..И человек, живёт не смея,
Ступить, за предначертанный овал,
Проходит жизнь… А он седея,
Вдруг понимает – жизнь проспал.
Так лучше в жизни всё познать;
Чудить, дурить и хороводить,
Что будет дальше? Да начхать-
Нам жизнь дана, чтоб колобродить!
1
Верите ли вы, уважаемые читатели, в совпадения? Лично я нет. По моему глубокому убеждению, которое опирается на мой богатый жизненный опыт, всё в жизни взаимосвязано и если чему-то предназначено случиться, то оно обязательно случится, ну, а если кто-то с кем-то должен встретиться, то эти люди несмотря на все препоны, обязательно рано или поздно встретятся. Закон постоянных жизненных величин, который ещё никому не удавалось обойти.
Не удалось обойти его и мне, выпускнику восьмого запорожского профтехучилища, которому казалось было написано на роду: после окончания того училища работать на «Запорожстали», до конца дней своих. Возможно, что так бы и случилось, если бы не случай: приезд кинематографической группы с «Ленфильм» с режиссёром Иосифом Хейфицем, которая приехала снимать к нам в город свой очередной советский кино шедевр под названием «Единственная».
Слухи об их приезде ходили у нас в городе давно, будоража творческую общественность, тем, что опять же по слухам, в том фильме должны были сниматься Высоцкий и Золотухин. Одного из этих имён, было достаточно для того, чтобы тот ещё не снятый фильм уже стал знаковым, а то что всю массовку обещали набирать из местных жителей, совсем сразу и однозначно вывели его в начало списка лидеров мировых кино шедевров — минимум «Оскар» и не иначе.
Я, считал себя культурным человеком, начинающим поэтом, который в то время посещал наше литературный кружок, которым руководил Мыкола Лиходед. Ну и естественно моей заветной мечтой было не то, чтобы прочесть свои стихи Владимиру Высоцкому, а хотя бы передать ему тетрадь, куда я их аккуратно вписывал, снабжая для солидности своими же рисунками, Нельзя сказать, что это была утопическая мечта: ходил слух, что Владимир Высоцкий обязательно должен посетить наш литературный кружок — познакомиться, так сказать, с молодыми гениями, которые придут на смену уставшим от славы и огромных гонораров советским поэтам. В общем все ждали приезда киношников с огромным нетерпением.
И вот тот день настал… Киношники приехали, но с ними не было Владимира Высоцкого. Золотухин был, а нашего любимого барда не было.
Мне доводилось читать у некоторых авторов о том, что Высоцкий, из-за своего плотного творческого графика, в Запорожье не снимался. Вынужден их опровергнуть
Я приведу слова писателя и публицист Марка Цыбульского, который в своём очерке передаёт воспоминания звукорежиссёра фильма «Единственная» о первом посещении в 1975 году Запорожья Владимиром Высоцким:
«Там (в Запорожье. — авт.) произошёл инцидент такой… Мы хотели пройти в ресторан, но мест не было, нас не пускали. Тогда Высоцкий вышел вперёд, постучал в окно. Он, конечно, планировал договориться, воспользоваться своей популярностью. Но не вышло. Швейцар открыл дверь, ударил Высоцкого по лицу и снова запер её».
Подтверждаю это, как очевидец, хотя ударил, громко сказано: скорее оттолкнул. Что поделаешь скоты были всегда, а тем более среди той публики, состоявшей сплошь из бывших военных и милиционеров. Да и большого ажиотажа вокруг Высоцкого в то время у нас в городе не было — народ за ним толпами не ходил, потому, как мало кто узнавал его в лицо. Я лично с ним встречался два раза — один раз когда снималась сцена в доме, куда Золотухин вернулся за своими забытыми в старой куртке ключами. Владимир Семёныч во время обеденного перерыве, из уважения к съёмочной группе и массовке в состав которой и я входил, исполнил несколько своих песен и второй раз в ресторане «Интурист» на «чердаке»(ресторан на крыше) куда он пришёл полюбоваться панорамой нашего города.
Там я с ним и познакомился. Уставший, моложавый человек среднего роста, стоял возле ограждения, курил сигарету, задумчиво всматриваясь в ночной город. Его спутники сидели в стороне за столиком потягивая с бокалов сухое вино «Перлына стэпу». Я целый день робко следовал за ними, мечтая показать Владимиру Семёновичу заветную тетрадку со своими стихами… и посмотреть какого цвета его глаза. Дело в том, что я уже, как полгода писал по фотографиям его портрет, он был почти готов, но мне не давались его глаза, И потому, влив в себя бутылку вина, я набрался нахальства и подошёл к нему, под благовидным предлогом: взять автограф. Пока Владимир Семёнович расписывался в моей тетрадке я успел выпалить ему всё, что я думаю о его творчестве, о нашем литературном кружке, о своей мечте почитать ему свои стихи и подарить ему, через пару дней, дописанный мною его портрет. Владимир Семёнович бегло пролистав мою тетрадку, затянулся и выпустив дым тихо сказал: «Над стихами пацан тебе ещё надо поработать, а за портрет, спасибо. Будешь в Москве, с удовольствием с тобой встречусь и приму его, а ждать два дня я не могу, извини дела. И прими совет — не злоупотребляй алкоголем, для художника — это деградация!» Возможно, что не дословно так и было им сказано, я не старался всё запомнить, но пожелание его я хорошо усвоил, с чем и иду по своей жизни. Хотя надо сказать честно, у меня это не всегда получается. Что поделаешь — славяне мы, которые всё пропьют, но флот не опозорят.
2
Если вы, уважаемые читатели, внимательно посмотрите на портрет Высоцкого, который я разместил здесь, как иллюстрацию, то заметите слева в углу год написания этого портрета. Вообще-то таких портретов, (с небольшими отличиями) было два. Один, мне совершенно случайно, удалось выкупить и недавно отреставрировать, местонахождения же второго мне не известно, думаю, что он по прежнему находится у кого-то в Москве, куда я их возил в 1979 году, когда ездил поступать после службы в военно-морском флоте, в литературный институт.
После того, как меня после последней боевой службы комиссовали, а точнее будет сказать благодарная Родина-мать выкинула израненного своего защитника на гражданку с пенсией в сорок восемь рублей и обещанием от лечащего врача умереть, тому защитнику от ран через пару лет, но я думал по другому после того, как меня доставили в Запорожье, я уехал к бабуле в село, где месяц отпивался молоком и домашними яйцами. Почувствовав себя более-менее окрепшим, я вернулся в город-герой Севастополь, пришёл в свою бригаду к контр-адмиралу Медведеву за направлением и характеристикой в институт. Не скажу, что мне там сильно обрадовались, но тем не менее документы дали.
На радостях я так нарезался в Севастопольском вокзальном буфете, что проспал свой поезд, пришлось идти проситься к проводницам. Скажу сразу: девушки проводницы мне попались душевные, выслушав мою сагу о флоте, они пустили меня в резервное купе СВ класса, где я с ними и… скажем так отдохнул не по детски. За три года во мне столько накопилось мужской силы, что меня в Запорожье проводницы еле-еле отпустили. На прощание они мне дали свой график работы, которым я не преминул через три недели воспользоваться, когда пришлось ехать в Москву поступать в институт.
Как я вошёл в вагон к своим знакомым проводницам я ещё помню, а вот, как доехал до Москвы уже нет. Как добирались в Москве на такси до района Черёмушек, к Нахимовскому проспекту, где в огромном двенадцати подъездном, пятиэтажном доме жила соскучившаяся по мужской ласке проводница Мария, я тоже почти не помню, не потому что забылось со временем, а потому что я после купейной оргии, пьян был в дымину и эти события, благодаря моей новой знакомой, прошли мимо меня.
Когда я пришел через неделю в себя и поехал в институт сдавать в приёмную комиссию свои документы, меня там ждал неприятный сюрприз: я опоздал, документы уже не принимались. Секретарь порекомендовала мне приезжать к ним через год. Передо мной во весь рост стал исконно русский вопрос: «Кто виноват и что мне делать дальше?» Если бы не картины и не моё обещание подарить их Владимиру Семёновичу я бы уехал домой со спокойной совестью, а так пришлось возвращаться домой к Марии. А та уже решила мою судьбу по своему: она оказывается уже выходила за меня замуж и пригласила на наше обручение почти всех своих родственников и знакомых. Узнав об этой новости я сначала онемел, а потом отматерившись спросил: «У тебя с головой всё в порядке, я ведь весь израненный, резанный-перерезанный и нищий, как церковная мыша!?» Выслушав мою тираду Мария улыбнувшись ответили: «Милый — это Москва, а ты талантливый художник. Твои портреты и так стоят хороших денег, а с автографом Высоцкого, будут стоить ещё больше. Собирайся, Володя, сегодня будет на дне рождения у моей соседки, его хорошей знакомой. Один портрет мы подарим ему, а второй, с твоей подписью и его автографом продадим какому-нибудь коллекционеру или иностранцу. Хватит тебе денег на первое время, да и на лечение кое-что останется».
Я скептически отнёсся к её словам: как это кумир миллионов телезрителей может ходить в гости, как простой человек и общаться на равных с простыми смертными? Это сейчас вкусив сладко-горьких плодов славы, я стал понимать, что всё зависит от человека: одна сипилизявочка споёт пару песен и всё — звезда состоялась, не подходи ко мне. А нормальные, адекватно мыслящие люди, остаются людьми в любом случае.
По поводу Высоцкого и его звёздности я ошибся: бард пришёл далеко за полночь, уставший после спектакля, поздоровавшись со всеми присутствующими; присел на пуфик, выпил предложенную ему штрафную рюмку и не закусывая закурил. На него особо никто и не обращал внимания, так пришёл к знакомой, хороший знакомый, что тут такого особенного?
Мария была права — Москва есть Москва. С открытой варежкой по её улицам не ходят, каждый занят своим делом.
Мария не стала откладывать наше дело в долгий ящик, она подошла со своей соседкой к Высоцкому и о чём-то стала с ним разговаривать, кивая время от времени на меня. Потом махнула рукой подзывая меня к себе. Я взял свои картины и с ловкостью молодого пиита, поскакал к ним. Один мой портрет отнесли на кухню: «Володя потом его заберёт», сказала хозяйка.
После того, как я напомнил Высоцкому о нашем знакомстве в Запорожье, он расписался на своём портрете, потом мы с ним выпили за встречу. Он успокоил меня насчёт неудачи с лит институтом и посоветовал поступить в университет искусств, оттачивать дальше свой талант живописца, и неожиданно сменив тему, стал меня расспрашивать о службу на флоте. Я точно не помню о чём я ему рассказывал, помню только, что я упомянул о фильме «Единственная», который я впервые увидел в Сирии в порту Тартус, рассказал о подводниках которые сгорели в девятом отсеке в подводной лодке «Комсомолец», и о других подводниках, которые пропав без вести в океанских глубинах, так и не вернулись на базу.
Мы выпили, за тех кто в море и Владимир Семёнович взяв принесённую хозяйкой гитару, закрыл глаза и начал что-то тихо наговаривать о душах и рваных парусах, подбирая на слух мелодию. Хозяйка попросила нас ему не мешать: «На Володю нашло вдохновение», — сказала она и взяв лежавший на серванте блокнот, положила его перед Высоцким, который стал записывать в нём свои стихи, время от времени сминая и разрывая испорченные листки. Мы отошли от него и воспользовавшись благоприятным моментом покинули гостеприимную квартиру.
Светало. Дома у Марии я рассмотрел автограф Высоцкого на своей картине. Впечатлило: скромно и со вкусом.
Вечером Мария сходила к соседке: забрала испорченные и выброшенные Высоцким блокнотные листки, потом созвонилась со своими знакомыми и мы поехали к какому-то барыге, который свёл нас с покупателем-коллекционером. Картина, портрет Высоцкого, была продана за довольно большие деньги. Меня они не порадовали: мне так стало жалко своего времени и труда потраченных на картину, тем более с автографом Высоцкого, что я послал куда подальше Марию и забрав часть денег, с блокнотными листками, уехал в расстроенных чувствах, гужбанить в Рыбинск, на Родину своего отца.
Больше ни Марии, ни Высоцкого я не видел. Не судьба мне было жить в Москве — не судьба. Но советом Владимира Семёновича, я всё же воспользовался и университет искусств в Москве окончил.
Автор публикации
