Рассказ №9. Бесполезный дар

Говорят, домовые живут за печкой. Только это неправда. За печкой тут живу я и мои братья и сестры. Хотя, не могу сказать, что сильно их люблю, да и не положено так у нас. Сожрать могут за такое. У нас это запросто. В целом, у нас тут все проще, чем у людей. Мы не ссоримся, только жрем друг друга иногда, но это только если ты слабый или неудачный какой-то.

Я, сказать по правде, не самым удачным считаюсь. Нет, не совсем прям, чтоб сожрать, но и не из тех, кем можно гордится. Для хорошего сенокосца что важно? Ловить улиток и слизней, в крайнем случае муравьев, линять вовремя и отвоевать себе свою. Ну, вот собственно и все. А вот подглядывать за людьми – это не дело. Это позор и стыд для сенокосца.

Моим всем на людей наплевать. Они и понять не могут, почему мне за ними с печки наблюдать нравится. Не объяснишь ведь, что потешные они такие: бегают все время, придумывают что-то. Каждый день у них чем-то отличается: еду разную едят, говорят не то, что вчера, смотрят друг на друга и на все по-другому.

Иногда боюсь, как бы не сожрали меня за такие рассуждения.

Людей-то, по правде говоря, мы особо не видим. Утром только, да ночами. Но ночью за ними глядеть почти всегда неинтересно. Лежат себе аки бревна или мухи дохлые. Мать моя, пока не высохла, рассказывала, что зимой люди почти все время рядом крутятся – у печки, но я зиму пока не видел, мне еще и года нет.

Хоть давеча повезло мне. Один из тех, что поменьше теперь около печки на лавке лежит. Иногда говорит чего-то. Руками машет. В первый день с ним рядом все мать его сидела (не зря же я за ними наблюдаю, понимаю кое-что, жаль только, что мои знания никому не нужны), потом маленькая и кривая прибежала и все руками на мать его махала и цыкала, поэтому, как я понимаю, сегодня он один лежит.

Эх, жаль с ним особо не поболтаешь. Не слышат люди-то нас, а коли и слышат, то не реагируют. Печаль, конечно. Понять бы, что он пальцем все на печке чертить-то пытается.

Решил на двор выползти. Грустно мне. Глупость это, конечно, но мне можно. Терять-то особо нечего, главное, стрижей беречься надо.

-Разбился, Вася-то наш. Третий день уже лежит, не узнает никого.

-Ну, это тю… Спекся Васька-то, а ведь говорил, что красоту истинную, великую покажет. Тьфу!

-И зачем так высоко-то лез? Чтоб всем было видно! Да, лучше б пошел, дров заготовил на зиму.

-И не говори, хотя, гляди-ка, а поленницы-то две сложены уже.

-Так, то только две. На зиму разве ж хватит-то!

Красота великая? Вот, оно как оказывается. А что ж это такое-то? И не спросишь, ведь, не у кого.

Второй день про “красоту великую” думаю. Нейдет от меня. Зачем оно? Что же это такое, если для нее так разбиться можно. А Васька не разговаривает, но совсем белый стал, ровно печка, у которой лежит. Только пальцы чернеют. С ним теперь девчушка сидит. Сестра евонная. Мне она нравится, никогда не ловит нас, хотя, может и не замечает вовсе. Может за пауков принимает? Тогда, это, конечно, немного обидно.

Нас часто с пауками путают, а ведь, как мать сказывала, в нас паучьего чуть больше, чем в мыши собачьего. Корпионы близки нам. Или скорпионы?  Мы и паутину не плетем, я про обычную, серую паутину, конечно.

Она все с ним рядом на полу сидит, по голове его гладит. Даром что маленькая, будь ведь постарше чуть, кто бы ей позволил-то? Работала бы, как и все.

Мне-то ведь работать не надо. Муху я поймал. Делов-то и нет больше. Потому наблюдаю целыми днями. А девчушка-то что-то все ему шепчет. Видать, придется ниже спускаться, я так и не услышу ничего.

-Вась, не нужна нам красота эта-то. Мы и без нее проживем, Вась.

Ах вот оно что. Только, думается мне, не слышит он ее, только пальцы уже фиолетовые, а все водит ими, будто рисует что-то.

Увидеть бы только что.

Есть, конечно, способ, но ведь сожрут меня за это. Точно сожрут. Но ведь “красота великая”? Эх…

Пальцы-то у Васи уже иссиня-черные. Шестой день лежит. Уже и откинется скоро. И ведь уйдет с ним “красота великая”. Я и не узнаю. Так и буду мух ловить. И линять. Не могу я так. Увидеть нужно, а так пусть и сожрут.

Наша ведь главная тайна какая? Мы свет плести умеем. Любой рисунок сделать можем. Только им не поймать никого, не наесться. Поэтому и не занимаемся этим. “Бесполезное умение” – так мои про него говорят.

Я ведь вижу, что рисунок повторяется. Не просто так он пальцами-то водит. Начинать плести пора. Я свет за пальцем его по эмали печи выкладывать стал. Васька-то меня почти не видит, но свет заметил. Даже вроде чертить увереннее начал. Но я чувствую, и мои меня заметили, подползают ближе, и девчушка во все глаза смотрит. Не дышит почти.

Не знаю я, как называется, что мы с ним начертили. Только, если все рисунки после того, как их закончишь меркнут тут же, то этот гореть остался. И так от него легко. Смотришь и ясно все.

Рисунок тот и день и ночь горел, только на рассвете второго дня, когда Вася уже кончился, потух. Вся деревня смотреть ходила рисунок мой и Васькин. И другие после выходили. Спокойные. И ведь и объяснить не могли, что видели-то. Счастье оно такое.

“Бесполезное умение” – а вон как, оказывается. Сожрут ведь меня теперь. Да, так не жаль.

Теперь хоть ясно, зачем все было.

ОТЗЫВЫ КОМАНДЫ ЖЮРИ

Отзыв от Кирин59

Человек никогда не бывает слишком взрослым для историй.
Мужчина, мальчик, девочка, женщина – никогда.
Ради них мы живем.
Стивен Кинг «Ветер сквозь замочную скважину»

История одного молодого и любознательного сенокосца, который любил наблюдать за людьми из-за печки. И сенокосец – это не род занятий, а название существ, которые за печкой живут.

То, что рассказ написан от лица этого самого сенокосца, придает повествованию определенную долю привлекательности, ибо главный герой говорит на простом, где-то устаревшем, русском языке. Он использует в основном простые предложения, благодаря чему его очень легко понимать и воспринимать его историю.

Сперва бросались в глаза частые повторения (в первом абзаце – трижды «у нас») и ненужные на первый взгляд уточнения («с ним рядом все мать его сидела»). Но позже, когда начинаешь слышать голос персонажа (во многом благодаря тем самым старым словечкам), приходит понимание, что сенокосец просто так говорит. Но хоть повествование и прямая речь – разные вещи, оставлю этот момент для размышления Автору.

Вот только все думаю, кого же отвоевывают себе сенокосцы:

«линять вовремя и отвоевать себе свою.»

 Пару? Территорию? Избу? Печь?

Неясным также остался для меня момент, куда же пытался взобраться Васька, чтобы показать великую красоту, и как он собирался это сделать. Сенокосец этого, естественно знать не мог, но мне, как читателю, было бы интересно узнать ответ, поскольку я теряюсь в догадках. Судя по антуражу, действие происходит в деревне – тут и печки, и врачей нет, и травмированные шесть дней к ряду лежат на лавках, и сенокосцы живут за печами. Так откуда же упал парень? С крыши?

Впрочем, это не столь важно, как и то, что он нарисовал на печи с сенокосцем (хотя не скрою, интересно было бы и мне посмотреть на рисунок великой красоты).

Важно то, что парень достиг цели, сенокосец обрел смысл существования, а все жители деревни укрепились в вере, увидев чудо. Только вот не для всех персонажей финал будет счастливым, как бывает и в жизни.

С удовольствием послушал бы еще истории про сенокосцев, очень интересные существа. Рассказ во многом за счет этого и выигрывает: необычный персонаж, простая и стильная подача, да еще и со смыслом.

Но, если позволите, то чисто субъективно мне не хватило раскрытия человеческих персонажей. К сенокосцу, конечно, претензий нет – он великолепен. А вот про Ваську хотелось бы узнать побольше. Про девчушку, что с ним сидела, про его мать и ту «маленькую и кривую». Про то, где остальные мужчины, и почему все они так живут.

Взаимоотношения сенокосцев тоже интересные, однако (и это тоже мое субъективное мнение) без ярких человеческих персонажей истории теряют значительную часть читательской эмпатии, а с ней и львиную долю их интереса.

Идея очень интересная, Дорогой Автор, если напишите новый рассказ о сенокосцах, то я бы хотел его почитать.

С пожеланиями творческих успехов и вдохновения, Кирин59.

Отзыв от Эмиль Коста

Рассказ “Бесполезный дар” относится, скорее всего, к магреализму. Это вдохновляющая история о любознательном сенокосце, умирающем художнике и о неуемной силе творчества.

Повествование ведется от первого лица. В роли рассказчика выступает разумный паучок, живущий с не менее разумными сородичами в крестьянском доме. Хозяйский сын Вася медленно умирает после падения с большой высоты. Смерть не страшит его, парень лишь жалеет, что не успел показать людям “красоту великую”. Он снова и снова рисует пальцами невидимое изображение, и молодой сенокосец вспоминает о своем непрактичном даре…

В качестве антуража автор выбрал вполне обычную русскую деревню. К пострадавшему не вызывают врача и не пытаются отвезти его в больницу — можно сделать вывод, что действие происходит не позднее 19 века. Исходя из этого, в повествовании приходится выделить два сомнительных момента.

Во-первых, эмалевая стенка печи выглядит не слишком достоверно в таком окружении. Изразцы крестьянам были не по карману, керамическую плитку в промышленных масштабах стали выпускать позднее, как и термостойкие краски.

Во-вторых, непонятно, при каких обстоятельствах разбился Вася. Куда он мог забраться в деревне? Если на дерево или столб, то “красоту” с собой должен был нести, не на вершине же творить. Единственным высоким зданием, стену которого герой мог облюбовать в качестве “холста”, была церковь. Такие художества священник и паства вряд ли одобрили бы.

В рассказе не нашлось места для явного антагониста. Сюжет построен на конфликте между героями и действительностью. Возвышенное стремление Васи к творческому созиданию сталкивается с неприятием окружающих:

“И зачем так высоко-то лез? Чтоб всем было видно! Да, лучше б пошел, дров заготовил на зиму”

Молодой любознательный сенокосец также не встречает понимания у сородичей:

“Моим всем на людей наплевать… Не объяснишь ведь, что потешные они такие… Иногда боюсь, как бы не сожрали меня за такие рассуждения”

Сложно выделить здесь главного героя. Из рассказа читатель узнает больше о жизни паукообразных, нежели о семье и личности Васи. Но подробное раскрытие персонажа здесь и не нужно: Васе автором отведена роль Художника и Творца, а рассказчик-сенокосец служит его инструментом.

Судьба Васи вызывает сильные ассоциации с мифом об Икаре. Возможно, изначально его история была сугубо нарицательной, но в позднейшем восприятии этот персонаж стал одной из самых романтичных фигур, олицетворяющей стремление к высшей цели, к постижению неведомого, хотя исход всегда предрешен.

Маленький сенокосец наделен непрактичным талантом “плести свет”. При этом у него нет собственных устремлений, нет даже представления о том, что такое “красота великая”. Есть лишь любознательность, благодаря которой паучок заинтересуется замыслом художника, найдет применение бесполезному дару и в перспективе разделит с Васей его печальную судьбу.

Язык произведения можно смело похвалить. Замечательная стилизация народной речи. Сенокосец излагает историю в простых и даже простецких выражениях, что выгодно контрастирует с возвышенным содержанием рассказа.

Изредка встречаются пунктуационные ошибки, что не портит общего впечатления от чтения.

А впечатления самые лучшие. Это светлый, вдохновляющий рассказ. Тема раскрыта замечательно и оригинально. Искусство в повседневной жизни непрактично, бесполезно, свои же могут сожрать в любой момент… Но каждый, кто хоть раз испытал радость истинного творчества, без раздумий распишется под заключительной фразой:

“Теперь хоть ясно, зачем все было”