* * *
Рванув воротник шинели, Шубин велел таксисту:
– Вот эту останови!
Тщедушное создание в облезлой волчьей шубейке, моргая, приблизилось и наклонилось к окну.
– Такса, какая такса? – крикнул Шубин, ощущая приближение боли и торопясь обогнать её.
– Десять су.
– Рубля бы не дал! – по-русски сказал таксист.
Да чем мы лучше, подумал Шубин. Жидкими прядями ложился на мостовую свет газовых фонарей. В кафе через дорогу сонно метались тени. Конец света определённо был близок, но ожидался, как избавление. Шубин искоса поглядел на соседку. Соседка благоухала плесенью парижских мостовых и робко рассматривала его. Ей можно было дать от семнадцати до семидесяти. У недоедания непременно есть опыт, подумал Шубин, но нет возраста.
– Сергей Иванович? Вы – ротмистр Шубин? – прошептала женщина, словно желая очнуться от привидевшегося кошмара. В машине повисло тягостное молчание.
– Нет, до чего же тесно в Париже… Вы, вероятно, из госпиталя? А может, в Ледовом походе участвовали? – откликнулся ротмистр.
На секунду ему стало неловко, будто уронил фуражку в присутственном месте.
– Я в вашем детстве участвовала, – пролепетала дама. – Любочку помните? Гавриленкову… парк и дворовый флигель?
– Да разницы никакой! – не выдержал таксист. – Бельэтаж или флигель… все вы нынче из подворотни!
– Молчать!! – рявкнул Шубин.
Спрашивается, на кой чёрт ему понадобилась парижская проститутка? Тоска перед смертью снедала горло, приближался припадок. Таксист и Любочка испуганно стихли. Машина остановилась перед шубинским пансионом. Пассажиры вышли из такси и поплелись к застеклённым дверям. Порывом мокрого ветра стегнуло Шубина по глазам. Жёлтая стайка листьев порхала по краям сточной канавы. Осень принимала всё новые и новые жертвы в среде белоэмигрантов, и Шубин то и дело топтался в этом потоке. Страх скорой смерти не будоражил его, война с немцами и проигрыш с большевиками научили здраво, без истерики воспринимать любые потери. Мучило лишь сознание, что смерть придет не в бою, не в госпитале – прирежет из-за угла, как одичавший грабитель. Давняя контузия в голову обернулась кошмарными приступами головной боли. Следом за приступами начинались эпилептические припадки.
– Раздеваться? – прошептала Любочка, оглядев убогую комнату.
– Лучше помогите раздеться, – проскрипел Шубин, охватывая руками затылок.
Женщина испуганно потащила с него шинель. Затем согнулась и, охая, принялась стаскивать сапоги. Раздался стук в дверь. Пронырливый грязнолицый мальчишка, служивший в пансионе кем-то вроде рассыльного, просунул голову в комнату и, старательно игнорируя Любочку, поинтересовался:
– Кокаин, месье? Кофе, сигару, презервативы?
Не отвечая, Шубин швырнул в него только что снятым Любочкой сапогом. Мальчишка, улыбаясь, внимательно оглядел Любочку и исчез.
– Расскажи мне что-нибудь о любви, – попросил Шубин.
Едва удерживаясь от крика, он лёг на узкую продавленную койку и расстегнул две верхних пуговицы серого кителя без погон. Полосатые шторы, не пряча бьющий в глаза свет фонарей, ужами вертелись на сквозняке. В комнате пронзительно пахло водкой, застарелым потом и кошачьей мочой.
– Когда я впервые увидела вас, вы были только что из кадетского корпуса, – выдохнула Любочка.
Глаза рассказчицы затуманились, но Шубин дёрнул её за шубейку: ну, продолжайте!
– Я много раз любовалась тем, как вы смеётесь с гостями, как усаживаете вашу маман в карету… Однажды вы бросили мне в руки ёлочную игрушку и засмеялись, потому что я схватила и смяла её… так захотелось приблизиться, ответить и отомстить. Любовь признаёт лишь равных, и оттого я больше не любила мужчин, даже став взрослой. Помнится лишь детский восторг, который испытала я в день своего шестнадцатилетия, увидев вас с погонами ротмистра. Но нынче я вас попросту ненавижу! Ваш отец… ведь это он сделал из меня…
Но Шубин ничего уже не слыхал, отвернув голову и незряче уставившись в мутное зеркало возле шкафа. Помертвевшую от ужаса Любочку словно током ударило. Она всхлипнула – и подавила готовый вырваться крик. Затем, не раздумывая, быстро и сметливо, словно у пьяного, обшарила карманы шинели. Сняла, подумав, с шубинского пальца перстень с неразличимым от грязи вензелем. Мертвецу не поможешь, лихорадочно успокаивала она себя. Денег по карманам оказалось немного, револьвер решила не брать – тяжёлый, куда его? Сунулась в шкаф, брезгливо перерыла бельё и вытащила на свет тяжёлый серебряный портсигар. Он доверху был наполнен весёлым, искрящимся порошком… кокаин? Да, именно он!..
Фойе пустовало. На улице двое пьяниц толкали друг друга на мостовую.
Грязнолицый мальчишка, замерший возле стойки, окликнул Любочку:
– Вы ничего не забыли, мадам?
– Ах, да!
Любочка сунула какую-то мелочь, однако мальчишка цепко ухватил её за руку:
– Вы стоите больше! Гораздо больше. Если порыться в сумочке…
В Любиной сумочке покоились краденые деньги, мужской перстень и портсигар с кокаином. Рыться в ней было совершенно немыслимо.
– Вот же несносный мальчишка! – сказала она по-русски. – Ну, что ты хочешь?
– Могу я стать Вашим сувереном, мадам?
– Кем-кем? – недоверчиво протянула Любочка.
– Вы, русские, такие дуры… вашим котом, мадам! Или попросту сутенёром.
– Хорошо, – ответила Любочка.
Пора бы отвязаться от этого неистового чудовища… однако юнец не унимался:
– Меня зовут Жак-Кристоф, мадам! Ваш первый клиент ожидает в номере триста два!
Сердце у Любочки упало. Не чуя ног под собой, она кивнула и зашагала обратно к лестнице.
– Пол-франка, мадам! Не позабудьте, моя забота о вас стоит пол-франка…
Чугунный лоб бретонца покрылся капельками измороси. Ничто не помогало: ни вздохи, ни совместные усилия, ни скудная женская нагота. Стрессы и возраст, заботы о доме, делах на бирже, двух дочках на выданье и мошеннике-сыне совершенно выхолостили старого Поля. Наконец Любочка выпрямилась и со вздохом облегчения спросила:
– Кокаин, месье? Сигару, кофе, презервативы?
Поль выругался, однако взял понюшку кокаина и словно задумался на мгновение. Непривычный искуситель сделал своё! Задыхаясь, Любочка, с трудом дождавшись кульминации, кое-как оправила причёску и попросила три франка. Полуживой любовник, перхая и откашливаясь, словно наевшись перьев, ткнул ей в руку несколько грязных бумажек.
Начало новой карьеры, подумала Любочка, проворно засовывая деньги в подвязку.
Интересно, почём здесь комнаты?
Автор публикации
