Рассказ №7 Ровно в полночь

Я должен Ее спасти. Нашу принцессу, наше солнце, дающее свет и силы жить. Любовь нашей жизни, самую прекрасную из живущих на свете. Земное воплощение богини любви и красоты. Ту, ради который мы открываем утром глаза, и ту, чье имя мы шепчем, закрывая их вечером. Та, что любит нас и ведет нас за собой, и несет нам любовь и счастье. Ту, за которую мы готовы отдать свою жизнь. Если потребуется умереть за Нее, мы умрем с улыбкой на губах и с радостью в сердце. Ту, без которой жизнь наша пуста и темна, и похожа на дорогу в тумане, на конце которой зияет пропасть, и путь по которой не имеет другого смысла, кроме как окончиться гибелью. Ту, ради которой мы будем жить, пока мы нужны Ей. Я должен спасти Ее. Ее забрали у нас, забрали наше солнце, превратив день нашей жизни в сумерки. И они хотят убить Ее, превратив сумерки в черную ночь. Но я не могу допустить этого, я должен Ее спасти.
Я должен сделать все это. Мне никто не сможет помешать, даже этот человек в красном костюме, что стоит передо мной. Я сжимаю нож в руке, и я знаю, что должен сделать. Этот человек, стоящий между мной и солнцем моей жизни не сможет меня остановить. Он сильнее меня, и у него есть оружие, длинный острый клинок. Он куда длиннее моего ножа, но он в ножнах, а нож уже у меня в руке, и она не дрогнет, потому что я должен спасти ту, что дает смысл моей жизни. Человек в красном костюме смотрит на меня. Он уже понял, что я слишком близко, и он не успеет достать свое оружие. Но он знает, что сильнее. И я знаю это, Малыш Дофин, и ты знаешь, что я знаю. Но тебе меня не остановить. Как и все, через что мы вместе прошли. Я должен забыть, как, мы вместе голодали, жались друг к другу, спасаясь от холода. И лежали рядом, страдая от ран, и вместе оплакивали мертвых друзей. И лили воду на кусок черствого хлеба, чтобы разделить его. И делали все, чтобы не дать друг другу умереть. Я должен забыть и сделать это ради нее.
Я бросаюсь вперед и направляю нож Малышу Дофину прямо в лицо. Он отклоняется, но недостаточно быстро. По его взгляду я вижу, что он уже понял. Нож летит вперед и почти касается его лица, когда сильная рука перехватывает мое запястье. Малыш Дофин отскакивает назад невредимый, а нож падает на пол. Горняк смотрит на меня, продолжая держать мою руку, и улыбается.
— Проклятье, – говорит он – я не верил, что ты сможешь.
Все остальные что-то одобрительно бормочут и кивают, в подтверждение его слов. Кто-то поднимает нож, кто-то похлопывает меня по плечу.
— А я говорил, что на Колотуна можно положиться, – раздается голос Старшего. – Это с виду, он немощный, и, пусть рука у него плохо работает, внутри горит огонь.
Старший смотрит на меня, чуть прищурившись, и добавляет:
— Решено, Колотун идет в часовую башню. И если столкнется со стражником, он не подведет.
Малыш Дофин стоит поодаль, все еще напряженный. Кажется, его руки дрожат.
— Честно, Колотун, ты правда бы меня убил? – спрашивает он.
Я молчу. Я не знаю, что ему ответить. Мне не следовало втыкать нож в Малыша Дофина. Но ведь Горняк спас его, и я убедил всех, что смогу убить стражника, если потребуется. Старший поворачивается к Малышу и говорит успокаивающим тоном:
— Не горячись. Мы увидели что хотели, а Горняк не дал бы тебя тронуть.
Горняк кивает, подтверждая эти слова. Малыш, вроде бы успокаивается, но, думаю, наши отношения никогда не будут прежними. Теперь он всегда будет чувствовать себя неуютно, поворачиваясь ко мне спиной. Наверно, я бы мог исправить это, что-то сказав. Убедить его, что это была только игра, или что это было нужно для дела, и он был в безопасности. Но я не умею так говорить, я бы только все испортил. Поэтому, я продолжаю молчать. Да и какая разница, что будет между мной и Малышом Дофином, если Она будет спасена.
Солнце за окном совсем садится, и в комнате зажигают больше свечей. Мы все устали за этот долгий день, но нужно еще столько всего обсудить. Кувалда протягивает мне мой нож и молоток каменщика.
— Вот, – говорит он. – Достаточно, чтобы сбить скобу с двери. Как твоя рука?
Все смотрят на меня и ждут, что я отвечу. Я понимаю, что он спрашивает про мою здоровую руку.
— В порядке, Кувалда. Она в порядке.
Его вопрос излишен, я только что доказал всем это. Но чтобы еще раз убедить его, я вешаю нож на пояс, беру молоток, и пару раз машу им, сбивая воображаемый замок. Хотя моя левая рука почти не работает, правая довольна сильная. Я не стану им рассказывать, что в последнее время кончик мизинца на ней все чаще немеет. У меня много времени, прежде чем и она перестанет работать. Куда больше, чем нужно, чтобы спасти нашу принцессу. А потом я или уже буду мертв, или они обо мне позаботятся. Она позаботится обо мне.
Глядя, как я машу молотком, Кувалда одобрительно кивает и говорит:
— Ровно в полночь, Колотун.
— До полуночи – поправляет его Старший. – До того, как колокол пробьет. Нужно сломать механизм до этого. А еще замок на двери. Кто знает, насколько он крепкий на самом деле.
Горняк хмыкает и говорит:
— Вы видели это. – Он косится на Малыша Дофина, все еще стоящего в стороне. – Думаю, Колотуна не остановят ни замок, ни стражник. Ни даже несколько стражников.
Хотя Горняк ухмыляется, я слышу в его голосе неуверенность. Они уже привыкли относиться ко мне, как к сломанной вещи. Но от меня зависит ее жизнь, и я бы сказал, что скорее умру сам, чем дам умереть ей, но я не могу позволить себе умереть. Не сейчас, когда я должен ее спасти.
— Да – соглашается со Старшим Кувалда – до полуночи. Но чем ближе к…
— Я справлюсь – перебиваю я.
Я повторяю про себя то, что Горняк говорил нам о Часовой башне. То, что рассказал ему мастер, которого нанимали что-то там чинить, и которого он нашел в Красном бароне, где тот пропивал свой заработок. Часовой колокол висит высоко под потолком верхнего яруса башни, и от его языка спускается веревка, закрепленная на часовом механизме. В определенное время веревка натягивается, и язык ударяет в колокол. С очередным поворотом колеса веревка ослабевает, и натягивается снова через три часа. В комнату с механизмом ведет дверь, запертая снаружи висячим замком. Скобы на двери не слишком крепкие, их можно сбить ударом молотка. Стражник, охраняющий Часовую башню, большую часть времени проводит внизу, но может подняться, особенно, если услышит подозрительный звук, или увидит свет. Спрятаться можно на одной из косых балок, идущих к потолку. Кажется, все не так сложно. Сложнее, чем справиться с замком и стражником – справиться со временем. Когда колокол ударит в девять часов, я буду уже внутри. Часовщик, следящий за механизмом, уходит чуть позже, но неизвестно когда точно. Так что мне придется отсчитывать время от девяти часов. Отсчитывать про себя три часа и не сбиться.
— Я справлюсь – повторяю я тверже. И больше уже никто не подвергает это сомнению. Во всяком случае, вслух.
Утром следующего дня я стою перед часовой башней и читаю молитву. Единственную молитву, которую я знаю. Стрелка часов чуть заметно опускается ближе к началу молитвы, и я продолжаю. Второй раз она опускается, когда я прочитал уже половину и приближаюсь к концу. В третий раз за пару мгновений до последнего слова. За час стрелка опускается пять раз. За три ее движения я прочитал молитву ровно сорок раз, значит от первого удара колокола, который я услышу в башне до второго в полночь, я должен прочитать ее две сотни раз, ни разу не сбившись. Чуть меньше, ведь мне нужно успеть сломать замок и механизм. Затем, мне нужно самому ударить в колокол. Лучше всего, если я сделаю это через шестьдесят молитв, но стражник, заслышав звуки удара, скорее всего, явится раньше. Он, конечно, может испугаться идти один и сначала позвать подмогу, но все равно это будет быстрее. Я должен продержаться хотя бы тридцать пять молитв, и ударить в колокол прежде, чем меня схватят или убьют. Тогда Старший и остальные успеют исполнить то, что задумали.
Я поворачиваюсь и иду к воротам замка. Недалеко от них я вижу Горняка и Малыша Дофина, которые стоят и наблюдают за мной. Почти подойдя к воротам вплотную, я замечаю, что они идут следом. Стражники у ворот оглядывают меня с ног до головы, но ничего не говорят, и я прохожу внутрь. Во дворе людно, как и всегда в это время. Несколько лет назад прежний владелец замка умер, не оставив наследников, и завещал его Ордену Небесного пламени, чей монастырь прилепился к стенам почти столетие назад. Теперь здесь повсюду мелькают одежды его служителей – белые с желтыми и голубыми полосами. Как я ненавижу эти белые балахоны! Монахи, носящие их, не заслужили столь возвышенного названия ордена. Огонь в их душе угас давным-давно. Им бы лучше называться Орденом Земляных Червей, не поднимающих головы выше своего устава. Или Орденом Опарышей, чьи белые тельца копошатся в мертвечине. Они забыли, как возноситься мыслями в небо, пытаясь приблизиться к богу. Они ползают по земле, пытаясь подчинить все вокруг своему распорядку и дисциплине, не помня, зачем этот распорядок был придуман, и считая, что соблюдение его и есть высшая добродетель. И именно они держат в подземелье ту, что составляет смысл нашей жизни. И именно они хотят лишить нас света нашего солнца, думая, что смогут заменить его своим небесным пламенем, но, не понимая, что лишь распространяют вокруг себя тьму.
Я стою в окружении людей, пришедших в замок улаживать свои дела: заверять сделки, отстаивать свои права, судиться, договариваться, доносить, и повсюду вижу ненавистные мне белые одежды. И мне хочется взорваться, как брошенной в костер банке с остатками масла, и выжечь все в этом дворе дотла.
Я вижу, что Горняк и Малыш Дофин вошли во двор замка следом за мной. Они подходят к входу в одну из крытых галерей, идущих вдоль стен, и скрываются внутри. Я следую за ними.
В галерее тоже людно и мне иногда приходится поработать локтем, чтобы не отстать от товарищей. Мы поднимаемся на второй этаж и двигаемся дальше к переходу в другую часть замка, через которую можно попасть в часовую башню. Обычно там стоит только два стражника, но сейчас перед входом еще установлен стол и небольшой стеллаж, на котором разложено оружие. За столом сидит служитель Ордена. Горняк и Малыш Дофин подходят к столу и один из стражников спрашивает:
— Оружие есть?
Стражники осматривают их одежду и, убедившись, что оружия нет, пропускают внутрь. Через пару шагов Горняк оборачивается и с недоумением смотрит на меня. Этого мы не предусмотрели. Но я уже слишком явно направлялся к проходу, чтобы поворачивать обратно. Я подхожу, и тот же стражник спрашивает уже меня:
— Оружие есть?
У меня есть нож, но я молчу, не зная, что сказать. Соврать, надеясь, что они его не заметят? Но тогда, если заметят, они могут что-то заподозрить. Или сразу отдать его, но что тогда делать, если я столкнусь со стражником ночью? Я не успеваю придумать ответ, как второй стражник говорит:
— Вон, у него нож.
Служитель Ордена поднимает ко мне лицо и говорит:
— В связи с прибытием высоких чинов ордена, в эту часть замка запрещено входить с оружием. Отдайте нож, вы сможете получить его обратно при выходе.
Я кладу нож на стол перед ним.
— Ваше имя? – спрашивает служитель.
Я называю первое, которое приходит мне в голову. Он берет небольшую дощечку, царапает на ней названное мной имя, и кладет вместе с ножом на стеллаж. Затем он замечает молоток.
— А это? – спрашивает он.
— Я каменщик, – отвечаю я, – это мой инструмент, а не оружие.
Служитель оборачивается на стражников, но, видя, что их мало беспокоит молоток, садится на место и говорит:
— Хорошо. Иди с богом. – Он делает рукой благословляющий знак.
Я прохожу в другую часть замка и как бы случайно сталкиваюсь, с Малышом Дофином. Я говорю ему имя, которое назвал служителю и добавляю:
— Заберите нож, он не должен остаться, когда уйдут все посетители.
— Что ты будешь делать? – спрашивает он.
— Тебе придется только прятаться и делать все бесшумно – говорит Горняк, не дожидаясь моего ответа.
Я ничего не говорю и быстро отхожу от них. Главное – попасть в башню. К тому же у меня остался молоток. Интересно, запомнил ли меня служитель? В любом случае Горняку и Малышу придется выждать лишнее время, прежде чем пройти обратно. Я жду, пока они двинутся к широкой арке, ведущей в часовую башню, и иду следом. Теперь они должны сделать то, для чего пришли сюда – отвлечь стражника. Они подходят к нему очень близко, начинают что-то громко спрашивать, потом спорить друг с другом, хватают стражника за локти, будто пытаясь перетянуть на свою сторону. Они сильно рискуют, но сейчас на них достаточно дорогая одежда, и такое поведение сходит им с рук. Я не слушаю, что именно они говорят. Уверенным шагом я прохожу в арку, и, оказавшись внутри башни, встаю так, чтобы меня не было видно из галереи. В этой части замка людей меньше и, кажется, никто не обратил на меня внимания. Я присаживаюсь и немного выжидаю. Если кто-то зайдет за мной, я сделаю вид, что заблудился и присел поправить обувь. Никто не заходит. Тогда я снимаю башмаки и быстро поднимаюсь пару пролетов по ступеням, поднимающимся вдоль стены. Если теперь из галереи кто-то войдет, он не сможет сразу меня увидеть. Горняка и Малыша Дофина больше не слышно. Видимо, они закончили свой спектакль и ждут подходящего момента, чтобы выйти из замка. Стоя на лестнице, я осматриваюсь. В центре сверху видна каменная гиря на цепи. Ее поднимают два раза в день примерно в полшестого и сейчас она ближе к своей верхней точке. Когда мы входили в Замок, стрелка была между шестью и семью. Примерно в это время часовщик спускается для ужина, а затем поднимается обратно. Я снова начинаю подниматься по лестнице, постоянно прислушиваясь. Сверху ничего не слышно, но точно ли часовщик ушел? Быть может, он просто отдыхает. Я продолжаю идти как можно тише. Окна в башне сделаны на уровне пояса, и мимо них я ползу, чтобы меня не заметили с улицы. Сверху слышно щелканье и шум часового механизма. Я поднимаюсь уже на уровне каменной гири. Мастер изобразил на ней сокола, сложившего крылья и летящего головой вниз. Наконец, передо мной оказывается проем верхнего яруса. Я почти перестаю дышать. Вплотную подойдя к проему, я осторожно просовываю в него голову. В открывшемся мне помещении никого нет. Та часть, где находится часовой механизм, отгорожена стеной с небольшой деревянной дверью, на которой висит замок. В помещении два окна, закрытых стеклом. Как и говорил Горняк, к потолку наискосок поднимается пара широких деревянных балок. На одной из них я и спрячусь, но сначала я осматриваюсь. Судя по обстановке, часовщик не находится тут постоянно. Здесь стоит стол с небольшим деревянным стулом и стеллаж с инструментами и склянками с жидкостями, видимо, для смазки механизма. Тут лежат тряпки, щетки, слесарный инструмент. Но никакого намека на лежанку, даже пучка соломы. Невозможно представить, что часовщик целый день сидит на этом маленьком стуле или лежит на полу. Ясно, что он поднимается только чтобы сделать свою работу, а потом возвращается вниз. Горняк рассказывал об этом по-другому. Здесь нет лестницы ведущей к колоколу и механизму, для подъема гири, значит они тоже за дверью. Получается отверстие, через которое гиря свешивается вниз, ведет прямо к часам, и человек с двумя здоровыми руками мог бы попробовать подняться по цепи, а не ломать замок. Видимо Горняку об этом не рассказали, иначе вместо меня здесь был бы кто-то другой. А может быть, под весом человека механизм не выдержит, и гиря просто рухнет вниз. Это уже не важно. Я рассматриваю инструменты, но не нахожу ничего достаточно острого, чтобы можно было перерезать веревку. Придется придумывать что-то, когда окажусь внутри. Я надеваю башмаки, залезаю на балку и ложусь на нее спиной, а согнутые руки кладу на грудь, касаясь пальцами правой лица. Так я смогу почесать нос, если захочется чихнуть. Через некоторое время я слышу шаги на лестнице. В помещении уже довольно темно, надеюсь, что здесь не слишком пыльно и после меня не осталось заметных следов. Шаги становятся громче, затем становится светлее, а на стенах начинают скакать тени. Часовщик заходит и, ставит что-то на стол. Скачка теней прекращается, значит, это фонарь. Судя по скрипу, часовщик садится на стул и как будто замирает, слышно его тяжелое дыхание после подъема по лестнице. Сам я стараюсь дышать бесшумно, хотя мое дыхание, скорее всего, скрывает шум часов. И вдруг я снова слышу шаги, сюда поднимается кто-то еще. Затем становится еще светлее, входит еще один человек. Кто он? Или, если этот второй – это часовщик, то кто первый? Вошедший продолжает держать фонарь в руке, тени на стенах подрагивают. Оба человека не говорят друг другу ни слова, это кажется мне странным. Я слышу позвякивание, ключ вставляют в замок и поворачивают, с легким скрипом открывается дверь, и тот, что держит фонарь в руке, проходит внутрь. А другой звенит склянками, я слышу, как льется жидкость, он что-то берет со стеллажа, берет фонарь и тоже проходит в дверь.
БОМ!
От неожиданности я вздрагиваю, но тут же беру себя в руки. Это ударил колокол, сейчас девять часов вечера. Я начинаю читать молитву.
Великий и всемогущий Отец… Я слышу, как один выходит из комнаты с часами, сразу идет на лестницу и начинает спускаться. …Смотрящий на нас с высоты небесной… Я успеваю прочитать молитву двадцать четыре раза, когда выходит и второй. …Дай нам силы, выстоять перед врагами нашими и твоими… Наконец, второй тоже спускается. Я читаю уже сорок второй раз. …всемогущий Отец небесный… Я лежу в полной темноте и слышу только шум механизма и щелчки. …и воде и пище, дарованной нам Тобой… Невозможно не думать о чем-то даже, читая про себя молитву. Но мне нужно сохранять скорость и ритм. …благослови дела наши и направь мысли наши… Невозможно прочитать такую длинную молитву двести раз одинаково, и когда мне кажется, что я начинаю замедляться, я ускоряюсь, и наоборот. Великий и всемогущий… Прочитать быстрее не так страшно, как опоздать. …славим Тебя. Пятьдесят девять. Когда колокол пробьет в полночь, процессия монахов Небесного огня покинет свою обитель, спустится в подземелье и выведет Ее из камеры. …гнев Твой… Затем Ее поведут в храм для обряда очищения перед казнью. …и огонь небесный… После этого Ее выведут из храма и отведут к калитке в замковой стене, где Ее встретит вооруженная стража и отведет на эшафот. …врагами нашими и Твоими… Там Ее привяжут к столбу и так продержат до утра, с мешком на голове. Такие мешки не пропускают свет, и их надевают специально, чтобы человек не мог понять, сколько еще ему осталось. …гнев… На рассвете Ее должны будут казнить. …и огонь небесный на головы их… Но мы не допустим этого. Ее не успеют довести до калитки. Старший и остальные проберутся в монастырь, и заберут Ее сразу по выходу из храма. …Дай нам силы… Но, чтобы успеть, им нужно задержать монахов хотя бы на полчаса, а лучше на час. …обратятся пеплом дома их… Ничто не заставит монахов Ордена Небесного пламени задержаться, они начнут ровно в полночь, когда пробьет колокол. Так что я должен отрезать веревку, привязанную к часовому механизму, и ударить в колокол как можно позже. …мы славим Тебя. Девяносто три. Если охранник услышит, как я сбиваю замок, или заподозрит, что с колоколом что-то неладно и явится, я должен убить его. …силы, чтобы выстоять… У меня нет ножа, а только молоток. Но нужно сломать замок как можно ближе к полуночи. …Небесный Отец… Если я не смогу справиться со стражником, я все равно должен продержаться хотя бы полчаса. Даже если это будет стоить мне жизни. Что моя жизнь в сравнении с ее? …укрепи дух наш… К тому же, я скоро стану немощным калекой, с двумя неработающими руками. …славим Тебя. Сто тридцать. Наш замысел не предполагает, что я смогу спастись. Ничего не было сказано о том, как мне выбраться отсюда. Великий и всемогущий Отец… Меня убьют или заключат в подземелье замка или монастыря, где меня будет ждать смертная казнь. …смотрящий на нас… Ее просто поменяют на меня. Эта мысль успокаивает меня. Я даже радуюсь ей. Я отдам свою жизнь, чтобы Она жила. …и в великой радости мы славим Тебя. Сто шестьдесят два.
Чем ближе к двумстам, тем больше я боюсь услышать удар колокола. Насколько я отклонился от ритма? Уже сто восемьдесят. Я аккуратно спускаюсь с балки, разминаю руку и ноги. Достаю из-за пазухи огниво, трут и небольшую свечку. Очень сложно разжечь огонь одной рука, но у меня есть вторая, просто она плохо работает, а я уже приспособился. Я зажигаю свечку и ставлю на стол. Мне нужно продолжать считать, но я уже сбился. Я отцепляю от пояса молоток, подхожу к двери, ведущей к часовому механизму, размахиваюсь и бью по скобе, на которой висит замок. Мне приходится ударить три раза прежде, чем скоба отваливается и повисает на замке, который остается на скобе, вделанной в стену. Этот грохот, наверняка должны были услышать внизу, я прислушиваюсь, но пока шагов не слышу. Впрочем, из-за шума часов, я услышу шаги только, когда идущий будет уже близко. Я толкаю дверь, вешаю молоток на пояс, беру свечу со стола и вхожу. Здесь шум слышен громче. Рядом с дверью находится ворот для подъема гири, справа лестница, ведущая на ярус с колоколом. Ближе к стене, на которой висит циферблат, располагается часовой механизм, но от него вверх не тянется никакой веревки. Сверху механизма крутится зубчатое колесо, над которым болтается туда-сюда планка с двумя гирьками. Щелчки издают два щитка на стрежне, приделанные к этой планке и стукающие по зубцам колеса. Внизу механизма крутится вал, который тянет вниз каменная гиря. Рядом с механизмом к полу приделан блок с рычагом и уходящей вверх цепью. Я не смог бы разрезать цепь, даже если бы у меня был нож. То, что рассказывал Горняк, оказалось неправдой.
Внезапно я слышу шаги. Я задуваю и бросаю на пол свечу, беру молоток и немного отступаю от двери. Шаги медленно приближаются, становится светлей. Видимо, обнаружив сломанную дверь, человек замирает.
— Кто здесь? – спрашивает он. Не дождавшись ответа, он что-то ставит на стол, но не фонарь, и начинает ходить из стороны в сторону, пытаясь разглядеть меня. Некоторое время мы находимся в таком положении, я не показываюсь, а он опасается войти внутрь. Но у меня нет времени. Колокол вот-вот ударит. Я выбираю, как мне кажется, наиболее удачный момент и выскакиваю, пытаясь ударить человека молотком. Он делает быстрый шаг назад, и я промахиваюсь. Вопреки моим ожиданиям это не стражник, а служитель Ордена Небесного пламени в белой одежде с желтыми и голубыми полосами. Он держит в руках фонарь и тяжелые металлические клещи, который взял со стеллажа. На столе стоят песочные часы, в верхней колбе еще есть немного песка.
— Кто ты? Что ты здесь делаешь? – снова спрашивает он.
Я не хочу отвечать ему, но меня переполняет гнев, я ненавижу этого человека. Я ненавижу их всех. Злоба переполняет меня
— Я сломаю ваш проклятый механизм. Чтобы ваш проклятый колокол молчал.
Он кажется удивленным.
— Механизм? Колокол?
Я должен молчать, но не могу остановиться. К тому же, я все равно сейчас убью этого человека.
— Когда он пробьет, вы, псы, поведете Ее на смерть. Но я не дам ему пробить.
Я успею разобраться с ним потом, он, как и я, не вооружен. Сначала я должен сломать часы. Я бросаюсь обратно к часовому механизму и сбиваю молотком зубчатое колесо и планку над ним. Но вал продолжает неумолимо вращаться. Я разглядываю, что можно еще сломать, но вдруг понимаю, что цепь вообще никак не связана с часами. В это время монах входит в комнату, и ставит на пол фонарь и часы. В верхней колбе часов по-прежнему есть песок. Монах покачивает в руке клещи.
— Так ты один из фанатиков, поклоняющихся этой ведьме? – спрашивает он.
— Я не фанатик! А она не ведьма!
Он начинает медленно подходить ко мне чуть сбоку.
— Ты глупец! – говорит он. – Наш орден много лет звонил в Часовой колокол, еще до появления этих часов. Это одна из обязанностей, возложенных на нас Небесным отцом. Ты думаешь, это часы указывают нам, когда наступает полночь? Нет, они неточны, они ошибаются. Это мы указываем им время.
Я понимаю, что ему нужно. Когда песок в его часах кончится, он должен потянуть за рычаг и колокол пробьет. Но я не дам ему прикоснуться к рычагу. Я спасу Ее, спасу наше солнце, спасу любовь нашей жизни. Этот человек в белой одежде не сможет остановить меня. Он называет меня фанатиком, но это он фанатично предан своему порядку и дисциплине. Он думает, что служит небесному огню, но он служит тьме. Он служит смерти. Я сжимаю в руке молоток. Я сделаю то, что должен.
— Я не дам тебе ударить в колокол.
Он еще немного приближается. Судя по взгляду, он заметил, что с моей левой рукой что-то не так. Но теперь его взгляд сосредоточен на моем молотке.
— Твоя ведьма все равно умрет, глупец. Мои братья знают о времени и без этого колокола. – Монах говорит почти спокойно. – Но ты не остановишь меня. Он пробьет ровно в полночь.
Знают и без этого колокола.

Здесь холодно и сыро. Под самым потолком есть маленькое окошко, зарешеченное толстыми железными прутьями. Сегодня пасмурно, и через него не видно даже звезд. Я слышу, как шумит ветер в кронах деревьев и как капает вода, где-то за дверью. Тут есть немного соломы, но она не спасает от холода каменного пола. Чтобы согреться, можно встать и начать двигаться, но я слишком устал. Я сижу и снова читаю молитву. Я читаю уже двести второй раз, когда снаружи слышу удар часового колокола. В это мгновение где-то наверху открываются двери келий, и служители Ордена Небесного пламени идут за мной. Если бы я мог, я бы сам распахнул дверь им навстречу. Я сделал то, что я был должен, и в жизни мне уже не совершить чего-то большего. Сегодня колокол бьет ровно в полночь, но это уже неважно.