Рассказ №7 Проект Соретты

Соретта впервые повстречала людей на второй день в Светцари. Ей эта встреча навсегда запомнилась.

Сонная, растрёпанная, красноглазая, она вышла из корчмы ранним утром. Отдохнуть с дороги не удалось: одна соседка беспрестанно ворочалась, другая — громко храпела, и уснула Соретта только глубоко за полночь. А проснулась рано. Слишком боялась опоздать. Перекусила внизу, глотнула холодного нектара и побежала, тесно-тесно обоими руками к груди прижимая потрёпанную сумку с драгоценным письмом из Университета Светцари.

Предыдущим вечером, в день прибытия, она от ворот до корчмы добиралась вдоль главных городских улиц. И ей не понравилось. За ней увязалась ватага детишек-хрущей; они показывали на неё пальцами, норовили окружить и наперебой интересовались, откуда она такая взялась. Её несколько раз обрызгало грязной водой из луж. Уличные торговцы с криками “купи, купи!” пытались ей всучить в руки то шляпы, то украшения. Один раз она чуть не вышла на мостовую прямо перед стремительно несущейся бричкой: благо, успела отпрыгнуть.

А потому в то утро она пошла окольными путями, переулочками, прилегающими к основным транспортным артериям города. Далеко не отходила.

Через четверть часа впереди замаячили башни Университета. Она остановилась передохнуть, и взгляд её сам собой упал на что-то, что она сначала приняла за кучу мусора. Она прищурилась. Какие-то деревяшки, лоскуты ткани, ниточки-верёвочки, даже стекло блестело на солнце… Соретта моргнула и не поверила своим глазам: пёстрое нагромождение хлама превратилось в городок. Маленькие хижины взгромоздились друг на друга горкой детских кубиков. Кусочки ткани служили крышами, мостами, стенами и навесами. Узкие, сложенные из опилок дорожки опоясывали беспорядочные кварталы и соединялись с верхними ярусами верёвочными лестницами. Бодро вертелась ветряная мельница: лопасти поймали случайный сквознячок. У самого подножия — грозный частокол высотой ей по щиколотку; с воинственно вздёрнутых кольев-зубочисток свисали дохлые мыши… И стекло-то не просто стекло, а линза миниатюрного телескопа.

Пока она пялилась, линза повернулась к ней.

Соретта ахнула, повертела головой, глянула опасливо в сторону Университета, и, рассудив, что он был совсем близко, присела рядом с городком. Там зазвенели колокольчики. Она прикрыла рот ладошкой, отодвинулась, опять осмотрелась: не нарушает ли она каких-то местных правил? Но в переулке никого больше не обнаружилось. Только она и поселение, которое уместилось бы в дорожный сундук.

И люди.

Крошечные, с мизинец ростом, цветасто разодетые, с розовенькой кожей. С полсотни, хотя с каждым мгновением их количество уменьшалось: они прятались по домам. Перебегали туда-сюда, ныряли в потайные лазы, некоторые и вовсе скользили по верёвочкам, натянутым между деревянными шпилями. Её появление явно вызвало тревогу. Сердце кольнуло чувство вины.

— Здравствуйте, — робко проговорила она, не зная ещё, что на клекте они не говорят. — Меня Соретта зовут.

Колокольчики по-прежнему звенели. Люди по-прежнему прятались. Она подумала, что у них наверняка где-то есть настоящее укрытие. Наверняка под городком есть трещины в булыжной дороге. Ей захотелось остановить панику, показать им, что бояться её нечего; ей же просто любопытно! Интересно, а на местных они так же реагируют?

Не придумав ничего лучше, она ткнула пальцем в свой пушистый усик и сказала:

— Я церёшка. Сатурния. Вы тут таких, наверное, не встречали. Я с Гречневого хребта. Не бойтесь. Я вам ничего не сделаю…

Она много чего им ещё сказала, но наладить контакт ей в тот день так и не удалось. Спустя полчаса она продолжила свой путь в Университет. Но мысли её сместились с драгоценного письма в новую, неожиданную сторону.

***

Три месяца спустя церёшка Соретта сидела за столом напротив ректора Сугруда, старенького, полноватого светцарийского хруща. На столе перед ректором лежал отчёт о её, Соретты, квартальной успеваемости. Палец правой руки ректора скользил вдоль аккуратных строчек. Второй рукой он отправлял в рот маленькие, хрустящие сухарики. Крошки с его губ беспрестанно сыпались на отчёт, что Соретту изрядно раздражало. Но виду она не подавала.

Именно рука ректора Сугруда некогда подписала письмо-приглашение, с которым она приехала в Светцари. С момента своего прибытия Соретта успела навсегда распрощаться с большей частью имевшихся у неё некогда иллюзий о городской жизни в целом и Светцари в частности. Несколько раз она приходила к Восточным воротам и как бы невзначай спрашивала возниц, сколько ей будет стоить проезд до Хребта. Но кошелёк из-за пазухи так ни разу и не вынула.

— Признаться, ожидал меньшего, — сухо сказал ректор, подняв на неё наконец глаза. — Для мотылька вы справляетесь неплохо.

“Для церёшки”, — мысленно поправила она его. Соретте не нравилось слово “мотылёк”. Как будто она тут просто мотается, а не живёт и учится.

— Возможно, в следующем году мы выделим для мотыльков Загорья не одно место, а два, — молвил он. — Вы очень хорошо читаете. Явно умеете глядеть меж строк!

— Мой отец привозил мне книги…

— Мне не интересно, — помотал головой ректор, и она прикусила язык. — Не задирайте нос. Мы отсеиваем студентов на пяти стадиях, барышня, и вы прошли только первую. — Он сощурился. — Только первую, понятно вам?

— Да, — послушно кивнула Соретта. — Я знаю.

— Тогда, верно, вы знаете о второй. Самостоятельный проект…

Она знала, и выговорила следующие слова на выдохе.

— Я хочу изучать людей.

Хрущ выпучил на неё глаза.

— Людей?

— Людей.

— Зачем?

Она сглотнула.

— Меня поражает, как естественно они вписаны в жизнь Светцари. Ещё больше меня поражает, что они, кажется, никому не интересны. Я хочу разобраться, откуда они взялись, и как тут выживают.

Ректор хмыкнул и задумался. Между его кустистых бровей залегла морщинка. Он прищурился и уставился на стену поверх её головы. Соретта терпеливо ждала. Сугруд важно покивал, хмыкнул, сцепил перед собой пальцы и сказал ей:

— Нет.

Церёшка этого почему-то не ожидала.

— Нет?

— Нет. И не потому, что я против вас что-то имею. Говорят, — он стрельнул глазами в сторону отчёта на столе, — вы демонстрируете хорошее внимание к деталям. К мелочам. — С его губ сорвался сухой смешок. — Но всё упирается, дорогуша, в деньги. Раньше, при царской власти, Университет получал золото мешками, и никто нас не спрашивал, куда оно уходит. Сейчас… сейчас оно совсем не так. Сейчас мы пишем отчёты и всё тщательно обосновываем. И я вам, барышня, говорю честно: никто на исследования людей денег не даст.

Закончив, он откинулся на спинку стула; та протестующе скрипнула. Хрущ уставился на собственные сцепленные руки.

Соретта, само собой, сдалась не сразу. Она достала из своей сумки зарисовки-схемы. Она уже начала составлять план работы, и мысли свои она любила организовывать в виде сложных карт с большим количеством стрелочек и геометрических фигур; выглядело всё это очень солидно. Когда у неё закончились аргументы, она перешла на мольбы. Тщетно! Хрущ остался непреклонен.

— Уверен, вы придумаете что-нибудь другое, — сказал он, когда Соретта уже шла к двери. Она только усиками сердито взмахнула. И, уже взявшись за ручку двери, оглянулась на него через плечо и спросила:

— А раньше-то их кто-нибудь изучал?

Сугруд пожал плечами. Она открыла дверь, сделала шаг в коридор, и ей в спину донеслись прощальные слова ректора:

— Да, кто-то… кто-то вспоминается. Но не тратьте зря время…

***

Само собой, первым делом после разговора с ректором Соретта направилась в университетскую библиотеку. Её интересовал архив старых студенческих работ. Она вооружилась каталогом и щёткой и пошла рыться в горах старых свитков и высохших книг. Она быстро потеряла счёт времени. Пыль набилась в её пушистые усики и светлые локоны. Она то и дело ударялась в яростный чих. Посеревшая церёшка двигала лестницу от полки к полке, перебирала шелестящую бумагу, вчитываясь с трудом в имена на корешках.

Её поиски увенчались успехом. Нужная ей работа была озаглавлена “Полное и всеобъемлющее описание рода Человеческого”. Соретта сунула свиток под мышку, вышла из архива, расписалась и сразу уселась за ближайший стол. Она вынула перо и чернильницу, расстелила пару листов бумаги, развернула свиток и принялась за чтение.

Её интерес быстро сменился жестоким разочарованием.

“Люди — миниатюрные существа, похожие на сектов, но не обладающие вторичными родовыми признаками и оттого напоминающие сырые слепки или деревянных кукол…”

“Признаков интеллекта не обнаружено…”

“Социальное поведение примитивно и не заслуживает интереса…”

“На клекте не говорят…”

Автор ни разу к людям даже на расстояние вытянутой руки не приблизился. Даже, судя по всему, не пытался с ними лично говорить. Он ограничился сухими, излишне механическими описаниями. Ещё и чушь всякую нёс местами.

“Вероятно, люди появляются на свет прямо из мусора, в котором живут, подобно обыкновенным мышам…”

Соретта, расстроенная донельзя, свернула свиток обратно. Положив его на место, она покинула библиотеку и вскоре вышла из ворот Университета под ночное небо. Только на свежем воздухе она осознала, как сильно устала. Церёшка двинулась потихоньку в сторону дома. Она всё ещё жила в той же корчме, в которой провела свою первую ночь в Светцари: хозяин знавал когда-то её отца.

У неё мелькнула мысль посетить общину, но она от неё отказалась; пришлось бы идти тёмными переулками, а на улицах Светцари ночью подстерегали самые разные опасности. Она пошла широкими улицами, которых некогда избегала из-за излишней оживлённости. Задержалась лишь однажды. На мосту Терпких Ароматов.

Новом, само собой.

***

Мост Терпких Ароматов на одноименной улице изгибался изящной аркой над бурной рекой Цари. Корчмарь, у которого Соретта жила, ещё в день её прибытия ей сказал: идёшь, значит, на север, выходишь на Терпких Ароматов и она тебя приведёт прямо к университету. Она по большой и шумной улице идти струсила, что и послужило причиной для судьбоносной первой встречи с людьми. Но позже в тот же день, когда она уже гуляла по прохладным коридорам Университета с другими новичками-первокурсниками, мост Терпких Ароматов внезапно, без предупреждения, взял и рухнул во время парада городской стражи. Несколько десятков всадников оказались в пенных водах Цари.

***

Восстановить мост удалось быстро. Поговаривали, что новый мост от старого внешне совсем не отличался, и оттого многие его избегали, предпочитая пересечь Цари на квартал выше по течению, по Мосту Мукоделов. Соретта в мостах ничего не понимала: этот ей казался таким же прочным и надёжным, как и любой другой.

Предыдущий тоже был в отличном состоянии, напомнила она себе. А потом — взял и упал. Прямо под ногами. Бывает же…

Она остановилась на середине, облокотилась на перила, уставилась в тёмную, бурлящую воду. Её путешествие с Хребта в Светцари проходило по и вдоль Цари: река брала начало на её родине. Иногда она фантазировала, что, может, родители пошлют ей письмо на лодочке из бересты. Иногда просто думала о том, что вот она, родина: ледяная, колючая, свежая…

По мосту застучали колёса. Затрясло. Она вцепилась в перила одной рукой и обернулась. По Терпких Ароматов промчались друг за другом два тяжело груженных фургона. Эмблемы на боках пронеслись размытыми пятнами. “В порт едут, — решила она, — в последний момент погрузить что-то хотят…”

О фургонах она в следующие пять минут благополучно забыла. Она продолжила путь домой. Её мысли вернулись к людям. Соретта ещё не готова была сдаться.

***

Спустя два дня у Соретты настал выходной. Она пришла к общине ранним утром, и пришла не с пустыми руками. Крошки, напёрсток масла, затупившаяся игла: она привыкла каждую неделю собирать со своего стола всякие мелочи, которые могли пригодиться её миниатюрным друзьям. Соретта разворачивала кулёк со своими дарами у входа в городок, и его жители неизменно выходили небольшой, вооружённой группой. Иглы они особенно ценили.

Церёшка уселась чуть поодаль, скрестила ноги, упёрлась подбородком в ладони. Они от неё больше не прятались. Не затягивали лоскутами материи окна и коридоры. Ей позволили наблюдать, хотя, конечно, не трогать. Она не знала, способны ли они были её остановить, но не позволяла себе об этом думать.

Её поражало отношение жителей Светцари к этим существам. Город жил так, словно в нём вообще не было человеческих общин. О них не говорили. Их не замечали.

Сумасшествие, считала она. Как будто у них нечему учиться. Как будто они тут проездом, и когда-нибудь просто исчезнут. Она считала их частью большого светцарийского конструктора; она верила, что они были нужны городу, и город был нужен им, и упорное отсутствие интереса казалось ей попросту постыдным. И очень недальновидным.

Многие ли останавливались хотя бы просто на них посмотреть? Понаблюдать за тем, как они сооружают свои частоколы хитрыми, многослойными кольцами? Пытался ли кто-то разобраться в том, как они мастерят бутылочки, в которых хранят масло? Как собирают паутину так, чтобы в неё не вляпаться? Ей хотелось всё это знать. Она уже знала больше, чем большая часть коренных светцарийцев… но всё равно слишком мало, чтоб хоть кого-то убедить в необходимости её работы. Даже за язык толком не принялась — не знала, с какой стороны подступиться…

Её взгляд поймал белобрысую фигурку: девушка, кажется, её возраста, с палочкой в руках. Девушка подпрыгнула, зацепила палочкой натянутую меж двух соседних башенок верёвку, и ловко по верёвке заскользила вниз. Соретта улыбнулась, думая про себя о том, что придётся просто делать два проекта сразу: как-то же нужно угодить ректору. Можно, например, заняться вопросами коллекторов: это городским властям всегда интересно, и этим никогда и никто заниматься не хочет. Может, к ней присматриваться не будут, и она сможет спокойно в свободное время составлять собственное Описание рода человеческого. Только — ха — свободного времени у неё, конечно, не останется…

Девушка соскочила со своей верёвки, и та заходила ходуном вверх-вниз.

Соретта моргнула. Открыла рот. У неё возникло ощущение, возникающее, когда в разговоре никак не получается вспомнить нужное слово. Она захлопала ушами, взмахнула усиками, подняла руку. Выглядела церёшка, наверное, на редкость глупо, но в тот миг она об этом совсем не думала.

— А, а! — воскликнула она. А потом, недолго думая, взяла и ударила кулаком по земле.

В её сторону повернулась пара голов. Мало, мало. Но если…

Она вскочила на ноги, подпрыгнула, приземлилась.

Поймала трепет верёвочек и тканей. Засмеялась.

***

Её проект носил официальное название “Создание точных макетов и моделей для описания катастрофических и разрушительных мелких вибраций”. Она, на самом деле, не знала, имеют ли мелкие вибрации какое-либо отношение к падению моста. Но версия казалась достаточно правдоподобной, чтобы ректор Сугруд поддался. Он даже помог описание проекта дополнить полезными параллелями: что-то про струны для лир, что-то про требюше, что-то про сваи… Она на всё согласилась.

Долгожданное одобрение церёшка получила ещё через неделю. Вернувшись в корчму вечером, она выпросила у хозяина разрешение заглянуть в его кладовую и поскрести там по полкам. Она пришла туда со старым табачным кисетом, который доверху набила пшеном, крошками, сухой зеленью и скомканной паутиной. Потом она купила у одной из своих соседок четыре хороших медных иглы.

Всё это она принесла к общине уже на следующее утро. Как и прежде, она развернула свои подарки у входа. Как и прежде, люди их деловито осмотрели, и явно поразились. Она вежливо кашлянула, вынула из кармана изрисованный кусочек бумаги и медленно — очень медленно — поднесла его поближе.

И затаила дыхание.

***

Ещё через некоторое время Соретта сидела за столом в библиотеке. Она чертила. На лежавшем перед ней широком листе постепенно приобретал очертания сложный предмет, напоминавший конструкцию из зубочисток. Узлы и палочки… Но каждый элемент был аккуратно помечен. “Дерево”. “Гвоздь”. “Верёвка, натяжение: один оборот вокруг пальца…”

Она работала очень аккуратно. Во-первых, эту схему она должна была показать на ближайшем экзамене, и она уже успела две изгадить случайными помарками. Во-вторых, по бумаге сновала Йоле. Она надела на голову ремешок с кусочком стекла, который ярко блестел, но Соретта всё равно боялась потерять её из виду.

Она успела уяснить, что потерять из виду — самое страшное, что может случиться в совместной работе с кем-то, кто ростом с твой мизинец.

Йоле вооружилась кусочком грифеля и тоже делала пометки. Записи. Они уже кое-что знали. У них уже лежали кусочки этого прототипа и записи простейших экспериментов. Они натягивали верёвочку меж двух грузил, закрепляли оба, потом Соретта осторожно верёвочку щипала, а Йоле что-то помечала. Записывала силу вибраций чёрточками. Чем больше чёрточек, тем сильнее. Чем чёрточка длиннее… Соретта пока не понимала, что скрывалось за длиной. Они до сих пор говорить друг с другом так и не научились. Хотя пытались; имена — хорошее начало. Отдельным словам тоже друг друга научили. Бумагу вот Йоле называла папэр. Внимание привлекала громким вага!

Церёшка не сомневалась, что ещё многое упускала. Наверняка даже что-то критичное. Может, она слишком цеплялась за эти верёвочки. Мост — не верёвочка. Мост — он жёсткий, разве не так?..

Она надеялась в скором времени одолжить для экспериментов лиру: может, получится добавить в уравнение из натяжения и длины ещё и звук. У неё роились и другие мысли. Она не беспокоилась. Времени у церёшки было ещё полным-полно. Работать было в радость. Работая над схемой, она представляла себе городок человеческой общины, и думала: вот тут планки сходятся совсем как там, может, мы разберёмся, что их может обрушить, может, найдём слабые места…

А там, может, окажется, что маленький город — он совсем как большой.