Рассказ №.12 Клуб писателей

Я открыл глаза, на меня смотрят около пятидесяти человек. Прилично одеты, с просветленными лицами.

– Добро пожаловать! – Сказали мне почти хором.

Я зачем-то потер свою грудь. Спросил:

– Где я?

– Ты в нашем клубе. – Ответил мне улыбающийся человек, лет тридцати, который стоял ближе ко мне. Он представился: – Я Сойкин.

Мне протянули стакан воды. Я смочил горло. И продолжил всматриваться в эти лица. Гадал – кто же это такие? Людей было поистине много. Помещение, в котором мы находились, было просторным, уютным и напоминало какой-то английский паб, с коричневой мебелью и высоким потолком. У дальней стены была винтовая лестница, ведущая наверх. Слева барная стойка, позади меня дверь, на которой висела табличка  «закрыто».

Улыбчивый Сойкин сказал:

– Ты попаданец, ты попал к нам, сюда… и… возможно, навсегда.

– Что? – Я зажмурился, словно пытаясь проснуться. Открыл глаза, но счастливое лицо Сойкина не исчезло.

Почти все, по одному, поочередно, и крайне организованно подергали меня за ослабшую руку. Люди представлялись. Словом, познакомились. А потом разошлись по своим столам. Кто выпивал, кто читал газету. Какая-то парочка резалась в карты.

Позади Сойкина стоял самый старый, и, судя по манере себя держать, самый уважаемый здесь человек. Седая борода и волосы до плеч. На носу очки, лицо было доброе, а вот глаза с прищуром, словно выискивали везде подвох. Он один меня никак не поприветствовал.

Мне было дурно. Я попросил еще воды. Глотнул и опять спросил:

– Где я?

– Ты в литературном клубе, в клубе писателей. – Спокойным голосом отозвался Сойкин.

Бородач, тот, что стоял позади Сойкина, все буравил меня взглядом, потом дал задание Сойкину посвятить меня в курс дела. Когда он отошел, Сойкин шепотом пояснил:

– Это Марков, именитый писатель. Самый уважаемый тут. Это он написал романы «Река» и «Синий разрыв».

– А-а. – Мотнул я головой.

Сойкин продолжил объяснять:

– Ты попал в клуб писателей… Ты только не нервничай. Тебе скоро все станет понятно.

Я недопонимал и посмотрел на него искоса.

– А почему я должен нервничать?

– Мы, все, кто здесь есть, попали, как и ты. Поэтому мы уже знаем, как бывает, знаем, что испытывает человек на твоем месте. Поэтому я тебя заранее предупреждаю…

Я недоверчиво приподнял брови. Сойкин улыбнулся.

– Мы все попали сюда так же, как и ты, против своей воли. Никто ничего не помнит, не знает, так что поспокойней… ты такой не один. Мы все через это прошли. Все эти люди, вокруг нас, это писатели. – Сойкин провел рукой и сказал по слогам. – Видишь? Ты не вызываешь у них особого интереса, потому что сюда регулярно попадают очередные участники.

Я сделал вид, что внимательно слушаю. А сам подумал: – Давай, давай, неси чепуху. – И с важным видом спросил:

– Я участник? Участник в чем?

– А-а-а – Счастливо усмехнулся Сойкин, радуясь тому, что я начал въезжать в тему. Он охотливо забормотал. – Это как раз здесь самое интересное. Мы тут не просто так, у нас дилемма кое-какая. Пока мы ее не решим, мы не можем отсюда выбраться. – Он указал на стену, за барной стойкой – Видишь, там висит доска?

Я огляделся. Доска, на которой пишут меню и объявления, была там, куда указал Сойкин. На ней было что-то написано мелом. Сойкин пояснил:

– Там задание. Тот, кто нас тут собрал, дал одно задание. Всего одно, но, к сожалению, невыполнимое.

Во мне промелькнул интерес, я быстро спросил:

– Какое задание?

– Ты, конечно же, писатель? Сюда попадают только писатели.

– Да. – Я кивнул. А сам подумал – Ты обо мне все знаешь. Это какой-то розыгрыш, не иначе.

– Вот… – Продолжил Сойкин – Мы все здесь писатели. И место это – клуб писателей. Мы сюда попадаем неизвестно по какому принципу. Ничего не помним толком. Бац! И мы здесь. А выбраться отсюда никак. Одна дверь, и та закрыта. Как ни старались мы ее взломать, ничего не выходит. Рыть тоннели тоже бес толку. Так что, не выбраться отсюда.

Я понимающе, картинно моргнул, мол, понимаю. Глотнул воды и с нетерпением спросил:

– А задание-то какое?

– Каждый из нас должен создать  произведение. И когда будет написано лучшее, нас всех отпустят.

– Ха! – Я возликовал – И все? И что, никто из вас не написал что-либо достойное? Тот именитый драматург Марков, например.

Сойкин смутился:

– Тебе надо будет написать произведение.

– А ты? – Спросил я строгим голосом – Уже написал свое?

– Я? Давно уже. – Сойкин махнул рукой.

– Что? Не зашло?

– Да. – Скорбно вздохнул Сойкин – Каждый, из здесь присутствующих, писал свой рассказ. Но ни разу единогласно не было принято решение.

Мне это надоело, и я засмеялся. Сойкин удивленно на меня посмотрел.

– Хватит. – Отрезал я, не переставая улыбаться – Получше ничего придумать не могли?

– Что? – Сойкин хлопнул глазами.

– Разыгрываете? Да? В какой-то передаче я тебя видел. Ты актер, да? Как вы сделали, что я не помню ничего? А? Как я попал сюда? М-м-м… Подлили мне что-то? Ладно, где мои друзья? Выходите!!! Хорош! Можно заканчивать балаган. Придумали же – чтоб выйти на свободу, надо написать произведение! Чушь какая.

Мужики поглядывали на меня без интереса. Кто-то тихо ворчал. Из дальнего угла, где сидели картежники, послышалось – какой козырь? Я быстро кинул на них взгляд. И отметил: – Хорошие актеры… И, вообще, это какой-то очень странный розыгрыш.

Сойкин поджал губы и доброжелательно на меня поглядывал. Я встал и подошел к входной двери. Заперта. Прошел вдоль стойки, заглянул за нее. Походил среди столов. Один писатель мне посоветовал: – Не дури, не дури, парень. Все мы здесь гости.

Я закивал и зло улыбнулся.

-А лестница куда ведет? – Спросил я Сойкина – А вот эта дверь?

– Лестница на верх, там комнаты. А эта дверь в парк.

– В парк? – Обрадовался я. Вот она, свобода. А то удумали игры со мной играть.

Я открыл дверь и выскочил на улицу. Пять на пять, квадратный, асфальтированный участок, четырехметровый забор. Голубое небо без облаков, вполне настоящее. И только одно дерево, и одна лавочка – Вот это парк!

Сойкин вышел вслед за мной.

– Ну, когда ты сидишь безвылазно в одном здании, это кажется парком.

Я закивал головой.

– Секта, да, какая то?

– Успокойся. – Сказал мне Сойкин, пойдем я тебе кое-что покажу, чтоб развеять твои сомнения.

Я покорно пошел, но недоверия было во мне предостаточно.

– Садись.

Я сел. Сойкин сел напротив меня. Скомандовал: – Кофе!

Откуда ни возьмись, буквально из воздуха, появилась чашка с блюдцем.

– Сыр!

Появилась тарелка с тонко нарезанными кусочками сыра.

Я обомлел. Вытаращил глаза.

– Это… Что такое? А?

– Это клуб писателей. И все мы попаданцы, как и ты, просто оказались здесь раньше тебя и уже смирились с этой участью… Понял?

Он заново принялся рассказывать мне правила участия.

– Каждый писатель, попадая сюда, пишет свое произведение. На тему, написанную на доске. Звучит она так – Фиолетовые руки на эмалевой стене.

Я переспросил севшим голосом:

– Фиолетовые руки на эмалевой стене? – Сумасшедшими глазами я огляделся и заметил, что некоторые вещи появлялись из воздуха, я чувствовал, как шевелятся волосы на голове.

А Сойкин повторил тему произведения:

– Фиолетовые руки на эмалевой стене. И произведение должно понравиться всем. Пока такого, конечно же, не случалось, иначе мы бы все уже отправились домой.

Мы подошли к доске. Я еще раз прочел. Как сыщик, решил все проверить, потер линии, мел не стерся.

– Ничего, – Подумал я – Наверное, стойкой краской написали зачем-то… Вот, только зачем?

Немного подумав, я спросил:

– И почему же никто, из здесь присутствующих, не написал чего-то стоящего?

За Сойкина ответил интеллигентный старомодно одетый мужичок:

– Почему же не писали? Писали. Все здесь, более или менее, мастера. Просто некоторые не соглашаются с тем, что их произведения хуже, чем у кого-то. Поэтому единогласного решения до сих пор нет.

Я посмотрел на доску. Еще раз прочел тему и спросил интеллигентного мужика, будто он вызывал у меня больше доверия, чем Сойкин:

– Что за тема такая странная, фиолетовые руки на эмалевой стене?

Но тот только пожал плечами. Я посмотрел на Сойкина. Тот быстро ответил:

– Я тоже не знаю.

– Абракадабра какая-то! – Я пристал к интеллигенту. – Вы зачем меня дурачите? – Но я отпрянул от него, когда он заказал рюмку водки, и она возникла из воздуха.

Он потихоньку выпил и спокойно сказал:

– Если вы не верите, закажите себе что-нибудь. То, что мы никак не могли подготовить. И тогда все ваши сомнения развеются. И вы больше не будете думать, что тут какие-то шутки.

Я поводил глазами, размышляя, и забормотал: – Я хочу, хочу… – А сам думал, чтоб заказать такого, чтоб у них никак не оказалось. И почему-то сказал – Хочу тарелку пельменей. Точно! – Продублировал я – Хочу тарелку пельменей. – И добавил – С майонезом.

В этот же миг на столе завертелась тарелка, словно на скатерти самобранке. Сойкин поковырялся вилкой в тарелке, наколол одну пельмешку и деловито оправил ее себе в рот. К нам подошел Марков, неофициальный глава данного общества.

-Ну, молодой человек! – Отчеканил он важно – Освоились? Дурить больше не будете? Я специально попросил Сойкина, чтоб он в своей, мягкой, непринужденной манере, вам все объяснил.

Я помалкивал. Марков еще раз решил мне объяснить, наверное, физиономия моя выдавала мое замешательство:

– Мы все здесь как ты – случайно, кто нас здесь собрал, неизвестно. Задание вот здесь, на доске. Пишите рассказ, тема – фиолетовые руки на эмалевой стене. И, пожалуйста, не спрашивайте, что такое руки на эмалевой стене. Вам никто не ответит, никто не знает. И этот вопрос порядком всем осточертел… Пиши рассказ. Как будет готово, мы оценим. И если всем понравится, так написано на доске, мы все отправимся домой!

Сойкин раздобыл на стойке ключ. Повел меня по скрипучей лестнице на второй этаж. Вслед мне кто-то крикнул:

– Удачи! Вы уж постарайтесь, пишите вдумчиво.

Когда мы шли по длинному коридору, устеленному красным ковром, я сказал:

– Это похоже на отель.

Сойкин не отреагировал на мою сообразительность. Он открыл мою комнату.

– Отдохни немного. Хочешь, поспи. Писать тебя никто не торопит. Но, если затягивать будешь, вряд ли кто-то это одобрит.

Я угрюмо кивнул.

– Да, еда и что нужно, просто говори и это появится. За уборку не беспокойся. Убирается все само, и незаметно. Внизу есть библиотека, бильярдная, курить только в парке.

Сойкин ушел, не закрыв дверь. Я присел на краешек кровати и проговорил: – Я в литературной тюрьме…

Я повторял – Фиолетовые руки на эмалевой стене. Фиолетовые руки на эмалевой стене. Жаль, телефона нет, загуглить не получится.

Я прилег калачиком, накинул на себя одеяло. И так и уснул, повторяя – Фиолетовые руки…

Когда проснулся, осмотрелся. Что мы тут имеем? Небольшая, односпальная кровать, вместо окна большая картина с зеленым лугом и восходящим солнцем.

Я скривил лицо – для вдохновения самое то. Стол в углу, лампа над столом. Я включил свет, сел на венский стул. Про что же написать. Руки на стене… абракадабра какая-то, чехарда… Может, про инопланетян рассказик забацать: фиолетовые руки… у-у-у, жуть какая. Я нахмурился – а почему только руки? Где остальное тело? Это можно представить так – руки приведения из стены тянуться и душат! А герой весь рассказ будет думать, как с этим полтергейстом справиться… Да, лабуда какая-то… Так… – Я походил по комнате.

Так прошло несколько дней, за это время я умудрился написать несколько вариантов. Правда, они, на мой взгляд, не годились, поэтому я и переписывал вновь и вновь. Когда спускался вниз, меня все спрашивали – Ну, как дела? Я отвечал – В процессе.

К клубу писателей привык я быстро. Место, кстати, было неплохое. Люди, в целом, были доброжелательные, начитанные. Вот только довлела надо мной моя миссия. Я все ломал голову над этой абракадаброй – фиолетовые руки на эмалевой стене. И мерещились мне эти руки, словно звали. Это от перенапряжения, говорил я сам себе.

И вот, как-то раз, я решил – хватит. Торжественно спустился вниз, махая листками. Меня окружили. Честно сказать, такой публики у меня еще не бывало, я никогда не участвовал в конкурсах. Ведь я молодой писатель. И пишу совсем недолго.

Марков молчал, казалось, что его лицо отлито из бронзы. Такое оно было важное, могучесть мысли буквально играла на нем. Сойкин меня подбадривал – Давай, давай, не дрейфь.

Кто-то еще что-то говорил, а я так волновался, что уже почти ничего не слышал. Я протянул Сойкину рукопись.

– Может, ты?

– Нет! – Замотал он головою – Ты наваял, так что, давай сам.

Один писатель напомнил то, что каждый и так помнил:

– Если нравится, поднимайте руки вверх. И говорите – нравится. Пожалуйста, друзья, давайте хоть сегодня будем солидарны друг с другом.

Я прочитал с выражением и почти без запинок. Повисла тишина. Я вглядывался в лица. Не сразу разглядел разочарование.

– Не нравится. – Шепнул я сам себе – Не понравилось.

Только десяток людей подняли руки вверх. Чуть погодя, поднялось еще пять рук. Уральский, интеллигентный старомодно одетый писатель, с которым я разговаривал в день моего попадания сюда, заревел:

– Да поднимите вы руки!!! И мы отправимся домой. Разве вам не хочется?! У меня дети уже, наверное, старше меня.

Уральский, к слову сказать, был седой и лысоватый. Тут Марков нарушил безмолвие:

– Рассказ дерьмо. Я такое читал много раз. К тому же, фиолетовые руки на эмалевой стене никак не вяжутся с основной темой. Мне не нравится.

Уральский был вне себя.

– Ты просто не можешь признать ту мысль, что кто-то может писать лучше тебя. Просто не можешь признать!

– Да-а, не могу. И что тут такого? В чем смысл претензии  ко мне? Понравилось только двадцати из пятидесяти здесь присутствующих. Я тут не причем, дело не во мне. Рассказ сырой. Слабенький. Если мы фиктивно признаем его мнимую талантливость, то неизвестно как для нас это обернется. – Он кивнул на доску с заданием.

Расстроенный Уральский уселся за крайний стол. Из ниоткуда появилась вытянутая рюмка водки. Он ее быстро осушил, закинув голову. И немного пафосно, и, не без доли драматизма, занюхал это дело своим рукавом, потом рука так и осталась у лица писателя. Уральский  прятал слезы.

Я ощущал разочарованные взгляды на себе. Я даже захотел сказать – Простите.

Все расходились от меня, кто-то бросил:

– Когда будет следующий прибывший, неизвестно. Надежда опять угасла.

Так я и застрял среди писателей. Я создал то, что не понравилось. И здесь я теперь навсегда. Но ведь пока я пишу, – Говорил я себе перед сном – Я не сдамся. Я не сдамся, пока пишу!

Здесь была хорошая библиотека. Я читал книги каждый день. Читал и писал. Приносил свои зарисовки Сойкину, тот лишь кривился. Но я не сдавался. Я решил провести время с пользой. Я решил отточить свой талант. И я решил, что найду формулу успешного написания. Подберу ключи к сердцам и умам читателей.

За этим занятиям незаметно пролетали дни, недели, месяцы. Со временем, мои рассказы становились все лучше. Сойкин все меньше кривился. Даже хвалил.

Ко мне пришла мысль, я захотел написать рассказ на тему – руки на стене. Поговорил с писателями. Но меня закритиковали. Мне говорили, что так нечестно. И я понял, наверное, есть шанс.

Я читал, писал, много говорил о литературе, о жизни. Мне посчастливилось, я имел удовольствие разговаривать с величайшими, умнейшими людьми. Я много узнал от них, многому научился. Со многими даже подружился.

Я искал формулу успешного написания. И как-то, в один момент, вывел. Она была очень простая, не универсальная, подходящая лично для меня. И звучала она так – Не сдаваться! Работать и не сдаваться! Победитель если падает, то он встает, победитель падает и встает. Это я почерпнул из разговоров с писателями, читая их произведения. Побеждает не самый талантливый, а самый настойчивый. К тому же, у меня была цель – выбраться отсюда домой.

И как-то раз я прочел Сойкину очередной рассказ, тема рассказа была – руки на стене. Сойкин сидел, открыв рот. Я видел, что ему понравилось.

– Ну, как?

– Ну… – Начал он сдержано – Неплохо. Нормально, хорошо.

– Я хочу сделать вторую попытку. – Сказал я шепотом, немного наклонившись к нему.

– Так нельзя. – Ответил мне Сойкин так же, шепотом.

– А почему? Кто сказал? В правилах это не запрещено. – Тут, я неожиданно сам для себя, вскочил на стол и закричал – Я хочу сделать вторую попытку!

Началась острая полемика, споры. Марков был недовольнее других. В конечном итоге, каким-то чудом, мне разрешили прочесть, что я, собственно, поспешно сделал.

В этот раз лица были не такие, как в первый раз. Я видел, рассказ зашел. В нем я описал то, как я лично подхожу к созданию произведений. Около сорока рук поднялись вверх, почти все. Слышалось: – Хорошо, понравилось! Может, многие просто хотели домой.

Но Маркович и ближайшие его сотоварищи были неумолимы, их руки лежали на столах. Я хмурился, злился. Уральский мне сказал:

– Многие не хотят отсюда уходить. Дело уже не в гордости. Здесь кормят, наливают, мозги никто не компостирует. На картинах всегда зеленый луг и солнце.

– Я написал хороший рассказ. – Обижено сказал я.

– Да, хороший,  и я один из тех, кто поднял руку.

На следующий день на доске появилось послание: «Если вы не выберите лучшее, то все закончится. Торопитесь.»

Многие сказали, что это я в этом виноват, нельзя было писать еще один рассказ. Другие говорили, что это послание – благо, считали, что вскоре все благополучно окажутся дома, не успев моргнуть оком. Но нашлись и те, кто посчитал, что все закончится не очень хорошо. Я тоже винил себя, закралась мыслишка, что я прогневал неведанных устроителей и теперь они нас решили наказать.

Споры длились целый месяц, пока не появился новый человек. Все обступили его, как меня когда-то, рассказали ему о том, что тут за катавасия происходит. Он не верил, сначала смеялся, потом негодовал. Когда он немного успокоился, ближе к вечеру, ему объяснили все еще раз. Показали доску с правилами. Сказали, что надо написать. Сказали, на какую тему.

Он уединился. Поговаривали, что он впал в депрессию. Но на следующий день он уже был готов. Он был в хорошем расположении духа. Он влетел в зал, как скворец, как пушечное ядро, заряженное позитивом. Он был весел, он был счастлив и я подумал – Он творец!

Все обступили его, он залез на стул. В руках его всего один листок. Он начинает декламировать стихотворение. Недоумение на лицах.

– А что так можно было?

– Это нарушение правил! – Кричит Марков.

– Дайте закончить!

Он закачивает. Безмолвное молчание. Нарушает его опять Марков:

– Надо посовещаться. – Он обращается к поэту – Уйдите ненадолго наверх.

Кто-то говорит, что стихотворение не считается. Кому-то оно просто не понравилось. А кому наоборот, даже весьма, я был один из них. Марков сказал:

– Я признаю, что на доске не написано только проза, а сказано там создать произведение без конкретики… Но… Стих мне этот просто не понравился… Что это за слова – месяц при луне?

Я подошел ближе:

– Геннадий Николаевич, – Обратился я к нему по имени отчеству. Посмотрел ему в глаза – Хорошее стихотворение. Давайте проголосуем единогласно. Посмотрите на доску, там написано – скоро все закончится, торопитесь. Это же предостережение. В нем таиться угроза. Что за место, в котором мы находимся? Что с нами сейчас, где мы?

Марков потупил взгляд:

– Перед тем, как я попал сюда, я видел какую-то вспышку. Что-то мне подсказывает, со мной случилась беда. И если мы сейчас признаем стих этого парня единогласно хорошим, то что с нами станется? Где мы окажемся?

Писатели долго спорили. Позвали поэта. Он был весел, приятен.

– Вот, что мы решили. Ваше стихотворение, про фиолетовые руки и стену, единогласно считаем хорошим. Нам всем нравится!

В воздухе оказался лес рук.

Я очнулся. Перед глазами фиолетовые руки и белая стена. Санитарка моет пол, она в фиолетовых, резиновых перчатках на фоне кипельно-белой, бликующей облицованной плиткой, стене.

Я спросил:

– Вы здесь часто полы моете?

Она с гонором на меня посмотрела и бросила:

– Да, часто. А что мне еще делать, у меня смена до двух. Ой… Так ты это… Из комы… того… вышел… Господи, тебя же отключать сегодня хотели.

Санитарка убежала, наверное, за врачом. А я улыбнулся, это женщина показалась мне забавной.

Легко так я отметил про себя: – Из комы, значит, я вышел. Привиделось все, приснилось. Белая стена диссонировала с фиолетовыми перчатками, и у меня в подсознании всплыло стихотворение Брюсова – «Творчество». А потом и вовсе с ним встретился в бреду. Наверное, это был именно он.

Улыбка не сходила с моих губ. Прибегали врачи. Потом приехала жена, плакала от счастья, целовала меня. Оказывается, я попал в аварию, и долгое время был в коме.

Сейчас у меня все хорошо. Я абсолютно здоров. Но иногда, по ночам, во снах, я возвращаюсь в клуб писателей и продолжаю писать свой лучший рассказ.

ОТЗЫВЫ КОМАНДЫ ЖЮРИ

Отзыв от Елены Таволги

Симпатичный такой рассказик про игру писательских самолюбий. Творческая зависть и ревность становятся ловушкой для своего носителя, превращаются в своего рода литературную тюрьму.
Но немного скучновато из-за повторов-напоминаний о сути происходящего (мне не хватило динамики), из-за картонного Сойкина (хотелось бы общения героя с Брюсовым, на худой конец со старцем Маркиным, чей взгляд ироничных глаз так много обещал), из-за штампованного сна (комы), обнулившего весь кураж истории про писателей-попаданцев. Сама придумка сборища писателей разных времен очень даже перспективная. Эх, развить бы ее на столкновениях!
Читается легко, но некоторые пунктуационные шалости и орфографические вольности сбивают. (Мысль персонажа, оформленная как реплика диалога, заставила меня на мгновение усомниться в душевном здоровье героя, а «бес толку» напугал.) Авторская речь чистая, но не без огрехов. Под «неведанными», видимо, имелись в виду «неведомые». «Просторным», «уютным» рядом смотрятся некомильфо. Лучше: просторным и (но) в то же время уютным.
Про фиолетовые руки автор рассказа высказался определенно: «…фиолетовые руки на эмалевой стене никак не вяжутся с основной темой. Мне не нравится». Вот бы им символическое значение какое-никакое придать, а не низводить до резиновых перчаток. Все-таки Брюсов так старался сделать эти руки (тени от пальмовых листьев) загадочными.

Отзыв от Ksan-Kikin

Приветствую автора. Подчеркну, что работа мне очень понравилась, особенно в контексте такой сложной (будем честны) темы. Но, полностью хвалить работу – это почти нанести вред работе автора. Давайте развиваться в книгописании! В ходе изложения своего мнения, буду чередовать плюсы и минусы. Поехали…
С первых строк бросается в глаза достаточно интересная разбивка предложений. Местами, казалось, что, разделив их точкой, получили бы ничуть не хуже, местами наоборот. Рассмотрим пример: “Я открыл глаза, на меня смотрят около пятидесяти человек” “Я смочил горло. И продолжил всматриваться в эти лица” Два случая, которые, прочитав вслух, с паузами, могут резать слух.
Опыт показывает, что я инстинктивно делю текст на легко- и нелегкочитабельным. Этот относится к первой группе, что заслуживает отдельной похвалы. Повествование четкое, в нужном темпе, приятное, где мы, наравне с главным героем (далее – ГГ) могли понять, что тут вообще происходит. К слову, о ГГ. В первой части текста он показался мне немножко тупым и плоским. На его негодование и поиск ответа на прикол, хочется крикнуть – не верю! Возможно, добавив больше мыслей ГГ в первую половину, мы получили бы куда открытого персонажа.

Идем дальше.

Не знаю почему, но небольшой фрагмент, вода, меня очень порадовала. По-моему, она как раз подчеркивает, что мир именно живой, а не краска на бумаге. Я говорю про фрагмент описания картежников в углу. Думается, что, добавив еще парочку таких капель воды в другие уголки текста, было бы классно (Сугубо личное замечание, не факт, что пойдет на пользу). Еще о минусе: кажется, слишком много местоимения во фрагменте: “Он уединился. Поговаривали, что он впал в депрессию. Но на следующий день он уже был готов. Он был в хорошем расположении духа. Он влетел в зал, как скворец, как пушечное ядро, заряженное позитивом. Он был весел, он был счастлив и я подумал – Он творец!“. Можно сказать, что таким образом накаляется обстановка, показывается эмоциональность, что сюжет достигает точки накаливания. А может ошибся, кто знает.
По минусам и плюсам прошелся. Повторюсь – работа мне понравилась, и заслуживает хорошего балла! (UPD: Заметил опечатку “В нем таиться” – мягкий знак лишний)
А теперь моя любимая часть, где я выпытываю сюжетные приколы.

Сей фрагмент отзыва не несет в себе осуждения, я лишь задался несколькими вопросами по сюжету.

Во-первых, почему нельзя авторам писать больше, чем одной работы? Мы по сюжету узнаем, что за написание еще одного рассказа, санкций не вводится, и, как следствие, что останавливало всех других писателей разбежаться по комнатам писать, чтобы потом во второй заход устроить голосование?

Во-вторых, почему во время пребывания авторы не составят методичку “напиши вот так, и мы проголосуем за тебя”? Многие хотят вернуться домой, так что останавливает? Возможно, их останавливает водка из воздуха, однако, слишком странно они отказываются от бесконечных пельменей в майонезе и голосуют за стих в заключительной части работы. Опять же…

В-третьих, почему бы не договориться, проголосовать единогласно и разбежаться? Система читает мысли? Если да, черканите в работе об этом.

В-четвертых, что случилось с остальными писателями после пробуждения? Я не хочу открытый финал, скажите мне, они живы? Они существуют? Они кто?