уже заранее решено, и от него так и так не зависит.
– Мы почему вашим попутчиком интересуемся, – продолжал лысый. – В беду он попал. Беду бедовую, и навряд ли сам из неё выкарабкается. Он – умный человек, много всего прочитал. Может быть, даже слишком много и вот…
Что, «вот»? – хотел спросить Семен, но смолчал. За окном все быстрей мелькали черные тени. Экспресс явно набирал ход.
– Запутался, – сказал лысый, когда стало ясно, что нужной реплики от Семена не дождаться. – Так бывает, если все подряд читать, да как попало думать. К счастью, ничего он еще не натворил. Это главное.
Семен продолжал молчать. Лысый прищурился и вдруг звонко хлопнул ладонью о стол.
– Да, вы же нас не за тех приняли, – хохотнул он. – Ну, право же… При всем уважении и к вам, и к вашей Тайной полиции, или как там она у вас называется, мы – о другом. Масштабы – несопоставимы. Ну, и ответственность, разумеется. Кстати сказать, – взгляд его мгновенно заледенел, – и твоя ответственность теперь повыше, чем жизнь.
Тени за окном слились в сплошной сизый мрак, мигнули бронзовые светильники. И вдруг погасли. Разом. Все до одного.
Семен решил, что всё ещё сидит за новогодним столом с закрытыми глазами, просто-напросто открыть их нет никакой возможности.

– И что же с мужиками такое? – осведомилась старшая из сестер – Дарья. Другие выжидающе промолчали.
– В секту угодили, – проронил Юлий, – самую, что ни на есть, деструктивную…
– Вечно ты страсти нагоняешь, – вздохнула Дарья, – что за характер такой.
Дарья была женщиной незамужней, зрелой. Юлий, как мужчина, устраивал ее выше похвал, но в остальном интересовал мало.
– Что за секта-то? Как называется?
– Секта, – Юлий прокашлялся, как всегда делал, когда собирался говорить длинно. – Секта чем от церкви отличается? В храме за спасение молят, а в секте все уже спаслись, ага. Избранные, стало быть. Надо только никого со стороны не слушать, да за фетиш свой цепляться покрепче…
– С чего бы это, вдруг, моему Семену за свой фетиш цепляться? – осведомилась Анна. Нина только хмыкнула, а Дарья заржала совершенно неприлично.
– Молох, он разным бывает, – проговорил Юлий негромко, но так, что развеселившиеся сестры моментально примолкли. – Иногда и впрямь фетиш, а бывает иное. Ваших-то заумью завлекли. Про Тьму, возлюбившую величие Света, про коловратностьэ Истории… Вот, скажи, Анна – твой Семен последнее время стал музыкой баловаться? На гитаре там или гармошке губной?
– И чего?
– А ведь давненько он ничего в руки не брал, и то если с нетрезва? А тут, бренчит и бренчит?
– Так, что с того?
– А Тарас во сне болтать стал. Никогда за ним такого не водилось, а тут, почитай, каждую ночь. Верно, Нина Петровна?
– Мне, конечно, удивительно, что вы это знаете, – с расстановкой сказала Нина. – И в чем-же дело?
– Я, как вы верно слышали, жил и трудился в обители. Высот духовных, истинных, каюсь, не достиг. Однако же, с тех пор кое-что в людях различаю. Вот, с некоторых пор замечать я стал перемены в Тарасе, а следом и в Семене. По-первости, не так уж я насторожился. Мало ли на ухабах жизни чего в голову приходит, да и уходит славненько. Ну, все ж таки, поговорить решил с мужиками, предупредить малость. Так, куда там! Тарас выслушал и плечами пожал, а Семен, и вовсе чуть в драку не полез!
– А я никак я в толк не возьму, – повысила голос Нина, – что такого сектанского мужья наши удумали? Конкретно, что?
– Ну, что ж, – в наступившей тишине от природы мягкий баритон Юлия стал совсем бархатным, – это вы сами скоро увидите. Уважаемая Анна Петровна, где ваш благоверный гитарку свою хранит?
– Так известно где. На стене в спальне висит.
– А можете ее сейчас убрать, чтоб Семен не сразу нашел. Засуньте подальше куда-нибудь до утра вместе с гармошкой.
– О господи…
– Я вам скажу, что произойдет, когда он проснется, а проснется он скоро.
– Ой ли…
– Непременно. И будить не надо. Так вот, начнет он нервничать, что бренчать не на чем. Чудить примется. Да так, что вы сами все поймете.
– Ладно, Ань, – проговорила Нина после целой минуты тишины, – давай поглядим. Спрятать-то, не фокус.
Семену стало до одури любопытно, куда же супружница будет прятать инструмент? Гитара, тем более в чехле, не иголка, да и квартира отнюдь не пентхаус. Но, с другой стороны, Анька как-то раз спрятала поллитровку так, что Семен три дня искал и нашел, в итоге, чисто случайно. Ну, как случайно – полез чинить вытяжку на кухне – жена давно ворчала, но все как-то руки не доходили – открыл кожух, и хопа! Чуть не уронил от неожиданности.

С неимоверным усилием Семен все-таки поднял веки и увидел вагон-ресторан и все те же серо-стальные глаза напротив.
– Не знаю, что успел наболтать ваш попутчик, – говорил лысый, по-видимому, продолжая какую-то мысль, – но История терпит сослагательные наклонения, более того она ими существует. Однако же сослогательное наклонение предвидения не есть сослогательное наклонение воли, не так ли?
Семену захотелось выругаться матом. Он всегда громко и нехорошо сквернословил, когда по телевизору заумно объясняли, почему черное бело, а дерьмо благоухает, как весенний сад.
– Да, перестаньте уже дуться, как мышь на крупу. Мы вам не враги, да и вашему попутчику тоже. Работа наша – профилактировать злоупотребления коловратностью Истории, объяснять доступно, что всякое величие хранить надобно пуще ока, что легко променять его на мелкое счастье, да на бездуховное процветание, а потом что?!
«На Юлия здорово похож, – подумал Семен, – и балаболит похоже».
Вагон резко качнуло, послышался пронзительный скрип.
– Стрелка, – проговорил очкарик, который так и стоял, нависая над столиком.
– Да, засиделись мы что-то, светает уже, – лысый неторопливо поднялся. – Надеюсь, Семен, разговор наш не впустую. И вот еще что… – он извлек из внутреннего кармана кителя небольшой белый листок. – Прошу вас, передайте попутчику своему, если будет оказия.
Семен взял листок. С одной стороны тот был совсем чист, с другой значилось:

Экспѣдицiя спокойствiя и благочинiя

Семен хотел сунуть листок в карман, но там что-то уже лежало, пришлось сворачивать бумагу вчетверо.
– Зачем же мять, – поморщился лысый.
– Оглянитесь вокруг, – неожиданно вступил очкарик. – У каждой отчизны свои пути и всё по краю, по краю. Сколько усилий надобно, чтоб слава державная без катастроф по возможности обходилась! И что бы там про нашу работу не злословили, без оной куда как неприглядней всё случалось бы. Поразмышляйте об этом.
Затянутые в синие мундиры фигуры направились к тамбуру.
– Так, почему же тогда у нас, если только-только жизнь налаживается, обязательно шняга какая-нибудь, и все псу под хвост?! – спросил Семен в спину уходящим, не особенно рассчитывая на ответ.
Лысый открыл дверь тамбура и шагнул в лязгающую темноту. Очкарик обернулся. На лице плясала не то улыбка, не то гримаса.
– Потребна ли ради общего благоденствия крепостным людям свобода? – проговорил он, явно кого-то цитируя. – На это я скажу: потребна ли канарейке, забавляющей меня, вольность, или потребна клетка… Был такой поэт, – добавил он, уже исчезая в темноте, – Сумароков.
Семен некоторое время бессмысленно таращился на хлопнувшую дверь тамбура, потом перевел взгляд в окно. Там действительно светало. «Вот и ночь прошла, – подумал он отрешенно. – Значит, Новый год наступил. А чего-то такое важное надо было успеть до курантов… не успел, значит…»
Под колесами вагона громыхнуло, экспресс загудел протяжно, тоскливо. За окном в рассветных сумерках снизу откуда-то сверкнула темная молния, за ней другая. Вспышки слились ослепительно-черное сияние…
Семену показалось, что весь состав опрокинулся вертикально и мчит в бесконечную тьму. Он вцепился обеими руками в столик, хотя это, конечно же, было бессмысленно, и заорал, перекрикивая рев летящего в пустоту экспресса.

– Эка тебя, – голос прохладной волной подхватил ум Семена и аккуратно усадил обратно за столик под бронзовым светильником. – Ты главное не кипешуй, – говорил Тарас. – Сейчас полегчает.
– Выпить дай, – пробормотал Семен.
– Потом.
– Сейчас дай, – Семен открыл глаза и зло уставился на Тараса. – Это все настойка твоя паленая! «Слеза, слеза», – передразнил он, – а мне сразу не понравилась – хренью какой-то отдавала.
– Так, не пил бы, – усмехнулся свояк.
– Ну, конечно.
– Ладно, – Тарас моментально посерьезнел. – Вижу очухался. Значит, слушай. Если хочешь, я могу рассказать, как мы оба тут оказались, про суммирование по историям…
– Нахрена?
– Вот, и я о том. Да и времени маловато.
– Так всё уже… – Семен глянул в окно. – Ох, и ничо себе!
Экспресс стоял у перрона и, определенно, никуда не собирался ехать. Но охнул Семен не поэтому. Тусклое, темно-красное солнце диаметром, наверное, раза в два больше нормального висело над огромным кладбищем. Ближайшие могилы теснились у самых путей, другие прямыми рядами уходили к горизонту, где раскорячился огромнейший, выше солнца черно-золотой монумент.
– Так, я говорю, – Семен нервно сглотнул, – всё уже. Время кончилось. Не успели мы пианино твое найти.
– Ничего не кончилось, – отмахнулся Тарас. – Не морочь мне голову, здесь Новый год не бывает и всегда Тридцать второе. Понимаешь, я когда с работы своей настоящей сбежал… – у свояка дернулось лицо, и до Семена, вдруг, дошло, как непросто далось толковому ученому бросить дело всей жизни. – Короче, неважно. Найдем тут всё, что надо и не надо тоже… Шансов тут поменьше, конечно…
Тарас уткнулся носом в окно, продолжая бормотать что-то себе под нос. Семен некоторое время разглядывал его затылок, потом тоскливо выругался.
– Да откуда чего возьмется на кладбищенском полустанке?! Мы приехали, парень. Всё. Пора сходить.
– Если ничего не сделать, то да. И не только нам, – Тарас кивнул на кладбище, – Сколько ребят еще живы, надеются и не знают, что уже того… Ну, ведь почти получилось! Я прям уверен, что правильно рассчитал и тут тоже есть приличная вероятность… Единственно, где реально буксую – в суммировании вероятностей через, условно говоря, гармоничный интервал.
– Угу.
– Не «угу», а музыка. Понял?! Ты думаешь, почему тот лысый хрен так на Юлия похож? Потому что он и есть. И на меня ведь не просто так вышел. Не случайно. А главное, с тобой очень уж хотел знакомство свести. Значит, именно ты им помешать можешь.
– Гнида. «Жаль, образования вам не хватает… И слух бы вам подтянуть немножко…» Сколько раз меня обсирал и всегда мягонько так, вежливо. Подожди, что ты сказал? Как это «он и есть»?
– Ну, вот так. Ты ж и тут сидишь, и у себя на диване… И экспедиторы эти грёбаные…
Тарас ещё что-то говорил, но Семен больше не слушал. Ему показалось, что какая-то очень знакомая мелодия тихонько льется прямо из светильника над столом. Это был голос флейты. Чистый и пронзительный, как хрусталь.
– Да… – прошептал он, – конечно…

– Так, а гармошка где губная? – требовательно вопрошал Юлий. – Что значит «всегда в ящике», если нет её там?!
– Может, в шифоньер положил? – в голосе Нины слышалась досада на сестру, не знающую досконально, где чего у мужа лежит.
– Да, смотрела я…
– Пошли уже за стол, – проворчала Дарья. – По телику президент вовсю поздравляет, а мы тут дурью маемся.
– Может под шкаф закатилась или еще куда?
– Ты еще под кровать сестре лазать будешь?! Уймись Юлий!

Сам не зная зачем, Семен сунул руку в карман и нащупал губную гармонику. Там еще что-то мешалось, он вытащил сложенный вчетверо белый листок.
– Это тебе, – пробормотал он, протягивая листок Тарасу. – Слышишь музыку?
– Чего? – Тарас принялся разворачивать бумажку.
– Ну, как же… – Семен осторожно, страшно боясь спугнуть мелодию, извлек ноту из гармоники и тут же понял, что ничего не спугнет и не испортит. Звуки флейты и гармоники переплелись и зазвенели, как голоса друзей.
– Проклятье!! – Тарас вскочил, роняя предательский листок. – Они же так…
– Стоять! – по проходу уже топали сапогами двое в синих мундирах. – Бояться!!
Семен скосил глаз и понял, что служивые несутся не к Тарасу, а именно к нему. Впереди лысый, за ним очкарик. Оба тянут неестественно длинные руки к его гармонике и бежать некуда. Он даже отбиваться не мог. Флейта начала не то чтобы фальшивить, но пропускать такты, и надо было во что бы то ни стало держать мелодию…

– А!! Я же говорил! – мягкий баритон Юлия сбился на фальцет. – Отнимите у него эту дрянь!
Вялый Семен еле удерживал гармонику у губ, но все-таки потихоньку играл. Юлий, который до последнего шарил взглядом по открытым полкам в спальне, оказался позади, когда сестры двинулись назад в гостиную. Теперь ему приходилось протискиваться, а надо признать, Петровны не отличались хрупкостью телосложения. Особенно младшая – Анюта.
– Извиняюс-с-сь, – прошипел Юлий, ввинчиваясь между ней и притолокой, – щ-щас я…
Он не хотел пихать девушку, так получилось. Пытаясь удержать равновесие, Аня вцепилась ему в рукав, покачнулась, наступила элегантным каблучком на мягкую его туфлю…

Тарас успел.
– Хрюк… – произнес лысый, когда кулак впечатался ему в солнечное сплетение.
– Ах! – произнес очкарик чуть позже, когда тот же самый кулак угодил ему в лоб.
Тарас никогда всерьез не занимался боксом, но удар у него был поставлен.

…Юлий выругался и грубо пихнул Анну. Это оказалось серьезной ошибкой. Аня только крепче ухватилась за рукав, зато Нина могучей рукой тут же взяла Юлия за шиворот.
– Это, зачем?! – грозно осведомилась она.
– А я так и знала! – воскликнула Дарья и безо всякого перехода влепила Юлию затрещину. – Так и знала! – повторила она, еще раз съездив ему по физиономии. – Вот он и есть сектант окаянный!

Тарас посмотрел на поверженных противников, потом оглянулся на Семена. Тот играл на губной гармонике всё громче, но сам с каждым мгновением становился прозрачней.
– Вот и славно, – Тарас почувствовал, как мягко тронулся экспресс, покидая кладбищенский перрон, – Я же говорил, что вероятность есть. Теперь и ребят шанс будет, – он кивнул и вытащил из-за пазухи штоф. – Ладно, свояк, тебя, похоже, и так куда надо вынесет, а мне, извини, импульс нужен…

Из телевизора доносились куранты. Сестры гомонили у стола с уже наполненными бокалами, и Тарас с виноватой улыбкой стоял рядом.
– Не, но каков гусь?! – восклицала Дарья. – А я-то, дура, привечала его…
– А как рвался-то, а?! Как ногами сучил!
– Что, сильно брыкался? – подал голос Тарас.
– Молчи, позорник! – сердилась Нина. – Мужик называется. В дом психа сумасшедшего привел к слабым женщинам, а сам наклюкался. Проку от тебя никакого.
– Еле за дверь выкинули, – поддакнула Анна. – Всё про канарейку какую-то орал, что де-мол пагуба с неё великим планам… Как есть полудурок. Сколько же бед от таких…
Семен сидел на диване, все так же зажмурившись, и потихоньку выводил на любимой своей губной гармонике незамысловатую мелодию.