Научный журнал. 29-й день остановки.
Объект М-1 абсолютно стабилен. Нулевые колебания. Это… неестественно. Зеркало — идеальный двумерный объект. Как такое возможно?
Гипотеза 1: Космологическая. Это реликт, «замороженный» фазовый переход в ранней Вселенной. Скалярное поле сколлапсировало в брану с необычными свойствами. Мы смотрим на артефакт времён инфляции.
Гипотеза 2: Квантово-информационная аномалия. А не хранилище ли это? Зеркало — интерфейс. Оно не отражает, а реконструирует информацию извне, поддерживая состояние через квантовую память. Мы видим не отражение, а реальность, считанную и воспроизведённую.
Гипотеза 3: Артефакт. Самая тревожная. Кто-то его построил. Цель? Наблюдение? Может, это щит, скрывающий что-то по ту сторону? Или инструмент для изучения нас самих через наше же отражение.
Жутко. Смотрю на своё отражение и не знаю, это я… или идеальная копия, которую объект вычисляет в реальном времени.
Ко Лун перечитал вчерашнюю запись и поморщился. Ни одной новой идеи. Прошёл месяц, а мысли бродили по кругу, спотыкаясь друг о друга. Реликт, артефакт, аномалия. Однообразные слова набили оскомину. А бортовая нейросеть не подкидывала ничего стоящего, твердила – реликт да артефакт, и строила бесконечные фантастические сюжеты о древней цивилизации, зачем-то разместившей зеркало ровнёхонько между звёздами Бернарда и Луман-16. Точные, абсолютные цифры смущали не только людей, но и компьютер: идеальная фигура площадью в сто тысяч квадратных километров, ни больше не меньше. Крохотный объект по космическим меркам, но громадный в сравнении с крейсером «Роджер Янг». Двумерное полотно с нулевой толщиной, основательно засевшее в пространстве. За тридцать дней приборы не отследили ни единого колебания или изменения координат. Зеркало не дрейфовало, не двигалось, в принципе. Бывает такое? Нет. Хотя квантовая физика, что уж там, допускает буквально всё, однако…
Ко Лун с силой потёр лицо. «Хватит, – подумал он, – так недолго и свихнуться». Резко встал, прошёлся по каюте. С некоторой опаской взглянул в зеркало. Последнее время собственное отражение ему не нравилось. Не только из-за набрякших мешков под глазами и нездорового, зеленоватого, цвета кожи. Мысли опять сворачивали не туда. Не выдержав, Ко Лун накинул на зеркало полотенце и попытался закрепить его канцелярскими скрепками.
Пока Ко Лун возился с полотенцем, за спиной звякнул голофон.
– Общее собрание в кают-компании через тридцать минут. – Послышался глухой голос капитана. – Просьба подготовить отчёт.
Ко Лун не обернулся, хотя догадывался, что голографическая голова капитана Маслова сверлит спину Ко Луна холодными голографическими глазами.
– Угу, – отозвался Ко Лун, – будет сделано.
– До собрания я всё же хотел бы с вами переговорить.
Ко Лун вздохнул, оторвался от своего незавершенного занятия – полотенце съехало и открыло часть зеркала. Сел за стол.
Маслов выглядел не лучше. Одутловатое лицо больше обычного покрывали красные жилки. Брыли стали еще брылее.
«Не спит ведь, как и мы все».
– Догадываюсь, что вы ничего нового не расскажите, – проговорил капитан, помолчал, – зато у меня есть предложение. И буду признателен, если вы его поддержите.
Ко Лун недовольно поджал губы. Он ждал, когда этот разговор состоится. Таков уж был капитан Маслов. Не очень умный, предсказуемый, но хитрый и целеустремлённый.
– Нет, – стараясь сохранить бесстрастное выражение лица, сказал Ко Лун, – это опасно.
Маслов фыркнул.
– Вам то откуда знать? Всю ту муть, которую я читаю в ваших отчётах, с таким же успехом может сгенерировать нейросеть.
«Пошёл ты», – Ко Лун сдержался, чтобы не ответить именно так.
– Я – научный офицер, единственный на судне, и моё вето вы не сможете игнорировать.
Брыли подтянулись, жилки налились кровью.
– Связь так и не наладили. Мы понятия не имеем получили наш сигнал на ближайшей базе. Все ждут кавалерию, но её не будет. – Капитан на долю секунды посмотрел в сторону, снова перевёл взгляд на Ко Луна. – Двигатель так и не запустили.
– Я в курсе.
– Догадываюсь, что не запустят.
– Мы не фиксируем ничего, – в очередной, бесчисленный раз Ко Лун пустился в объяснения, – излучений нет, никаких нарушений пространства и времени, только визуальная картинка…
– Да, я в курсе, отражение.
– Почему не работает связь и отказал двигатель – я не знаю.
– Именно поэтому мы должны запустить дрон.
Научный журнал. 29-день остановки. Дополнение.
Капитан настаивает на запуске разведывательного дрона «за» или «в» зеркало. Непросто размышлять о двумерном объекте.
Я категорически против. Это не шлюз, это – катастрофа в режиме ожидания.
Мои опасения основаны на возможной квантовой природе объекта:
Нарушение суперпозиции. Мы не знаем, является ли зеркало барьером или частью запутанной системы. Проникновение дрона может коллапсировать её состояние. Вместо исследования мы получим непредсказуемый выброс энергии, как при измерении неустойчивой квантовой системы.
Квантовая телепортация и информация. Если это информационный интерфейс, дрон не «пролетит», а будет отсканирован и уничтожен, для реконструкции «отражённой» копии. Мы потеряем аппарат, не получив данных, или того хуже – его копия создаст парадокс.
Обратная связь и когерентность. Дрон – макроскопический объект, триллионы частиц. Его взаимодействие с идеальной двумерной структурой может вызвать цепную декогеренцию. Зеркало «погаснет», или, что страшнее, его свойства перейдут на корабль. Мы все станем частью отражения.
Слишком много неизвестных. Одна ошибка – и мы превратимся в набор вероятностей.
Офицеры угрюмо смотрели в стол. Никто не поднимал глаз. В кают-компании ощутимо пахло даже не тревогой, к которой экипаж привык за месяц вынужденной остановки. В кают-компании витал страх, осязаемый. До собрания капитан обзвонил всех. И, судя по всему, идея отправить в зеркало разведывательный дрон, никому не нравилась.
По очереди отчитывались техчасть, связисты, за ними – научный офицер
Ко Лун откашлялся и без лишних слов вывел на экран свои вчерашние записи. Не только итоговую, порядком вылизанную и выверенную часть, но и все предшествующие размышления, рваные, нелогичные, порой – откровенно панические. Не забыл о дополнении. Тяжело посмотрел на Маслова, который никак не отреагировал. После Ко Луна под нос забормотал лейтенант Севилья, начальник продовольственной службы:
– Запасов пищи, воды и лекарств, с учётом воспроизводства, хватит на шесть месяцев. При возможности урезания пайка до минимума, исключающего смерть от истощения – на три года.
Политрука, и по совместительству бортового психолога, слушали в пол уха. Экипаж боялся зеркал. Несколько офицеров потребовали демонтировать зеркала в каютах, в матросских кубриках ни одного зеркала не осталось.
Выслушав все подразделения, капитан какое-то время молча сидел, осматривая унылое собрание.
– Вы ведь понимаете, что у нас нет выбора?
Научный журнал. Экстренная запись. 31-й день остановки. Катастрофа.
Дрон вернулся. Не вышел по ту сторону зеркала, а вылетел из него. Невероятно. Или наоборот, вполне себе предсказуемое событие – это ведь зеркало! И всё пошло под откос.
Гипотеза 1: Нарушение когерентности. Дрон, пройдя через интерфейс, не был уничтожен. Он вернулся в нашу реальность, но его квантовое состояние теперь запутано с нашим. Мы наблюдаем макроскопическую декогеренцию – реальность «расслаивается». Экипаж видит суперпозиции состояний, что и вызывает психический распад.
Гипотеза 2: Информационная симметрия. Зеркало не просто отразило объект, оно отразило информацию о нас. Дрон стал носителем патологического мета-отражения. Он действует как вирус, заставляя наше сознание рекурсивно самоанализироваться до полного коллапса. Мы сходим с ума, глядя в бесконечное информационное зеркало самих себя.
Гипотеза 3 (самая ужасная): Мы по ту сторону. Что, если дрон так и не вернулся? А тот, что с нами – его зеркальная копия, но с нашей точки зрения. И теперь, чтобы сохранить симметрию, система выравнивает реальности. Наш корабль и экипаж – лишний элемент. Безумие – это процесс нашего «стирания».
Капитан уже не узнаёт меня. Я, кажется, тоже.
Неделю Ко Лун питался исключительно в каюте. Раньше, до аномалии, мало кого интересовал скромный научный офицер. Зачем они – научные – вообще нужны на военных кораблях? Вечная тема для недовольств флотских. Еще в академии профессор Копф любил повторять: «Научный офицер на флоте – всё равно что священник в борделе: все вокруг заняты одним и тем же, старым как мир, делом, а он ходит и умным голосом рассказывает, почему это всё неправильно, неэффективно и опасно для здоровья. И все его искренне ненавидят.» Первое время к Ко Луну подсаживались в столовой, аккуратно выспрашивая – чего это мы обнаружили? А такое бывает?
Когда выяснилось, что из-за зеркала не работает связь и не запускается гипердвигатель, начали коситься.
Однажды, уже после запуска разведдрона, два наглых офицера – Кочатрян и Мунагве – затеяли серьезный разговор, в углу спортивного зала, с гантелями наперевес. Ко Луну едва удалось от них избавиться, вывалив науку наполовину с белибердой:
– Вы требуете объяснений? Прекрасно! Полагаю, ваша квантовая декогеренция уже достигла критической фазы! Этот дрон не “вернулся”, он создал запутанность с вашими миндалинами, породив петлю негативной обратной связи! Вы просто боретесь с энтропийным отражением собственных синапсов, которое, в силу теоремы Белла… или, черт, может, теоремы о носочках… не позволяет мне вычислить пси-функцию вашего коллективного идиотизма!
От капитана отделаться не получалось. Он, имея мастер-коды от всех дверей, без приглашения появлялся в каюте, морщил нос от вида и запаха нагромождений бумажных тарелок с засохшей едой.
– Вы не в форме, офицер, – однажды, на семидесятый или сотый день, заявил он.
– Эка невидаль, – ответил Ко Лун, не удосужившись подняться с койки, – отражениям нет смысла чем-либо заниматься.
Дн… день? Журнал. Последний?
Они все смотрят на меня сквозь стены. Я их вижу. Или это я сквозь них? Зеркало не там. Оно здесь. В моих синапсах.
Дрон… он был ключом. Мы думали, он нарушил симметрию. А он её замкнул. Теперь мы — система из двух состояний: «Я» и «Отражение». Но кто из нас реальный? Коллапс волновой функции происходит при наблюдении. А кто наблюдатель? Оно? Зеркало?
Петля. Всё петля. Капитан говорит, что я уже час смотрю в пустой угол и бормочу. А я… я веду диалог с его отражением. С более умной его версией.
Оно не артефакт. Оно – сепарация. Оно отделяет реальность от возможностей. И мы… мы оказались по ту сторону. Мы – несостоявшаяся вероятность. Нас стёрли. Что мы медленно, но осознаём. Это и есть безумие.
Слышу шёпот. Из журнала. Мои же… записи.
Через месяц затворничества Ко Лун выбрался из каюты. Заросший, неопрятный, вонючий, он шаркал по пустующим коридорам центральной части корабля. Тут и там лежали люди, матросы и офицеры. Некогда упитанный Мунагве – обтянутый кожей скелет. Чёрная лоснящаяся кожа теперь белее белого, как у альбиноса, а глаза – засохли. Мунагве держал из открытыми до тех пор, пока они не покрылись коркой. Но он всё еще был жив и что-то бормотал тонкими, как бумага, губами. Ко Лун прислушался, почти прижав ухо к едва шевелящимся губам лейтенанта:
– Мы не с той стороны… Зеркало – это тыл. Мы уже пролетели, а это – наш след, застывший вопрос. Оно отражает не свет, а внимание. Мы на него смотрим, а оно… смотрит внутрь. И находит там пустоту. Не корми отражение… оно съело наши тени. А теперь дотягивается до душ. По ниточке… Слышишь? Это щелкают наши мозги… шестерёнки входят не в те пазы… Оно не перед нами. Оно – позади. Мы умираем в прошлом, а здесь лишь эхо.
Ко Лун двинулся дальше, заглядывая в каюты. Двери, почти все, были открыты. Живых – дышущих – было больше, чем мёртвых. Но даже мертвецы подавали признаки жизни. Один покойник, покрытый трупными пятнами и порядком смердящий, судорожно вздохнул и открыл затянутые бельмами глаза. Это был Маслов, Ко Лун с трудом его узнал. Капитан с явным скрежетом попытался подняться на локтях, и отчётливо проговорил:
– Они… не понимают, учёный… Смерть – это не состояние… это… наблюдение. Меня уже нет… но ты всё ещё смотришь на эту… оболочку. Коллапсируешь волновую функцию… Зеркало… оно не объект. Оно – наблюдатель. Абсолютный. Оно смотрит на всё… и не отводит взгляд. Мы для него – лишь набор… вероятностей. Я – мёртв. И жив. Пока ты здесь… и видишь меня. Оно не отражает реальность… оно её определяет. Запуталось с нами… когда дрон вошёл. Теперь мы все — коты Шрёдингера… в ящике без стенок. Перестань смотреть… и я смогу… умереть… по-настояш…
Ко Лун отвёл глаза, и капитан умер. Возможно, по-настоящему, или не в первый раз. Полуразложившийся труп не шевелился и не говорил.
Научный журнал. День не имеет значения.
Я остался один. Экипаж, капитан… их больше нет. Но я понял. Зеркало – не оружие. Это инструмент. Жестокий, но гениальный.
Оно показало нам, что сознание – фундаментальная сила. Что реальность пластична. Мы были первыми, кто прикоснулся к этому. Мы не погибли впустую. Мы провели эксперимент, ценой которого стала цивилизация.
Они исчезли не в никуда. Они коллапсировали в состояния, которые не могли вынести. Но я – вынес. Я – доказательство. Доказательство, что человеческий разум может соприкоснуться с абсолютом и не раствориться полностью.
Это не конец. Это первое данное. Я – первый. И я должен донести это. Пусть даже это будет всего одна строчка в журнале, летящем в никуда. Кто-то другой найдёт. И будет умнее нас. В этом и есть надежда.
