_ Грышка, идрить твою налево, подь сюды!
Зычный голос тети Глаши разорвал прозрачную деревенскую истому и догнал белобрысого вихрастого паренька аккурат за околицей, где едва заметная тропинка убегала в манящую изумрудную прохладу густого леса.
Гришка вжал голову в плечи, оглянулся с испугом на голос, полоснувший его по спине, и хлюпнул вечно сопливым носом. С беспокойным сожалением посмотрел в сторону величавых сосен, поддёрнул спадающие портки и припустил назад, к дому, где на крыльце, украшенном резьбой, уперев руки в массивные бока, стояла незыблемая тётя Глаша.
– Ах ты ж, паразит такой, – встретила она мальчишку громким окриком, – холера тебя забери, где опять цельное утро воландался? Кто курей кормить будет? Кто воды в дом натаскает?
Гришка шустро носился по двору, ловко уворачиваясь от кухонного полотенца, которым тетя Глаша, громко и натужно дыша, старалась хлестнуть мальца по выпирающему из старой рубахи, словно стиральная доска, позвоночнику.
– Ах ты ж мерзавец такой, – задыхалась тётя Глаша, – ах ты ж… паразит. Забор, забор кто красить будет, я тя спрашиваю?
Домашний петух по кличке Архип воинственно встопорщил перья на шее, бесстрашно кукарекнул в летнее небо и, размахнув крылья, бросился в бой с полотенцем, которым разозленная хозяйка тут же огрела его по багровому гребню на голове. Архип обиженно заклекотал, помотал ушибленной головой и побежал в курятник под защиту верных курочек.
Тётя Глаша резко остановилась, схватилась за сердце и запричитала:
– Ох, жизнь моя тяжкая-я-я-я. Померла моя сестрёнка во цвете лет и оставила мне это добро невиданное – Грышку, чтоб его холера взяла. Из-за этого паразита я замуж выйти так и не смогла, а чичас он меня натурально до приступа довёл.
Тем временем домашний «паразит» надежно укрылся в хлеву, рядом с поилкой поросенка Борьки. Борька приветливо замахал ему закрученным хвостиком и радостно захрюкал в ожидании ежедневной баланды.
Гришка почесал поросенка за ухом, полез за пазуху и вытащил кусок хлеба, который еще с вечера припрятал от бдительного взора строгой тетушки. Борька благодарно хрюкнул, ловко выхватил горбушку из мальчишеских рук и принялся с аппетитом чавкать. А Гришка присел на кучу прелой соломы и неожиданно решил поплакать. Но тут же вспомнил, что настоящие мужики не плачут, обреченно вздохнул и вышел во двор.
Тетя Глаша, устав гоняться за юрким мальцом, уже бросила полотенце, которое оскорбленный петух тут же гордо заклевал, и сейчас громко жаловалась через забор соседке Полине на свою тяжкую женскую долю. По всему выходило, что именно Гришка был виноват в том, что Глафира так и не смогла найти себе мужа, потому как Гришкин отец утонул в проруби по пьяни, а мать слегла от чувств и больше так и не встала. И пришлось ей, Глафире, взять на себя заботу о непутевом племяннике, который вот уже которое утро подряд сбегает из дома незнамо куда и просто даром проедает такой дорогущий хлеб.
Полина сочувственно кивала, поддакивала в такт, и благоразумно молчала о том, что покойный Глафирин отец оставил той добротную двухэтажную домину, полный двор разнообразной живности и круглую сумму на счету. А замуж Глафира выйти не смогла по причине несносного своего характера, который даже в молодости отпугивал от нее случайных залетных женихов. И молчала Полина не потому, что считала соседку правой, а потому как ссориться с Глафирой всегда было себе дороже. С нее станется и всех соседских собак перетравить.
Поэтому сердобольная женщина просто молча жалела белобрысого сиротинушку и украдкой подкармливала его, когда Глафира отъезжала в город по своим, сугубо женским делам.
Гришка, прячась в тени навеса, пробрался в дом. Там, стараясь не шуметь, набулькал себе в кружку теплого парного молока, воровато оглядываясь, слизнул с краев кувшина вкуснейшую полоску жирных сливок и торопливо отломил горбушку свежего хлеба. Не то, чтобы он голодал, но тетя Глаша никогда не упускала случая попрекнуть мальчишку лишним куском и заставить тот кусок отрабатывать сполна.
После хлеба с молоком в желудке потеплело, сам Гришка повеселел и, насвистывая незатейливый мотивчик, отправился во двор кормить кур. Где Архип после битвы с полотенцем, громко рассказывал недалёким курочкам о своей победе.
Гришка любил несушек. Они сразу узнавали его и, радостно лопоча по-своему, наперегонки бросались встречать кормильца. Даже петух, чьи принципы и положение не позволяли открыто унижаться перед человеком, взлетал на высокую перекладину и оттуда приветствовал мальчишку оглушительным кукареканьем.
Корова Манька как всегда прикоснулась теплыми губами к Гришкиной щеке и благодарно всхрапнула, когда мальчик наполнил ее кормилку свежескошенной ароматной травой.
Любимец Борька радостно хрюкал все время, пока Гришка вываливал ему ведро сваренных с вечера картофельных и свекольных очисток и чесал за ухом.
– Ну, наконец-то, – раздался от дверей голос подобревшей после разговора с соседкой тети Глаши, – а я уж думала с собаками идти тебя искать. Ты, кстати, Туза накормил? Как накормишь, в дом иди, завтраком потчевать буду.
Туз – здоровый трехлетний кобель характером под стать хозяйке– мирно дремал в своей будке, прячась от набирающего знойную силу солнца. С Тузом у Гришки отношения были не ахти какие, но оба признавали право друг друга проживать в этом доме. До сих пор под коленкой у мальчишки багровел шрам от собачьих клыков, которым Туз наградил его чуть больше года назад.
***
– Ты яйца собрал? – строго спросила тетка, когда Гришка, накормив Туза, появился на пороге кухни.
– Собрал, – тихо ответил малец, – вон они, под полотенцем лежат.
Глафира бухнула перед мальчишкой тарелку каши без масла и налила в стакан вчерашнего молока.
– Опять все сливки слизал? – тут же выговорила она ему, и Гришка виновато втянул голову в плечи. – Из чего я сейчас сметану делать буду?
Тетка откинула со старой кастрюли полотенце и придирчиво пересчитала яйца, рассматривая на свет каждое.
– Ничего не понимаю, – озадаченно проговорила она, – почему нестись плохо стали? Два десятка всего, раньше по три бывало едва ли не каждый день. А сейчас полтора-два и то через раз. Ты их кормишь-то вдоволь, паразит ты такой? – тут же обернулась она к племяннику, уже наливаясь привычным гневом.
Гришка быстро заработал ложкой, закидывая внутрь завтрак, и закивал, словно говоря, что кормит он птиц хорошо, а почему нестись плохо стали – на то у него ответа нет.
– Ну, да ладно, – отмахнулась Глафира, – приеду с рынка, сама все проверю. Давай¸ доедай быстрее, будешь помогать грузиться.
Это было в радость. Это значило, что тетки не будет дома до самого вечера, и весь день впереди безраздельно принадлежал ему – Григорию. Малец сорвался с табуретки, словно веретено, и бросился на веранду, где на полках аккуратными стопками стояли корзинки, тазики и миски для деревенской провизии, которую тетя Глаша через день возила на рынок в ближайший город.
– На рыбалку сходи, – Глафира давала указания, пока племянник загружал провизией коляску старого мотоцикла, – карасей налови, кота кормить нечем.
Гришка торопливо кивал, стараясь уложить груз так, чтобы тот не потерял товарный вид.
– В лесу грибов набери, – продолжала тетка, – помидоры прополи, травы курам нарви, хрен у забора тот выкопай, наконец-то, сколько раз просить можно. Забор покрась, да Тузу воды налей.
Парень все кивал, пока Глафира устраивалась за рулем и натягивала на голову шлем.
– И в сенях подмети, а то шляешься по утрам непонятно где, грязи натаскал столько, что картошку сажать можно, – указала она напоследок, и мотоцикл, взревев мотором, вылетел в открытые ворота.
***
Гришка закинул на плечо удочку, схватил в руку ведро, в которое аккуратно уложил корзинку, куда на обратном пути собирался набрать грибов, и, подпрыгивая и присвистывая, отправился на озеро за карасями.
Томное озеро вальяжно раскинулось за деревенской околицей и ласково подмигнуло Гришке прозрачной голубой гладью, когда он подошел к берегу и принялся устраиваться. Скатал в пальцах мякиш хлеба, насадил на крючок и только собирался забросить удочку, как за спиной раздался негромкий мужской голос:
– Ну, здорово еще раз, пацан. Хорошо клевать должно сегодня.
Гришкины губы расплылись в широкой непроизвольной улыбке, он шмыгнул носом и обернулся на голос, встретившись взглядом с невысоким широкоплечим мужчиной, который вышел из леса и сейчас стоял за спиной у мальчишки.
– Привет, дядя Антон,- радостно отозвался Гришка,- я тут тебе яичек принес, помидоров немного, хлеба, да сала у тетки свистнул.
Мальчишка принялся суетливо доставать из корзинки, приготовленной для грибов, те самые пять яиц, что недосчиталась утром Глафира, несколько спелых краснобоких помидоров, краюху хлеба, да шмат сала с чесноком, заготовленного еще с зимы.
– Неплохой хабар, – похвалил его мужчина, – устрою сегодня вечером пирушку. Только я бы с тобой сейчас с удовольствием порыбачил. Поди, скучаешь по бате-то?
Гришка опустил голову. Ему было стыдно признаться, что скучает он не по бате, которого и не помнил-то толком, а если и вспоминал случайно, так только пьяным, а скучает он по отцу, которого у него и не было никогда.
Но Антон не стал дожидаться ответа на свой простой вопрос, а легко размахнулся от души и закинул удочку почти в центр озера, куда мальчишеская рука никогда не доставала. И Гришке этого хватило, чтобы восхищенно распахнуть глаза и восторженно подпрыгнуть на месте, забыв обо всех своих неприятностях и некрашенном заборе.
А потом мужчина с мальчиком радостно смеялись, когда в ведро, заполненное наполовину озёрной водой, потешно булькались сверкающие чешуей толстенькие карасики.
Гришка с сожалением посмотрел на солнце, неумолимо двигающееся к зениту, и сказал:
– Мне пора, дядя Антон.
Мужчина ухмыльнулся одной половиной рта, пожал плечами и потрепал мальчишку по плечу.
– Надо, так надо. «Надо»- оно такое, за него всегда отвечать надо. До завтра что ли, пацан.
Гришка еще смотрел вслед своему нечаянному другу, пока заросли лесных кустов не скрыли полностью мужчину от скучающих мальчишеских глаз. Того самого мужчину, которому Гришка вот уже несколько дней подряд таскал уворованные от зорких теткиных глаз яйца, помидоры, хлеб, а то и молоко со свежевзбитой сметаной, да творогом, приготовленным на продажу. Тот, что назвался Антоном, жил в лесу, в брезентовой палатке, огонь разводил только днём, пределов леса не покидал и на все Гришкины расспросы предпочитал отшучиваться, улыбаясь широко и искренне:
– Эх ты, чудо лупоглазое. Много будешь знать, скоро состаришься.
***
Мальчишка влетел в ворота, пробежал мимо страдающего от жары Туза, который скучающе клацнул зубами вслед, и поставил ведро с карасями на крыльцо. Весело улыбаясь, вывалил в таз сыроежки, что набрал по дороге, и схватил банку зеленой краски для забора.
Под жарким полуденным солнцем масляная краска расползалась неопрятными пятнами, постоянно норовила утечь в землю и всячески не хотела ложиться на дощатые штакетины. А тут еще сзади подошел соседский сын – Димка – и громко заговорил:
– Ну, поня-я-я-я-ятно, забор, значит, красим. Бати-то нет, вот и приходится самому красить.
Гришка упрямо закусил губы и продолжил водить кисточкой по забору. Но Димка не унимался:
– Да-а-а, без бати-то оно грустно жить, а без мамки и вовсе не жизнь. Тетка Глаша – ведьма настоящая. Говорят, папаня твой маманю смертным боем лупил, от того та и померла сразу после него.
И здесь Гришка не выдержал. Он бросил кисточку в банку, развернулся лицом к соседу и бросился на того, размахивая кулаками.
– Не бил он ее! Не бил! – кричал мальчишка, бодая соперника головой в живот.
Димка, не ожидавший такой прыти от безобидного ранее соседа, охнул и свалился задницей прямо в кучу летней пыли. Да Гришка и сам от себя такого не ожидал. Если раньше он просто повернулся и ушел бы, сбегая от насмешек соседских детей, то недавняя встреча в лесу словно перевернула его изнутри.
– За базар, – говорил ему дядя Антон, – всегда надо спрашивать. Если кто бакланить начинает не по понятиям, тому сразу кидай предъяву. Бить будут – молчи, не ной, ты не баба какая-то, ты мужик. А лучше бей первым, да так, чтобы враг уже не поднялся. А то так и останешься терпилой по жизни.
Поэтому, Гришка, увидев, как упал сосед, занес ногу для удара, чтобы пнуть того, ломая ребра, но его остановил спокойный голос:
– Так, что за кипиш непонятный происходит?
Антон вышел из леса давно. Он стоял поодаль и наблюдал, как зреет мальчишеская драка и с удовольствием понимал, что его школа жизни для зашуганного белобрысого мальца не прошла даром.
Мужик растет, подумал Антон, и решил вмешаться, когда увидел, как Гришка собирается запинать лежащего в пыли соседа. Жестокая драка с травмами в его планы пока не входила.
– Это ты тут воду мутишь, баламут? – спросил он испуганного Димку.
– Он первый начал, – попытался оправдаться пацан.
– За свои слова отвечать надо, – отмел Антон, – а за пустой трёп нормальные мужики спрашивают больно и сильно. А теперь вали отсюда, пока я тебе ласты не выдернул.
Димку дважды просить не пришлось. Размазывая по лицу грязные, пыльные слезы, он бросился через дорогу, к своему дому. Забежал и закрыл сразу калитку, чтобы непонятный, злой дядька не зашел следом, да не отметелил Димку почем зря, пока родители в поле.
Антон улыбнулся и потрепал Гришку по макушке:
– Молодец, пацан. Больше он тебя трогать не будет. Только что ж ты такой замызганный забор красишь? Его ж от пыли очистить надо, да ошкурить хорошенько. Тогда краска ляжет сразу ровным слоем и лежать будет до конца света.
Запал драки начал проходить, и Гришка почувствовал легкую дрожь. Едва ли не впервые в жизни он дал отпор обидчику, а еще несколько минут назад был готов убить соседа, когда слепая ярость заволокла сознание и выплеснулась наружу. Но мужской голос утихомирил злость, она ушла из Гришкиной головы, прошла дрожью по всему телу и стекла вниз, в дорожную пыль.
– Давай, пацан, – продолжал Антон, – тащи из дома наждачку, да тряпки какие ненужные. Будем с тобой забор мыть.
Мальчишка рванулся в дом; в сарае, где лежали хозяйственные инструменты, нашел рулон наждачной бумаги, во дворе – старый жестяной таз, в который плеснул из колодца воды, на веранде – ворох старых тряпок и засохший кусок хозяйственного мыла.
– Пса прикрой, – услышал он голос Антона, – а то весь изведется, пока я тут буду.
Гришка кивнул, хотя этого никто не видел, и подошел к собачьей будке, где Туз, который хоть и прел от жары, но внимательно прислушивался к происходящему на улице. Но пока никто не пересёк заветную отметку в два метра от забора, пес голос не подавал.
– Туз, Тузик, – ласково начал Гришка, – я будку закрою, ты потерпи уж там.
Пес ответил ему глухим ворчанием. Мальчишка подобрал палку, которой сноровисто захлопнул дверцу будки, навалился всем телом, чтобы Туз не выбил ее изнутри, и закрыл на деревянную щеколду.
– Готово, дядя Антон! – радостно закричал он.
– Ну, вот и славно, – ответили ему с улицы.
***
Глафира уже подъезжала к дому, когда навстречу ей выбежали взволнованная Полина со своим избалованным сынком – Димкой. Полина, размахивая руками, остановила мотоцикл и, раздуваясь от волнения и новостей, пересказала Глафире сегодняшнее происшествие. Как ее непутевый Гришка буквально избил до полусмерти Димку, а потом из леса вышел настоящий бугай, едва не переломал ее сыну все ребра, и сейчас трётся возле Глафириного дома, явно что-то замышляя. И лично она, Полина, ни в жисть туда одна не пошла бы, а сначала сбегала бы к участковому, да пришла бы к дому с милицией и автоматами.
От участкового Глафира отмахнулась, потому как никогда ему не доверяла, а вот на Гришку разозлилась сразу:
– Ах ты ж, паразит такой, ну, сейчас получите у меня оба.
Мотоцикл обдал соседей пылью и рванул по деревенской улице, управляемый накаленной хозяйкой.
– Это что тут происходит?! – взревела она, остановив «Урал» возле своей калитки.
Гришка привычно втянул голову в плечи и попытался спрятаться за спиной у Антона. Однако мужчина и не думал пугаться. Он неспешно поднялся с разогретого за день камня, на котором они вместе с мальчишкой сидели, отдыхая от покраски забора, и спокойно взглянул в раскрасневшееся лицо Глафиры.
– Ох, и хороша ж гагарочка, – восхищенно произнес он, чем неожиданно ее смутил. – Не бузи, хозяйка, а лучше работу прими.
Взмах мужской руки в направлении забора заставил тетю Глашу проглотить обидные слова, которыми она уже хотела покрыть этих двух мерзавцев. Ее удивленному взору открылась половина забора, гордо сияющая свежей зеленой краской, нанесенной аккуратно, без потеков, разводов и пятен.
– Я тебе ничего платить не буду, – тут же сообразила Глафира, – и не надейся.
– Обижаешь, хозяйка, – оскорбился Антон, – не за деньги работал, а для души. Соскучились руки по настоящей мужской работе. Но если чаем угостишь, не откажусь. Устал.
И Глафира уже набрала воздуха в грудь, чтобы выкрикнуть привычное «Грышка, холера тебя забери», как вдруг запнулась под внимательным, слегка насмешливым взглядом чужака. Внезапно ей отказали обычные бдительность и недоверие ко всем, кроме себя.
– Гришенька, – незнакомым мягким голосом произнесла женщина, – открой тете, я мотоцикл заведу.
Гришка вздрогнул от неожиданности, они с Антоном переглянулись, и мальчишка побежал открывать ворота.
– Ну, пойдем в дом, работник, – сказала она, – чаем угощу. Но не больше.
А большего Антону было пока и не надо. Он долго следил из леса за домом этой яркой гагары. Пока четыре дня назад случайно не столкнулся с ее мальцом, которого поначалу принял за сына. От мальчишки, тоскующего по мужчине в доме, он узнал, что Глафира одинока, состоятельна и зла на весь мир. А особенно на Гришкиных родителей, из-за которых вынуждена сейчас содержать совершенно не нужного ей племянника.
И пока Гришка в фиолетовом летнем сумраке разгружал теткин мотоцикл, Глафира повела незнакомца в дом.
– Гриня, – негромко сказала она, остановившись рядом,- ты Туза-то открой, да с цепи спусти. Я дверь в дом закрывать не стану, мало ли чего.
Спущенный с цепи Туз являл собой грозное и неожиданное оружие. Поэтому, мальчишка достал из коляски заветрившийся бутерброд с колбасой, что тетя Глаша брала с собой в город на обед, и пошел выпускать собаку. Пес осуждающе поворчал, когда открыли будку, предупреждающе лязгнул пастью, чтобы больше было неповадно, но колбасу взял и Гришку не тронул.
Когда же малец, разгрузив мотоцикл, вошел в дом, то ему захотелось протереть глаза. Веселая Глафира переоделась в новый цветастый сарафан и сейчас ловко накрывала на стол, выставляя из шкафов различные виды варенья, которое сам Гришка таскал тайком по чайной ложке, сахарное печенье, мед и топленое молоко.
Антон сидел за столом на месте хозяина и, не переставая, нахваливал сноровистую красавицу-хозяйку. От чего Глафира непрестанно краснела и скромно опускала взгляд, превращаясь на глазах из привычной бой-бабы в застенчивую девицу на выданье.
– Гринечка, – обрадовалась тетя Глаша, – проходи, золотце мое, поешь. Ведь целый день без продыху работали, маковой росинки во рту не было.
Это, конечно, была не совсем правда. Где-то после часа работы Гришка сбегал во двор, вытащил из-под несушек три яйца, нарвал в огороде овощей, да отломил от булки хлеба половину. Не Бог весть что, но в придачу к домашнему квасу получился отличный перекус. Однако поесть лишний раз растущий мальчишеский организм никогда не отказывался. Тем более, что Гришка понимал – если бы не Антон, не видать бы ему печенья с медом и вареньем.
Тем временем гость без устали сыпал шутками, одаривал Глафиру постоянным вниманием и всячески восхищался ее красотой, умением, добротой и заботой.
– Видать, непросто одной с таким хозяйством управляться, – говорил он, – да еще и племяша тянуть надо.
– Да уж, – подтвердила хозяйка, – непросто одной. И Гриша мой, сиротинушкой остался, не бросать же родную кровь – чай, не ковыль какой перекати-поле. Свой же. Родненький.
Гришка икнул, подавившись медом, но согласно закивал, тщательно поддерживая тетку.
– Ну, – наконец, произнес гость, – засиделся я в гостях, пора и честь знать. Спасибо, хозяюшка за угощение, пошел я к себе в палатку.
Само собой, Глафира сразу же выспросила его о том, где тот обитает, и вызнала, что Антон – геолог из самой области, приехал сюда на лето брать образцы почвы для своей страшно секретной лаборатории.
– Гриня, – тут же спохватилась хозяйка, – Туза на цепь посади, чтобы он человека не покусал.
– Завтра приду, Глафира Петровна, если позволите. Дюже хочется ваш забор докрасить, – сказал Антон, уже стоя в дверях.
***
Гришка заснул быстро и легко, улыбаясь в подушку своим мальчишеским мыслям. День, начавшийся так хорошо, закончился тем, что тетя Глаша вместо обычного ворчания на паразита и дармоеда племянника задумчиво погладила его по вихрастой голове, попросила убрать со стола и отправилась к себе, на второй этаж, постукивая пальцами по перилам.
Не спал только Антон, сидя в полной темноте в своей брезентовой палатке в лесу. Очаровать одинокую, истосковавшуюся женщину оказалось ожидаемо легко. Громадный двухэтажный дом сулил безбедное существование на некоторое время и, самое главное – надежное укрытие от легавых ищеек, которые вот-вот пойдут по следу подрасстрельного зэка, сбежавшего от конвоя, что вёз его из СИЗО в далекую колонию, где он должен был ожидать исполнения приговора. А конвоир с водителем уже не расскажут, где они умудрились потерять заключенного. Потому что лежат зарытые в этом самом лесу, где Антон раскинул привал из сворованной в соседнем сельпо палатки. И автозак, что перевозил их нехитрую компанию, надежно спрятан в глубине того самого озера, в котором они с мальчишкой ловили карасей.
Поэтому, ранним утром, едва меж деревьев пробились первые солнечные лучи, Антон искупался в озере, расчесал густые темные волосы, которые должны были обрить в колонии, оделся и отправился к Глафириному дому.
– Приветствую, хозяюшка, – закричал он через ворота, и Туз, услышавший чужака, выскочил из будки и громко загавкал, натягивая цепь до хрипа в горле.
Псу не нравился этот незнакомец. Пес чувствовал в нем непонятную, темную опасность, словно откуда-то издалека шла тяжелая, грозовая туча, готовая пролиться шквальным дождем на беззаботную собачью жизнь. Но Туза никто не понимал, и ему оставалось только гавкать, ревностно охраняя свою территорию.
Из коровника вышла заспанная Глафира с ведром парного молока в руках.
– Ой, – ахнула она, увидев Антона, – не ожидала так рано, не прибранная я еще. Туз, замолчи!
Повернувшись к дому, тетя Глаша звучно закричала:
– Грышка, кончай дрыхнуть, иди ворота открывай человеку.
Гришка пулей соскочил с постели, натянул шорты и выбежал во двор, где за калиткой, терпеливо ожидая, когда ему откроют, стоял Антон. Тетя Глаша торопливо прошла в дом, захлопнув за собой дверь. Туз, оскалив зубы, внимательно следил за тем, как чужак вошел в калитку, как остановился посреди двора и принялся оглядываться, словно хозяин.
Антон мял в руках кепку и цепким взглядом подмечал каждую мелочь, вроде покосившихся наличников, заржавевшей колодезной цепи и прохудившейся крыши курятника.
Работы много, подумал он, это хорошо.
Это значило, что некоторое время, пока его руки будут заняты работой по дому, хозяйка Глафира не станет задавать пустых вопросов. Такой тип женщин Антон знал хорошо. Через какое-то время она обязательно спросит по зарплату, которую он должен получить в своей секретной лаборатории. И про документы, и про родителей Антона.
Но пока она будет полностью очарована осознанием того, что в ее доме, наконец-таки, появился настоящий хозяин.
– Гриша, – сказал Антон, – а ну, пошли-ка с тобой работу заканчивать.
Обрадованный парнишка согласно шмыгнул носом и бросился в сарай, куда вчера заботливо сложил грязные тряпки.
– Это как же…, – обескуражено спросила Глафира из кухонного окна, – а… а… завтрак как же? А скотину кто кормить будет?
– Не обессудь, хозяюшка, – ослепительно улыбнулся гость, – со скотиной уж как-нибудь сама разберись, а мы на улице поработаем, пока солнце не жалит сильно.
Гришка, сияющий как медный таз, выскочил из сарая и вприпрыжку помчался на улицу докрашивать забор.
Глафира недовольно хмыкнула, но правоту Антона ей пришлось признать. В самом деле, работать на адской жаре с масляной краской – дурость из дуростей.
Через пару минут её нечаянное недовольство исчезло, уступив место настоящему восхищению тем, как ловко и умело Антон распоряжался покраской забора. Как по-хозяйски строго и справедливо заставлял пацана отмывать забор от пыли и перекрашивать неудачные участки.
Глафира покормила скотину, вышла на улицу, постояла рядом с работниками и с гордостью огляделась вокруг. С чисто женской мстительностью увидела, как хлопнули ставни Полины, чей муж не то, что забор покрасить, а гвоздя в доме не вобьет лишний раз. Вон, вон, одна ставня уже на соплях держится.
Когда же солнце почти добралось до зенита и бросило на землю обжигающие, горючие лучи, Антон с Гришкой уже сидели на вчерашнем камне и оценивали свой труд. Старый забор сверкал свеженькой зеленой краской, положенной умело, ловко и аккуратно.
– Красота какая, дядя Антон, – восхищенно протянул Гришка.
– Да уж, – подтвердил гость, – учись, малец. В жизни все надо уметь. Никогда не узнаешь, какое умение может пригодиться.
Калитка открылась, и на улицу вышла ослепительно красивая хозяйка. Даже Гришка, который по ночам, уткнувшись в подушку, называл свою тетку не иначе как «ведьма», вытаращил глаза и помотал головой. Глафира закрутила волосы на бигуди и сейчас, вместо привычной гульки на затылке, по плечам ее спадали роскошные каштановые пряди. Она подкрасила глаза и губы, надела желтый сарафан, разукрашенный синими незабудками, а вместо шлепанцев – босоножки с тонкими ремешками.
– Пора обедать, – певуче произнесла она, и оба работника ошарашенно кивнули.
В кухне Гришка снова зажмурился и потом долго открывал глаза по очереди. Стол ломился от разнообразной снеди, выставленной на скатерть. И домашняя колбаса, которую Глафира возила на продажу, и кастрюля с борщом на бульоне из прошлого петуха, и молодая развалистая картошка, украшенная сверху ослепительно желтыми кусочками домашнего сливочного масла и заботливо посыпанная свежим укропом. А посредине, гордо выпятив прозрачный бок, стояла небольшая бутылочка домашнего самогона.
– Ну, хозяюшка, – воскликнул Антон, – у меня слов нет. Кто ж такую красоту, как ты, в свое время упустил. Дурак дураком тот идиот был.
Гришка времени зря не терял, набивая живот колбасой, которую ему давали только по праздникам, да намазывая хлеб толстыми кусками масла, что обычно ему доставалось, только если успевал уворовать от Глафиры.
Тетка не обращала на него никакого внимания, а лишь подкладывала гостю лучшие куски и постоянно смеялась шуткам, откинув голову назад и демонстрируя глубокий вырез на крутой груди.
***
Неожиданно веселье прервалось громким лаем Туза. Глафира нахмурилась, сведя брови в одну строгую полоску, и сказала:
– Гриня, сходи, проверь, кого там черти принесли.
Осоловевший, тяжелый после сытной еды Гришка едва выполз из-за стола и направился к выходу. Зачем-то оглянувшись, он увидел, как Антон взял в свои руки ладонь Глафиры и принялся покрывать ее быстрыми поцелуями. От чего тетка раскраснелась как свекла и застыла, словно статуя.
Подойдя к калитке, мальчишка выглянул в щель между досками и первое, что увидел – это милицейские погоны, а затем – кобуру с пистолетом на боку. Перед забором стоял участковый и внимательно оценивал их с Антоном сегодняшнюю роспись по дереву.
– Привет, дядя Семен, – сказал Гришка, открывая калитку.
– Здравствуй, Григорий, – официально поздоровался участковый, – тетка Глафира дома?
Гришка тут же закивал и повел милиционера в дом.
Служитель закона пересек веранду, зашел в кухню, где за накрытым столом сидела хозяйка с гостем, и снял фуражку.
– День добрый, – вежливо поздоровался милиционер.
– Михалыч? – удивилась Глафира . – А тебе тут чего надо? Мы закон не нарушаем.
– Для порядка пришел, – тут же ответил участковый, – посмотреть что, да как тут у тебя. Женщина ты у нас, чай, одинокая.
Глафира начала подниматься из-за стола, уперевшись в скатерть кулаками.
– Да ладно, – загрохотала она, – для порядку он пришел, как же. Полинка-стерва уже наплела, небось, небылиц с три короба, вот ты и пришел, едва проспался. Иди лучше за ее мужиком присматривай, а то он у меня на прошлой неделе кружок колбасы из мотоцикла своровал и не подавился ведь, стервец такой.
Михалыч потому и не хотел идти к Глафире, когда утром у нему примчалась Полина с жутким рассказом о маньяке-убийце, который буквально сейчас убивает ее соседку. А намедни едва не убил сына Димку. А ее саму чуть не изнасиловал при всем честном народе.
– Погоди, хозяюшка, – остановил Антон зарождающийся скандал, – это, видать, он по мою душу пришел. Порядок есть порядок, закон есть закон. Пойдем покурим, участковый.
Они вышли на крыльцо, оставив за столом разгневанную Глафиру и умирающего от любопытства Гришку. Хозяйка раздраженно застучала пальцами о стол, а Гришка прокрался на веранду, приложил грязное ухо к двери, напряг слух и услышал голос Антона:
– Геолог я, собираю образцы пород для эксперимента. Какого – сказать не могу, секретный. Документы и деньги у меня украли еще на вокзале. На последнюю мелочь отстучал телеграмму в область, вот-вот должны прислать справку. Но сами понимаете, какая там волокита с бумажками.
– Ну, а здесь что делаешь? – строго спросил участковый.
– Как что? – искренне удивился Антон. – Постоловаться решил, деньги-то свистнули. Глафира баба зажиточная, а дом всегда мужского присмотра требует. Я ж не забесплатно, отработаю, поди.
– Ну, смотри у меня, – предупредил напоследок Михалыч, – я за тобой приглядывать буду. Как справку получишь – сразу ко мне, в журнале отмечу.
Гришка не видел, каким взглядом Антон проводил исчезающую в сумраке спину Семена Михай ловича. А если бы видел, то испугался.
– Ну что? – сразу же накинулась с расспросами Глафира на гостя. – Отстал участок от тебя? Пьянь беспросветная. Как жена от него в город сбежала, так и запил.
Глафира была не совсем права. Участковый не был горьким, беспросветным пьяницей. Он был идейный запойный. В запои уходил исключительно по знаковым датам. Новый год, День советской милиции, 7-е ноября, Первомай, День Победы и… уход жены который сам для себя лично Семён Михайлович обозначил как день ее смерти. Годовщина смерти жены наступала завтрашним утром. И должна была продлиться минимум неделю.
***
– Грышка, кончай бездельничать, иди Антону помоги крышу залатать!
Раскатистый голос тети Глаши застал парнишку в хлеву, где он дергал Борьку за уши и громко смеялся. Поросенок откровенно наслаждался весельем, счастливо хрюкал и постоянно норовил наступить копытцем Гришке на ногу.
Услышав голос тетки, Гришка обнял поросенка за крутую розовую шею, почесал напоследок за ухом и бросился во двор.
Помочь Антону ремонтировать крышу коровника, пока тетя Глаша доит корову; разливает по банкам для продажи свежее парное молоко, не забывая оставить одну большую кружку на завтрак для своих мужчин; на большой, шкворчащей от домашнего масла, сковороде жарит огромные, пятнистые оладьи, запах от которых щекочет нос и заставляет желудок громко бурчать.
Гришка расплылся в солнечной улыбке и зажмурился от счастья. Антон, взглянув на него, громко рассмеялся.
– Идите завтракать, работнички, – позвала их Глафира из открытого окна.
Долго уговаривать не пришлось никого. Торопясь на оладьи, они окатили друг друга студёной колодезной водой и оба, шутливо перегоняя друг друга, помчались наперегонки к дому. В сенях Гришка отряхнулся по-собачьи, скинул с грязных ног уличные шлёпанцы и переобулся в домашние тапки.
Запах свежих оладий с домашней сметаной шибанул в ноздри и заставил мальца громко сглотнуть. В животе заурчало так, что в кухне вздрогнули оконные рамы, а Туз в своей будке подозрительно вслушался в воздух.
Тетя Глаша ослепительно улыбнулась и потрепала Гришку по вихрастой голове.
– Садись быстро за стол, да ешь, а то не достанется. А как поешь – поможешь мне мотоцикл грузить.
Гришка с радостью закивал, уселся за стол и принялся запихивать в рот горячие, обжигающие оладьи. Видя, как ухмыльнулась его тетка, тут же заулыбался сам измазанным сметаной ртом. А тут и Антон вошел в кухню, обтираясь на ходу футболкой. Увидев его, Глафира расцвела. Забрала футболку из рук и подала чистое кухонное полотенце.
И только Антон сел за стол, как в открытое окно раздался собачий лай. Туз гавкал громко, но не напряженно. Словно там, за забором, стоял кто-то знакомый, хоть и пришлый.
– Сиди – сиди, – одним движением остановила Глафира поднимающегося Гришку, – я посмотрю, кого там нелёгкая с утра пораньше принесла.
Гришка с Антоном, пока Глафира ходила на улицу, принялись дурачиться, сворачивая из оладий самолетики и перекидывая друг другу в тарелки.
– В-ж-ж-ж, мессершмидт идет на посадку-у-у, бух, – Гришка бахнул оладий в тарелку Антона.
– Р-р-р, У-2 идет на посадку, – не отставал Антон.
В кухню зашла задумчивая Глафира. В былое время она обязательно попрекнула шалунов за то, что балуются с едой, но сейчас тетю Глашу было не узнать. Она прошла к столу тихо села и принялась перебирать пальцами кружено на скатерти.
– Глашенька, что случилось? – рискнул спросить Антон.
– Да ерунда, – тут же отозвалась она, – Михалыч приходил, у него запой кончился. Говорил, что вроде как ориентировка телеграфом из самого центра пришла. Вроде как беглого ищут. И вроде как словесный портрет на тебя похож. А фотографию, вроде как, позже должны прислать по почте. Говорю же, ерунда полная.
Другие публикации автора:
Автор публикации
Замечательно)) Сочный язык, очень яркие образы… Да, рассказ длинный, обычно такие выкладывают частями) Но читать – одно удовольствие!