После внезапной, ужасающей потери в нашей семье, когда в каждом углу дома душила безысходность и неизбывная, воющая тоска, Родная, оттаявшая после зимы дача стала для нас небольшой отдушиной. Чуть отпустило.
И хотя здесь все тоже напоминало о муже, отце и дедушке – почему-то было намного легче. То ли могучие, величественные сосны, казалось, защищают нас. То ли воздух совсем не городской. А может два носящихся по всему огороду наших собакена с задорными мордочками. Или каждый зеленый росток, который просыпался, хотел жить.
Высаживать рассаду не торопились. Весна стояла холодная, морозить растения не было смысла. Ждали тепла.
От знакомых узнали, что хорошие, крепкие растеньица продает одна увлеченная женщина неподалеку. Как нам объяснили – идти было не очень далеко. Ну да, через железную дорогу, да мимо дальнего озера. Ну, подумаешь, несколько поворотов, минуя два леска. В общем, недалеко – заверили нас.
Внучке особенно нравилось на даче. Подружки, качели, домик деревянный, забитый игрушками тарзанка поодаль. Этакое детское гнездышко на небольшой уютной полянке. Тепло. Ребятишки дни напролет проводили на Зеленой зоне. Так гордо называли это место шагах в двадцати от нашего дома.
Собрались мы с дочерью за рассадой в шесть часов вечера. А у внучки Ани самый разгар игры.
Выдержали одну из самых крепких истерик, заручились ее словом, что играть будет только там, где играла, ждать нас.
Я подстраховалась. Попросила соседку присмотреть за Анькой, и мы пошли.
За железной дорогой нас встретил березовый лесок, деревянный тротуар и жизнеутверждающий запах только что проснувшейся природы после холодов, снегов и хляби.
Потом еще лесок, потом поворот, еле видная тропка. Какие-то темные мрачные постройки. Большое, незнакомое нам озеро.
Мы уже устали, но оставалось еще примерно половина пути. Понемногу внутри начала поднимать голову тревога за оставленную внучку.
Успокаивая друг друга, добрались до места.
А там у меня разбежались глаза. Посадочного материала было много, разного, здорового, коренастого. Набрали огурцов, помидоров, капусты, перцев. И тут увидела я цветы.
Как ни торопила меня дочь, все равно мы, конечно, задержались у милой гостеприимной хозяйки.
В обратный путь отправились сильно груженые хрупкими сеянцами, которые нельзя было помять, да лучше бы и не дышать на них. Стало неудобно, тяжело, пугающе далеко до своей дачи и внучки.
Шли долго, с частыми остановками. Кое-как перевалились через пути, дотащились до ларька и все. Я поняла, что идти дальше не могу, хотя оставалось чуть. Повернуть в улицу, а там и дом.
Остановились.
Дочь сказала: «Мама, жди здесь». Побежала за машиной.
Наша железная подруга мирно отдыхала возле домика. Настя сняла ее с сигнализации как только повернула в проулок, и красавица радостно замигала фарами хозяйке, готовая помочь. Дочка завела авто, рванула за мной.
А в это время внучка в очередной раз подошла посмотреть, не появились ли мы. Увидела, что не стало еще и машины. Слезы отчаяния, страха, еще чего-то непонятного, но очень тревожного для маленького сердечка, хлынули с новой силой. Она думала, как ей быть. Ведь мама с бабушкой попали под поезд, а машину украли. Аня горько, горько плакала, размазывая дачную грязь по мокрым щекам. Это было самым настоящим большим горем для ребенка.
Опустив маленькие плечики, она побрела туда, где недавно весело играла с подружками. Девочка надеялась рассказать, что с ней приключилось хоть кому-нибудь.
Наконец мы подъехали к дому. Я стала вытаскивать ящики, пакеты, а Настя понеслась за ребенком, которого мы оставили играть на соседней улице.
Обогнув несколько сосен и выйдя на дорожку, дочь увидела такую картину.
Моя девочка Аня в сбившейся косынке, совершенно чумазая, с грязным пятном на коленке ходила по улице и сосредоточенно смотрела впереди себя. В руках ее был пакет и игрушками. Она сгребла ручки и держала пакет как мешочек. И мешок этот какой-то сиротский стал последней каплей в образе маленькой, перепуганной и встревоженной беззащитной девочки. Ни на детской площадке, ни на даче сердобольной женщины, поддержкой которой я заручилась, никого не было.
Мать схватила Аньку, привела домой.
Вечером за ужином умытая, причесанная благообразная Анюта рассказала, как она провела время без нас.
Сначала было весело, потом девочки поехали домой. А мы застряли, нас долго не было.
Нюра ходила по улице, плакала. Ей было страшно, непонятно, что делать дальше. Она часто заглядывала в наш проулок. Все же восьмилетний ребенок еще на что-то надеялся.
И когда увидела мать, началась истерика. Мы с трудом ее успокоили.
Пока жив был мой муж, мы были крепкой, веселой бандой. Нам все было по силам.
Теперь учились жить по-другому. Без опеки и любви родного единственного мужчины, у которого хватало доброго сердца для всех нас.
И заполнить эту пропасть непросто. Хотя мы банда, только без головы теперь. Как слепыши. Но мы не одни. Всегда готова помочь наша машинка. Она своенравная и очень красивая. Вася гордился ею. А еще два преданных песика, которые все время нашего похода безропотно сидели в запертом доме.
Я думала про Аню, и сердце сжималось от жалости, досады и злости на себя. Как мы могли оставить этого птенца? Что за наваждение случилось с нами?
Мне было стыдно. Я сидела на крыльце, глядела на сосны, звезды. И видела Васеньку моего. Он смотрел на меня с любовью.
Только вот головой качал укоризненно.
Автор публикации
