Рассказ №8 В чертогах музы вдохновенной*

Вирусную мыслеформулу «ничего себе!» он мигом переправил на позитивную «всё себе!», и ещё раз оглядел своё отражение в зеркале. Ему было хорошо.
Он чувствовал себя и эффектным, и успешным.
Как бы ни поглощала предпринимательская круговерть, он умел оставлять производственные заботы вне дома, создавая счастливый мир для своих муз: жены и двух дочек, одиннадцати и двенадцати лет. Крохотные белокурые очаровашки подрастали в нежных красоток, очень похожих на мать, но несущих и неизгладимые черты его, Аркадия! Ему нравилось их баловать, что он и делал, к обоюдному удовольствию.

– Галя, девочки готовы?
– А девочки отказались ехать в филармонию. Я тороплюсь, иди и договаривайся с ними сам.

Дочки сидели в уголке и шушукались.
– Мы на эту скукоту не пойдём. И вообще, мне ещё уро-оки… – это младшая, Ларочка… Её репертуар!
Натыкаясь на острые грани дочкиного характера, Аркадий порой терялся. И с чего вдруг восстание затеяли?
– Не на уборку территории — на концерт зову!
– А почему одни мы должны отдуваться?! А Мишка останется дома?!
– Да поймите же, Мишка ещё ма-аленький. А вы уже несколько лет в музыкальную школу ходите. И ваша любимая Раиса Фёдоровна сегодня будет выступать. Как можно не прийти?!
– Вот и отправляйтесь с Мишкой вдвоём, а третьей маму прихватите. А мы вас честно подождём под домашним арестом. А Раисе Фёдоровне скажешь, что у нас высо-окая температура.

Щёлкнула дверь — жена процокала каблучками до лифта. У неё сегодня по договору – свободное время: терапия от проф. выгорания на почве интенсивного материнства.

Аркадий осознал, что союзников у него нет, зато есть весомый аргумент:
– Но у нас всего три билета!
– Пойдём, так и быть, только если и Мишка с нами. А если он, по-твоему, маленький – возьмёшь его на руки.
– Но Мишка с няней гуляет на площадке!
– Так по пути его и захватишь.
Поняв, что попал впросак, папа согласился. Да и то верно – сыну уже восьмой год, пусть привыкает, приобщается к культурной жизни семьи.

За спорами и сборами едва успели к третьему звонку.
Войдя в зал и торопливо умостившись в кресле, многодетный отец взгромоздил на колени недовольного увальня, по дороге кое-как уговорённого на это послушание, и попытался вникнуть в происходящее. Но дочкам долго смотреть на сцену не хотелось — они уже уютно шушукались, тыча в смартфоны под виртуозное шелестение скрипок.

Зал был полон. В программе концерта значились местные профессора, преподаватели и лучшие студенты, и у каждого были свои родные, ученики и почитатели.

Жизненная траектория Аркадия пролегала вдалеке от ареалов классической музыки: она его утомляла, а порой и раздражала, вопреки общественному мнению о целительных свойствах классики. Но прививать дочерям изящные искусства он начал сызмальства. А ради святого дела не грех и немного пострадать. Мишка «страдал» тоже, за компанию с отцом, тем более, что отец ему кое-что наобещал, а это стоило того. Отвернувшись к стене, сын вертел в руках трансформер и придумывал, как побыстрее из этого плена выбраться.

Аркадий оглядел публику. Знакомых не заметил.
Попытался заслушаться квартетом струнных. У скрипача от интенсивной игры вдруг оборвалось несколько волосков на смычке, и они реяли длинной седой «бородой» вослед движениям руки. «Прикольно, – подумал Аркадий, – интересно, это случайность или трюк, типа «тесёмочка развязалась»?» Хоть какое-то развлечение!

Инструменты и музыканты время от времени сменяли друг друга, оставляя надежду на скорое окончание искусной экзекуции, по принципу: «всё проходит – пройдёт и это».
Следующей на сцену вышла тщедушная особь, которую и женщиной-то было назвать трудно: какое-то плоское недоразумение со сморщенным личиком, и запела. От неожиданности Аркадий чуть не подскочил на месте — из уст этой особи полилась чистая, высокая мелодия, для понимания которой не нужно было ни музыкальной эрудиции, ни образования вообще, одним словом — красота. Аркадий успокоил себя — да, он умеет слушать музыку! Умеет даже великодушно не замечать телесную ущербность, ради музыки, разумеется!
– Ну, давай поаплодируем погромче — предложил он Мишке, и они нарочито хлопали певице в четыре руки.

И опять звучало длинное и скучное, годное только для подложки к размышлениям о своём. В этом аспекте отец понимал упрямившихся дочерей. Но выводить «на люди» семейство считал необходимым, поэтому пускай ещё немного потерпят.

В этот момент Мишка, категорически уставший от неподвижного сидения на отцовских коленях, заявил: «Хочу в туалет». Не дожидаясь окончания номера, они вышли из зала, по-хозяйски основательно хлопнув дверью.

В это время на сцене появилась весьма грузная дама, которая долго усаживала складки своего необъятного тела, пристраивая в этой колышущейся мякоти округлость домры. Зрелище показалось очень смешным, и сёстры, похихикивая, так и сяк обсуждали солистку.

И тут, откуда ни возьмись, со стороны пустого отцовского кресла, появилась старуха. Подошла пригнувшись, украдкой, почти беззвучно.
Девочки не сразу приметили визитёршу, занятые обсуждением своих впечатлений.
Чтобы обратить на себя внимание, старуха тронула Лару за плечо, и, когда та от неожиданности обернулась, приложила палец к своим губам, прошипев: «ч-ч-ч-ч», и удалилась.
– Вот ещё, чучело! Чего пришла! Шипит, как змеюка. – Лара была ошеломлена: старуха ушла, а её прикосновение словно прилипло к плечу и осталось с Ларой. Она потрогала это место, даже попробовала отряхнуть, но ощущение длилось, и не ослабевало. Желая обнаружить местоположение злыдни, Лара оглянулась, — оказывается, та сидела позади, через один ряд, совсем близко, и, привлечённая новой вознёй, бросила на девочку укоризненный взгляд.
– Вон она, злая ведьма, смотри! Зафиксирована! – зашептала Лара сестре, и они обе стали вертеться, разглядывая неприятную соседку. – Папе её покажу: чего к чужим детям пристаёт?! Пусть её засудит!

На сцене соловьём заливалась флейта, но у девочек бурлил свой бойкий разговор.
И старуха снова подошла, на этот раз шёпотом обратившись к сёстрам: «Девочки, помолчите, пожалуйста! Вы очень мешаете!»
– Пришла! Второй раз! Это домогательство! Маньячка! Она меня оскорбила! – Лара негодующе оглянулась на обидчицу раз, потом другой. Мерзкая старуха, не сводя с неё водянистых глаз, погрозила пальцем и приложила к его губам. Палец был морщинистый, такой же противный и страшный, как и его обладательница. Грозя этим мерзким пальцем, старуха будто бы прикладывала его не к своим губам, а к губам Лары…

Девочке стало страшно.
Она то и дело оборачивалась на старуху. Та сидела на своём месте и смотрела на сцену, но как будто уже и не сидела, а раздулась, наполнила пространство и живой тучей нависла над Ларой – давила её, не давала покоя своим присутствием. Девочка стала оборачиваться всё чаще и чаще, и глаза её уже сами собой слезоточили вовсю, когда наконец вернулись папа с Мишкой.
Дочь тут же пожаловалась ему, что к ней пришла «вон та» старуха и больно тыкала пальцем, и наверное будет синяк — до сих пор болит! Папа тоже обернулся, нашёл взглядом обидчицу, но разбирательство оставил до окончания представления. Он был возмущён. Глубоко возмущён!

К роялю вышла Раиса Фёдоровна, и с нею – молодой скрипач с лицом, занавешенным длинными тёмными волосами. Во время игры он то и дело встряхивал головой, и наружу на мгновение выныривали то нос, то глаз, то весь вдохновенно-выразительный профиль, будто птица на взлёте, устремлённый вдаль и вверх. Это обстоятельство, наряду с виртуозной игрой, составляло артистичный шарм номера. Публика ликовала, кое-кто аплодировал стоя с криками «браво!», но Аркадий, погружённый в яростное переживание, почти ничего не слышал.

То, что здесь, в культурном месте, ни с того ни с сего могут до слёз довести ребёнка – его ребёнка! – ему и в голову такое не приходило. Нельзя и на насколько минут отлучиться! Вот, дожили! Он ярился всё больше, тем паче что Лара сидела рядом вся в слезах,и до конца представления её так и не удалось успокоить.

– Вы подошли к моей дочери! Вы прикасались к ней! Зачем вы трогали ребёнка? Как вы посмели?! Объяснитесь! – Аркадий, сжав кулаки и растопырив локти, преградил путь к выходу
– Я лишь…
– Трогала, трогала, она трогала! – затараторила молодая дама в бордовом, сидевшая рядом, – я сама видела! Девочка плачет! Вы её обидели! Вы сделали ей больно. Я свидетель!
Аркадий был готов размазать старую гадину одним ударом, но, еле сдерживая себя, задал вопрос:
– Кто Вы такая, ваше имя?
– Уважаемый, Вам следовало бы первому представиться – невозмутимо парировала старуха.
– Аркадий Павлович меня зовут, – буркнул Аркадий.
– Будем знакомы. Моё имя Наталья Александровна, и мы с Вами, уважаемый Аркадий Павлович, взрослые люди и понимаем, что находимся в общественном месте. И не можем вести себя так, как дома, например. Есть ограничения.
– Но вы прикасались к моей дочери в моё отсутствие! Как вы посмели?
– Камерный зал филармонии — это не то, что стадион или даже кинотеатр. Поймите, уважаемый Аркадий Павлович, если в кинотеатре допустимо разговаривать, шуршать попкорном, то здесь, на концерте живой музыки, подобное недопустимо. И мы, взрослые, обязаны объяснить это детишкам, подготовить их. Иначе своими вольностями они могут сорвать концерт. Я тоже привела своих внуков, и Вам бы навряд ли понравилось, если бы они вздумали шалить.
– Вы должны были действовать через меня!
– Но Вас на тот момент на месте не оказалось.
– Но она плачет! Она была весела, здорова, и вот – моя дочь расстроена, вся в слезах! С чего бы это? Это Вы довели моего ребёнка до слёз!
– А не допускаете ли Вы реакцию Вашей девочки на заслуженное замечание… несколько преувеличенной…
– Давайте вызовем администратора! – решительно перебила дама в бордовом, – Зафиксируем правонарушение. Я буду свидетелем на стороне девочки! – она приняла на себя миссию самоотверженной защитницы и стала у Лары за спиной, создавая сугубо революционный фон.
– Но никто больше к моим девочкам претензий не имел! Кроме вас, они никому не мешали!

Аркадий краем глаза заметил Раису Фёдоровну, остановившуюся чуть поотдаль и прислушивающуюся к диалогу.
Старуха её тоже заметила и приветственно кивнула, как хорошей знакомой.

Аркадий вдруг встрепенулся, вспомнив, что за суетой забыл прикупить букет для учительницы. Это было нехорошо, не в его стиле, и вообще ломало его собственный имидж…
Он вдруг увидел себя со стороны: большого, непомерно разъярённого, набычившегося супротив тщедушной старухи, нелепо, несолидно, неадекватно…
– Я не меньше Вашего огорчена слезами Вашей дочери, мне очень жаль…
– Вы должны перед ней извиниться! Я требую! – уже почти автоматически изрёк Аркадий, вдруг ощутив частую пульсацию в висках. Лара продолжала жалобно всхлипывать.

– Что ж, будь по Вашему. Я действительно ощущаю свою вину. – старуха обернулась к Ларе:
– Прости меня, девочка, – начала она свою извинительную речь, – за то, что мы пришли в этот зал, купили билеты на этот концерт в один день с тобой.
Прости за то, что тебе было не интересно слушать.
Прости артистов, что они не сумели тебя как следует развлечь, но, поверь, они старались.
Прости, что я вступилась за тишину в зрительном зале и нарушила твоё веселье.
Прости, что я обратилась к тебе в отсутствие твоего отца.
И Вы, Аркадий Павлович, простите за это невольное огорчение — дети есть дети, и по современным законам их самопроявление в чём бы то ни было ограничивать не принято. Однако к чему это приведёт – пока можно только предполагать. Простите меня, пожалуйста, за всю эту неприятную ситуацию. После концерта должно оставаться приподнятое настроение, а оно испорчено. Я очень сожалею.
– Но зачем вы при этом трогали ребёнка руками?!
– Всего лишь для того, чтобы привлечь её внимание. Увлечённая шалостью, она просто не видела меня, и не слышала тихого обращения. А дополнительно нарушать тишину мне показалось бóльшим злом, чем прикоснуться. Простите меня за эту ошибку.
Аркадий невольно кивнул.

– Вы удовлетворены? – собеседница подняла на него влажный старческий взгляд. Тот, ощущая нелепость происходящего,торопливо ответил:
– Достаточно.

Лара растерялась. Она устала всхлипывать, но и успокоиться не получалось. Защитница по прежнему стояла за спиной навытяжку, молча выжидая, но девочка инстинктивно отодвинулась ближе к отцу, подальше от неё.

– А ваша девочка нам ничего не скажет? – спросила Наталья Александровна
Это было неожиданно. Повисла неловкая пауза. Лара удивлённо наблюдала погасание конфликта: невозмутимый говор старухи, беспомощность папы… Почему он не сумел ни напугать, ни наказать – ничего сделать против неё?! И почему она, Лара, должна что-то тут ещё отвечать?! Справедливость, вершимая родителем, была не похожа на ожидаемую ею справедливость
– Ну что ж, – прервала молчание старуха, – нам пора идти. Всего доброго.
Она жестом созвала свою притихшую малышню, и все вместе стайкой направились к выходу.

По дороге домой разговора с дочками не получалось. Аркадия угнетал непрекращающийся стук в висках. Сочувствие к обиженной дочке не погасло. Но и старуха эта не вызывала неприязни. Какой из неё монстр?! Так, древняя занудная училка, по старым порядкам привыкшая совать нос во все дела. А вот ему самому не следовало так кипятиться, наезжать на неё – мог бы спокойно вести дело, не теряя лица…

Эта ситуация ставила стойкое послевкусие, как будто походя, на людях, впечатался в кучу дерьма. Он чувствовал себя беспомощным дураком. Об этом не хотелось говорить, но задвинуть, отменить, перевернуть, а то и вырвать страницу…

Дети увлеклись смартфонами. Похоже, им было удобно родительское молчание, и происшедшее в филармонии казалось отодвинутым за кулисы.
Но в висках стучало всё сильнее, Аркадий едва не проехал на красный, преодолевая затуманенное сознание.

– А вот я ей этого унижения никогда не прощу! – Лара вдруг громко обратилась к отцу, проявляя свою, ранее не высказанную мысль – Этой трухлявой вешалке, карге болотной. Моя месть будет страшной! – и, вдохнув, продолжила:
– И тебе не прощу.
– Что так?! – сквозь болезненное состояние он пытался придать голосу немного шутливости.
– Ты вёл себя как слабак. Ты не заступился за меня.
– Превышаешь полномочия, дочь!– в его тоне не было строгости, только странная незнакомая болезненная печаль, колко отдававшая под лопаткой. – Ладно, дома поговорим.

*автор поэтической строки – КондрашинаА.А.