Дохлый Париж

 

«Зато во всех домах окна были раскрыты сверху донизу; в этих окнах, а также на порогах дверей теснилось множество лиц, преимущественно женщин, детей, служанок, нянек, — и всё это множество болтало, смеялось, не кричало, а перекликивалось, оглядывалось, махало руками — точно готовилось к зрелищу; беззаботное, праздничное любопытство, казалось, охватило всю эту толпу.»

Иван Тургенев “НАШИ ПОСЛАЛИ!” (Эпизод из истории июньских дней 1848 года в Париже)

«В один из вечеров я зашел к своему коллеге, ректору Сорбонны, и в длинном разговоре старался его убедить, что европейская культура, пересаженная на азиатскую почву, как бацилла, перенесенная в другую среду, становится для Европы ядовитой; что Европа, неосторожно просвещая Азию, готовит сама себе гибель. Я доказывал ему, что необходимо, не теряя ни одного дня, закрыть европейские университеты для азиатов. Он принял меня за сумасшедшего и, переменив тему разговора, заботливо проводил меня домой.»

Бруно Ясенский. «Я жгу Париж»

 

Никто не взял на себя ответственность за подрыв квартальных распределительных шкафов. Однако, ранние собачники, выгуливавшие своих питомцев по скверикам пока не проснулись солдатики, видели, как это делалось.

Шкаф только выглядит фундаментально, весь железный из себя, с металлической защитой выходящих кабелей. Но между кабелями остается отверстие, куда легко проникает детская ручка. Хотя детской ладошке нечего делать в шкафу, достаточно засунуть в дырку пару килограмм китайских петард. И поджечь. Не каждому собачнику удалось увидеть красивое зрелище:  с распахиванием двери, жаром плазмы над истекающими наземь  проводами и  облачком искорок в предрассветном тумане.  Некоторые шкафы просто шипели и пыхали вонючим дымом ядовитого пластика.

Это мне рассказала Жюли, соседка с третьего этажа, выводившая свою Жюли – рыжего померанского шпица, побегать в скверике.  Она моделька, работает на журналы FXM, ELLE, LUI и ещё кучу других. Её хозяин-японец уехал на несколько месяцев на родину, у него там ещё одна фотогалерея и скинул свою собаку своей модели, чтобы они не зарастали салом. А сама Жюли, которая женщина, мулатка из Алжира, иногда выполняет мои мелкие поручения. Не подумайте плохого, хотя… можете и подумать, ко мне-то – это плохое, оборачивается лучшей стороной.

Но вернёмся к первому дню агонии города.

Так или иначе, но почти одиннадцать тысяч шкафов жилых районов Парижа, приказали долго жить. Возникла пожароопасная ситуация.  Техника безопасности требует – для ремонта шкафа следует отключить энергию ведущего к нему кабеля. Оператор честно исполнил инструкцию, перекрыв подачу электроэнергии во всём городе. Этого и дожидались сидящие в метро и канализации три тысячи неизвестных, которые, в заранее выбранных точках, при помощи моторезаков, нашинковали подающие кабели «в капусту». Остались работающими большие станции, на которые подавалось электричество непосредственно с двадцати действующих АЭС. Их никто не трогал, так как они находились под охраной. Часть войск, берегущих покой парижан, было направленно на дополнительную охрану именно АЭС и отходящих от них ЛЭП. А ещё есть пять остановленных АЭС, их тоже надо охранять. Как выяснилось позже, ещё вчера поступила информация о возможном захвате атомной электростанции, вот войска и двинули. Сколько тех войск быстрого реагирования? Десять тысяч. Вот и поделите на двадцать пять атомных объектов.

Когда Жюли вернулась в свою музейную квартирку и обнаружила отсутствие электричества, она сразу кинулась ко мне. Надо сказать, что она ещё и присматривает за квартирой, в которой жил Хемингуэй. То есть, открывает двери интересующимся туристам и машет сертификатом о том, что Эрнест жил именно здесь, а не в квартире напротив. Впрочем, у жильцов квартиры напротив тоже есть доказательства того, что Хэм жил именно там. Иногда случаются стычки местного значения, когда два гида приводят группы в разные квартиры одновременно. За свои неудобства Жюли живёт в квартире бесплатно, но и ей ничего не платят. Разрешено иметь только чайник, лэптоп и использовать дубовый гардероб с зеркалом. В этом двухметровом монстре обе Жюли могли бы жить. Вода – в ведре, удобства – тоже в ведре. Поэтому девчонка бегает ко мне в мансарду за водой и в душ. Спит она на металлической кровати, на лежачее место которой положены доски, а сверху надувной матрац. Всё это прикрыто зелёным шерстяным солдатским одеялом. Вроде как Хэм под ним спал. По стенам развешены фотографии Парижа двадцатых годов двадцатого века, в обработке Жюлиного хозяина Курохары. По молодости лет жить можно, но в сравнении с моей мансардой – ночлежка.

После пожара 1968 года, когда какой-то антиамериканист запустил в мансарду бутылку с «коктейлем Молотова», мой предшественник посадил мансарду на металлическую основу. Он же вставил бронированные стёкла и провёл водопровод. В восьмидесятых следующий хозяин добился отдельного рукава канализации, за что ему честь и слава во веки. Это Латинский квартал. Канализация ещё времён Рима и пробить туда свой слив очень сложно. В начале 21 века мой предшественник полностью заменил электропроводку, сделав её автономной от внешнего мира и запитав от двух дизелей. Раз в полгода приезжает машина и заливает мне в стоящую на металлических столбах цистерну три тонны солярки. Если надо. В обычное время я пользуюсь городским электричеством. Уже я залил пол и все щели жидким стеклом, так что мой дом, это таки да, моя крепость.

Услышав рассказ Жюли и проверив городскую сеть электричества, я достал из кладовки пять водяных матрацев и начал заполнять их водой. Это будет чуть меньше двух с половиной тонн воды. Солярки мне хватит на четыре месяца автономки. Интернет и сотовая связь пока работали. Потом я поднял шестиметровую мачту видеонаблюдения за окрестностями. Потом объяснял Жюли, как наполнять матрацы водой и процесс управление видеокамерами. Строго-настрого приказал оставить шпица в нижней квартире. Не хватало ещё, чтобы он проверял свои зубы на матрацах. Больше всего времени заняло объяснение почему мне нужно уйти, но берберская кровь, хоть и жиденькая, восторжествовала и где-то, на генном уровне, всплыло воспоминание, что мужчину надо слушаться.

А мне нужно было срочно в квартиру прапрадеда на ту сторону Сены. Ухватил за бочок двухместный самокат, тяжёлый зараза, и – вниз.

В городе царил праздник. Правительство сказало, что это не теракт, а неполадки. На работу идти не надо, вот народ и праздновал день безделья. Ни солдатиков, ни полицейских, ни грабежей, ни терактов – красота. Тёплый осенний ветерок покачивает листья, незлое солнце светит в вышине – почти песня. Мне сначала показалось, что я один тут параноик, но потом я увидел, как некоторые персоны спешно грузят в свои машины детей и вещи, а позже увидел пробку на мосту в сторону выезда из города. Нет, друзья мои, всё это не спроста. Прапрадедушка тоже писал, что в 1848 году всё начиналось с праздника.

Подъехал к Центральной мечети – тишина и покой. До начала Зухр намаза ещё около часа. Обогнул мечеть и остановился возле Мусульманского университета. Та же картина. В окнах аудиторий никого не видно, на площади перед зданием пустота. Проехал к старой Сорбонне. Перед зданием Ректората Парижских университетов   маялось человек двести студиозов. У школы хартий пустота. Проехался до Сорбонны 2. Только выехал на площадь перед Пантеоном, как из парадного хода университета побежали будущие правозащитники.  Со смехом, толкаясь, выискиваю свою компанию, переругиваясь, они направлялись к набережной Сены. Составлялось впечатление, что с весёлыми прибаутками крысы бегут с корабля. Я обогнул бегущую толпу и остановился возле машины с флажком Национального фронта. Закурил. Всё равно видеокамеры не работают, а полицейских нет. Толпа кончилась. Тогда я присел на капот автомобиля и он заорал. Через минуту выскочил охранник-водитель, узнал меня и отключил сигнализацию. Он сообщил, что Маришаль, что-то втюхивает педагогическому собранию. Постояли, покурили, потом я нарисовал на обрывке газеты латинскую букву V и попросил его отнести хозяйке. Ещё одна сигарета и предо мной явилась разъярённая блондинка.

– Тупые ослы! – Громко заявила она и попыталась грязно выругаться. Нет, по-французски невозможно грязно выругаться, получается пространно и не ёмко. Но я не стал давать мастер-класс русского мата, пусть сама старается. – Ещё когда училась тут, – она ткнула пальцем в парадный вход университета, – я подозревала это. Тётя говорила, дедушка твердил, а я не верила. Они совершенно не видят реальности! – Сделала она великое открытие в то же время зло топча брошенный мной на асфальт окурок.

– Едем на набережную? – Спросил водитель.

– Да, – заявила валькирия, – едем.

В это время из дверей поспешно выбежало полтора десятка профессоров.

– Мы с вами! – Кричали они нам.

Решили идти пешком. Я беру Маришаль на самокат, и мы тихохонько едем впереди. Охранник присматривает за спиной женщины и ведёт профессоров.

– Почему едем на набережную? – Спросил я, как только женщина пристроилась за спиной.

– Потому, что я пригласила студентов родного вуза на пикник в парк Сент-Клу, – ответила она.

– Восемнадцать тысяч человек? – Изумился я.

– Я не хочу столкновений разных группировок студентов, – заявила она.

Оказалось, что в 10 часов утра к ней в поместье прилетела взлохмаченная Лебедева, преподавательница социологии в Сорбонне 10, что в Нантере и поведала, что готовиться заварушка.  Маоистски настроенная студенческая группировка заявила, что сейчас самое время отстоять свои требования по пересмотру трудового законодательства в пользу молодых специалистов. И для начала нужно набить морду всем сынкам и дочерям богатеньких родителей, что учатся в Сорбонне 2. Их поддержало большинство и сейчас они автобусами добираются до Пантеона. Ох, уж эта десятая Сорбонна! С неё, между прочим, началась революция 1968 года. Боюсь, столкнутся они с Исламским университетом и будет кровь.

Короче. Одна блондинка – Лебедева, загрузила новостями другую блондинку – Маришаль, и пока та думала, позвонила в Русскую общину и посольство. Посольство, как всегда не ответило, а в русских общинах сообщили, что все русские грузятся на нанятые утром прогулочные баржи и направляются на пикник в Булонский заповедник. Погрузка происходит там-то и там-то.  Место встречи у моста шоссе А13. Русские  бегут, подумали блондинки и позвонили старшей блондине. Старшая блондинка одобрила мероприятие по спасению Сорбонны 2, но внесла некоторые коррективы. Когда маоисты Сорбонны 10 окончательно завязнут в Латинском квартале, наиболее боевитые студенты Сорбонны 2 должны взять кампус Сорбонны 10. Это самый большой кампус в Париже. Запасов хватит на полтора месяца.  От Сент-Клу до Нантера пешком пара часов.

На набережной царила управляемая сутолока. Какие-то мужики в полувоенной форме с резиновыми дубинками на бедре и уоки-токи в руках умело разрезали толпу и направляли к надувным трапам срочной эвакуации. С весёлым визгом студенты скатывались по жёлто-красно- синим сооружениям прямо в руки стоявшим на барже крепким мужикам. Весело им – на пикник едут.

Место погрузки было выбрано умело. Сена делает здесь небольшой изгиб и не видно ни одного моста. Правда, и набережная высока. Зато баржи могут подойти к самому берегу.

К нашей компании подбежал мужчина лет сорока.

– Под погрузкой десять барж, – доложил он, – ещё двадцать четыре на подходе. Мы арендовали на неделю все оставшиеся от русских крупнотоннажные прогулочные суда. На всю операцию по погрузке и доставке людей на место понадобится четыре-пять часов.

– Прекрасно, – ответила Маришаль, – мы успеваем. В парк уже завезли палатки и часть продуктов. Сейчас идёт разбивка территории на сектора по факультетам. Будьте добры погрузите господ профессоров в первое отплывающее судно. И покажите мне мой катер, я отправляюсь прямо сейчас.

Скоростной полицейский катер был принайтован к первой барже.

Не дожидаясь сопровождающего мужчины Маришаль смело ввинтилась в толпу, приветствуя их поднятыми руками. Мы ринулись в проход за ней. У трапа молодые ребята прицепили к моему самокату верёвку и умело спустили его на баржу. В это время валькирия подняла руки, требуя тишины. Ей дали гарнитуру громкоговорителя и она толкнула короткую речь. Я стоял у динамика и потому понял лишь последнюю фразу.

– Я жду вас в парке! – Крикнула новая Марианна, отдала гарнитуру и, сверкая ляжками, кинулась на трап головой вперёд. Потом пошёл я. Потом охранник. Уже на катере я попросил перевезти меня на ту сторону Сены.

– Я думала, вы плывёте с нами?

– Хотелось бы, да не могу, – ответил я. –   Мне ещё в Латинский квартал возвращаться. А вам вот подарочек.

Я достал блокнот и записал несколько цифр и одно слово. Потом объяснил, что это частота в среднем диапазоне и мой позывной.

– Связь в час ночи по московскому времени, – сказал я напоследок.

– Да где ж я возьму передатчик на средних волнах? – Изумился новый образ Республики.

– Вот он найдёт радиолюбителя с паяльником, – я ткнул пальцем в охранника. Тот молча кивнул.

Вот женщина, организовать в сжатые сроки эвакуацию двадцати тысяч человек она может, а слепить рацию на коленке, никак.

На улице Риволи тоже кипело веселье, однако для её пересечения потребовалась недюжинная увёртливость. Машины шли на выезд из города сплошным потоком. Но всё-таки я добрался. Оставил самокат в знакомом магазинчике и поднялся на четвёртый этаж. Открыл дверь и увидел напольные часы. Уф-ф, всё на месте.

Мы присматриваем за прапрадедушкиной квартирой. Здесь никто не живёт, электричество не подведено. Внизу висит табличка, что – да, именно в этом доме на четвёртом этаже жил великий русский писатель Иван Тургенев. Но в квартиру никто не ходит. Раз в пять лет под видом ремонта делаются новые закладки.

Я отодвинул часы в сторону, вскрыл обои и открыл покрытый извёсткой металлический шкаф. Вот он, кольт «Петерсон», он же «Техас». 36 калибр. Один из последних, сделанных самим Сэмюэлем Кольтом, по заказу техасских рейнджеров, ещё до банкротства в 1842 году. А вот «пепербокс». Знаменитая «перечница» Лефоше 1847 года, о пяти стволах и кинжалом на центральной мачте. А вот эту коробочку я открывать не стану, нет у меня времени. Там лежат дуэльные пистолеты работы Харви Мортимера, красоты необычайной. Могу с ними возится сутками. Да, предку было чем похвастаться перед Николаем 1. Но мне надо другое. Я оторвал слой краски положенной на ткань с  правой стороны сейфа и открыл ещё одну дверцу. Это уже моё. Первое, что я достал, это комплект радиоламп. Паяльник дома есть. Сегодня потружусь и завтра хоть самолёты пугай. Потом достал коробочку с разобранным пистолетом MAB PA-15 Target – «Цель» с удлинённым стволом. В рюкзак всё это. Брать винтовку или нет? Она у меня в коробке, стилизованной под перфоратор. Так и написано «перфоратор Бош», а внутри штурмовая винтовка FAMAS-FELIN со всеми прибамбасами. Прямо в руках и понесу. А вот этого, готового к употреблению малыша, пистолет MAB C, сунем в карман рукава ветровки.  Достаём цинки и коробки патронов, они у меня в квадратных коробках, якобы с краской. Ну, едет дурак работать, что с него возьмёшь. Прапрадедушкины раритеты засунул под паркет, авось не найдут. Закрыл сейф, наклеил новый кусок обоев, придвинул часы. Вроде не видно. Посмотрел на портрет предка.

– Благослови Иван Сергеич, – и перекрестился. – В наше время шпагой не отмашешься.

Обратная дорога получилась на удивление лёгкой. На эту сторону Сены никто не рвался. В Латинском квартале всё то же веселье, только мусора прибавилось. По малым улочкам пришлось ехать медленно. Мало ли что в том пакете лежит на дороге, может пустая бутылка. Ну и всё, вот я и дома.

День второй. Гости.

Жули вчера засиделась за компьютером всё пыталась понять, что происходит. Ко мне в кровать не пришла, устроилась на диване. В девять часов утра она разбудила меня запахом кофе на подносике, что поставила на обширное свободное пространство рядом с подушкой. Там же обнаружились бутерброды с сыром и колбасой. Вообще-то я утром пью крепкий чёрный чай, который специально для меня заказывают индусы в Шри-Ланке. Помню, как они страшно обрадовались любителю крепкого чая, даже привели дедушку, что основал их магазинчик. Мы с дедушкой покивали друг-другу, выпили чайку, он подарил мне набор ароматических пирамидок, а я монету в 50 рублей. Дед очень обрадовался. А так они торгуют всякой аюрведческой хренью, что настоящие индусы обходят стороной. Я заказал им шёлковую рубаху до колен с вышитым изображением синего трёхглазого Шивы в ярости, вот тогда они меня зауважали сильно. Я уважительно выпил чашку голландской бурды, для гостей держу, и она заговорила.

Рассказала, что господин Президент вместе с правительством направился инспектировать атомные объекты страны. Сенат и Национальное собрание никак не могут собрать кворум. Сотовая связь работает, но электричества как не было, так и нет. В округа всё спокойно. Только дворник весь мусор из нашего проулка смёл прямо на главную улицу. Похоже что в подъезде мы остались одни, так как остальные жильцы ушли, кто вчера, кто сегодня и ещё не вернулись. Кафешка у подъезда работает.

– Жули плачет и воет, – печально сообщила она наконец, – хочет гулять.

Вот ведь – женщина! Она не говорит напрямую, что ей страстно хочется пробежаться по Парижу и глянуть, что делается. Нет, она кивает на собачку.

– Ну так собирайся – пойдём гулять, – сообщил я своё решение.

Вы бы видели, как она расцвела.

Жули, которая собака, сразу из двери кинулась на улицу делать свои дела. Мы догнали её у микрокафешки на два столика, что держит наш дворник-турок. Сюда приходят любители крепкого заварного кофе. Видно Жули, которая женщина, сюда захаживает.

Навстречу нам из-за столика поднялись двое – маленький толстый китаец в сером костюме и голубеньким галстуком на белой рубашке неопределённого возраста и чёрный аж синий высокий негр с совершенно седым ёжиком волос на голове. Одет афрофранцуз был в жёлтые штаны-зуав, белые кроссовки на босу ногу, и красную футболку с зелёной птицей киви на ней. На спинке стула осталась висеть кожаная куртка с эмблемой Харлей Дэвидсон.

–   Здравствуйте уважаемый Иван Иванович, – на чистом русском языке улыбчиво сказал китаец, – не могли бы вы уделить нам минуточку вашего внимания?

– Нинь хао. Се-се. – Выложил я практически всё, что знал по китайски склоняясь в приветственном поклоне. Да и как отказать третейскому судье китайского квартала Бельвиль.

– Позвольте представит вам моего коллегу из Сомалийского квартала господина Абдирахмана Барре. – Продолжил китаец.

– Виноват, но суахили я не владею, – поклонился негру.

– Я тоже не владею, – ответил негр по русски, – так мало-мало на май-май. В основном французский и русский языки, а теперь уважаемый господин Лю учит меня общекитайскому.

– А русский язык мы учили, – подхватил языковую тему китаец, – когда учились в лучшем университете мира институте имени Патриса Лумумбы, что находится в благословенной Москве. Когда я заканчивал вуз мой друг Абдирахман, только приехал.

– К своему стыду, – признался я, – я не знаю, кто такой Лумумба.

– Был такой негр, в Африке! – Рассмеялся сомалиец.

Мы не поддержали его шутки.

Мы с Жули присели за столик к нашим собеседникам. Дворник-бармен тут же принёс чашечки потом на подносе кофе в турках и уважительно разлил каждому. Дверь дворницкой оставалась открытой и я увидел несколько газовых баллонов. Нет, не один я параноик. Потом Салим, так звали турка, взял от соседнего пустого стола стул, и ушёл с ним подальше от нас на солнышко. Дескать, я ничего не слышу, но в пределах досягаемости.

Не успели мы сделать по глоточку как в наш проулок вошёл молодой негр. Знаю я эту походку. Она должна продемонстрировать начальству стремление немедленно выполнить приказ, обожание вышестоящего и гордость носителя походки от личной причастности. Штаны негра впечетляли. Это были нежно-розового цвета алладины с пришитой в промежности красной звездой.

– О, господи! – Воскликнул я, когда молодой негр остановился у нашего столика широко расставив ноги и скрестив руки на груди.

– Это я их так одел, – похвастался Абдирахман, – пусть знают, что любая революция прежде всего натирает причинные места. Заодно приучаю носить трусы.

Он сделал парню знак и тот заговорил. Парень объяснил, что сюда рвутся студенты с целью проверить наличие жильцов, которых надо прикрепить к какому-либо магазину для получения продуктов. Он оставил их с китайцем и пришёл за разрешением – пускать или гнать взашей. Абдирахман повелел сбегать к студентам и принести красную книжечку. У них наверняка есть. А с ними, со студентами, побеседовать уважительно пока мы здесь не закончим. Парень повернулся, и я увидел на заднице ещё две звезды уже серебряные.  Жули, которая женщина, зачарованно смотрела вслед удаляющимся штанам. Вот как надо приманивать девушек!

– Ну и ладно, – по деловому, заметил китаец, – извините, но время бежит-бежит.

Далее он сообщил, что административные лица города покинули Париж. Так же организованно уехали представители НАТО. Всем журналистам было рекомендовано остаться. Они уже получили пропуска во все округа Парижа. Скоро в массовом порядке начнёт заканчиваться заряд аккумуляторных батарей личных гаджетов, поэтому три наиболее мощные организованные силы, а именно – китайская община, контролирует восемь из двадцати округов Парижа, – Мусульманская община, контролирует девять округов, один округ заняли сторонники и студенты Ле Пен, Елисейские поля ничьи и Латинский квартал один на всех, решили именно сегодня устроить праздник.

– Народ, покинутый правителями и оставшийся без присмотра, достоин праздника! – Убеждённо заявил китаец.

– Тем более, что нам жаль французов, – заявил негр, – их здесь неорганизованное меньшинство и они боятся. Сейчас студенты обходят дома, выясняют потребности в воде и пище, выявляют граждан умеющих играть на аккордеонах и других музыкальных инструментах. Их попросят пройти в кафешки, где бесплатно накормят и напоят. Банковские карты не работают. Наличность потрачена вчера. Потому всех граждан припишут к соответствующим магазинам, где по предъявлению паспорта они получат сухой паёк и талоны на горячие блюда в ближайших кафе и ресторанах.

– А в 17-00 на Елисейских полях мы устраиваем праздник именно для французов. – Добавил господин Лю.

Хороший ход. Пусть истощающийся интернет покажет всему миру как, именно французы, празднуют отсутствие власти.

– А, что будет, когда батарейки сядут? – Спросил я.

– То же самое, – сказал негр, – это наш город, наша страна и мы не допустим беспорядков. Разве, что и мы немножко попразднуем.

Китаец молча кивнул.

– Всё очень прекрасно, – восхитился я, – но вы ведь нашли меня, не просто чтобы сообщить о своих намерениях?

Вот это главный момент беседы. Я сжал под столом рукоятку пистолета в рукаве. Если они в прямую обозначат мою роль придётся мочить всех, кроме Жульки, она всё равно ничего не понимает.

– О! – Лучезарно улыбнулся господин Лю. – Мы пришли лично пригласить представителя русской творческой интеллигенции на все наши мероприятия.

Ох, ты ж, пройдоха! Педалирование интонации на слове «наши» не оставляло сомнения в том, что моя роль в происходящих событиях является «тайной Полишинеля». Однако, в прямую ничего не озвучено и, следовательно, причин для конфронтации нет.

– Меня беспокоит судьба граждан нетрадиционной сексуальной ориентации, – сказал я озабочено, – ведь с точки зрения – что маоистов, что мусульман они не имеют право на существование?

– Так они же французы и есть! – Воскликнул негр. – Именно они и начнут праздник своим парадом пройдя Елисейские поля насквозь и остановятся для празднования на площадке в Большом Квадрате Игр  перед резиденцией Президента Франции – Елисейским дворцом. Их увидят все французы, поскольку вдоль главной аллеи сейчас выстраиваются павильоны различных фирм и корпораций, производящих напитки различной крепости, колбаски, чипсы, пиво, кофе. Самые шикарные рестораны открывают сегодня свои филиалы на Елисейских полях. Там сегодня будет позволено даже открыто курить! Всё бесплатно!

– Иван Иванович, – заметил китаец, – я уловил в ваших словах некоторую параллель между китайской общиной и студентами-маоистами из Сорбонны 10. Смею заверить вас, что китайская община не имеет к позиции студентов никакого отношения. Более того, не далее, как вчера вечером, уважаемая община мусульман и моя скромная община согласились взять студентов Парижа на воспитание.

О, как! Полтора миллиона студентов, на воспитание!

– Сейчас над центральным фонтаном устанавливают большую эстраду, – продолжил Абдирахман, –  с которой духовные и политические лидеры будут говорить приветственные слова, а звёзды эстрады радовать слух. Откроет праздник предстоятель Парижской епархии кардинал Андре. За ним собиралась выступать Мари Ле Пен, но главный раввин Парижа отказался выступать после неё. Так, что он теперь второй, а Мари просто погуляет по Полям. Кстати, вы будете смеяться, когда ваши сограждане из Русской диаспоры высадились в Булоньском лесу, они нашли там еврейскую общину Парижа, расположившуюся на пикничок.

В это время к нашему столику подошёл страшного вида здоровенный человек индо-китайского типа. Явно не китаец. То ли маньчжур, то ли монгол. Лет тридцати, под видневшимися из-под майки татуировками были видны перевитые венами сухие мускулы. Ростом высок, а лицом свиреп. На лбу красная татуировка знака Ом. В собранных в хвост длинных волосах виднелись вплетённые в причёску свинцовые шарики. Он молча подал господину Лю красный цитатник Мао Цзедуна и демонстративно вытер руки о джинсы.

– Это, собственно, для вас, – сказал мне господин Лю указывая на книжку, – теперь это пропуск во все студенческие собрания, кампусы и прочее.

– Сейчас это будет пропуск по всей территории Парижа, контролируемой нами, – сказал негр и извлёк из кармана куртки шариковую ручку. Потом он подгрёб книжку к себе, перевернул портрет Мао и написал, что-то на его обороте.

– Здесь написано, – сказал он, передавая ручку китайцу, –  «во имя Аллаха, оказывать помощь этому человеку и его женщине», теперь вы желанный гость на любой мусульманской территории.

– Ну, тогда и я оставлю автограф, – улыбнулся китаец, – и начертил рядом с арабской вязью три иероглифа. – Теперь вы желанный гость и в китайских округах. Я хотел подарить вам, другое приглашение, – сказал он вынимая, что-то из кармана, – но и эта книжка прекрасно поможет вам на всей территории города. А мой подарок можно приклеить на ваш металлический люк, на нём и магнитик есть.

Он протянул мне круглую открывашку для пива, разрисованную маской какого-то персонажа Пекинской оперы.

Гости попрощались и ушли, разрисованный монгол присел за соседний столик и вскоре к нему присоединился, привёдший троих студентов, звёздноштанный негр. Собачка Жули уже нагулялась, погоняла крыс и выжидательно смотрела на хозяйку. Я бы тоже, что-нибудь перекусил. Мы вернулись домой.

 

 

Ну, что ж. Всё вино выпито, колбаски съедены, муку и крупы сожрали крысы. Нет, не в моей мансарде, во всём остальном городе.  Сначала из города ушли кошки. Знаменитый символ Парижа не смог отстоять родной город от крысиных полчищ и гордо подняв хвост покинул его. Ещё до известных событий крысы не были редкостью. Они прогрызали дыры в мешках с мусором, при свете дня перебегали проезжую часть улиц, поглаживая лапками усы улыбались людям в парках. Некоторые парижане улыбались им в ответ предлагая остатки своей еды. В отличии от голубей они крысы нагло себя не вели, не нападали стаей на перекусывающих граждан, не обсирали всё вокруг. Они как «Свидетели Иеговы» после признания их коммерческой организацией смиренно присутствовали рядом с человеком, как бы намекая, подойди мол и услышь слово божье …  Ой! Что это я? То есть – кинь кусочек чего-нибудь мне.  Было даже общество защитников крыс, про них весёлые мультики снимали восхваляя кулинарные способности. И всё это было хорошо пока в канализации, на складах и в подвалах работали отпугиватели грызунов. После отключения электричества крысы робко вышли из ливнёвок и увидели прекрасный новый мир. Страшные машины, что давили неосторожно перебегавших дорогу собратьев, смирно стояли у обочин, редкие велосипедисты сами опасливо объезжали    обедающее брошенной прямо на улицу едой. Хозяева кафешек, сами приманивали крыс с целью утилизации отходов. В конце-концов посетители забегаловок перестали оставлять остатки еды на тарелках и обрели привычку сваливать всё на пол, где обязательно обреталась крыса-другая. Конечно же по началу досаждал извечный враг – кошка, но очень скоро прояснилась  новая тактика борьбы, с этой напастью. Достаточно впиться зубами в нежное горло, в то самое место которое мурлыка не достаёт языком и подставляет хозяину для почёсывания, и не отпускать пока не вырвешь основание языка. Да, герой гибнет, раскидав располосованные кишки, но и кошке остаётся жить не долго. Без возможности есть и пить долго не протянешь. Ещё проще с собаками. Достаточно укусить любопытную морду за нос и уже твои соплеменники мгновенно выедят глаза. Затем крысы вошли в магазины и склады. Вошли, как хозяева. Тут же на генном уровне самкам был подан сигнал ускорить и увеличить рождаемость. Если на момент отключения отпугивателей грызунов поголовье крыс считалось лишь втрое превышающим человеческое население, то уже к концу этого месяца оно увеличилось бы в восемь раз. Слава богу, что небольшую передышку  позволили сделать городские свалки. Я про то, что мусор из Парижа никто не вывозил. Живущие на свалках крысы оголодав пришли в город. По дороге они встретили лагерь студентов в парке Сент-Клу. Эти дурни вздумали отбиваться и получили несколько сот укусов. Врачи немедленно констатировали вспышку сидоку – болезни крысиного укуса.

В общем, студенты уходят, уходят находящиеся в относительной безопасности русские и евреи. Уходит весь правобережный Париж. Сент-Клу с нашей стороны Сены потому и нам следует собираться в путь. Да, даже если бы между нами была бы река, то и она не остановила бы ведомых матёрыми пасюками полчищ высокоорганизованных свалочных крыс. Каждая особь идёт в группе родственников, каждая группа в составе колонии. Командиры групп подчиняются высшему руководству. Во главе рыжей лавы, чёрные пасюки. Это не городской толерантный человеку крысиный декаданс, это воины способные форсировать любую речку.

Во время опийных войн китайцы сказали, что у них водятся серые крысы, страшно ненавидящие переносчиков чумы чёрных крыс. Их стали завозить в Европу и Америку. Так серая крыса завоевала весь мир. Они, как тараканы, где человек, там серая крыса. На захват города-милионника  им надо всего лишь четыре года. На уничтожение Парижа им понадобится три месяца. Через неделю они сожрут вновь родившееся поколение городских, через десять дней зачнут новое, через тридцать дней родиться особи для нового мира. Мира без человека.

Остаются только китайцы. Предлагают мне должность специалиста по связям. В моей мансарде я могу продержаться ещё четыре месяца. А потом, что? Мне не нравится, как китайцы готовят крыс. Они их варят. Я предпочитаю обжаренную во фритюре крысу по-вьетнамски в чесночном соусе.

Центр – молчит. Я отправил пять донесений, а они молчат. Если выберусь из Парижа, обязательно найдут и … И что?

Раздался гудок уоки-токи. Абдирахман попросил выйти на улицу. Я прошёл мимо клетки с тоскующей Жули, которая собака, заглянул на кухню где священствовала женщина Жули. Сказал, что отлучусь. У люка одел противогаз. Подъезд и проулок засыпаны дустом, очень воняет. Дуст, конечно запрещён, но у китайцев нашлось.

От площади Контрэскарп тянулась бесконечная вереница, автобусов, грузовиков, даже мусоровозов – студенты вывозили библиотеку Сорбонны и Исламского университета. Развернувшись носом к колонне стоял микроавтобус Рено малолитражка, а лицом ко мне знакомый негр.

– Это всё, что останется после меня, – спел он при моём приближении, – груда мусора, тараканы и крысы.

– Не расстраивайся, – сказал я, – мы-то ещё живы. Что-нибудь придумаем.

– Уже думают, аж трусятся. –  заверил он, – Совет Европы постановил, что в аварии виноваты крысы, объели проводку, сгрызли олово и медь, поэтому их надо лучше кормить. Понимаешь? Не ядом травить, не дустом опылять, а кормить лучше. Огромное количество политиков на этом карьеру делает. Они ещё год будут решать, как поступить с Парижем. А крысы расплодятся до ста миллионов и пойдут жрать другие города. Жаль городишко, мне здесь было хорошо.

– Как уходить будешь? – Спросил я.

– Так ведь я француз в четвёртом поколении, пойду с парижанами, перекантуюсь в лагере беженцев, потом в Марсель. А ребята мои сквозь войска просочились спокойно. Они же только на дорогах. Не хочешь со мной?

– Нет.

– Не хочешь наводить тень на плетень, – констатировал он, – вернее на меня. Я ведь до сих пор не понимаю, кто создал первичную ситуацию. Кто купил петарды пацанам?

Я сжал рукоятку пистолета в рукаве.

– Ну, ладно, – сказал он, протягивая руку, – бывай. Только очень прошу если поедешь в штаты, найди меня в Марселе.

Он сел в автобус, выглянул в окно.

– Найду, – пообещал я.

За океан он конечно же не поедет. Здесь нужен. Его авторитет в мусульманской среде Франции возрос необычайно. Быть ему лидером партии и сидеть в Парламенте. Вот, скукотища!

Я присел на скамеечку под окном. Крыса-наблюдатель посмотрела на меня с подоконника и сочтя безопасным отвернулась. Какое-то время мы смотрели на исход человека из Парижа, а потом проскочили полицейские мигалки и машины кончились.

Последний автомобиль остановился и из него выбралась Маришаль одетая в комуфляж. Подойдя она покосилась на крысу.

Это со мной. – Сказал я, то ли женщине, то ли крысе.

Она присела рядом.

– Пойдёшь к нам советником по культуре?

– Всех вывезла? – Ответил я вопросом на вопрос.

– Всех, – сказала она, помолчав, – ты последний.

Ну, что ж, перспективы у них хорошие. Её тётка опрокинула рейтинг нынешнего президента и двух палат парламента ниже отстойной ямы. А, Маришаль сравнилась по рейтингу с тёткой. Студенты… Все студенты её боготворят. И правые, и левые, и чёрные и белые. Богатенькие папы и мамы готовы дать денег за спасение детишек. Вот и славно.

– Ты никогда не работал в ФСБ, СВР и других спецслужбах России. – Сказала она задумчиво. – Мы проверяли. Ты был в Приднестровье, Абхазии, Крыму, Сирии, Ираке, Ливии. Но за тобой ничего не замечено. Я не спрашиваю кто ты такой, но ответь хотя бы на вопрос – зачем? Зачем надо было превращать в пустыню Париж?

– Марик попросил.

– Марик попросил?

– Нынешний директор дома-музея Тургенева в Буживале. Он жаловался, что ваше министерство культуры привязывает ремонт музея к строительству гостиничного комплекса на музейной земле. То есть ремонт и гостиница в комплексе. В одном бюджете. А самой Ассоциации друзей И. Тургенева ремонт делать запрещает.

– И всё это из-за музея? – Недоуменно спросила Маришаль.

– В общем-то да. Тут ведь как в старом доме, – начал объяснять я, – захочешь гвоздик прибить, так общий ремонт придётся делать. Так, что я хотел только, чтобы нам разрешили самим ремонт сделать. Как ты думаешь, теперь разрешат?

– Да, – она задохнулась от возмущения, негодования и нахлынувших чувств, – да как ты всё это сделал! Ты, один!

– А я и не делал ничего, – включил я успокоительные интонации, – я только петарды пацанам купил и сказал куда сунуть. А дальше вы сами. Ты ведь не будешь отрицать, что кабели резали твои работяги?

– А китайцы, а мусульмане?

– Точно так же, как и тебе им было сказано, что тогда-то и тогда-то выключится электричество, а дальше всё поехало без меня.

– Господи, – взмолилась женщина, – я теперь знаю, что значит асимметричный ответ. Один русский и нет Парижа. Но, всё-таки не понимаю зачем? Где ты и где Тургенев?

– Где Тургенев там и я. Я Тургенев и есть.

Она не понимающе всмотрелась в меня и неуверенно протянула, – не-ет ты не Тургенев.

– Тургенев, Тургенев, – утверждающе сообщил я, – ты просто не знаешь. Нас Тургеневых много на всех континентах. Видишь ли, моя прабабушка Евгения Тургенева приходится Ивану Сергеичу племянницей. Он ей стипендию выплачивал пока она в институте училась и замуж выдал. За своего коллегу генерала. Василия Онуфриевича. С приданным помог. Мы добро помним.

 

Зачем ты это рассказал!

– Политик не должен испытывать иллюзий, – наставительно промолвил я, – политик должен исходить из реальной реальности. Теперь ты это знаешь, а я никому не скажу.

– Что я должна сделать, – деловито спросил политик, – чтобы предотвратить подобные случаи?

– Э-э.. – задумался я – попроси владельцев «Бистро» заменить букву «И» на русское «Ы», а то казаки обижаются. Не дай бог нагрянут. Да, возьми консультантом по культуре – Жули. Я сейчас её приведу. Ты ведь вывезешь нас из Парижа?

 

– Жду полчаса, – сказала блондинка.

Дома пахло борщом. Запах прояснил мозги и привёл к определённым выводам.

– Собирайся, -крикнул я в кухню на чистом русском языке, – мы уезжаем.

Жули вышла в ситцевом платочке с ромашками на зелёном поле и передничке поверх камуфляжа.

– Борща-то поешь, – ласково произнесла она на великом и могучем, – я старалась.

– Разве, что со сметаной, – засомневался я.

– Со сметанкой, с чесночком, с косточкой мозговитой, –  заторопилась берберийка, – всё как ты любишь. Сейчас на стол соберу, а ты пока оружие в сейф положи и ключи сдай.

На кухне она присела напротив, подперев голову кулачком молча наблюдая как я ем, потом спросила:

– Долго ли ещё бегать будешь, уже ведь седой. Вот дядя Дима в пятый раз предлагает тебе прочесть курс «Перспективы прямого действия в условиях гибридной революции».

– Я честный пенсионер, – сказал я облизывая ложку, – лекций не читаю, «починяю примус».

– Так скажи хоть, что дальше, куда ты бежишь? Пойми, у них канцелярия, бумажки написать надо.

– В Калифорнию, – ответил я через паузу, – Салим уже уехал.

– Батюшки-святы! – Всплеснула руками брюнетка, – Крыма нам не хватило.