ВНЕК №14 Славные парни

Утреннее солнышко сладко зевнуло, с наслаждением потянулось и, раздвинув лучами пышные облачные занавески, окинуло рассеянным взглядом грешную землю. Все растения дружно потянулись ему навстречу. Вся живность, летающая, бегающая, ползающая и плавающая, проснулась и занялась повседневными делами. И только люди (конечно кроме тех, которые спозаранку отчалили на работу) продолжали безмятежно дрыхнуть. Хотя нет, некоторые пенсионеры ни свет ни заря выползли на свои грядки. И чего им не спится?

***

— Гули-гули-гули-гули…

   Чик сидел на нижней ветке яблони, низко наклонив чёрную кудлатую голову с еле заметными рожками, и увлечённо крошил батон, найденный в мусорном баке.

— Гули-гули-гули-гули…

— Ты чë это, бро, птичек кормишь? Благотворительностью решил заняться? — Чак примостился рядом, ветка даже не качнулась.

— Чем-чем? — Чик недовольно поморщился. Опять этот Чак выпендривается, вечно строит из себя умника.

— Ну этим, альтруизмом, — продолжил насмехаться Чак.

   Чик от такой наглости даже батон выронил из рук.

— А по сопатке не хошь?!!

Но не успел он замахнуться…

— Ах, мать-перемать вашу нехай! Кыш, проклятые! Всю машину изгадили, свиньи, чтоб вам ни дна ни покрышки! — из дома выбежал довольно-таки упитанный, лысоватый мужик в синих труселях и кинулся отгонять жирных неповоротливых голубей от старенького москвича.

— Ха-ха-ха! — дружно рассмеялись на ветке мелкие пакостники.

   Мужик, размахивая руками и продолжая сыпать проклятьями, скользнул взглядом по яблоне.

— Он нас не видит?

— Не-а.

— И не слышит?

— Нет. Люди вообще ничего не видят и ничего не слышат — невероятно глупые создания, — многозначительно покивал рыжей головой Чак.

— Ага, — согласился Чик. — Бегают, суетятся, ругаются. Смешные.

— Клавдия Захаровна! — еле сдерживая бешенство, заорал мужик, увидев на капоте раскрошенный батон.

— Ась? — откликнулась с огорода старушка-божий одуванчик.

— Это вы тут птичек кормили?

— Ась?

— Что это за батон?

— Ась? Чего потом?

— Тьфу! Глухая тетеря! — мужик захлебнулся злобой и, в сердцах махнув рукой, пошёл в дом.

— То ли потом, то ли теперя, — старушка проводила зятя недоуменным взглядом, пригладила непослушные седые прядки ладошкой и снова вернулась к своим заботам. — Чë кричит, сам не знает. Молодёжь нынче никудышная. Нервные все… Вот в наше время…

   Клавдия Захаровна вышла собрать огурцы с небольшой аккуратной грядки. Конечно, сейчас всё можно купить в магазине. Но своё-то, оно гораздо лучше. И всё под рукой: и огурчики, и морковочка, и свеколочка, и зелень всякая.

   Чак ехидно усмехнулся и тут же оказался на плече Клавдии Захаровны:

— А морковка-то как заросла! Сплошной бурьян! — громко зашептал ей в ухо.

— Ась? — всполохнулась старушка и, отставив на дорожку чашку с огурцами, ринулась в бой. Не разгибая спины, прошла от начала до конца всю морковную грядку.

   Чик поëрзал, устраиваясь поудобнее на другом плече одуванчика, и радостно включился в новую игру:

— И-их! А свеколку-то в траве совсем не видать!

— И клубника вся подорожником заросла! — вторил ему Чак.

— А на картошке небось жук колорадский!

— И чеснок уже выкопать пора!

   Бабка металась по огороду, как заполошная, хватаясь то за одно, то за другое. Пот заливал глаза, суставы щëлкали, спина скрипела при каждом повороте.

   Бесенята веселились от души. Клавдия Захаровна здорово их позабавила. Но день ещё не кончился. Друзья снова оседлали яблоневую ветку. Чем бы ещё поразвлечься?

— Может, с котиком поиграем? — Чик потянулся к увесистому недозрелому яблоку.

   Чёрный кот с белой манишкой на груди только что продефилировал по садовой дорожке, тщательно обнюхал хлебные крошки, пометил заднее колесо москвича и вдруг, словно почувствовав опасность, припал к земле, метнулся в сторону, лихо перемахнул через дощатый забор и скрылся в кустах сирени.

— А кот-то не дурак, я даже прицелиться не успел. Как он догадался?

— Интуитивно.

— Хм… вот опять ты снова…

— О, смотри, Чик, гламурная Зинка идёт! Важная такая, расфуфыренная, на голове копна огненно-рыжих волос, на ногах лабутены, — Чак озорно подмигнул приятелю.

— Лабу… чего?

— Ничего! Чашку подвинь!

   Чак подбежал к девушке сзади и, подпрыгнув, обхватил двумя руками толстую лодыжку. Зина остановилась, окинула рассеянным взглядом ногу и, ничего не заметив, шагнула вперёд. Прямо в подставленную чашку с огурцами.

— Ай! — неловко взмахнув руками и отправив модную сумочку в головокружительный полёт, девушка всем своим немалым весом плюхнулась на пятую точку. От боли и злости слëзы брызнули из-под густых нарощенных ресниц:

— Ма-ма! Ну что вы опять на дорожке чашку оставили? Неужто другого места не нашли?

— Ась? — обернулась на грохот и вопли старушка. — А я тебе говорила, доча! Говорила! Что ты в ентих лапотьенах ноги себе переломаешь!

   Зинаида рыдала, рассматривая окончательно испорченную дорогую, ну о-о-очень дорогую обувь.

А два проказника на облюбованной ветке покатывались со смеху.

— Чак, мы крутые пацаны?

— А то! Изобретательные и находчивые! Креативные, кароч!

   Чик не знал, что значит “креативные”, но по тому, как это было сказано, понял: они с Чаком — славные парни!

***

   Уставшее за день солнышко, раскрасив напоследок закатное небо всеми оттенками алого, отправилось на покой.

— Жизнь прекрасна и удивительна… — на самой высокой ветке запела свою вечернюю арию горихвостка.

   На старенькой лавочке под яблоней двое.

— Зин, ну успокойся ты! Ну их в баню, эти твои лабутены! Выбрось и забудь! Пока и всамделе ноги не переломала.

— Ага, легко тебе говорить, а я на них полгода откладывала, — девушка неуверенно всхлипнула и шумно высморкалась.

— Чтобы все подружки полопались от зависти?

   Зина улыбнулась и обняла мужа за внушительную талию:

— Да, чтобы все завидовали, а ты мною гордился.

— Глупая ты, Зинка! Я ж тебя не за лабутены твои дурацкие люблю, а за душу распрекрасную. Иди ко мне, кобылка огнегривая.

   Чик и Чак, затаив дыхание, вслушивались в тихий разговор, и было им хорошо от этих простых искренних слов и немножко грустно.

— Знаешь, Чак, пожалуй, люди не такие уж глупые. — Да, брат, — Чак положил руку на плечо товарища, — иногда они и видят, и слышат, и даже понимают друг друга. А это самое важное в жизни.