ВНЕК №18 Чуждый разум

«Я не встречал в природе жалости к себе,
Любая птаха, коль с ветки упадет,
закоченев от стужи,
Не испытает жалости к себе.»
Д. Г. Лоуренс

Со средней школой у меня связано мало воспоминаний. Думаю, там не происходило ничего такого, чтобы стоило откладывать в копилку памяти. Училась я весьма средне, без особого удовольствия, с учителями не ссорилась, но и никаких теплых чувств к ним не испытывала. Близких подруг не заводила, но и к изгоям себя не причисляла. Учитывая сложные семейные обстоятельства на тот момент, наверное, нельзя было требовать большего от ребенка в интернате.
Сейчас уже много лет спустя в периоды осенней хандры и накатывающего чувства тоски, когда хочется погрустить в тепле и уюте, мне почему-то вспоминается одноклассник Сашка, его серо-голубые глаза, которые смотрят куда угодно, только не на тебя, грубо стриженные взъерошенные волосы, скованность и угловатость всего тела, неуклюжесть рук с длинными пальцами.
Кажется, он жил в той школе всегда. Я с ним не дружила и даже не общалась, как, впрочем, и все остальные. Признаюсь откровенно, поначалу и вовсе не обращала на него никакого внимания, обустраивая свой собственный мирок и пытаясь перестать плакать по ночам.
Сашка был худой, невзрачный, как будто всеми забитый и затюканный паренек, хотя никто особо к нему не лез и не задирал. Не то, что его опасались, он в целом вел себя безобидно, просто сторонились, находя странным и не таким как все. Но если бы спросили прямо, в чем именно заключалась его странность, вряд ли бы кто-то мог точно сказать. Воспитатели ругались на него не больше, чем на любого другого.
За годы обучения до моего перевода в обычную школу я ни разу не видела его родных. Быть может, его вообще никто не навещал и никогда не забирал на выходные и по праздникам. На уроках он не проявлял никакой активности и часто даже не слышал, когда называли его имя. Могло сложиться впечатление, что он вообще не присутствует в классе, будучи глубоко погружен в свои раздумья. Правда, иногда вдруг ни с того ни с сего он начинал кричать и возмущаться, если кто-то делал ошибки или отвечал слишком медленно. По первости это пугало, но очень скоро стало обыденностью. Время от времени, когда не получалось договориться с ним и успокоить, учителя выгоняли его из класса, что ему скорее даже нравилось. Он принимался монотонно шагать по коридору от одного края к другому туда-сюда, размахивая руками и перебирая пальцами.
Сашка не всегда четко произносил все буквы, что объяснялось скорее ленью следить за своей речью или отсутствием практики, так как он почти ни с кем не разговаривал. Воспитатели сначала пытались его вовлечь в совместную работу, как-то достучаться, сделать внушения, даже наказывать. Но постепенно теряли интерес и в конце концов просто оставили в покое. Ему назначили занятия с психологом, который приезжал раз в две недели. И то частенько пропускал из-за каких-то семинаров по повышению квалификации и конференций. Никто не возражал. Не сговариваясь, учителя рисовали в журналах тройки-четверки и переводили Сашку в следующий класс.
Он не был глупым, хотя иногда и производил впечатление непонимающего дурачка. В его голове постоянно велась какая-то напряженная мысленная работа и крутились идеи, малопонятные для окружающих. Можно было бы долго отгадывать, какое содержание скрывает книга со столь блеклой и неприглядной (по первому ощущению) обложкой, и так и не понять, что перед ними целая библиотека.
Сашка постоянно читал. Взахлеб. Даже есть не садился без книги, которую клал на колени, за что получал нагоняи от медсестры и воспитателей, поскольку сидел со скошенным плечом и ссутулившись. К тому же, хоть это было не сильно заметно из-за очков, левый глаз его немного косил. Быстро проглатывая книгу целиком, он потом возвращался и медленно перечитывал, смакуя и запоминая понравившиеся моменты.
Порой на него словно находило что-то, и ему хотелось поделиться прочитанным. Наверное, чтобы лучше запомнить или переосмыслить. Тогда Сашка подходил к кучкующимся одноклассникам и без вступительных речей начинал по памяти цитировать какой-нибудь отрывок страницу за страницей. Удивительное дело, но его почти никогда не прогоняли. Только редко когда могли выслушать до конца, теряя терпение. А ему это было важно, даже жизненно необходимо. И когда не получалось договорить, очень нервничал и расстраивался. В более старших классах, он откуда-то придумал спрашивать потенциальных слушателей, не угодно ли им уделить ему некоторое время. И на любой ответ, положительный или отрицательный, отвечал: «Приму это за «Да», и приступал к рассказу в своей манере.
Читая все подряд, особое внимание он уделял книгам про космос. Его интересовала и научная фантастика, но все же предпочтение отдавалось энциклопедиям, справочникам и редким журналам по технике, где затрагивалась тема астрономии и ракетостроения. Математика и физика были его любимыми предметами. Однако он заранее пробегал учебники и знал все темы наперед, поэтому на уроках откровенно скучал. Его увлечение соответствующим образом отражалось на той информации, которой он с переменным успехом пытался делиться. Естественно, что его тут же окрестили космонавтом, астронавтом и звездочетом. «Опять в дальнем космосе сидит», «До сих пор из невесомости не вышел», «Астронавт над расчетами завис», «Не досчитал еще свою коллекцию звезд». Без особой злобы, но с удовольствием, подтрунивали над ним в моменты его задумчивости.
Может быть, всего этого я никогда и не узнала, если бы однажды на перемене он не подошел ко мне и не сказал: «Знаешь, я бы взял тебя с собой». От неожиданности я растерялась и даже не спросила, куда. А он не стал пояснять, молча постоял рядом еще немного и пошел дальше по коридору. С тех пор я неосознанно начала к нему приглядываться, и он вдруг перестал быть мне безразличен. Я не имею в виду первую детскую любовь или некую подростковую привязанность. Отнюдь. Только лишь то, что, когда он попадал в поле моего зрения, я выделяла его на фоне всех остальных. Возможно, этому способствовало обещание мамы перевести меня в следующем году отсюда в обычную школу рядом с настоящим домом, и мыслями я уже была «за стеной», что позволило смотреть на мою жизнь сквозь призму робкой надежды скорых перемен к лучшему.
Раньше я жалела только себя, а теперь мне становилось жалко его. Все мы здесь были так или иначе заброшены и предоставлены самим себе. И каждый пытался что-то сделать и урвать для себя, похвастаться, получить что-то модное, вкусное, интересное, каким-то образом скрасить свой быт и учебную рутину. А ему словно не хватало для этого нескольких винтиков, не было в нем таких программных настроек. Из одежды носил, что носилось, стиранное, нестиранное. Носки от разных пар, иногда вывернутые наизнанку. Рубашка, вечно торчащая из штанов. В столовой съедал все, что давали, не привередничая.
Большинство из нас мечтали о том, чтобы поскорее закончить школу, уйти от сюда и начать самостоятельную свободную жизнь. А Сашке было как будто все равно. Он всеми мыслями парил далеко от нас. И пока мы делали скучные контрольные работы, он в своей голове наверняка придумывал конструкции ракет, занимался вычислениями полетов, выдвигал гипотезы, доказывал и опровергал собственные теоремы.
Еще осенью в последний год интерната я заметила, что он часто и подолгу что-то рассказывает нашему школьному дворнику, угрюмому бородатому дяде Коле непонятно какого возраста, которого мы все почему-то побаивались и старались обходить стороной. Тот ничего не отвечал, занимался своими делами, но иногда переставал шуршать метлой по упавшим листьям и продолжал слушать. Отдых от работы само собой предполагал перекур. Но как только он подносил спичку к папиросе, Сашка убегал. И дворник перестал при нем курить.
В середине апреля я уже не могла дождаться своего переезда домой. Я даже иногда потихоньку уходила с уроков, отпрашиваясь в туалет и подолгу не возвращаясь. А сама шла на улицу и сидела на лавочке греясь под солнцем. И вот в один из таких дней я случайно услышала, что именно рассказывает дяде Коле Сашка. Его по всей видимости опять выгнали из класса. Это были все те же отрывки из книг, которые он наизусть зачитывал всем. Но в этот раз слова звучали как-то по-особому. Не отрешенно и обезличено, просто чтобы передать информацию, как раньше, а как будто воодушевленно и с частичкой его самого – того, которого я успела немного рассмотреть.
Я не слышала точно, да и уже не помню всего. Но тогда мне вдруг очень захотелось с ним поговорить. И я думала, что завтра после уроков обязательно его обо всем спрошу. Мне показалось важным поделиться с ним своими чувствами, дать ему знать, что я вижу и немного понимаю его, как-то приободрить и сказать, что у него все получится.
Только на следующий день Сашка пропал. Рано утром собрал кое-какие вещи, оделся и еще до завтрака выбрался из школы. Был большой скандал, разбирательства, приезжали из города какие-то комиссии, которые по нескольку раз опрашивали воспитателей и детей. Но ничего особенного не выяснили, а его потом так и не нашли.
Самый бесхитростный человек, который никогда не делал подлостей, не врал, не говорил за спиной и не сплетничал, потому что попросту не умел. Где ты сейчас, Сашка космонавт? В нашем реальном мире, полном недостойных ругани и склок бытовых проблем, грубости и нетерпимости окружающих? Или бороздишь бесконечные пространства вселенной, встречаясь с иными цивилизациями и пытаясь понять чуждый разум?
На планете Земля вряд ли тебе будет также легко, как где-то там наверху среди звезд в одиночестве. Но, быть может, найдутся люди, которые если не помогут, то хотя бы не станут тебя обижать. Так хочется на это надеяться.