Рассказ №22 Довод начальника.

Все перонажи и события данного рассказа вымышлены, любое совпадение с реальностью случайны.

***
Одноглазый мужик на улице затянулся сигаретой. Он с хитрым прищуром посмотрел в мою сторону сквозь стеклянные двери торгового центра. Каждый раз мне не по себе от этого взгляда. Старшая сестра, стоя у книжного отдела, окликнула меня:
– Смотри! Представь, по Обитаемому Острову уже книжку написали!
Папа с удивлением заметил меня, но сообразил, что я, только что отошедший в туалет, здесь не просто так. Он догадался, что сейчас заметит что-то вкусненькое. Так что он насмешливо отбрил мою сестру, отвлекая её от меня:
– Да ты что, серьёзно? Я читал эту книгу уже лет пять назад. В кратком пересказе, правда, но книгу. Но тем не менее прочитал.
Вижу эту сцену уже шестьсот шестьдесят шестой раз. Надоело, честное слово. Хотя куда ж я денусь с подводной лодки? Усилием воли, чтобы не тратить кислород, я прекратил мыслительный процесс. Только рефлексы: подбегаем, подбираем, убегаем! Но швабра под ногами сорвала планы: я ходил по этому маршруту уже сто циклов назад и совсем про неё забыл. Споткнувшись об неё, я испугался, сделал вдох из атмосферы и тем самым снизил концентрацию активного кислорода у себя в лёгких. Кажется, задание провалено. Или всё же нет? Я медленно вдохнул из кислородного баллончика. Инкассаторы уже близко. Надо приберечь окислитель для последнего и решительного. Поджидая уже давно примеченный момент, я стоял, вытянув ноги, упираясь носками в скамейку, а спиной – в стену. Чтобы сократить потребление кислорода, я закрыл глаза и, насколько мог, отключил мышление, на этот раз до почти животного уровня. По прозвучавшему по селектору сообщению я понял, что осталось ждать около минуты. Уши заложило от кислородного голодания, пришлось вдохнуть кислород ещё один, незапланированный, раз. И вот до одури знакомый топот стал нарастать. Я с наслаждением позволил себе целых два вдоха баллона: вот он, последний и решительный.
Раздался тот самый шаг, примеченный уже раз двести назад. Для меня он прозвучал, как выстрел. Я шиканул напоследок, сделал целых полвдоха из баллона: нельзя допустить тремор рук во время дела, авось дальше пронесёт. Итак, поехали! Я беззвучно подошёл к инкассатору сзади и дождался, когда из-под бронежилета выпадет пакет с деньгами. Когда это произошло, я на лету схватил его уже привычным движением и был таков: инкассаторы не воспринимают десятилетних детей как угрозу, из-за роста они меня даже не заметили. Инкассатор пересчитывал, оставшиеся пакеты: по прошлым разам я знал, что у него их должно быть тридцать штук. У меня было время прежде, чем он прочухает, так что забежал в женский туалет, благо знал, что в этот момент там пусто. Я взобрался ногами на унитаз и только тут вспомнил о самом главном: сунуть пакет в специальную сумку. Из-за стены послышались шаги инкассаторов, понявших, что их обокрали. Тут я почувствовал приближение обморока и открыл баллончик. Хватило всего на полвдоха. Нет! Мне ждать ещё две минуты! Я начал медленно и глубоко вдыхать обычный воздух, но кислород из него соединялся с гемоглобином очень неохотно: такова проблема при перемещениях во времени. Уже в который раз я подумал, что если бы мог сам прыгать во времени, кастрировал бы деда в детстве. Я упал с унитаза прямо на пол. Смерть робко постучалась в моё тело, но как человек, тесно с ней знакомый, я знал несколько фокусов, как заставить её прийти побыстрее. Это было очень неприятно, но, тем не менее, привычно. Уж лучше смерть, чем состояние овоща. Нужно либо дожить до конца цикла нормальным, либо не доживать вообще.
На мгновение, за которое я успел сделать половину вдоха, промелькнуло видение, как я стою, уставившись в рыжую бороду своего родителя, но потом я снова стоял на входе в торговый центр. На ходу я достал из кармана баллончик с кислородом, теперь снова полный. Делая всё на автомате, я всё же бросил взгляд наружу. Одноглазый стоял на том же месте, но с уже зажжённой сигаретой, он улыбался, смотря туда же, куда и обычно – в мою сторону. Я сделал себе мысленную пометку подумать, как выберусь из петли. Подумал бы сейчас, но умственные усилия потребляют самое для меня ценное: энергию и кислород, так что их я всегда оставляю на потом.
Сделав вдох из баллончика, я пошёл вперёд. Сестра опять меня заметила:
– Смотри! Представь, по Обитаемому острову уже книжку написали!
Опять тот же папин взгляд, та же фраза, та же интонация:
– Да ты что, серьёзно? Я читал эту книгу уже лет пять назад. В кратком пересказе, правда, но книгу. Но тем не менее прочитал.
Не думая ни о чём, я пошёл по той же дороге. Я знал, что на этот раз шансы на успех намного больше, чем в прошлый раз: перед очередным циклом я успел вдохнуть воздуха немного больше. Я проскочил мимо швабры, не задев её, что, конечно же, было огромным шагом вперёд, как бы это ни звучало. И нет, это не смешно. И снова, экономя воздух, я встал на исходную позицию – упёрся ногами в скамейку, а спиной – в стену. Точно так же схватил пакет с деньгами, точно так же спрятался. На этот раз всё удалось. Последний вдох из баллончика я сделал за полторы минуты до конца цикла. Воздуха хватило на то, чтобы продержаться до конца, но от кислородного голодания я стал терять сознание. Но на этот раз я знал, что состояние овоща мне не грозит, потому использовал своё знакомство с госпожой Смертью для сохранения жизни.
Сработало!
Я упал на пол перед папой, тяжело дыша. Эта сцена была уже привычной для нас обоих, так что он спросил скучающим тоном, не выдержав паузы даже для приличия:
– Ну что, достал?
Он ткнул меня носком ботинка в бедро. Слова были не нужны, я и так понял, чего он хотел: денег. Забрав протянутый пакет, он открыл его, пересчитал и, довольно улыбнувшись, хриплым голосом проговорил:
– Ну ладно, гений, сойдёт на этот раз. Пора бы перейти на новый уровень, да?
Да, привычка к этому слову у него появилась уже года три назад по общему времени, когда моя старшая сестра поступила в Московский Психологический Институт, став самой молодой его студенткой за всю историю. Отдыхиваясь, я встал, держась за перила. Батя хлопнул меня по спине так, что мне показалось, что сейчас я выплюну свои лёгкие:
– Что-то ты долго в этот раз. Из-за тебя мне пришлось ждать целых две минуты! Теперь таксисту придётся доплачивать за ожидание.
Конечно, долго. Я попытался оправдаться:
– Вообще-то для меня за эти две минуты прошло четыре дня – каждая попытка длилась почти десять минут, шестьсот шестьдесят семь попыток.
Папа же, как всегда, отмахнулся:
– Ты каждый раз пытаешься морочить мне голову. Бред всё это, уж поверь мне. Тебе кажется. Что тебе мешает делать всё быстро?
Папа, ты козёл. Если бы каждая попытка отображалась биологически, то мне было бы уже лет пятнадцать. Но, конечно же, ничего подобного я не сказал. Я продолжил думать о том одноглазом курильщике: он будто не был закольцован с остальным миром. И замечал я его только в последние двадцать-пятнадцать раз. Нет, бред какой-то. Это невозможно! Хотя…
– Ульв, я с тобой разговариваю! Ничего не хочешь сказать мне? Я сейчас еду защищать честь твоей сестры, если что!
Как бы повёл себя на моём месте обычный ребёнок? Ах, да. Молчал бы, потупив взгляд. Превозмогая отвращение к самому себе, я сделал это, мыслями уйдя во всё то, обдумывание чего я отложил до поры до времени: во время петель я не позволяю себе много думать, это позволяет экономить драгоценный кислород, поэтому книги читаю я в петле, а осмысляю их уже на передовой времени. И вдруг я обнаружил, что задыхаюсь. Я на том же месте, рядом с тем же самым торговым центром, но теперь один. Так, понятно, папа опять запустил петлю, на этот раз в воспитательных целях.
Каждый цикл, сидя на ступеньках, я приводил свои мысли в порядок, дыша преимущественно из баллончика, которого хватало всего на обеспечение всего двух минут нормального дыхания при повышенном энергопотреблении размышлений. Когда кислород в баллончике заканчивался, я, не желая мучительной смерти от удушья, привычно находил взглядом ближайшего полицейского и, подойдя к нему сзади, так же привычно вытаскивал у него из кобуры пистолет. Выстрел ещё не успевал дойти до моего слуха, когда цикл возобновлялся. За два часа я как следует осмыслил «Задачу трёх тел» – книгу, прочитанную во время предыдущей петли – а когда мне ещё читать то, что интересно мне самому? Вдруг в толпе я опять заметил того же одноглазого. Он смотрел в ту же сторону, что и в прошлый раз, только вот меня на том месте уже не было. Что ж, мне просто показалось. Когда я готовился застрелиться в пятидесятый раз, мне показалось, что он повернул голову на меня. Встретившись с ним взглядом, я нажал на спуск. И, как ни в чём не бывало, продолжил идти рядом с папой. Оглянувшись, я не заметил одноглазого. Какой-то он странный. Родитель отвёл меня к той же лестнице, сел на те же ступеньки сел и, глядя на меня безумными глазами, спросил:
– Скажешь кое-что или хочешь ещё раз?
– Пап, для меня это было пятьдесят раз…
– Как же ты меня достал…
Новая петля. И снова пятьдесят выстрелов в голову из вытащенного из той же самой кобуры пистолета. Я даже успел запомнить его серийный номер. На шестнадцатый раз, правда, я чуть замешкался и был пойман. Впрочем, не страшно, отделался всего лишь очередной мучительной смертью. На двадцатый раз я опять заметил одноглазого курильщика, смотрящего на меня. Стало очень страшно: кажется, я слегка тронулся. Что-то в его взгляде не давало мне покоя.
И вот я снова перед папой, сидящим на ступеньке. В его глазах отражалось только безумие. Он выпустил своих демонов в этот мир уже давно и наконец они его захватили окончательно. Когда-то он заявлял, что тратит на еду на всю семью всего двадцать тысяч в месяц, это было правдой. Но не всей: каждый день я утаскивал два-три таких пакета с наличными, именно оттуда берутся остальные деньги, которые тратятся, в том числе, на еду для всей многодетной так называемой семьи. Правда, основная часть украденных денег тратится на адвоката для моей сестры, отчисленной из института за неуспеваемость. А чего ждать от ребёнка в институте?
Он снова спросил:
– Хочешь ещё на пятьдесят раз? Просто так! А я буду здесь стоять, глазами хлопать! Хочешь?
Я стоял, потупив взгляд. Нет, что-то здесь не так. Батя стал почти одного цвета со своей рыжей бородой и хотел было уже нажать на кнопку, чтобы повторить, но вблизи показались репортёры, при которых он обычно пытался изображать заботливого папочку. Репортёр не стал церемониться, и, поздоровавшись, сразу взял быка за рога:
– Господин Ночников, всех наших читателей интересует: на чьи деньги ведётся судебный процесс? Ваши или благотворительные?
– Понимаете, в обычной ситуации никто не знает, на какой основе работает адвокат. Судьи просто видят дело и они ничего не знают о финансовых вопросах. В нашем случае, к счастью или к сожалению, не знаю, скорее к счастью, не знает никто.
Журналист слегка подвис, обрабатывая резонёрство моего папаши, что позволило ему усадить меня в машину без помех. Когда мы сели, он зашипел мне на ухо:
– Запомни, сопляк, я – начальство! Начальник сказал – ты сделал! Помимо тебя у меня ещё дети есть, а ты, неблагодарная мразь, имеешь все возможности только благодаря мне. Я хотел, чтобы ты был достоин своей гениальной старшей сестры хотя бы при помощи временных петель. Но ты посмел мне перечить! Ничего, дома ещё поговорим.

***
Это было итоговое слушание, которое папа ожидаемо проиграл. После оглашения решения, он показал судье кулак и тут же был оштрафован за неуважение к суду. Дальше шла матерная тирада, за которую он был оштрафован снова. Он обернулся, неприязненно смотря на меня. Понятно, за это опять платить придётся мне. Ещё полсотни раз задохнуться и полсотни раз быть пойманным. Плохо быть ребёнком. Всё, что мне позволено было сказать – это «Да.» на вопрос папиного адвоката о том, действительно ли моя сестра сидела за учебниками. Быть ребёнком – отстой.
Ответив, я сразу же отошёл якобы в туалет, вернулся только на оглашение решения суда. Впрочем, я и в самом деле просидел три часа в туалете, но занимался, так сказать, непрофильными для этого места делами: качал книги из интернета на недавно украденный вместе с деньгами телефон. Само собой, во время петли. Телефон этот был уже не первым и не в вторым, мне нужны были навороты: экран побольше, процессор пошустрее. Половину времени в петлях я посвящал чтению, а не выполнению тупых распоряжений моего бесноватого папаши.
В суде выступала в роли свидетеля одна женщина, советский вундеркинд, которую мой папа люто ненавидел за то, что она призвала его дать нам расти как обычным детям, не красть у нас детство. Когда-то папа орал дома о том, что раз она сидит в дорогом платье, и хорошо зарабатывает, то у неё никаких проблем никогда не было. Да, папа у меня – тонкий психолог, что и говорить. Как раз после той своей кухонной обличительной речи он и использовал против меня свою машину времени впервые. В тот вечер моё детство закончилось.
Тётя Ира, как я её про себя называл, смотрела на меня с сочувствием. У неё сын был немного старше меня, но после нескольких лет во временных петлях я могу быть ему ровней, а то и старшим братом. Эх, вот бы она забрала меня…
Но, конечно же, это всё были только мечты. Выйдя из здания суда, папа зашёл в магазин за огромной бутылкой дорогого вискаря. Напившись в дарабан, он принялся за меня:
– Ну что, Ульв, восстаёшь на интеллектуальные элиты России? Опаздывать смеешь? Именно из-за тебя мы проиграли дело! Алина, скажи ему спасибо!
Сестра устало привалилась к стене. Папа отвесил ей подзатыльник:
– Слушайся меня! Скажи ему спасибо!
Алина заплакала от боли и обиды. После второго подзатыльника она проговорила:
– Спасибо…
– Вот видишь, Ульв, как тебе она благодарна? Ты ей всю жизнь испортил! Она бы закончила институт за два года, а в итоге из-за тебя потеряла всё это время в суде! Ей уже одиннадцать лет, а она без высшего образования, позор! Будет тебе за бунт пятнадцать суток! В петле!
Он напился до такого состояния, что не мог самостоятельно даже вызвать такси, не то, что запустить петлю. Я помог ему с такси, когда он пробесился. Мы сразу поехали по оживлённому Волгоградскому проспекту, когда папа заснул на пассажирском сиденье. И тут случилось настоящее свинство: он случайно нажал на кнопку на браслете, запуская новую петлю. Я оказался в десяти минутах назад на тех же географических координатах – это была стандартная настройка этого устройства. Я оказался на той же самой точке посреди потока машин. Хорошо, что по этому месту ровно десять минут назад проезжала гружёная фура. Вот я сижу в машине, и вдруг оказываюсь под фурой и вот БАХ! И мы опять от здания суда отъезжаем – во время каждого перезапуска я на мгновение оказывался на передовой времени. Спустя мгновение я снова оказываюсь под фурой и в следующее снова: БАХ! И мы снова от здания суда отъезжаем. Физически я успевал ощутить за всю тысячу циклов не так уж много – всё происходило быстро. А потом папа сменил позу, отжав кнопку. Судя по тому, что для меня прошла примерно тысяча циклов, для него прошло около трёх минут. Пьянь.
Когда мы зашли в подъезд, папа завёл сестру в квартиру, и, захватив какой-то пульт, поволок меня на полтора этажа выше. Стоя у мусоропровода, он сел на корточки и, разнося чудовищный перегар, зашипел:
– Ты должен отменить решение суда. Сам думай, как, это твой косяк. Ты должен отменить или переписать решение. Понял?
Я пришёл в ужас. Все задания, что он давал мне в последние полгода, можно было или сделать за десять минут максимум, или за несколько циклов последовательно, моего небольшого баллончика с кислородом всегда хватало. Но настолько растянуть его не представляется возможным вообще никак.
– Пап, я не могу! Я там просто задохнусь!
– Значит, ставлю тебе десять тысяч циклов и три часа времени. Найди способ. Чтобы ускорить тебя, я меняю настройки: ты больше не будешь оказываться здесь между циклами.
Он защёлкал кнопками на пульте, настраивая время. Три часа?! Столько на одном баллончике я не продержусь!
– Пап!
Он отвесил мне подзатыльник:
– Ты смеешь мне перечить? Ладно, ставлю миллион попыток!
– Это невозможно! Дли этого нужно…
Я был в ужасе. Миллион циклов! Получив ещё один мощный подзатыльник, я замолчал. Чего же с ним говорить? И вдруг я снова стал задыхаться. Я стоял на том же самом месте, где только что стоял с папой. Судя по всему, в этот момент мы сидим в здании суда. Как до него добраться? На такси? Нет, никто не повезёт ребёнка одного. Общественный транспорт не успеет. После очередного глотка кислорода, я вспомнил, что рядом живёт старик, куривший так долго, что в итоге лёгкие у него почти отказали. Идиот. Он так жестоко расходовал кислород! Нет, стану взрослым – не буду курить никогда!
Какая это была квартира? Не помню точно, но это был девятый этаж, так что буду пробовать. Первую дверь открыла какая-то женщина. Я спросил, есть ли у неё кислород, но она покрутила пальцем у виска. А, да, она узнала меня и сразу занесла в списки нежелательных. Как же тяжело, когда батя у тебя – знаменитый идиот. Пользуясь тем, что деверь открыта, я вбежал в квартиру. Нет, здесь кислорода не оказалось, а у меня он как раз закончился. Через несколько секунд я стал задыхаться. Не хотелось мне мучаться от гипоксии, так что я сиганул в окошко головой вниз. Боль была чудовищная, так что я решил больше так не делать. Кстати, это может стать привычкой, которую однажды я применю, оказавшись на передовой, так сказать. Лучше уж задыхаться… Чёрт.
Ещё за две попытки я нашёл нужную квартиру, встал вопрос о том, как утащить этот баллон. Беда заключалась в том, что кислород в этом баллоне был из прошлого. По моим примерным подсчётам, при интенсивность окислительно-восстановительных реакций между иновременными веществами ниже примерно в десять раз. А в баллоне была лишь тройная концентрация кислорода от атмосферного. Подогревая баллон, я чуть увеличил скорость связывания кислорода с гемоглобином, но всё равно это обеспечивало лишь половину от необходимого для нормальной жизнедеятельности кислорода. Никакая экономия не могла дать мне возможность добраться до здания суда и тем более изменить решение суда. Да и зачем? Что, моя сестрёнка повзрослеет от этого? Батя хоть немножко поумнеет? Нет. Нихрена не изменится.
Миллион циклов? То есть, если считать, что каждый цикл для меня будет идти десять минут, то мне предстоит девятнадцать лет просидеть в этом доме. Что ж. Я лёг прямо на пол, достал телефон и баллон с кислородом. Хвала моей сообразительности, я успел закачать на телефон несколько тысяч книг – помимо одиночных книг и подборок там был случайно найденный на просторах интернета сборник «Библиотека в кармане.». Я прочитаю всё!
Прошло много лет. Мне не нужно было есть, спать, заряжать телефон, можно было лежать на голом бетоне и не бояться за здоровье. Меня тяготили только две вещи: смерть через каждый десять минут и необходимость каждый раз искать книгу и место, на котором остановился – это съедало почти половину времени. Мучения от асфиксии со временем почти перестали замечаться: я научился уходить с ними работать. Прочитав книгу, я давал себе десяток циклов на осмысление каждой, что, конечно же, помогло мне растянуть удовольствие, но вот последняя книга из скачанных дочитана. По количеству книг и суммарному объёму занимаемой ими памяти я приблизительно высчитал, что выход из этой петли будет очень скоро, всего несколько месяцев.
И тут мне стало страшно: смерть через каждые десять минут – это, конечно, очень неприятно, но что со мной сделает батя? Я уже даже не помнил задание: прожив больше половины субъективного времени в этой петле, я забыл очень многое, в том числе папин внешний вид. Попытавшись сосредоточиться, я смог вывести перед глазами только орангутанга. Можно было бы полезть в интернет за этим, но вот чести такой он не заслужил. Но всё-таки, какое у меня было задание? Я запросил в интернете новости на текущую дату и, как только страница прогрузилась, умер в очередной раз. Да, тяжело сёрфить интернете при таких обстоятельствах.
Через несколько циклов я догадался, что задание было в отмене решения суда. В прочитанных библиотеках были книги по психологии и даже по психиатрии и, хотя психолог не должен ставить диагнозы своим ближним, я всё же отважился поставить ему диагноз, прогноз выходит неутешительный. Папуля к ближним более не относится: я не видел его уже девятнадцать лет. Пожалуй, лучший диагноз поставили ему Ильф и Петров: жертва аборта.
Я нервно вышагивал, обдумывая сложившуюся ситуацию и периодически умирая. В памяти всплыла сцена: он сидел на корточках передо мной, нажимая на кнопки на своём запястье, где находилась мобильная панель управления машиной времени. Итак, в этой позе он отправил меня сюда. Глаза в той позе он не сможет защитить. Потом удар ногой в пах. Главное – добраться до большого пульта, лежащего около него. Где конкретно? Как его уничтожить? Впрочем, с последним проблем не будет: кинуть н ступеньки. Но где этот пульт лежит?
В голове, наконец, выстроился план: отвлечь батю, уничтожить пульт и бежать. На что потом жить? Что ж, это не проблема: я утащил много денег, их батя хранит у себя в сейфе. А я научился открывать сейф и заныкал много денег в стенной полости, о которой батя не знает. Самое главное – уничтожить пульт, без него никакой побег не удастся. Как бежать потом? Куда?
Я поднялся наверх, постучался в квартиру и, как уже делал раньше, вбежал в неё, чтобы оглядеть улицу. Примечая маршрут, я обратил внимание на того же самого мужика, виденного много лет назад. Единственный его глаз смотрел на меня снизу. Он кивнул мне.
Что за твою мать?
И вдруг я снова стою на лестничной площадке, передо мной стоял орангутанг. Присмотревшись повнимательнее, я нашёл аж четыре отличия от обезьяны: футболку, шорты и два тапка. Так, это мой батя. Чёрт, я вернулся в колею! Дальше я действовал по плану: тычок в глаза, удар в пах с ноги, удар лбом в нос. Он не ожидал этого, так что я смог дотянуться до пульта, которому, как ни странно, удар об ступеньку не нанёс никакого видимого ущерба. Поэтому я, пользуясь огромным количеством пригодного воздуха вокруг, побежал наверх. Постучавшись в дверь в ту же самую квартиру, вбежал в дверь и, добежав до кухни, выкинул пульт в окно с девятого этажа. Он разлетелся на куски. Ура!
Но мою радость омрачил папа, ворвавшийся в квартиру через открытую дверь. Я схватился за нож, но не смог толком дать отпор: фактор внезапности утрачен. Первым и единственным ударом я смог только слегка порезать ему кожу на руке. Перехватив руку с ножом, батя выкрутил мне её, нож я выронил, но затем ударил свободной левой ему в пах, правда, удар получился так себе. Он приложил меня правой рукой прямо в лоб. Я увидел кремлёвские звёзды, но этот удар меня спас: противник тоже потерял боеспособность, разбив кулак об мой лоб.
Внезапно я посмотрел на него совершенно другими глазами, и дело не в том, что за годы, проведённые в петлях, я стал ему ровесником: сам по себе возраст уже мало что значит. Причина – уровень образования, по которому я определённо его превзошёл. Среди многих тысяч книг, прочитанных мной за время последней петли, были книги по высшей математике, истории, биологии, географии и ещё куче наук. У него же был лишь купленный диплом МГИМО и мания величия. Помимо этого я повзрослел и, вероятно, настало то самое изменение личности с возрастом, но мой случай не имеет описания в возрастной психологии. Полагаю, этого термина не знает ни папа, ни остальные психологи. Я, как первооткрыватель, мог бы придумать что-то вроде ментального взросления, но это слишком банально.
Мой план с треском провалился. Батя взял меня под мышку и поволок прочь. Как это сказал Стэнли доктору Ливингстону: господин полный пэ, я полагаю? Он вынес меня в дверь, что-то прошипев хозяйке квартиры. Пожалуй, она никому об этом не расскажет, она запугана. Что ж, терять нечего. Оказавшись около нашей квартиры, он поставил меня на ноги, чтобы достать ключи. Если повредить ему ещё и левую руку, то он станет на некоторое время неопасным, это будет мой шанс, поэтому я, извернувшись, укусил его за кисть. И снова стал задыхаться, на этот раз от удара коленом в солнечное сплетение.
Я подивился тому, как разительно изменилось моё мироощущение. Вернее, удивился биомеханизм, ведь для него не прошло и часа. Он не переживал те десятилетия одиночества, за которые я успел выучить аж два языка. Кажется, я действительно стал вундеркиндом. Если, конечно, не принимать во внимание то, что я больше не кинд, ибо два с половиной десятилетия в петлях заставили сильно повзрослеть.
Он снова схватил меня, внося в квартиру, из-за переворачивания у меня из кармана выпал телефон и кислородный баллончик. Папа покосился на них и спросил:
– Что это такое?
– Этот баллончик не даёт мне задохнуться во время петель. Его хватает всего на десять минут, так что я никак не могу даже просто добраться до здания суда.
– То есть, тебя ограничивает этот баллончик? Тогда хрен тебе, а не кислород!
Он нажал на кнопку, выпуская газ, потом помолчал, оценивающе смотря на меня. Затем, решившись, подвёл меня к батарее и второй рукой полез в шкаф. Затем что-то щёлкнуло и я увидел, что оказался пристёгнут наручниками к батарее. Далее батя достал из шкафа несколько гаррот с металлическими петлями, скреплённых вместе каким-то блоком. Ого! Никогда такого не видел. У меня плохое предчувствие, как любили говорить персонажи Звёздных Войн. Затем он достал второй пульт от машины времени. Улыбаясь, он произнёс:
– Ты думал, что тот пульт – это и есть устройство? И не надейся.
Да-а… Он совсем с катушек слетел, не меня нужно держать пристёгнутым к батарее. Он что-то нажал на пульте и я ощутил в плече вибрацию, когда она закончилась, пульт издал писк. Батя улыбнулся ещё шире:
– Вот и всё. А ты хотел сбежать? Теперь попробуй.
Чёрт… Я совершенно не представлял себе, как это работает. Папаша надел на меня устройство из гаррот: по три петли на каждую конечность затянулись, но не сильно, каждая больно колола меня десятками шипов. Соединяющий их блок оказался на моей спине. Папаша с довольным видом изрёк:
– Как это писал великий классик? Чем я тебя породил, тем я тебя и убью. Хорошо знать литературу всё же, хотя бы в кратком изложении, но её тебе читать пока незачем. А теперь ты отправишься и исполнишь мой приказ.
Несмотря на боль, я насмешливо улыбнулся и показал ему средний палец:
– Видал? И, кстати, фраза звучит так: «Я тебя породил, я тебя и убью.». А краткое содержание можешь засунут себе в жопу.
Мне нечего терять. Может быть, если он выйдет из себя, он либо даст мне шанс сбежать, либо убьёт: хуже уже не будет, как ни крути. Он ожидаемо взбесился:
– Слушаться – твоя обязанность! Я даю тебе опыт социализации! Важнейший опыт социального взаимодействия: я начальник, ты – дурак! Встретил начальника, что нужно сделать? Поклониться! Как говорят евреи? Всякая власть – от бога, как можно ей перечить? Я с тобой разговариваю! Поклонись!
– А ты помнишь, как евреи ушли из Египта? Там было что-то про каждого египетского первенца.
Батя по-настоящему охренел:
– Что ты сказал? А ну повтори!
– Leck mich im Arsch.
– Чего?
– Это немецкий. Но его ты, конечно, не знаешь. Это призыв лизнуть мне жопу.
Я получил оплеуху. Облом.
– В общем, так, Ульв. Ты отправляешься в прошлое на пять часов назад. Задание не меняется. Кстати, скажи мне спасибо: я избавил тебя от ограничения в десять минут. – он потряс пустым баллончиком, затем указал на мою руку. – В эту штуку встроен датчик, если ты в течение двух десяти секунд не начнёшь двигаться в сторону здания суда, мотор включится и петли начнут двигаться все разом, сокращаясь в длине.
Меня прошиб пот. Да это ещё хуже, чем кровавый орёл! Был такой в древности способ казни: рёбра сзади разрубались и доставались лёгкие у ещё живого человека. Надо спасаться. Как? Я вдруг вспомнил, что рядом со мной лежит ранее замеченный утюг. Бате я им ничего не сделаю, но… Размахнувшись, я разбил тяжёлым металлическим предметом окно. Может быть, это хотя бы привлечёт чьё-то внимание.
– Да ты охренел?! Знаешь, сколько это окно стоит?
– Гораздо меньше, чем я тебе, дармоеду, притащил бабла.
Новая оплеуха. Он опять завопил на меня:
– Ты возвращаешь долг родителям! За воспитание, за любовь.
– За любовь? Как Эраст у Карамзина?
– Чего?
– Это была шутка про любовь за деньги. – увидев замешательство на обезьяньей морде, я пояснил. – Про шлюх.
Оплеуха. Вопль:
– Чё, самый умный?
– Вот ты всё и сказал. Кузнец гениев.
Отвесив мне очередной подзатыльник, он завопил:
– Учитель обязан научить, а не сам знать!
Забавно. Безумный требует, чтобы образованный доказал гениальность необразованного. Чуть переведя дух, он заговорил более спокойно:
– Кстати. Цикл окончится только тогда, когда у тебя в сумке появится печать судьи, до того ты не сможешь попасть обратно.
И он нажал на кнопку. Я снова начал задыхаться. Экономя остатки кислорода в лёгких, я лёг на пол. Без баллончика нечего было и пытаться. Через десять секунд, как и было обещано, зубастые петли начали двигаться, сначала медленно, затем всё ускоряясь и разрезая меня на множество частей. Я уже научился абстрагироваться от боли и смерти, потому не произнёс ни звука. Больнее всего мне был из-за того, что это мой конец, из этой петли мне уже не выскользнуть. Надеюсь, он поставил не на бесконечность, иначе это конец света. Но что останется к тому моменту от меня? Прошло несколько тысяч циклов. У меня появились тысячи фантомных конечностей, оставшихся из предыдущих перезапусков. Я уже почти потерял представление о себе, как о человеке. Когда я от нечего делать думал о себе, то перед глазами вставала только многоножка. Потом вспомнил человеческую многоножку, о которой как-то прочитал в интернете. Отвратительное зрелище. А если сравнить… Что хуже? Сложно сказать. Но одно я понял: я уже недалеко от сумасшествия.
В комнате послышалось, как кто-то меня позвал по имени:
– Ульв! Ульв!
Я хотел ответить, но лишь стоило мне открыть рот, гаррота заработали в очередной раз. Из мой глотки исторгся сдавленный хрип, говорить было трудно, хоть в петлю лезь. Надо мной стоял тот самый одноглазый мужик. Он смотрел на меня сочувствием.
– Извини, прямо сейчас я ничего не могу сделать. Поговорим в следующий раз.
Это было настоящее мучение. От меня одновременно отрезалось двенадцать кусков, но при этом происходило что-то жутко интересное. И мне, чёрт возьми, нельзя это услышать! Но всё же на этот раз я испускал свой последний вздох с надеждой.
После очередного перезапуска петли одноглазый снова стоял передо мной. Я смотрел на него с удивлением. Он вне цикла? Мужик держал перед собой планшет, на котором работал всё время, пока гарроты резали меня в последний раз. Он спросил:
– У тебя есть ещё время?
Я открыл рот, но не смог ничего не сказать: боль растягивала субъективное время слишком сильно, мне было непросто вспомнить русский язык. Настолько, что гарроты вновь принялись за дело раньше, чем я смог вымолвить хоть слово.
– Чёрт возьми, Ульв, это в последний раз, клянусь.
Меня привычно порезало на куски, но как только я вновь оказался лежащим на полу целым, пришелец нажал на кнопку на своём планшете, вдруг окружающий воздух стал насыщать меня энергией с первого же вдоха. Одноглазый поднял меня на ноги и отсоединил петли.
– Хвала Одину, ты нашёлся! Теперь расслабься, всё будет хорошо.
Хвала Одину, что в прошлую петлю я вспомнил, как говорить. Это долбаное чудо, что я снова могу говорить. Я обратился к вошедшему:
– В первую очередь, хочу тебя поблагодарить. Во вторую хочу спросить: кто ты такой и как ты тут очутился?
Да, дипломатичность из меня так и прёт. Нехорошо получилось.
– Я хотел спросить…
– Почему петля на меня не действует?
Я кивнул. Одноглазый ответил:
– Я наладчик. И создатель. Это я построил то, что тебя отправило сюда.
Он помялся, смотря на меня в нерешительности. Потом, видимо, что-то предположив, спросил:
– Сколько тебе лет?
– Десять. И, вспоминая одну сопливую книжку, уточню: да, уже давно десять.
Одноглазый улыбнулся:
– Ага, ясно. Так какой примерно у тебя возраст?
– Под сорок. Хотя, может быть, сорок уже и стукнуло.
Он достал пачку сигарет и с сомнением посмотрел в сторону. Я сделал разгневанную мину:
– Какой пример вы, гражданин, подаёте детям! Ай-ай-ай!
Когда незнакомец уже стал убирать пачку в карман, я вскинул руки в защитном жесте.
– Это была шутка! Ты спас мне конечности, так что делай всё, что хочешь.
Одноглазый сел на пол. Взявшись за голову, он сказал, старательно отводя от меня взгляд:
– Голова кругом. Хоть в петлю лезь.
– Да ты вроде и так в петле. И буду тебе благодарен, если ты вытащишь нас обоих из неё.
Мужик заржал.
– Ульв, давай аккуратнее, у меня слегка срыв шаблона. Я уже понял, что ты уже не ребёнок, остановись. Пока что не буду на тебя смотреть, не то могу воспринимать тебя неадекватно. Расслабься, всё теперь хорошо. Обычно с машиной проблемы возникают… Иного характера.
Кажется, это мой шанс. Я ухватился за него:
– Какого же?
– Нет-нет, это в другой раз. И да, предупреждая твой вопрос: он будет.
– Ладно. Так как тебя зовут?
– Многие меня зовут Вотаном.
Так. Перед атеистом появляется некто, утверждающий, что он бог. Здесь бы позвонить в дурку, но данный персонаж действительно может то, что я только что считал невозможным. Может быть, пора придумать, как он может доказать, что он бог? Да ладно, сказки всё это. Но Вотан догадался, что вызвал замешательство:
– Нет, я всего лишь человек. Просто из-за одного глаза меня так прозвали друзья. Я так привык откликаться на это имя, что предпочитаю им и называться.
– Что ж, господин Вотан, как скажете. Так как… – я указал на всё вокруг, не зная, как объяснить.
– Я должен перед тобой извиниться. Мой недосмотр. Мог бы – сделал бы раньше.
Я состроил нетерпеливую мину, но только потом заметил, что Вотан смотрел в сторону от меня. Но вопрос не потребовался, мой спаситель пустился в объяснения сам:
– Машина породила слишком много миров, теперь найти нужный стало проблематично. Кстати, если в двух словах, что ты думаешь о своём папаше?
– Обезьяна. Я могу и одним словом, у меня-то, в отличие от кое-кого, есть мозги.
Вотан усмехнулся.
– Ты прав примерно на девяносто девять процентов.
Тут он повернулся ко мне, смотря в глаза.
– Для начала повторюсь. Это я изобрёл машину времени. Я и представить себе не мог, что то, что происходит здесь, вообще возможно.
– Погоди. А что сейчас с петлёй? Почему я могу нормально дышать?
– Я перенастроил систему. Всё будет хорошо, не переживай. Кстати, это был умный ход с твоей стороны: сломав пульт, ты вызвал меня. Твой батя – опасный дурак. И ты прав: он почти обезьяна.
– Это как?
Вотан, извинившись, всё же закурил сигарету:
– И почему я должен объяснять детям такие вещи? А, ну да. Короче, это устройство для абортов.
– Чего?
– Чего слышал: это машина для абортов. Настоящая машина времени куда сложнее, чем тот тарантас, которым пользуется твой батя. Против настоящей я даже специально поставил защиту, так что теперь во всей метавселенной из-за меня невозможны настоящие путешествия во времени. Можно использовать только вот такие тарантасы времени.
Мне бы сейчас побеспокоиться о себе, выбраться отсюда: не хотелось бы продолжить мучения. Но одноглазый говорит, что всё хорошо, так что я слушал, не перебивая. Он продолжал смолить сигаретой:
– Я нашёл тарантасу времени применение: он уничтожает новообразования. В том числе и беременность, которую вообще-то не любят называть новообразованием.
– На каком сроке?
– На любом. Даже если завтра рожать. И даже больше.
Я выпал в осадок. Вотан продолжил:
– Вообще-то я лечил рак, но настоящий коммерческий успех поджидал меня на ниве абортов. Знаю, звучит жутко.
Я заподозрил неладное. С чего бы ему рассказывать какую-то постороннюю историю, если это ко мне не относится? Кажется, история медленно поворачивает к истории моего появления на свет. У меня появилось предположение, но я не мог в это поверить, а потому сначала спросил:
– Что происходит с ребёнком во время твоего аборта?
– Правильный вопрос, но неверная постановка. Происходит не с ребёнком, а со вселенной. Каждый раз вселенная расщепляется, появляется новое ответвление, где ребёнка не зачали.
– От меня хотели отказаться?
– Нет. Не от тебя. Однажды ко мне пришла дочка какого-то миллиардера, которой нужен был аборт, с собой у неё была плюшевая обезьяна.
– И?
– И обезьяна оказалась не плюшевая. Это был орунгутангёнок. Он исчез вместе с плодом. Понял, да?
Я заржал. Не только от диковинного слова, но и от понимания собственных корней.
– Я что, наполовину орангутанг?
– На четверть.
И тут я задумался. Крепко так задумался. Но потом решился.
– А как это вообще получилось?
– Даже не представляю. Но я смотрел линию времени твоего папани. Сомнений быть не может: он потомок того самого плода и того самого орангутангёнка. Они оба оказались выброшены во времени, получился какой-то… Демон. Я был уверен, что обезьяна плюшевая, так что не потребовал оставить её за снаружи. Вопрос в том, почему твой батя официально признан человеком, но этого я не знаю. Судя по всему, какие-то факторы заблокировали активацию генов орангутанга. Эпигенетика – слабоизученная штука, а если уж речь идёт о перемещениях во времени…
Я кивнул. Ну да, логично. Ричард Докинз писал, что компьютеры и гены – современные боги. То есть, нечто такое, на что можно повесить всё непонятное и неразрешимое. Теперь к ним присоединилась ещё и эпигенетика. Ну в самом деле, как ещё можно объяснить тот факт, что у мой батя похож на человека настолько, что ему выдали паспорт?
– Так, Вотан, что теперь? Я слегка в тупике.
– Хороший вопрос. Решай сам, чего ты хочешь.
Я задумался.
– А какие у нас варианты?
Мой собеседник хитро улыбнулся:
– Скажи сам, чего хочешь.
– Вкратце: выбраться из этого дерьма.
Под выжидающим взглядом Вотана, я конкретизировал:
– Как его можно убить?
– А ты хочешь?
– Я сомневался потому, что люблю животных и мой папа наполовину зверь. Но с другой стороны он такой же садист, как и живодёры.
Он всё так же продолжал на меня смотреть. Я понял, чего он хочет:
– Да, хочу.
– Отлично. А что потом?
– Потом? Потом в стене у меня есть хорошая сумма денег, на которую братья и сёстры смогут нормально жить. Жалко старшую сестрёнку, конечно. Надо бы ей как-то помочь. Она же совсем с ума сходит.
Вотан кивнул:
– Что ж. Вот и помоги ей. Всё звучит, как план.
Он достал из кармана пузырёк с таблетками, достал одну и сунул её во фляжку с водой, затем протянул её мне:
– Возьми. Как увидишь батю, сразу плесни ему в морду этой штукой. Через полчаса после этого можешь сделать с ним всё, что хочешь.
– А что это?
– Эта штука организует ему эпигенетический сдвиг. Короче, это активирует гены орангутанга, поможет тебе замести следы, сможешь обставить как самооборону. Как в квартиру забралась обезьяна – не знаешь. Всё понял?
– Нет. Что будет, когда я избавлюсь от него? Ты же понимаешь, что мне нечего делать среди ровесников? Мне сорок лет, я прочитал тысяч десять книг, я не смогу сидеть в школе, да и в институте с тупыми студентами я тоже свихнусь.
Он кивнул.
– Я оставляю тебе эту машину. Петли всегда в твоём распоряжении. Не бойся экспериментировать, я всегда починю. А чем тебе заниматься – ты же умный. Вот и придумывай.
Я поднял палец, задавшись самым интересным вопросом:
– А как мой батя научился пользоваться?
– Он же появился в этой машине. Вероятно, он всё понял интуитивно. А теперь извини, у меня вызов. А все вызовы всегда такие срочные! Жуть! На них всегда мало времени! Надеюсь, ты оценил каламбур. А теперь за дело. Кстати, эта машина может перемещать тебя не только во времени, пространство тебе тоже доступно.
Я удивлённо вытаращился на него. Он достал другой пузырёк и, вытащив оттуда таблетку, протянул её мне:
– Выпей. Это защитит тебя самого от активации обезьяньих генов. Плюс ещё ты при её помощи сможешь управлять машиной без пульта.
Я с сомнением посмотрел на препарат, но решил, что хуже, чем оказаться в бесконечной смертельной петле, уже не будет. Так что я проглотил пилюлю.
– Теперь ты управляешь машиной. И повторюсь: мы ещё встретимся, не бойся экспериментировать, но думай о своей безопасности. Иди и возьми своё!
Вотан исчез. Я почувствовал время. У меня будто активировался третий глаз. Через некоторое время я почувствовал, что могу управлять тарантасом, и вышел из петли у бати за спиной, как только он отправил меня в последний раз. Пока он не обернулся, брызнул ему на одежду из фляжки. Он обернулся и я увидел, как его глаза покидают последние проблески разума. Шерсть на всём его теле стала расти невообразимо быстро. Добежав до соседней комнаты, я взял сестрёнку за руку, утягивая вслед за собой.
Бах! И мы снова от здания суда отъезжаем. Точнее, мы из прошлого. Мы же настоящие зашли в здание суда, специально попавшись на камеры. Я перенастроил машину так, что теперь мы можем взаимодействовать с иновременной материей без проблем – нам предстояло переждать здесь несколько часов. Мы всё это время сидели здесь, ясненько? А что происходило в доме – не знаем. Соседка меня видела? Не знаю, как. Откуда у нас дома орангутанг? Опять же не знаю! Посмотрите камеры!
Мои размышления прервала Алина:
– Ульв, что это? Мы где?
– Я тебе всё объясню позже, пока что давай просто посидим здесь. Всё хорошо.
– Я хочу есть.
Ни слова не говоря, я переместился на минуту назад и вернулся обратно с десятком булочек из столовой и бутылкой воды. Сестра посмотрела на меня с удивлением: я дышал, будто после спринта. Поев, мы просто сидели в коридоре одни и играли на телефоне – я знал, где нужно сидеть, чтобы не привлекать внимание. Сестрёнка заинтересовалась игрой так, что даже не спросила, откуда у меня взялся телефон. Несколько часов пролетело незаметно. Затем я отошёл в туалет, откуда переместился в квартиру, где уже сидела обезьяна в центнер весом. Я взял из шкафа топор, но потом увидел это животное. Несчастный орангутанг оказался в таком непонятном мире людей совсем один. Не могу его убить, какой бы скотиной он ни был. Я посмотрел в звериные глаза и отложил топор. Не могу убить животное без крайней на то необходимости. Он бросился на меня, но я был готов: появился в зоопарке с ним, а затем исчез оттуда уже один. Придумают чего-нибудь, никуда не денутся. Это ценный подарок зоопарку.
Потом я вернулся в здание суда, где сестра всё так же играла в телефон. Версия для всех: герой-воспитатель напился и уехал на такси, оставив нас на улице. Мы же чинно-благородно дожидались его рядом со взрослыми, но, не дождавшись, попросили дядю позвонить маме, которая нас заберёт. Единственное, Алина может сболтнуть лишнего, но кто поверит ребёнку?